Первый досмотр (1/1)

Лейтенант Виктор вышел во дворик для прогулок. Он слыл ярым поборником идей революции и в тюрьме для гомосексуалистов у него хватало работы. Больше всего усилий к перевоспитанию требовал трансвестит, предпочитающий называть себя Бон-Бон. Что и сказать?— Бон-Бон была звездой в Эль-Моро. Своенравная и несгибаемая. Выполняющая роль вместительного курьера, которого никто ещё за два года не смог поймать с поличным. Лейтенант поставил себе целью добиться успеха в этом вопросе.Так он оправдывал необходимость ежедневных досмотров Бон-Бон перед начальством.Обычно Виктор вызывал заключённого в допросную, но сегодня решил выйти из тёмного каземата под палящее кубинское солнце. Жавшиеся в тень арестанты с насмешкой и подозрением посматривали на него, и только вытянувшаяся на парапете пересохшего фонтана Бон-Бон нарочито не замечала его. Юбочка с воланами не скрывала длинных ног, гирлянда из искусственных ярких цветов вилась по груди и шее. Расплавившаяся на жаре помада блестела на губах, пышные ресницы взмахивали, как веера. Волосы у неё сегодня были платинового оттенка… как тогда.Восемь лет назад.Лейтенант помнил день их знакомства, будто это было вчера.Он шёл по рынку в бедняцком квартале. Была жуткая толкучка. Громко выкрикивали торговки. Покупатели бойко торговались за каждый сентаво. На нём была гражданская одежда?— вышел за хлебом и овощами. Правда глаза по привычке выискивали тех, кто не чтит законы новой страны.Вдруг за спиной послышались восторженные возгласы, добрые приветствия, пожелания здоровья. Он обернулся, но замешкался?— его толкнули, извинились, он кивнул в ответ, мол, всё нормально. А приветствовали уже впереди. Он устремил взгляд туда и увидел очаровательную тонкую блондинку в воздушном платьице, с розовой лентой в завитых волосах. Она плавно, как лёгкая каравелла, шагала на стройных ногах через расступающееся людское море. Светлая, лучистая в водовороте усталых, затравленных душ. Махала рукой в ответ на приветствия. В другой руке она несла тяжёлую холщовую сумку. Выделялась не только осанкой и непривычными для острова платиновыми кудрями?— позитивным жизнерадостным настроем.Вдруг пожилая женщина споткнулась, из корзины в её руках фонтаном брызнули яблоки, покатились по пыльной земле. Красотка оставила свою ношу и кинулась помогать старухе. Изящные руки с длинными пальцами ловко собирали спелые плоды. К ней присоединились другие люди.Восхищённый её добротой, он тоже бросился на помощь, но яблоки были собраны, и обворожительная незнакомка уже шла дальше. Он, расталкивая толпу, устремился за ней. Во что бы то ни стало, хотел её догнать, увидеть лицо, заговорить. Всё другое оказалось неважным, абсурдным?— округлые плечики и тонкий стан пленили. Она одна сияла среди бесцветной рыночной массы.Он догнал её, чудом не врезаясь в седых старух и грязных крестьян, поймал за руку:—?Привет! Погоди!..Она повернула голову с удивительными карими глазами, с ярким, почти вызывающем макияжем… Конечно, она была красива! Но… он увидел намечающиеся крылья усов над прекраснейшей верхней губой и чёрные щетинки, рассыпанные по худым щекам и точёному подбородку.Она… он… был мужчиной…Накрашенным мужчиной в парике и женском платье. С кучей бус, браслетов и лент. Это они сбили с толку, заставили обмануться. Теперь он видел…Видел перед собой трансвестита.Её… его первый взгляд был настороженным?— как у любого вдруг оказавшегося вне закона человека, человека, за которым охотятся, на которого устраивают облавы. Трансвеститы сильно рисковали появляться ряженными на улицах. Он мог сейчас же её арестовать, но…Наверно её успокоил его обескураженный вид. Должно быть, она приняла его за очередного обознавшегося и внезапно прозревшего воздыхателя, что таким и являлось… Она внезапно улыбнулась сводящей с ума высокомерной улыбкой сердцеедки, обнажая отличные ровные зубы, взмахнула густыми накладными ресницами.—?Ты тоже красавчик,?— выдала с жеманным ехидством, сглаживая неловкость ситуации, и, игриво проведя пальцами возле его скулы, летящей походкой зашагала дальше. Несла свою тяжёлую сумку с продуктами.Стоя под навесом у стены казармы, заложив руки за спину, Виктор наблюдал, как самый строптивый заключённый нежится на солнце, будто не в прогулочном дворике Эль-Моро, а на пляже с белым песком. Бон-Бон переворачивалась на крошащемся парапете, разминала затёкшие ягодицы, сексуально поводила острыми лопатками. Она издевалась! А раз издевается?— значит, что-то скрывает, смеётся над глупыми тюремщиками! Значит, пора провести очередной ежедневный досмотр.Но лейтенант отличался выдержкой в подходе к делам революции. Он продолжил вести визуальное наблюдение за нарушителем местных правил. А пока было время, вспоминал.Встреча на рынке не выходила у него из головы. Через неделю он вернулся туда, снова в гражданской одежде, чтобы не спугнуть информаторов. Адрес всеобщей любимицы ему назвал первый же торговец, дал ей эпитеты ?славная?, ?добродетельная? и, хитро прищурившись, попросил не обижать. Потом пожелал удачи.—?Она тебе понадобится, друг. Поклонников много, но благосклонности пока никто не завоевал.Это только разожгло его страсть.Она жила в бедной лачуге вместе со своей большой семьей. Чистила рыбу прямо во дворе, когда он бесцеремонно вторгся туда. При его появлении остановилась, замерла с усталостью замученного признаниями в любви на лице. На ней был фартук в цветочек и ситцевая косынка поверх рыжих кудрей, ресницы всё так же густо накрашены, на губах чуть размазанная помада.Он не мог отвести от неё взгляда, смотрел на изящный полуобнажённый стан, на тонкие, в рыбьей чешуе пальцы и на самое прекрасное в мире лицо?— смесь мужского и женского. Подождав и не дождавшись, она снова принялась за работу. Потом вышел её отец и прогнал его.Пришлось подкараулить её вечером, когда она шла к колонке за водой, настоять на помощи донести полные вёдра. Но она опять улизнула, и ускользала ещё долго, не разговаривая, не сообщая ничего о себе, и ему была понятна её осторожность?— геев и трансвеститов массово сажали за решётку, доверять нельзя было даже знакомым, не то что странным преследователям.Её неприступность распаляла и заставляла идти к ней снова и снова. Он часто оказывался на грани того, чтобы прийти с конвоем и забрать её. От крайних, жестоких мер удерживала мысль, что, если возьмёт её силой, надругается, то получит только тело на один раз, а он хотел её всю, навсегда. С положением смиряло, что и она стала смотреть на него с большим интересом, открыто, иногда кокетливо или поддразнивая.Первый поцелуй случился через месяц. Ночью, у колонки, под плеск воды и свет тысяч ярких звёзд, у стены какого-то каменного сарая. Он прижимал её тонкое тело к себе и наслаждался.—?Как тебя зовут? —?спросил он, потому что не выспрашивал о ней, мечтая раскрыть эту тайну сам и не желая вклинивать между ними посторонних.—?А как ты хочешь меня называть? —?кокетливо и смело глядя в глаза, спросила она.—?Я бы звал тебя Бон-Бон: ты манящая и сладкая, как конфетка.—?Тогда для тебя я буду Бон-Бон. —?Она многообещающе улыбнулась и удалилась с полными вёдрами. Он стоял на месте до тех пор, пока его член вновь стал нормально помещаться в штанах.Виктор опустил руку к левой ноге, очертил пальцами контур внушительной выпуклости, смял твёрдую плоть. Пора было звать заключённого в допросную, но картины прошлого захлестнули…Секс произошёл ещё через три недели. В её доме, когда родители ушли на работу, а младшие братья и сестры находились в школе. Это не было что-то романтическое и восхитительное, но определённо было потрясающим. Бон-Бон лежала на узкой кровати в крошечной, с низкими потолками комнате. И постельное бельё, и занавески сильно истрепались от стирок, посерели, однако она озаряла эту халупу блеском королевы, своей красотой превращала тряпьё в золото.—?Ты прекрасна,?— сказал он и, сняв с себя всё, влез на кровать. Остановился перед Бон-Бон на четвереньках.—?Заглянешь ко мне под юбочку? —?поддразнила она.—?С удовольствием! —?выдохнул он и задрал к животу лоскут цветной ткани. Под ним были розовые трусики, из которых вываливался приличных размеров агрегат и расслабленная безволосая мошонка. Он выдохнул ещё раз, хрипло и сухо: сочетание женского и мужского дурманило, опьяняло.Он наклонил голову, чтобы захватить нежную головку губами, но Бон-Бон предостерегающе помахала указательным пальчиком и перевернулась к нему попой, тоже на четвереньки.—?Ты не знаешь, как играть по-взрослому? —?снасмешничала она.Он ей не ответил. Привстал на коленях. Снова убрал накрывающий ягодицы оборчатый кусок ткани вверх, к пояснице, снова сглотнул при виде розового шёлка в разделяющей эту прекраснейшую часть тела ложбинке. Не удержался, потянулся обеими руками, смял упругие половинки руками, а потом всё же остановил бешенный ритм похоти и, аккуратно просунув под резинку пальцы, медленно потянул невесомые трусики вниз, к бёдрам. С замиранием сердца пожирал глазами то, что открывалось взгляду.Бон-Бон вильнула попой.—?Долго тебя ждать, красавчик?—?Нет, я сейчас,?— с пересохшим языком, возвращаясь в реальность, буркнул он и, найдя припасённую из аптеки мазь, неловко открыл тюбик, растёр по дразняще вихляющей попе Бон-Бон, неуклюже попадая и в промежность, и на смуглые ягодицы. Всунул скользкий палец внутрь и восхитился:—?Ты ужасно узкая! У тебя никогда не было мужчин?Бон-Бон, повернув к нему голову, лишь загадочно улыбнулась и взмахнула пышными ресницами.Он растянул её одним, двумя и тремя пальцами. Стенки прямой кишки были крепкими, плохо подавались и плотно обхватывали. Подушечками он чувствовал каждый сантиметр горячей плоти. Бон-Бон ёрзала, шипела, то ли насаживаясь, то ли пытаясь слезть. Не останавливала. А он, не смотря на нетерпение, старался тщательнее?— боялся причинить ей вред своим большим прибором.—?Я готова,?— прошипела, морщась, Бон-Бон, и он вставил. Член входил тяжело, туго и не влез полностью. Только и этого хватило, чтобы он спятил от наслаждения?— физического и душевного: очень долго хотел её, добивался, и вот теперь она согласна быть с ним.Он двигал осторожно, без резких толчков, боясь поранить её внушительным пенисом и навсегда отвратить от секса с ним. Но Бон-Бон постанывала и подмахивала. Иногда зажимала до звёздочек в глазах. Все её мышцы были напряжены, на спине от задранной юбки до задравшейся маечки чётко вырисовывалась впадинка позвоночника.Он снял одну руку с её талии, склонился и поймал в кулак раскачивающийся член. Его кожа была нежной и влажной, струилась в сжатой ладони, когда тёплый средней толщины ствол двигался туда-сюда.Они кончили быстро, с разницей в доли секунды. Он наполнил густой спермой её не ставший шире зад, Бон-Бон расплескала вязкие капли по его ладони, своим коленям и скомканной кровати.Она повернулась и похвалила:—?Ты сделал мне хорошо, красавчик.Он завалил её на спину, обнял, покрыл поцелуями, упиваясь помрачающей рассудок близостью и недоступной другим благосклонностью.—?Я люблю тебя, Бон-Бон! Я люблю тебя, моя милая!Она курила и улыбалась.Солнце вышло из зенита, бросило косые лучи под навес. Виктор щурил глаза, наблюдая за измученными жарой заключёнными. Но как бы зэки не подыхали от зноя, все как один пялились на Бон-Бон, раздевали и трахали её взглядами. И пусть королева Эль-Моро не удостаивала их внимания, не позволяла даже тронуть себя, Виктор ревновал. Он так и не узнал, был ли он у Бон-Бон первым или кто-то другой удостоился величайшего счастья.Бон-Бон села на парапете фонтана, потёрла затёкшую стройную икру. Затем сменила позу для загара, сексуально изогнула шею. Она знала, что приковывает взгляды, она обожала нравиться и быть недоступной. Бон-Бон была любимицей всей тюрьмы, всех надзирателей и их же занозой в заднице, благодаря своей славе лучшего курьера.С этим надо было кончать. Лейтенант слыл ответственнейшим чекистом в этой тюрьме, сил не жалел, чтобы перевоспитать всех здешних гомосексуалистов, внушить им радость бытия настоящими мужчинами, выпустить на свободу. Трансвеститу по прозвищу Бон-Бон он особенно рьяно советовал подписать документы об отречении от ориентации порочащей честь гражданина новой республики. За излечение столь ярого приверженца пагубных взглядов его удостоил бы рукопожатия сам министр… и это принесло бы спокойствие в его сердце.Они стали жить вместе уже со следующего дня. Он арендовал домик в её квартале?— глиняную хибару с маленькими окнами и шаткой крышей. В его просторный дом не в престижном, но и не самом плохом районе Бон-Бон идти отказалась, да это было и опасно. Здесь они могли тихо проводить вдвоём дни и ночи. Бон-Бон ходила к семье, помогала по хозяйству, по вечерам шила, зарабатывая тем самым на жизнь.Им было хорошо. Он рассказал ей о себе всё, кроме как о своей работе в комиссариате. Бон-Бон не спрашивала. Провожала по утрам, скучала, когда он задерживался или пропадал на несколько дней. Но однажды она назвала его сержантом. Мыла посуду, обернулась от стола, обольстительно улыбнулась, вильнула почти не прикрытым оборками задом и…—?Ужин прибавил тебе сил, сержант?Он замер. Рука дрогнула, и чай из кружки пролился ему на штаны. Обжёг. Он не вскрикнул от пронзившей боли.—?Ты знаешь, Бон-Бон? —?только и хватило духу произнести.—?Знаю,?— ответила она. Всплеснув руками, забрала у него кружку и вытерла штаны кухонным полотенцем.—?Как давно?—?Недавно. —?Бон-Бон продолжала хлопотать у стола, и он не мог видеть её лица. Ему было страшно. Неподдельно страшно потерять её.—?Почему сразу не сказала? —?спросил он, и пусть голос звучал сдавленно, самому показалось, что ведёт допрос. —?Прости, Бон-Бон, я должен был сразу признаться! Но я боялся, что ты оттолкнёшь меня… Я боялся, что моя должность напугает тебя… Бон-Бон, наша встреча действительно случайна: мне не давали задания сдать тебя властям. Я бы не смог этого сделать: я слишком сильно люблю тебя! Теперь ты меня выгонишь?Он опустил голову и ждал вердикта. Искоса следил за ней. Бон-Бон повела округлым плечиком и повернулась.—?Я не боюсь чекистов. А тебя люблю.Она эротичным движением сняла передник. Возбуждённый член приподнимал юбочку. Бон-Бон подошла и оседлала его колени, обняла, поцеловала, а он поднял её и уложил на стол. Спустил штаны и нетерпеливо толкнулся в тугой неподатливый анус…Виктор сжал твёрдый до болезненности член, заправленный в левую штанину. На него не смотрели. Зэки и надзиратели пялились на Бон-Бон, которая встала и простыми физическими упражнениями приводила в тонус упругие мышцы. Она изгибалась, выставляя напоказ самые сексапильные части тела. Подобную акробатику с подготовленным к выносу предметом в прямой кишке выполнить, конечно, невозможно, но лейтенант был обязан проверить. Если не найдёт, то по крайней мере, сделает всё, чтобы испортить предполагаемую контрабанду, успокоив тем самым свою совесть борца за достижения революции. Инструмент ?порчения? давно готов к работе.Потирая член, Виктор окликнул засмотревшегося на Бон-Бон надзирателя.—?Через пять минут отконвоируешь заключенного ко мне.Надзиратель не спросил, о ком идёт речь. В Эль-Моро все были наслышаны о трудовом рвении лейтенанта по перевоспитанию злостных гомосексуалистов и особом пристрастии к разоблачению курьеров. На его счету было много заслуг в первом вопросе и ещё больше во втором, и только Бон-Бон пока оказывалась не по зубам, чем увеличивала рвение чекиста.Кивнув на ?Так точно?, Виктор скрылся в мрачных коридорах тюрьмы.Бон-Бон была его радостью. Всегда веселая, жизнерадостная. Она просто изгоняла из своей жизни негатив и жила каждый день, словно никогда не зайдёт солнце. Нет, он видел её печальной, молчаливой?— тогда в ней проступало мужское начало, но скоро она снова красила губы, повязывала косынку и заражала всех оптимизмом, снова становилась Бон-Бон. Эта личность не была её маской?— она была её сутью. Лёгкая, игривая и обворожительная.И вместе с тем умная и неприступная.Бон-Бон любила нравиться. Высшим наслаждением для неё было ловить на себе восхищённые взгляды. Она разбрасывалась воздушными поцелуями, дразнила, но никогда не соглашалась на свидания. Ночи проводила дома, с ним, и всякий раз из спальни неслись пылкие стоны.Они прожили вместе пять коротких и жарких лет. Для него они были так же тревожными годами: пресс властей по обузданию гомосексуализма ужесточался и ужесточался, тюрьмы наполнялись всё новыми и новыми заключёнными-геями. Бон-Бон этого словно не замечала, хотя он рассказывал ей, предостерегал, умолял.—?Пожалуйста, милая, не выходи на улицу в париках и платьях, не клей ресницы,?— прижимая к себе её тонкий стан, шептал он. —?Надень брюки, отрасти усы!—?Как ты? —?она хихикнула и чмокнула в губы. Он уязвлённо отвернулся. Да, он не был таким смелым, как Бон-Бон, чтобы отстаивать право на свою ориентацию. Он надел брюки, отрастил усы и присоединился к тем, кто карает, опасаясь, что покарают его. Это трусливо, но благоразумно?— возможность защитить себя и близких. Но он боялся, что не сможет защитить Бон-Бон. Облавы проводились каждую неделю, а она продолжала выходить из дома, красивая, как королева. Её поведение не было упрямством или легкомыслием?— она чётко осознавала, на что идёт. Она не могла предать себя, свои убеждения. Предпочитала оказаться за решёткой, покориться насилию, чем срастись с серой безликой массой лгунов. Как с такой логикой она до сих пор не презирала его?—?Если тебя задержат, Бон-Бон, сразу подписывай документы об отречении от гомосексуализма,?— покрывая поцелуями шею и плохо бритый кадык, попросил он, но по глазам видел, что она этого делать не собирается. Как её убедить?! —?В тюрьме ужасно, Бон-Бон! Пойми, там не место тебе! Подпиши и тебя сразу отпустят!—?Я выживу там, не волнуйся, милый,?— сладко улыбнулась Бон-Бон и легла на кровать, раздвинула согнутые ноги. Закрыла рукой член и яички, открывая вид на восхитительный сжатый анус. Подвинула баночку с мазью. —?А сейчас сделай мне хорошо. Со мной ещё ничего не случилось и, возможно, не случится.Опьянённый похотью, он внял её успокаивающим словам: в конце концов уже шестой год всё складывается благополучно, с чего бы удаче отвернуться от них? Он взял баночку, густо смазал промежность Бон-Бон и свои пальцы. Ввёл один, два, три, четыре. Они протискивались туго, Бон-Бон шипела, но взглядом требовала ещё.—?Зачем? —?удивился он, мечтая пристроить в дырку член, пока та не стала совсем широкой. —?Я пораню тебя!—?Давай! Всю руку! Мне нравится!Он вымазал кисть в вазелине и, сомкнув лодочкой, начал просовывать внутрь. Пальцы вместились легко, а потом пришлось с силой продавливать руку внутрь. Бон-Бон шипела, кусала губы, дёргала ногами, но терпела. Тогда он не понимал, к чему она себя готовит, полагал за извращённые вкусы, ему такие игры нравились.Лязгнув засовами, Виктор вошёл в допросную. В каземате не имелось окон, только тусклая лампочка посреди почерневшего потолка. Он сел на старый стул перед единственным столом, на котором часто проводились глубокие досмотры. Ткань штанины натянулась, приятно придавливая член по всей внушительной длине?— сейчас, совсем немного и его пустят в дело. Только вместо того, чтобы приказать Бон-Бон лечь на этот стол, Виктор предпочёл бы положить перед ней ручку и бумагу и смотреть, как она красивыми длинными пальцами выводит отречение, а потом снимает парик и бусы. Он бы боготворил её и мужчиной с усами, лишь бы она вернулась домой, который он однажды обнаружил пустым.В окнах не теплился свет, и его охватило тревожное предчувствие. Дверь была открыта, но лачуга оказалась пуста, а застеленная дешевым бельём кровать не скомкана. Не тронуто оставленное вчерашним вечером шитьё и ужин не приготовлен.—?Бон-Бон! —?крикнул он, хотя сердце подсказывало, что звать бесполезно. Он обежал крохотный двор и весь квартал, заглянул в дом её семьи. Там ходили со скорбными лицами и рассказали, что случилось в разгар дня на рынке?— облава. Бон-Бон забрали вместе с ещё двумя геями.Он метался. Был готов раскрыть свою суть и сесть в одну камеру с Бон-Бон. Но здравый смысл, за который любила его Бон-Бон, шептал, что признанием в гомосексуализме он ей не поможет и навредит себе. По каналам своего ведомства он узнал, что Бон-Бон поместили в Эль-Моро и подал рапорт о переводе туда. Его держали на хорошем счету, уже повысили в звании, поэтому одобрили стремление перевоспитывать ?заблуждающихся? граждан.В первый же день на новом посту он потребовал заключённого к себе. Настраивался помнить о прослушке.Бон-Бон втолкнули в допросную. На ней была безразмерная выцветшая арестантская роба, подчёркивающая ужасную худобу молодого тела. К чёрным коротко стриженным волосам пристала нитка паутины. Щеки заросли щетиной. Длинный тонкий нос выдавался на осунувшемся лице. Ни пушистых ресниц, ни косметики. Это словно была не она! И только взгляд изумительных карих глаз, который она подняла через секунду, был её?— смелым и волевым.Бон-Бон остолбенела, увидев его?— да ещё в кителе с погонами,?— открыла рот… Он, подавив крик ужаса и боли от её вида, торопливо приложил палец к губам.—?Садись,?— строго сказал он и указал на стул за столом.Бон-Бон села.—?За что осуждён?—?Гомосексуализм и трансвестизм,?— ответила она. То ли не понимала его игру для записывающего устройства, то ли была слишком измождена, но голос её звучал сдавленно и враждебно. Или боялась, что не понравится ему такой.А у него… встал. Налился горячей кровью, что не помещался в штаны. Он поднялся, прошёлся по допросной, поглаживая, потом набросился на Бон-Бон и целовал, пока едва не кончил.—?Прослушка,?— прошептал он, не в состоянии разжать объятия.—?Я знаю,?— отвечая на ласки, сказала Бон-Бон.—?Подпиши отказ от пагубной привычки,?— вслух сказал он. —?И сегодня же вернёшься домой к семье. Тебя там, наверно, любят и ждут? Хочешь пять лет гнить за решёткой? Ты молодой парень, ты ещё можешь стать настоящим мужчиной!—?Меня там любят, лейтенант, и я люблю… Но я не мужчина, я?— Бон-Бон. Не тратьте времени, лейтенант. —?Произнося это, она схватила со стола почти полную пачку сигарет и взглядом попросила разрешения унести с собой.—?Тебя обыщут! —?предостерёг он.Бон-Бон покачала головой и сняла просторные штаны на резинке, прогнулась и вильнула задом. Он понял и, негодуя на её отказ выйти на свободу, запихнул сигареты и обёрнутую в носовой платок расчёску в задний проход. С трудом, но всё поместилось. Больше с собой ничего не имелось.—?Подумай о том, чтобы покинуть тюрьму,?— сказал он позже.Бон-Бон надела штаны, потрогала зад, повихляла им, привыкая к неудобству, сделала несколько неуверенных шагов, дошла до двери и сама забарабанила по ней. На металлический грохот появился охранник.—?Уведите в камеру.Дверь лязгнула. Виктор поднял голову и тут же принял суровый вид, зализал назад волосы, сложил за спиной руки. Под тёмным сводом каземата стояла красавица Бон-Бон, вызывающе покачивала стройным бедром?— она выжила, приспособилась, стала лучшей, как и обещала.—?Садись,?— не моргнув глазом, приказал Виктор. Вынул из поясной кобуры пистолет.Бон-Бон прошла к указанному стулу, села. Задрала ногу за ногу, давая открывая обзор на розовые трусики.—?За что ты осуждён?Игра начиналась.