# Stevie Parker - This Ain't Right' She (2/2)

— Пока что это временно, но если Минхека переведут в западный филиал…— Нужно как можно скорее закрыть проект...

— У нас нет кандидатуры лучше...

— Поначалу будет тяжело...

Обрывки фраз доносятся до сознания Сынхуна так, словно он находится в вакууме. Он слышит голоса, но почти не различает слов – только интонацию. Но звуки искажаются, картинка перед его глазами становится расплывчатой. Весь мир вдруг оказывается большой каруселью, начинает вращаться, и Сынхун вращается вместе с ней. Приступ тошноты застает его врасплох, и Сынхун пошатывается, крепко жмурясь. Он успевает схватиться рукой за край стола, удерживается на ногах, чувствуя дрожь в коленях. Кто-то обхватывает его за плечи, создавая опору, и мгновением позже Сынхун понимает, что это директор Ли.Спустя несколько секунд все прекращается. Карусель останавливается, и мир вокруг снова приобретает привычные очертания; преобладающий в кабинете белый цвет кажется слишком ярким в лучах вечернего солнца и режет по глазам; звуки перестают звучать так, словно доносятся до его ушей из другого мира. Сынхун слышит свое дыхание – частое и глубокое, и понимает, что в кабинете стало слишком душно.— Эй, — голос директора Ли кажется крайне озабоченным, он помогает Сынхуну сесть на стул. — Ты в порядке?

Сынхун поворачивает голову, встречаясь взглядом с темными глазами (Сынхун надеется, что понимание в этих глазах ему только показалось). То, что в горле пересохло, он понимает только тогда, когда делает глоток воды, любезно поданной директором Каном.

— Да, — хрипло отзывается Сынхун, отводя взгляд. — Просто как-то душно стало. — И говорит, когда директор Кан открывает окно: — Спасибо.

Директор Ли вздыхает, присаживаясь перед Сынхуном на корточках. На этот раз Сынхун готов поклясться, что ему не показалось: директор знает, что дело не в духоте.

— Ты понял, о чем мы говорили? Если что-то не устраивает, просто скажи нам.

— Похоже, слишком много информации для тебя за раз, — директор Ли ободряюще хлопает его по спине.

Сынхун шумно вздыхает, на долю секунды прикрывая глаза – просто в надежде, что это больше не повторится. Подобные эпизоды у него случаются время от времени, хотя и редко. Последний был около года назад и прошел гораздо менее спокойно. Тогда рядом с ним был Джину. Сейчас Джину рядом не было, и последствия могли бы стать куда более катастрофическими.

***Сынхун лежит на диване в своей гостиной, закинув ноги на спинку. Он держит ноутбук на своем животе, бегло просматривая новостные сайты, и телефон возле уха, слабо улыбаясь доносящемуся из трубки голосу.

— Помоги мне! — почти хнычет Джину. — Я не могу определиться.

— Разница всего в две тысячи вон, хен. Это гораздо выгоднее, я бы даже не думал на твоем месте.

— Счета за прошлый месяц сделали из меня обедневшего несчастного парня, просто чтоб ты знал.Сынхун хихикает, открывая очередной сайт:

— Если тебе нужны деньги, просто попроси, хен.

— Я справлюсь! — фыркает Джину. — Я...Внезапно Сынхун перестает слышать. Звуки оглушают; резкая тишина становится звенящей и давит на мозг прессовальной машиной. Телефон просачивается сквозь пальцы и падает на обивку дивана, ноутбук резким движением Сынхун скидывает на пол и крепко зажимает уши, скручиваясь и корчась от болезненных ощущений, которые, Сынхун уверен, грозят разорвать его на части. Он падает на пол, кое-как встает на колени и открывает глаза.

Сынхун сразу жалеет об этом. Мир вращается перед ним, вокруг него и слишком быстро – беспощадным ураганом, грозящим поглотить его и все, до чего сможет дотянуться. В голове проносится только одна мысль: нужно бежать. Куда – не важно, главное – от чего, и Сынхун, не теряя времени, бежит.Он оказывается в коридоре, впереди – дверь, спасение, и Сынхун делает шаг навстречу. Но мир пошатывается, и Сынхун вместе с ним. Он хватается за стену, но та начинает расплываться в своих очертаниях, и он жмурится – это неправда, это всё неправда – доверяя своим ощущениям, а не глазам. Он делает еще один шаг и спотыкается, падает и открывает глаза, но это становится его ошибкой. Коридор вдруг стремительно увеличивается в своих размерах, становится длинным и просто огромным, так что Сынхун не может сдержать стона отчаяния, прежде чем подняться на ноги. Он разворачивается и бежит обратно, спустя несколько секунд понимая, что убегает не от урагана, а от кого-то, кто гонится за ним и пытается поймать. До его слуха, словно через пелену вселенной, доносится неразборчивое бормотание, что-то невероятно горячее касается его плеча, пытается схватить за руку, но Сынхун вырывается и бежит вперед, не оглядываясь. Боль, сопровождаемая невероятно громким глухим звуком, пронзает его правое плечо и бок, через мгновение – ногу, и он падает, но продолжает ползти. В голове – лишь страх и мольбы о спасении, и он хочет закричать, но вдруг понимает, что больше не может двигаться.

Он лежит на полу, на животе, придавленный чем-то сверху, и чувствует боль на затылке, прежде чем оказывается перевернутым на спину.

Сынхун боится открыть глаза, но сознание подсказывает ему: ты дома.

Оно говорит ему: пожалуйста, открой глаза.

Говорит: все в порядке, просто открой глаза и посмотри на меня.

Просит отчаянно: Сынхун, пожалуйста!

И Сынхун открывает. Мир вдруг прекращает вращаться, посторонние звуки становятся все отчетливее. Сынхун фокусирует взгляд на лице перед ним – обеспокоенном и сосредоточенном.

Осознание пронзает его мозг острой иглой.Сынхун лежит на полу, в то время как Джину сидит на нем, придавливая своим весом. Он держит руки Сынхуна над его головой – так крепко, что пошевелить удается разве что пальцами. Рядом с ним валяется упавшая книжная полка, книги и сувениры рассыпались по всему полу. Сынхун отчаянно вздыхает.Джину не сдерживает облегченного вздоха, когда во взгляде напротив видит узнавание.

Двадцатью минутами позже Сынхун сидит на диване, укутанный пледом несмотря на жаркую погоду за окном, и держит в руках чашку горячего чая. Джину сидит рядом – злой, раздраженный, но чужие волосы сквозь пальцы пропускает нежно. Сынхун тянется к прикосновениям, закрывает глаза, растворяясь в ощущениях, и ничего не говорит. Джину ничего не говорит тоже, и Сынхун нарочно не смотрит на него – знает заранее, какую гамму эмоций увидит на чужом лице.

— Какой же ты дурак, — доносится до его слуха приглушенное, и Сынхун грустно усмехается. Не отвечает ничего на это, потому что согласен, и чуть позже говорит лишь короткое:— Спасибо.

***

Сынхун чувствует легкую дрожь, проходящую через все его тело. Неприятное чувство оседает где-то в мозгу, оставляя во рту горечь и ком в горле. Он поводит плечами, поднимая глаза на своих коллег, и незаметно вздыхает.

— Просто повторите, пожалуйста, еще раз, — говорит он.И на этот раз он все понимает.

Он смотрит на вечернее солнце, заливающее своими расплавленными лучами все окружающее пространство. Они проникают и в душную курилку, сквозь приоткрытое окно, так что Сынхун распахивает его сильнее, впуская внутрь свежий воздух. Он делает глубокий вдох и вздрагивает, когда чувствует внезапное прикосновение к своему плечу.

— Хен, как дела? — раздается над ухом знакомый голос.

Сынхун с облегчением выдыхает и оборачивается к своему другу, который выглядит обеспокоенным. Но выражение его лица тут же смягчается, когда Сынхун утыкается лбом в изгиб его шеи, прикрывая глаза.

— Мне кажется, я не выдерживаю.

— Ты о работе? — Мино, стараясь не делать лишних телодвижений, шарит в кармане брюк в поисках зажигалки. Затем ее оранжевый огонек находит кончик его сигареты, и Мино выдыхает тонкую струйку дыма, отвернув голову в сторону.— Обо всем.

Сынхун отстраняется сам и машет головой. Он забирает у Мино подожженную сигарету и опирается бедром на подоконник. Он глубоко затягивается, и Мино с легкой усмешкой на губах лезет за новой сигаретой.

— Расскажи мне, — говорит он. — Это удача, что здесь никого нет.Сынхун согласно кивает. И рассказывает, начиная громогласным ?Минхо, я заебался?. Он рассказывает о том, что его назначили заместителем Кана вместо Минхека, который уходит в отпуск. О том, что сам Кан уезжает в командировку, и Сынхуну придется вертеться на гриле вместо него, потому что на горизонте замаячил новый заказчик, так что Сынхуну придется закрывать несколько проектов одновременно.

— А они не могут поручить это кому-нибудь другому? — Мино хмурится.

Сынхун пожимает плечами:

— Похоже, что кого-нибудь другого не хочет сам заказчик. Мы уже имели с ним дело как-то. Ты вряд ли помнишь, потому что тебя не было в нашей рабочей группе. Бедная Джису буквально рыдала каждый раз после встречи с ним, потому что он искренне убежден, что может говорить и делать все, что хочет.

— Ненавижу таких людей, — говорит Мино, скривив рот.

— Я тоже. На этот раз тоже придется создать новую рабочую группу, и ты, — Сынхун тычет Мино в грудь, — обязательно в нее войдешь. Так что запасись нервами, мне определенно понадобится твоя поддержка.

— Под ?запасись нервами? ты имеешь в виду ?запасись алкоголем?? — Мино ухмыляется.

— Вот почему ты мой лучший друг, — Сынхун поджимает губы, одобрительно хлопая Мино по плечу. — Понимаешь меня с полуслова.

Сынхун также рассказывает о своих выходных – кратко и только о том, что помнит сам, и Мино осуждающе качает головой, но молчит. На несколько минут к ним присоединяются Чжунэ и Юквон из соседнего отдела, и все четверо сходятся на единой теме ?как же заебало наше начальство?. Юквон покидает их самым первым, сославшись на важный телефонный звонок, Чжунэ порядка двух минут возмущается о том, что кроме него тут работать некому, и Мино буквально выпинывает его наружу под нескрываемый смех Сынхуна.

И когда они с Мино вновь остаются одни, Сынхун сокрушенно вздыхает:— А еще я проебал день рождение Джину.

Мино хмыкает в ответ:

— Не удивляюсь. Ты даже моего дату забываешь.— Я и сейчас не помню, — Сынхун усмехается и успевает сказать прежде, чем Мино начнет обиженно возмущаться: — Вообще я это к тому, что ездил сегодня ему за подарком.

— И что купил? Если не секрет.

Сынхун выдерживает паузу, молча глядя Мино в глаза. Никогда до этого он еще не хотел, чтобы Мино мог читать его мысли, так сильно. Это что-то вроде ?ты же мой друг, ты должен знать, о чем я думаю, безо всяких слов, поэтому догадайся сам?, но Мино, похоже, этим взглядом не впечатлен и силе мыслей не подвластен, поэтому вскидывает брови и неуверенно спрашивает:— Хен?

— Я купил ему кольцо.

Сынхун видит озадаченность на лице друга и вдруг смеется сам над собой. Это довольно странно. Все сразу. Он понимает, что вещи становятся ?не такими? тогда, когда люди сами придают им другое значение. Ну, например, как сейчас.

— Оу... — Мино подает голос. Не похоже, что его это признание зацепило, и он равнодушно тушит очередной окурок в пепельнице.

— Скажешь, что я долбоеб?

— Ну, ты сказал это сам, — он пожимает плечами и расправляет плечи. Он вращает головой, морщась от явной боли в мышцах, и Сынхун решает, что если доживет до дня рождения друга или хотя бы до Рождества, то подарит ему сертификат в массажный салон.

— И он сказал, что уже в кого-то влюблен.

Мино резко замирает. Его лицо вытягивается в недоумении, затем он хмурится, сводя брови к переносице.

— Он сказал это, когда ты подарил ему кольцо?

— Нет, — Сынхун печально усмехается и хлопает себя по карману. — Оно все еще здесь. Я хотел подарить его позже.

Мино вдруг просит показать, и Сынхун не отказывает. Они оба смотрят, как переливается серебро в лучах закатного солнца. Красивое. Изящное, но не вычурное. Сынхуну очень хочется увидеть, как оно будет смотреться на тонких пальцах.

Мино одобрительно кивает с коротким ?мне нравится?, и Сынхун что-то неразборчиво бормочет в ответ. Он убирает кольцо обратно в карман и вздыхает.

— Хен, — Мино хлопает его по плечу, — не грузись раньше времени.

— Ага, — Сынхун отмахивается от него и отворачивается к окну.

Ему не нравится это чувство. Он не любит чувствовать себя таким... разбитым. И уязвимым. Особенно перед кем-то другим, пусть даже это лучший друг. Так происходит всегда, когда он поддается порыву поделиться своими переживаниями – в конце концов всегда об этом жалеет. Он привык казаться сильным – даже перед собой и перед пустотой Вселенной, и каждый раз, стоит ему отступиться от этого, неизбежно хочется отмотать время назад и зарубить на корню решительным ?я в порядке?. Откуда этот страх показаться слабым – Сынхун не знает, но он едва ли не сильнее, чем страх быть отвергнутым.

— Послушай меня, — Мино встает рядом, лицом к Сынхуну, подпирая собой подоконник. — Ты что, совсем не рассматриваешь вариант, что он мог говорить о тебе?

Сынхун коротко и нервно смеется. Он поднимает на друга тяжелый взгляд, в котором, он очень надеется, читается что-то вроде ?ты совсем больной??. Это тот вариант, о котором Сынхун боится даже думать, чтобы не давать самому себе – он уверен – ложных надежд.

— Я пытаюсь смотреть на вещи реально, Мино, — говорит он и отводит взгляд.

Мино цокает и закатывает глаза. Он нарочито громко вздыхает, толкая Сынхуна кулаком в плечо.

— Ты с какой Вселенной свалился, хен? Так, знаешь ли, в жизни происходит. Люди влюбляются друг в друга. Взаимно, представляешь? Химия, все такое... Искра, там, буря, безумие. Если даже ты, будучи натуралом до мозга костей, вдруг влюбился в него, почему он не может влюбиться в тебя?

— Потому что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Я давно перестал верить в чудеса.

— Хен, — говорит Мино абсолютно серьезно. — Вот сейчас ты меня очень бесишь.

Сам себя бешу, — думает Сынхун и лишь молча пожимает плечами.

— Ты придурок, — Мино чешет затылок и отходит от окна. Он проходится по помещению и резко останавливается. Он говорит: — Ты знаешь, я ведь был у него сегодня.— Что? — Сынхун замирает, и его сердце падает в пятки, готовое пробить даже пол. Мозг подает ему сигнал тревоги, потому что Мино и его развязный язык синонимичны словам ?опасность? и ?все ваши тайны скоро станут явью?.— Да не переживай ты, — он машет рукой, как будто читая мысли Сынхуна. — Во время обеда. Я просто решил прогуляться, и там был он. Мы лишь парой слов перекинулись, в основном это было ?Сегодня один?? — Мино кривляется. — ?Как дела у Сынхуни??, ?Спасибо за ваш заказ!?.— Из тебя ужасный пародист, — Сынхун скептично вскидывает бровь, стараясь казаться безразличным, хотя внутри бурлит целое море эмоций. То, что хен интересовался им, приятно греет где-то внутри.

— Вот никогда ты не мог оценить мои таланты как следует.

— Ты не теми талантами светишь, — Сынхун усмехается.

— О, правда? — Мино оживляется, словно о чем-то вспоминая, и лезет в карман за телефоном. — В таком случае я знаю, что тебе сейчас покажу.

— Мне уже страшно, — Сынхун складывает руки на груди в ожидании.Мино коварно хихикает, копаясь в телефоне. Найдя то, что искал, он подходит к Сынхуну вплотную и разворачивает к нему дисплей.

В этот же миг Сынхун роняет челюсть.— Сон Минхо... — медленно и настороженно произносит он. — Чего еще я о тебе не знаю?

Мино щелкает языком и деловито выставляет указательный палец.

— Я провел исследование.

— Какое, блядь, исследование? Это гейское порно! Какого хрена ты мне его в лицо пихаешь?! — Сынхун замахивается для удара, и Мино быстро встает в защитную позу.

— Во-первых, хен, не плюйся. Во-вторых, мне просто стало интересно! Я решил, что вам с Джину-хеном нужно потрахаться, чтобы разрешить все ваши проблемы!

На этот раз Мино не удается избежать нескольких профилактических ударов.

Щеки Сынхуна вспыхивают с опозданием. Мино опять говорит о том, о чем Сынхун боится даже подумать. Не то чтобы он не хотел Джину в интимном плане. Просто он блокирует эти мысли, запрещая им проникнуть в его голову, не говоря уже о том, чтобы что-то представлять. Да, он не раз мечтал о том, чтобы прикоснуться к Джину, чтобы поцеловать его губы причудливой формы и узнать, какие они на вкус. Но никогда эти мечты не носили интимного оттенка – это табу, которое Сынхун установил себе сам. А Мино просто берет и топчется по всему, стирает все границы, которые Сынхун бережно расставлял, пытаясь сохранить свой рассудок. Это выходит у него настолько же легко, насколько для Сынхуна – сложно.

— Да ты посмотри! — Мино тычет в него телефоном. — Я думал, это будет противно, но им, кажется, обоим так кайфово!

Сынхун только открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же его захлопывает. У него попросту не находится никаких слов, и его плечи начинают трястись от смеха.

— Напомни мне, — говорит он, — почему я до сих пор дружу с тобой?

— Потому что я лучший?

— Да, Минхо, — Сынхун закатывает глаза. — Именно поэтому.

С наступлением вечера Сынхун теряет всякую уверенность в себе и в этом мире. Он не знает, стоит ли ему брать с собой что-нибудь. Но Джину сказал, что не нужно ничего, поэтому Сынхун просто решил добавить от себя бутылку хорошего вина и торт. Гениально, мистер Ли, это была отличная идея, хвалит он сам себя, в сотый раз за день вздыхая.

Он не спешит к Джину, сломя голову, стоит ему услышать хлопок входной двери в подъезде. Он кормит свою собаку и долго гладит ее. Он внимательно изучает состав купленного торта, зная, как придирчиво Джину относится к составу продуктов. Он выкуривает на балконе сигарету, потом еще одну – все для того, чтобы оттянуть момент, несмотря на то, как сильно ему хочется увидеть хена.— К тому же, а что если он тоже...

— Что? Если он тоже любит тебя?Сынхун снова гладит свою собаку – раз в двадцатый за десять минут, наверное. Берет вино, берет торт, вспоминает о кольце в кармане и выходит в подъезд.

— Что, если он тоже не примет меня?Сынхун собирается с мыслями, прежде чем постучаться в чужую квартиру. Даже не постучаться – почти что скрестись, чего-то боясь или просто от волнения. Он не уверен в причине, но нерешительно переминается с ноги на ногу в ожидании.

Джину открывает быстро и выглядит довольно уставшим, но тем не менее очень уютным в домашней одежде и с мягкой очаровательной улыбкой. Сынхун чувствует легкий укол вины за все происходящее, когда Джину хватает его за руку и затаскивает внутрь.— Я же не просто так сказал, что тебе ничего приносить не нужно, — говорит хен, лукаво улыбаясь. — У меня все есть.

— Ты можешь оставить его себе, — Сынхун трясет бутылкой вина в воздухе. — Как подарок.— Или мы можем сначала распить его. Все равно это начинает быть похожим на романтический ужин. — Джину неловко смеется над своими словами.

Сынхун держит себя в руках и не показывает собственного смущения. Он подходит к Джину вплотную и говорит:— Тогда я надеюсь, что свечи ты купил. Романтический ужин должен быть при свечах, верно? Я, чтоб ты знал, люблю разноцветные и с приятным запахом.

Он и сам вздрагивает от своих слов. Шутить об этом с Джину оказывается не тем же самым, что и шутить об этом с Мино. Но хен выглядит так, словно его устраивает этот нелепый флирт. Он вытягивает руку, чтобы стряхнуть невидимую пыль с футболки Сынхуна, и говорит:— Я учту на будущее, — и подмигивает, тут же отворачиваясь и проходя вглубь квартиры.

Сынхун идет следом, и оба они оказываются в одной из комнат, где на небольшом столике уже стоят пара тарелок с закусками и закрытая бутылка коньяка.— Сейчас у меня нет свечей, но... — Джину исчезает буквально на несколько секунд, прежде чем появиться снова. — Я не говорил об этом раньше, потому что мне было немного стыдно... — Он смущенно смеется. — Я думаю, что девушкам это больше подходит, но на самом деле мне нравятся всякие ароматические штучки. У меня нет свечей, но есть вот что.

Джину держит маленькую бледно-розовую коробочку. Из нее он достает стеклянную колбочку, заткнутую пробкой, внутри которой лежат несколько ароматических палочек. Запах у них настолько сильный, что Сынхун чувствует его даже несмотря на пробку, и не узнать его становится просто невозможно.

Сынхуна прошибает осознанием. Это и есть тот самый запах – третий, который он никак не мог вспомнить; то, чем всегда пахнет Джину.Кофе, корица и аромапалочки с цветочным ароматом. Сынхун усмехается. Он никогда не назвал бы Джину цветочным мальчиком, но ему кажется, что этот набор ему идеально подходит. В конце концов, все это и есть тот Ким Джину, которого он с каждой минутой любит все сильнее и очаяннее.— ...с запахом сакуры, — доносится до Сынхуна безмятежный голос, и только теперь он понимает, что на мгновение отрешился от мира и пропустил часть того, о чем говорил Джину. — Ты ведь не считаешь это странным?

— Нет, — Сынхун улыбается. — Вообще-то, я считаю, что это довольно мило. Ты мог сказать и раньше.— То есть и меня ты странным не считаешь?

Сынхун молчит. Он смещает свой взгляд с Джину – на большого медведя, сидящего возле дивана.***

Сынхун курит. Прямо в квартире, прямо на кровати. Пепельница лежит на его животе, спрятанном под тканью серой мятой футболки не первой свежести. Он думает, что стоит бросить ее в стирку, да и себя вместе с ней, когда Джину пытается впустить в комнату хоть немного свежего воздуха, открывая окно.

— Тебе и правда настолько плохо, что ты не можешь даже до балкона дойти? А я-то думаю, почему у тебя так прокурено в квартире бывает, — Джину причитает, присаживаясь на край кровати. В поле зрения ему попадается игрушка – большой и немного пыльный медведь, и Джину, не думая, хватает ее и крепко прижимает к себе.Сынхуну стоит это кое-каких усилий, но он улыбается, глядя на эту картину. Джину бывает взрослым состоятельным парнем, а бывает маленьким невинным ребенком – например, как сейчас.

Сынхун все еще улыбается.

— Откуда у тебя эта игрушка? Я ее раньше не видел.

— Принес ее с балкона, когда разбирал там вещи. Собирался подарить ее своей девушке на годовщину.

— И что тебе помешало?

— Ну, — Сынхун задумывается, — может быть то, что как раз перед этим она меня бросила.Брови Джину ползут вверх:

— Перед годовщиной?

— Угу.

— Почему?

Сынхун кое-как принимает полусидячее положение, убирая пепельницу на пол. Он безразлично пожимает плечами.

— Я перепутал даты. Ну, забыл, если точнее, а она сказала, что я к ней совсем невнимателен.Джину усмехается:

— Так ты, значит, у нас невнимательный любовник?

— Возможно, моя внимательность тесно граничит с заинтересованностью, — Сынхун поджимает губы, глядя в упор на игрушку. Она ему не нужна совершенно, но у Джину к ней явно проснулся интерес – судя по тому, как он тискает несчастного медведя за морду. — Она тебе нравится?

— Кто? — Джину смотрит на Сынхуна и хмурит брови в непонимании.

Сынхун кивает на медведя:

— Игрушка эта. Можешь оставить ее себе, если она тебе нравится, хен. Я не трогаю ее, так что она почти как новенькая.

— Ты пытаешься отдать мне игрушку, которую не удалось подарить твоей бывшей?

— Не пойми меня неправильно, — Сынхун отрицательно машет головой. — Я хотел подарить ее человеку, который мог стать для меня кем-то по-особенному важным. Будет лучше, если она будет у тебя. Так она оправдает свое значение. Но если тебе неприятно, то просто оставь ее здесь. Не то чтобы она мне мешает.

Джину молчит несколько мгновений, рассматривая медведя. Он вытягивает губы, задумчиво хмыкая, и поворачивается к Сынхуну, ярко улыбаясь.— Я заберу ее. Это странно для парня, особенно моего возраста, но иногда мне нравятся игрушки. Я странный?

— Ты не странный, — Сынхун усмехается, меняя положение и подползая ближе к Джину. Он приобнимает его за талию и кладет голову на его плечо. — Ты особенный.

***

— Ты не странный, хен, — говорит Сынхун, ближе подходя к медведю. Он проводит ладонью по искусственному меху и улыбается. — Ты особенный.

Джину замирает на мгновение, как будто обдумывает эти слова. А потом он счастливо смеется, одновременно устанавливая одну из палочек в специальную подставку. Он просит:— Принеси штопор, пожалуйста. Он на кухне.

Сынхун исчезает в дверном проеме с улыбкой на губах. Все это – то, чего ему так не хватало.Это довольно спокойный вечер, плавно переходящий в ночь. Сынхун не беспокоится о том, что ему с утра на работу; Джину не беспокоится о том, что он сам вот-вот уснет на чужом плече.

Они говорят ни о чем и обо всем. Смотрят какой-то второсортный фильм по телевизору, вместе смеясь над тупыми шутками. Джину подпевает знакомому саундтреку, и Сынхун думает, что с такими внешностью и голосом старшему нужно отнюдь не в ресторанах и кафешках работать, но молчит. Лысые котята, которые решились вылезти из-под дивана, лежат рядом с хозяином и первое время борются за его внимание. Но успокаиваются, видимо, понимая, что Джину никого обделять не собирается. Никого – это Сынхуна в том числе, которого Джину периодически шутливо треплет за ухом или чешет макушку, когда Сынхун (почти безуспешно) пытается слиться с двумя котятами.

Сынхун перебирается на пол и стаскивает Джину следом, зачем, правда – он сам не знает. Они выпивают бутылку вина, они начинают коньяк, и Сынхун понимает, что пьянеет быстрее Джину. Это его удивляет, впрочем, как и каждый раз, когда они пьют вместе – это суперспособность старшего, не иначе, потому что Сынхун никогда не видел его опьяневшим настолько, чтобы он плохо себя контролировал. Сколько бы они оба ни выпили.

Это довольно спокойная ночь, и все идет хорошо, но ровно до того момента, когда Сынхун вспоминает о кольце в своем кармане. Он понимает это тогда, когда Джину рвано вздыхает, а следующий его вздох превращается в невольный всхлип.

— Хен? — Сынхун нерешительно замирает в шаге от Джину. — Хен, что случилось?

Джину хрипло усмехается, вскидывая голову. Он поднимает руку, закрывает ею глаза, и Сынхун отчетливо видит, как скатывается единственная слеза к его виску. Джину прикусывает губы, дышит шумно и глубоко. Сынхун слышит жалостливый еле различимый стон из его плотно сомкнутых губ, и его прошибает холодным потом, потому что ошибки быть не может: это он – причина слез его хена.

— Хен... — он шепчет, боясь подойти ближе. — Прости, я... Я не знаю... — Сынхун не понимает, за что извиняется и что должен сказать. Ну, он думает, что что-то наверняка должен, но больше всего, если честно, ему хочется встать рядом и разреветься в голос вместе с Джину. Потому что то, что он чувствует – это довольно больно; но слезы любимого человека – это еще больнее.

— Ты слишком жесток, — рвано шепчет Джину, давясь следующим всхлипом. Он отнимает руку от лица и смотрит на Сынхуна наивно-мокрыми глазами, в которых Сынхун, наконец, может разглядеть плещущуюся боль. И он тонет в ней, словно в море; ледяные волны-отчаяние бьют его со всех сторон, когда он притягивает Джину к себе, позволяя ему уткнуться куда-то в район шеи.

Они стоят так какое-то время, когда Джину пытается успокоиться, пытается совладать с собой; пока Сынхун гладит его по спине, стараясь забрать хотя бы частичку той боли, которую он слишком поздно заметил в чужом взгляде. А потом Джину отстраняется и смотрит на Сынхуна, улыбается – больно-больно, с горечью, и говорит:— Вот этого, — он вскидывает руку, и свете лампы сверкают его браслет и новое кольцо на безымянном пальце. — И вот этого, — Джину быстро подходит к подарочному пакету, стоящему в противоположном углу комнаты, и достает подаренную несколькими часами ранее игрушку. — Вот этого всего, — он разводит руками, и его голос срывается, — я не стою.

Он садится на диван и прячет лицо в ладонях, давится своими всхлипами и стонами. Котята испуганно вьются под его ногами, переживают явно, и Сынхун, вообще, переживает тоже, поэтому садится рядом и снова обнимает. Он совсем не знает, что ему делать. За несколько лет их знакомства он впервые видит Джину таким – уязвимым и как будто беспомощным, но отчаянно хочет ему помочь.

Он хочет помочь, но совершенно не знает, что сказать. Он надеется, что это все алкоголь, и завтра все будет как прежде, но сегодня он разворачивает Джину к себе и отнимает его руки от лица. Он берет его в свои ладони, стирает слезы с мокрых щек большими пальцами и мягко улыбается, глядя в раскрасневшиеся глаза.

— Хен, ты заслуживаешь куда большего, — шепчет Сынхун. Джину сжимает его запястья, но не одергивает от себя. — Ты заслуживаешь большего, чем этот мир может предложить. И уж тем более гораздо больше, чем могу предложить я.

— Дурак, — он больше не плачет, только изредка всхлипывает, и плечи его по-прежнему дрожат. Но его губы трогает легкая улыбка, и он говорит снова: — Какой же ты дурак, Сынхуни.

— Я знаю, — Сынхун прижимает его к себе, чувствуя чужое дыхание на своей шее. Постепенно оно выравнивается, Джину перестает дрожать, но они все еще сидят так какое-то время.

А потом следует еще одна порция алкоголя, и Сынхун думает, что им пора бы остановиться, но.

Он чертыхается про себя, когда что-то снова идет не так. Что это за ?что-то? – он не знает, как и то, почему не в силах двинуться, когда Джину сидит буквально за стенкой, на кухне за закрытой дверью. Сынхун знает, что он курит – хотя это больше уверенность, чем знание, но не уверен, что удерживает его самого от, по крайней мере, того, чтобы находиться рядом.

Поэтому он решительно встает, решительно поворачивает ручку кухонной двери и оказывается в полностью задымленном пространстве. Он прокашливается, прикидывая, сколько должен был выкурить Джину, чтобы создать такое облако дыма.

— И ты еще про меня что-то говорил, да? — он трясет рукой перед своим лицом и укоризненно качает головой. — Ты не мог хотя бы окно открыть?

Джину безразлично пожимает плечами, сидя на стуле возле стены и облокачиваясь на нее спиной. Но медленно поднимается и молча открывает окно, оставаясь на месте. Он выглядывает наружу, почти не двигается – шевелится лишь его рука, и губы обхватывают кончик сигареты.

Сынхун не решается заговорить, думая, как они к этому пришли, а Джину разворачивается к нему лицом. Он обманчиво расслаблен и опирается бедром на подоконник. Он говорит, едва растягивая губы в усмешке.

— Скажи, ведь туман за окном – мокрый и холодный?

— Что? — Сынхун не понимает. А потом его будто прошибает. Внезапно весь его мир сокращается до единственной комнаты, до двух человек, один из которых он сам.

— Ты любишь туман, — Джину выпускает еще одну струйку дыма, глядя Сынхуну в глаза. Сынхуну очень хочется отвести взгляд, но он не может найти в себе сил для этого. — Тот, что за окном. А что насчет этого? — Джину взмахивает рукой.

Сынхун не понимает, к чему Джину клонит, и на этот раз – боится понимать.

— Я тут думал... Вообще-то, я часто об этом думаю, — Джину горько усмехается. — Тот мир, в котором ты живешь, он действительно такой глухой и туманный? Я зову тебя, но ты меня не слышишь. Я протягиваю тебе руку, но ты не видишь меня. Скажи, вот так он выглядит – этот твой мир? Я хочу понять тебя, Хуни, — его голос срывается на шепот, — я хочу прикоснуться к твоей вселенной. Но ты не впускаешь меня.

Его твердый взгляд сменяется мягким и ласковым, но в нем все еще плещется отчаяние. Джину тушит бычок в пепельнице на подоконнике и подходит ближе. Сынхун чувствует резкий запах его сигарет, но его это не отталкивает.

— Хуни, — Джину кладет руку ему на щеку и медленно проводит по коже большим пальцем. Сынхун давит в себе желание закрыть глаза и сильнее прижаться к ладони, покоящейся на его лице. — Я же вижу, что что-то не так. Что-то происходит, но я совсем не понимаю тебя. Пожалуйста, расскажи мне. Ты разве не понимаешь? Ты не понимаешь, что можешь сказать мне о чем угодно? Это же я, Сынхун, — он разбито улыбается. — Это же я...

Сынхун не может сказать ничего. Он хотел бы сказать, очень бы хотел, но вместо этого все слова застревают в горле горьким комом, который Сынхун сглатывает. Он медленно и почти незаметно качает головой и закрывает глаза, чтобы не видеть разочарование в глазах напротив.

Джину отнимает руку от его лица и просто уходит.

И только тогда Сынхун находит в себе силы сказать – прошептать одними губами:— Ты и есть моя вселенная.

Сынхун возвращается в гостиную спустя какое-то время и две выкуренные (чужие) сигареты. Стрелки на часах показывают почти три ночи, и Сынхун криво усмехается, предвосхищая, какой чудесный рабочий день ждет его впереди. Джину сидит на диване и щелкает каналы, поджав под себя одну ногу. В сторону Сынхуна он не смотрит.— Что ты делаешь?

Джину пожимает плечами:

— Если ты не хочешь говорить со мной, мы можем хотя бы посмотреть телевизор. Хотя, наверное, пора бы уже лечь спать, но сон куда-то пропал. Я могу постелить тебе в своей комнате, если хочешь, — Джину смотрит вперед и улыбается той самой вежливой улыбкой, которая обычно предназначается не Сынхуну.Вообще-то, он Джину не заслуживает.

И в этот момент эта мысль так прочно заседает в его голове, что он не сразу замечает, как его глаза застилает пелена слез. Только когда он перестает видеть впереди себя, он коротко и невольно всхлипывает, и Джину смотрит на него – сперва с непониманием, но оно тут же сменяется беспокойством. Он вскакивает с места, отбрасывая пульт, оказывается рядом и принимается судорожно вытирать чужие слезы рукавами своей толстовки.

— Сынхуни, что случилось?

Сынхун не может ответить, что в этот самый момент чувствует себя очень маленьким, чувствует себя пятилетним ребенком, который может потерять что-то очень важное. Он начинает плакать, сжимая кулаки, когда Джину бережно обнимает его и крепче прижимает к себе.— Хуни, — его голос звучит на грани отчаяния, — прости меня, я что-то не так сказал?Плач Сынхуна резко переходит в рыдания. Все, что копилось в нем столько времени, что пожирало изнутри каждый день, каждый час, каждую минуту; все, что выворачивало его душу наизнанку, выплескивается сейчас вместе со слезами, которые впитываются в серую ткань чужой толстовки.

Сынхун Джину не заслуживает. Абсолютно. Ни капли из того, что его составляет.

Они так и засыпают вместе на диване — Сынхун прижимается к Джину, который обхватил его за талию. Но вместо удовлетворения это приносит еще больше боли и — Сынхун теперь уверен, что и Джину тоже. Он не знает, что ему с этим делать. По крайней мере, пытается убедить себя в этом, потому что единственный выход, который он видит, он принимать не хочет.Сынхун подумает об этом завтра. Может быть, послезавтра. Может быть, через месяц или вообще никогда.

А сегодня он позволяет себе раствориться в размеренных поглаживаниях по волосам, в мерном дыхании рядом с ухом и, наконец, засыпает.***

Сынхун лежит с закрытыми глазами и слушает тиканье часов, смешанное с чужим дыханием. А в голове он слышит слова, но не уверен, были ли они сказаны перед тем, как они оба уснули, или же прозвучали в его сне, порожденные его отчаявшимся сознанием.– Наконец-то я могу обнимать ночью тебя, а не эту глупую игрушку.

I can hold this all inside I can wait another night But something is telling me This ain’t right