# G-DRAGON - Untitled, 2014' Kim Jinhwan-2 (1/2)

Все меняется.Почему-то первое, о чем думает Сынхун, когда просыпается, – это то, что в этом мире ничто не остается неизменным. Будь то места, люди – особенно люди – или отношения между людьми. Все меняется так быстро, но в то же время так плавно, что ты даже не успеваешь поймать момент, когда это происходит. Сынхун думает, насколько сам он изменился, и не сразу улавливает подозрительный шум, доносящийся с кухни. Он прислушивается; он слышит стук, звон, звон, стук, звон, стук. Он переводит глаза на часы, стрелки которых говорят о том, что спать Сынхун мог бы еще семнадцать минут.

Все это до ужаса напоминает ему время, когда братья Нам еще жили здесь. Тогда все тоже гремело, летало, падало – особенно по утрам, – заставляя вздрагивать, нестись на звуки, чтобы убедиться, что по крайней мере с теми двоими все в порядке.

Привычка сформировалась еще в первые месяцы их пребывания здесь. Первые пару раз Сынхун даже не обращал внимания, но потом увидел, как посуда, или как его любимый торшер, привезенный из дома, летит не на пол, а в стену. И то, если повезет – иной раз предметы летели в Донхена, который уже инстинктивно уклонялся от всего летящего в его сторону, а иногда и в самого Сынхуна, так некстати попавшего под горячую руку.Тогда он, да и оба брата тоже, еще не знали, что дело вовсе не в ужасном характере Тэхена и его же переходном возрасте.Тогда Сынхун еще не знал, как много легло на его плечи в тот момент, когда он согласился взять на себя ответственность за двух братьев.Но, в любом случае, они справились. Было много трудностей, слез, истерик, скандалов, не говоря уже о материальной составляющей. Были моменты, когда Сынхун думал, что его жизнь превратилась в настоящий ад, и он не понимал, зачем решил поиграть в героя и взвалил на себя все это. Были моменты, когда хотелось все тут же прекратить, и единственное, что останавливало – какой бы сволочью его ни считали другие, какой бы сволочью он ни считал себя сам, он просто не мог поступить так с людьми. Но сейчас, спустя несколько лет, Сынхун думает, что если это – та цена, которую ему пришлось заплатить за то, что в его жизни теперь есть такие люди, как Тэхен и Донхен, он готов пережить это снова. Просто потому, что уже не представляет свою жизнь без этих людей.И иной раз он сильно тоскует по тому, что их уже давно нет в этом доме.

Сынхун вновь прислушивается к звукам и пытается понять, что происходит. Он пытается вспомнить прошедший день, прошедший вечер.

Он пытается вспомнить прошедшую ночь.***Джину не просто уходит – Джину оставляет его на пороге собственной квартиры с вдребезги разбитой маленькой вселенной. Сынхун стоит, не двигаясь; может, секунды, а может, даже минуты, пытаясь справиться со своими чувствами. Он пытается спрятать их как можно глубже, борясь с желанием ворваться в чужую квартиру, вцепиться крепкой хваткой и больше никогда не отпускать.

Такие чувства ему незнакомы. Такие чувства его пугают и собираются внутри маленькими раскаленными осколками. Они ранят изнутри, они скапливаются в единое целое и поглощают его разум и сердце адским пламенем, но Сынхун все равно старается сделать вид, что все в порядке. Что он – в порядке. Он возвращается в гостиную и все еще пытается, но – может, Чжинхван такой догадливый; а может, актер из Сынхуна такой хреновый, но Чжинхван словно все понимает. Словно смотрит в глаза и видит в них ту бездну боли и отчаяния, прочно основавшуюся внутри Сынхуна. Словно Чжинхван знает, что все это – Ким Джину.

Ким Джину – синоним словам ?рай?, ?освобождение?, ?всепрощение?.Ким Джину – синоним словам ?боль?, ?отчаяние?, ?самоуничтожение?.Ким Джину разливается по венам словно яд и медленно, мучительно больно убивает изнутри.

Чжинхван смотрит долго, внимательно, а потом просто уходит. Просто проходит мимо, заставляя Сынхуна удивленно хлопать глазами, надевает свою джинсовую куртку и выходит из квартиры. И все это довольно напрягает, потому что Сынхун не понимает, что происходит. Он уже начинает думать о том, что Чжинхван видел, что понял, а теперь ему просто противно, но все довольно быстро встает на свои места.

Чжинхван возвращается очень скоро – минут через десять, может, пятнадцать – и держит в руке небольшой пакет. Внутри – пара банок пива и одна шоколадка, и на удивленный взгляд Сынхуна Чжинхван поясняет, что пиво он купил для них, а шоколадку, вообще-то, для себя, но если Сынхун захочет – он поделится. Сынхун почему-то смеется: с собственной глупости, с этого несчастного шоколада, с Чжинхвана, который так любит сладкое и на первый взгляд сам кажется сладким.

Чжинхван смотрит на Сынхуна немного удивленно, но просто пожимает плечами и бросает на диван пакет, бросает следом свою джинсовую куртку и садится сам, будучи тут же атакованным ласками Отто. Чжинхван, смеясь, откидывает голову назад, открывая взгляду довольно привлекательный, возможно, немного женственный, профиль.

Он кажется таким сладким. Обманчиво-сладким.

Толпа мурашек проходится по телу Сынхуна, и он поводит плечами, прежде чем сесть рядом и достать из пакета банку ?хайта?.

Они сидят примерно до трех ночи, выпивая пиво и играя в игры на приставке. Когда Чжинхван начинает зевать чаще, чем раз пять в минуту, Сынхун решает взглянуть на часы.— Ох, черт.

— Время? — Чжинхван кивает на телефон в чужой руке.

— Мне завтра с утра на работу.— Ха, — Чжинхван усмехается. — Поздравляю, хен, ты – долбоеб.

— Тоже мне, — хмыкает Сынхун, — открыл Америку.

Сынхун, конечно же, оставляет Чжинхвана у себя. Это никем не обговаривается; он просто проводит младшего в комнату, которая уже давно пустует.

— Здесь жил Тэхен? — спрашивает Чжинхван, ударяя ладонью по выключателю. Тусклый свет разливается по комнате, и Сынхун жмурится: он ненавидит желтый свет.

— Да, — Сынхун оглядывается. С тех пор, как братья Нам съехали, Сынхун в этой комнате почти не бывает – только пыль вытирает и укладывает спать вот таких вот полуночных гостей. Но это бывает так редко, потому что даже Тэхен, когда остается ночевать, почему-то предпочитает спать в комнате Сынхуна, у него под боком. — Тебе не нравится?— Да нет, — задумчиво тянет Чжинхван. — Скорее полная противоположность тому, что нравится ему. Меня все устраивает.

Сынхун хмурится, задумываясь.

Почему Чжинхван каждый раз пытается показать, насколько хорошо он знает Тэхена? Постоянно говорит о его настроении, состоянии, предпочтениях. Он хочет задеть? Или, быть может, это только Сынхун поехал на неоправданной ревности настолько, а Чжинхван говорит обо всем без задней мысли?В конце концов, Чжинхван – хороший мальчик.

— Ты так много о нем знаешь, — произносит Сынхун с еле различимой в голосе обидой. — Уверен, что вы просто друзья?Сынхун тут же чувствует на себе взгляд ?ты даун??. Пожалуй, он бы и сам задал себе этот вопрос. В последнее время он в принципе даунничает слишком много – больше, чем можно себе позволить даже осознанно.

— Да, мы близки, — терпеливо говорит Чжинхван, глубоко вздыхая. Он присаживается на кровать, на самый край, и складывает руки на своих коленях. — Но между нами ничего нет и быть не может. Во-первых, потому что я по девушкам. А во-вторых... Хен, если ты о том, что Тэхен липнет ко мне... Это только потому, что ему необходим физический контакт. Он ведь кинестетик, он такой... тактильный, — Чжинхван усмехается и невзначай проводит ладонью по простыни. — Он любит прикасаться к другим, и только не говори мне, что я открыл тебе Америку.

Сынхун громко фыркает. Разумеется, это для него не новость. Он давно понял, что Тэхен – фанат прикосновений. Он любит, когда Сынхун гладит его по голове. Он любит, когда Сынхун его обнимает. Он любит обнимать самого Сынхуна так крепко, словно он – самое ценное в его жизни, словно боится отпустить. В конце концов, они даже целовались. Да, Тэхену просто необходимо тепло другого человека – то, чего у него не было раньше.

Но все это совершенно не говорит о том, что Тэхен может позволить себе касаться чужих людей. И уж тем более он не позволит чужим людям касаться его самого. Тэхен – все тот же кот: ручной, но с длинными когтями и острыми клыками вместо зубов. Редким своим – дается, чужих – кусает и царапает, если все же соизволит удостоить своим царским вниманием.

Чжинхван неожиданно улыбается, вырывая Сынхуна из пучины мыслей:— Не переживай. В любом случае, для Тэхена нет никого дороже его брата и тебя.

— С чего ты взял? — В голосе Сынхуна, как и в голове, сквозит сомнение. Он неверяще машет головой и сглатывает.

— Ну, слушай, — Чжинхван закатывает глаза, — ты же не тупой, вроде, хен. Или ты настолько не разбираешься в человеческих чувствах?Вопрос, мягко говоря, с подвохом. Сынхун всегда считал обратное, но постепенно ему начинает казаться, что все совсем не так. И в этот момент он как будто понимает: возможно, дело-то не только в Джину. Возможно, он действительно понимает людей, разбирается в их чувствах и всегда знает, за какие ниточки нужно потянуть, но по какой-то причине это умение обходит стороной близких ему людей.

Джину, Тэхен, даже Мино и Сынюн – они видят Сынхуна насквозь, но много ли он сам знает о том, что творится у них внутри? Он вдруг понимает, насколько невнимателен был к дорогим для него людям, сосредоточившись лишь на своих проблемах и своих чувствах. Это так эгоистично, но так в его стиле, что Сынхуну в очередной раз становится от себя противно.Сынхун не заслуживает таких людей рядом. Он не заслуживает их доброты, их внимания, их заботы и улыбок. И он никогда не расплатится с миром за то, что все это у него есть.

Чжинхван вздыхает снова, поднимается и, встав напротив, кладет руки Сынхуну на плечи. Губы Сынхуна сами растягиваются в улыбке: Чжинхван начинает казаться ему не только все более умилительным с его небольшим ростом, но и очень приятным. Так странно – чтобы понять это, им просто нужно было остаться наедине.

— Только с тобой он так близок, — продолжает Чжинхван, прервав паузу в их диалоге. — Он может позволить тебе то, что не позволит никому больше. Он доверяет тебе. Даже мне он не доверяет, а ведь мы правда друзья, — Чжинхван усмехается и убирает руки с плеч Сынхуна. — А еще он от тебя зависит. Ты оказываешь на него слишком большое влияние, и это очень заметно со стороны. Не удивлюсь, если ты думаешь, что эпицентр мира Нам Тэхена – это сам Нам Тэхен.Нет,думает Сынхун. Не говори этого.

— Но правда в том, что...

Нет, пожалуйста, не продолжай. Замолчи, Чжинхван, заткнись.

— ...эпицентр мира Нам Тэхена – это ты, Сынхун-хен.

***Сынхун стоит на кухне, почесывая затылок, и смотрит на Чжинхвана. Он смотрит на выдвинутый ящик, который гремит от манипуляций младшего, который никак не получается задвинуть.

Сынхун подходит ближе и с силой хлопает по ящику рукой.— Учись, пока я жив. — Он наливает в стакан воду и залпом его осушает. — Но только не тогда, когда я пытаюсь спать.

— Я хотел достать ложку, — объясняет Чжинхван и садится за стол. Он зачерпывает йогурт, которым буквально забита целая полка в холодильнике. Этим Сынхуна заразил Кан Сынюн, который эти йогурты обожает и, кажется, готов их есть на завтрак, обед и ужин. Сынхун их любит не настолько сильно, но в отличие от своей собаки: Отто встает на задние лапы и упирается передними в колени Чжинхвана.

— Он что-то хочет? — Чжинхван облизывает ложку.

— Йогурт, — Сынхун зевает. — Это его любимый. Но нет, не давай ему: он уже достаточно съел за неделю.

— Как все серьезно, — усмехается Чжинхван, отправляя в рот очередную ложку.

— Конечно, серьезно, — Сынхун берет свою собаку на руки, — ведь у животных не такой крепкий желудок, как у нас.Чжинхван молча пожимает плечами, а Сынхун обращается уже к собаке:

— Ну что, Отто, — он касается его носа кончиком своего, — пойдем гулять? Помаши мамочке лапкой!

Чжинхван резко давится и пытается откашляться:— Это я-то мамочка? — Но смеется, когда Сынхун трясет в воздухе лапой собаки. Отто на это никак не реагирует и только весело виляет хвостом. На него как ни посмотри – всегда как будто весело, и Сынхун ему из-за этого частенько завидует.— Ну, не я же, — говорит Сынхун, опуская Отто на пол. — Я папочка.

— Я не мамочка, — Чжинхван глубоко вздыхает, раздраженно щурясь. Сынхун догадывается, что это его больная тема, и сам себе усмехается.

— А кто тогда? Фея-крестная? — Говорит он на ходу, выскальзывая в коридор. И прежде, чем услышать ответ, хватает поводок и сует ноги в сланцы. — Не скучай, фея!Крик Чжинхвана доносится до него уже тогда, когда он закрывает за собой входную дверь:— Твою ж... Ли Сынхун!Сынхун выгуливает Отто, не отходя далеко от дома. Он ежится от утренней прохлады, Отто бежит чуть впереди, и они совершают один круг вокруг дома. Тогда же Сынхун замечает на тротуаре перед поворотом, ведущим в сторону метро, знакомый силуэт в кепке и в сером клетчатом пиджаке.Сынхуну не дает покоя то, что произошло между ними с Джину накануне. Точнее, та атмосфера, которая витала между ними. Те напряжение и недосказанность, которые душат Сынхуна до сих пор, стоит ему вспомнить об этом. Джину ушел, не сказав ни слова, и Сынхун впервые испугался настолько сильно того, что между ними уже ничего не будет как прежде; что вчерашний вечер отдалит их друг от друга.

И, конечно, Сынхун старается не думать о том, что между ними уже давно все не так как прежде.

Сынхун возвращается домой, и ему в нос тут же ударяет стойкий аромат кофе с едва заметными ореховыми нотками. Сынхун проходит на кухню – спиной к нему стоит Чжинхван и вытирает стол.— Я сварил кофе, — говорит он, не оборачиваясь. — Только немного пролил, прости. Ты пьешь без сахара?Сынхун садится за стол, на котором стоят две небольшие чашки с остывающим в них кофе.

— Да.

— Отлично, — Чжинхван заканчивает вытирать стол и двигает к Сынхуну одну из чашек. Он садится за стол сам и берет вторую. — А я пью с сахаром. Почему-то один из моих друзей считает, что это хороший повод для насмешек. Надеюсь, ты не против, что я тут немного похозяйничал.

— Ты тут вторые сутки уже хозяйничаешь, — смеется Сынхун. — Ты и правда словно мамочка.

Чжинхван фыркает и тут же шипит от первого глотка, обжигаясь кофе. Он ставит чашку на стол и смотрит на Сынхуна, улыбаясь.— Почему это все так... странно? — говорит. — Я чувствую себя ужасно глупо и непривычно. — Почему? — Не знаю. Может, потому, что мы впервые с тобой сидим только вдвоем и вот так просто пьем кофе. Это похоже на... семейную идиллию? Хотя мы с тобой никогда не были особо близки.— Ну, да, — Сынхун поводит плечами и делает глоток, чувствуя на языке орехово-шоколадный привкус – почти незаметный. Это привкус кофе, что привезла ему сестра из своей поездки в Бразилию. — Чайные посиделки всегда сближают.— Хен, мы сейчас пьем кофе...

— Кофейные тоже, — Сынхун машет рукой. — Да и какая вообще разница?

***

— Да какая вообще разница? — Сынхун вопросительно вскидывает брови.

— Большая, — Джину хлопает его по руке, и Сынхуну приходится оставить чайник в покое. — Черный чай лучше заваривать кипятком, но зеленый – нельзя. Сколько еще раз я должен тебе это сказать?— Но почему?

— Потому что! Просто запомни это. И кофе твой тоже кипятком заливать нельзя, вкус портится еще больше. Хотя я не знаю, чему там еще портиться... — Джину смотрит на банку растворимого кофе, одиноко стоящую на полке, и качает головой. — Я бы на твоем месте выбросил эту гадость.— Эта гадость, как ты выразился, — Сынхун, надувшись от обиды, хватает с полки банку и бережно сжимает в своих объятиях, — мой лучший друг по утрам.

— Твоим лучшим другом может стать хороший натуральный кофе, а не эта растворимая фигня. Знаешь, как такой кофе воздействует на желудок?

— Не знаю, — Сынхун ставит банку на место, — и знать не хочу. Иначе я буду пить кофе и чувствовать вину перед своим желудочком.

Джину фыркает и беззвучно смеется, спрятав лицо в ладони.

— Боже мой, Ли Сынхун, ты... — он вздыхает, — неисправим. Можешь уже заливать чай, в общем.— Уже? Мне что, нужно каждый раз ждать пару минут после того, как закипит чайник?

— Оптимальная температура для заваривания зеленого чая – восемьдесят градусов.

— И я правда должен это учитывать? А если я спешу?Вместо ответа Джину смеряет Сынхуна красноречивым взглядом.

— Понял, запомнил. Восемьдесят градусов, окей.Сынхун ставит чашки с чаем на стол и садится напротив Джину. Подобные мини-чаепития для них становятся почти традицией. Джину приходит по вечерам стабильно три раза в неделю, иногда – чаще, и каждый раз исправно начинается со спора, как, а иногда – в чем заваривать тот или иной чай или кофе.

Но Сынхуну это нравится. Он, кажется, упустил тот момент, когда они успели так сблизиться. Сынхун не назвал бы это такой уж дружбой, хотя и другого слова подобрать не может, но некую близость с Джину он ощущает определенно. Он все чаще видит хена в своей квартире (хотя сам почему-то у него бывает крайне редко), многие вечера с него начинаются и им же заканчиваются. Сынхун запросто устает от людей, особенно когда с ними приходится проводить целый день, но с Джину все почему-то иначе – совсем легко и совершенно не напряжно.

Сынхун рядом с ним отдыхает, а без него – чувствует себя одиноко даже. Он понял это совсем недавно, когда пил чай в гордом одиночестве, ощущая какую-то непонятную пустоту в своей квартире, на своей собственной кухне. Сынхун не мог понять: ведь все так, как и всегда, все как обычно и так правильно. Но сейчас, сидя напротив Джину и болтая с ним на отвлеченные и разнообразные темы, он понимает: нет, вот так – правильно.

— Хен, переезжай ко мне жить, — предлагает Сынхун в своей обычной манере.Джину, очевидно, принимает это за шутку и щурится, усмехаясь. Он ничего не говорит и делает глоток зеленого чая, который, Сынхун готов поклясться, и правда кажется гораздо вкуснее.

***

— Действительно, — Чжинхван щурится, усмехаясь. Сынхун, глядя на него, испытывает какое-то непонятное, пробирающее насквозь, чувство и мотает головой, желая его прогнать.

Чжинхван, сидящий напротив, зачем-то трясет своей челкой тоже.Сынхун решает, что сейчас идеальное время, чтобы сказать ему:

— Прости.

— За что?

Чжинхван хмурится. Он, очевидно, не понимает, что на Сынхуна нашло и за что он извиняется. Чжинхван напоминает самому Сынхуну этакого зверька, маленького мангуста, который обо всем ненужном тут же забывает и вообще ни о чем не парится – по жизни. Сынхун не знает, насколько он прав, и не знает, почему именно мангуст. Может, потому что тот тоже на морду милый, а все равно – хищник. И у Чжинхвана это есть; он добрый, это чувствуется. А вот во взгляде все равно что-то нет-нет – да проскользнет. И в тоне ледяном, от которого все внутренности сковывает, тоже.

Сынхун говорит:

— За все. То есть... вообще. За то, что тебе пришлось с нами нянчиться. И за то, что я... — он сокрушенно вздыхает, словно собираясь с мыслями, — ну... приревновал к тебе Тэхена.

Чжинхван коротко смеется, заглушая хихиканье своей чашкой, и, сощурившись, смотрит на Сынхуна:

— Ну, насчет Тэхена я давно понял. Что? — Что? — Сынхун-хен, ты мне всегда казался умным и рассудительным парнем. Пожалуйста, не заставляй меня думать, что я ошибался. Мне нравится думать, что я разбираюсь в людях.— Ладно, — Сынхун сдается. — Я где-то проебался, да?— Где-то... — Чжинхван вскидывает голову и смотрит куда-то в потолок, щурясь и что-то прикидывая. Он говорит спустя несколько секунд: — Где-то миллион раз? — Улыбается. — Это же заметно. Нужно быть слепым и глухим, чтобы не понять этого, — он пожимает плечами и делает глоток остывающего кофе. — А еще тупым, потому что все вытекает из твоего трепетного отношения к Тэхену. Вчера я окончательно в этом убедился.Сынхун опускает взгляд и смотрит на свое кривое, покрытое рябью, отражение в кружке с кофе. И на что он только надеялся? А ведь думал, что хорошо скрывает свои чувства. Был уверен даже. Неужели все вышло из-под контроля? Сынхун задумывается: и когда только успел стать таким...— Кофе хороший, — Чжинхван, смакуя, проводит языком по губам и вертит чашку в руке. — Приятный на вкус. Бразильский Сантос?— Я не разбираюсь в кофе, — Сынхун мотает головой и отставляет от себя уже пустую чашку. Он немного удивлен: для него кофе – это просто кофе, так как же можно вот так сходу, на вкус, угадать сорт? Сынхун и чай-то с различными добавками не всегда сразу признает… Даже тогда, когда Мино, достав очередной из своего набора цветочного чая, смотрит на него во все глаза: ?Ну, друг, угадаешь, что это??— Это очень качественный кофе, к слову. Ореховый привкус обычно имеет Флэт Бит Сантос. Зерна получают с деревьев, которым более четырех лет. Он крепче, чем Бурбон, который получают с молодых деревьев. Но Бурбон Сантос обычно дороже и ценится больше.

— Этот кофе, — Сынхун машет рукой в сторону полки, на которой стоит банка с обжаренными зернами, — мне привезла сестра из Бразилии. Два килограмма.

— Вау, — Чжинхван ухмыляется. — Либо ты настолько любишь кофе, либо твоя сестра не особо заморачивается с подарками.— Скорее, второе. Мы не очень с ней близки.

Чжинхван кивает несколько раз. Он говорит:

— У меня тоже есть сестра. Но мы хорошо ладим. У нее свое кафе, а я иногда помогаю ей. Поэтому и разбираюсь в кофе немного.

— ?Немного?, ага, я заметил.

Чжинхван фыркает, а Сынхун ему, кажется, немного завидует.

У Сынхуна две старшие сестры, с которыми отношения сложились не особенно близкими. У Сынхуна отец, которого из-за вечных командировок он видел так редко, а теперь, живя в другом городе, не видит и вовсе. Из-за всего этого прочных семейных отношений у них построить не вышло, и теперь, при встрече, вместо должной радости в первую очередь всех накрывает неловкостью и смущением.

Все, что у Сынхуна было – это любящая мать, которая старалась любить и заботиться о нем за всех, и этого вроде бы хватало. Но больше всего Сынхун хотел, чтобы у него была дружная семья, где все были бы одинаково близки. Он смотрел на других людей, смотрел на их отношения – с отцами и сестрами... и завидовал. Завидовал потому, что хотел так же. Он смотрел на отношения Мино с его младшей сестрой, Даной, и думал, что тому повезло – ведь они по-настоящему близки. Не то, что Сынхун со своими сестрами, с которыми даже связь редко поддерживает. В этом, конечно, отчасти была и его вина тоже, но и они никогда не изъявляли желания стать хоть чуточку ближе.

И поэтому Сынхун, имея почти все самое необходимое в этом мире, все равно чувствует себя одиноким и отчасти несчастным. Всегда чувствовал, вообще-то, потому что чего-то, все же, не хватило. Взрослый парень уже, а все равно в детство с головой, и в чувства эти тоже – ненужности и одиночества. Сынхун с ними сроднился просто, да настолько, что его до сих пор не отпускает, заставляя втискивать свою жизнь в эти рамки.

Для чего – Сынхун и сам не знает, просто за этими рамками – не его жизнь, да и некомфортно как-то. Все какое-то чужое, неправильное. Он-то пробовал, знает. Именно поэтому выстраивает собственноручно все эти кирпичные стены – снова и снова; так, словно самому страдать нравится. Но в то же время он отчаянно надеется, что однажды всему этому придет конец. Что появится кто-то в его жизни, кто вытащит его из всего этого дерьма, вставит пиздюлей хороших и покажет, как надо жить или хотя бы в каком направлении двигаться. Но с каждым днем эта надежда становится все слабее, и Сынхуну не остается ничего, кроме как замуровывать себяв эти стены еще сильнее.

***— Вернуться бы сейчас лет на десять назад, — мечтательно произносит Мино. — Нет, на пятнадцать. А?— Ну, нет уж, — фыркает Сынюн. — Мне и сейчас неплохо живется. А в детстве было не очень как-то.

У Сынюна действительно было не лучшее детство, и Мино об этом знает. Они все об этом знают, поэтому никто с Сынюном дискутировать не решается. Мино просто спрашивает:— А ты, хен?Сынхун вертит в руке почти пустую полулитровую бутылку соджу, раздумывая, и все же отдает ее Мино.

— А я бы вернулся, — говорит. — Тогда все как-то проще было.

— А что сейчас сложного? — удивляется Сынюн и принимается загибать пальцы: — Своя квартира есть? Есть. Хорошая работа есть? — смотрит в сторону Мино; поймав чужой взгляд, Мино согласно кивает. — Есть. Девушка есть? Есть. Друзья есть? Есть. Полная свобода есть? — Сынюн загибает последний палец на правой руке; в свете ламп поблескивают его многочисленные серебряные кольца. — Есть. Что тебе еще для счастья надо?

Сынхун молчит. И сам не знает, что. Сынюн-то прав, если подумать. Но если взглянуть с другой стороны, все приобретает совершенно другой оттенок: своя квартира есть, но с ней же – одиночество. Работа есть, но зашиваешься порой до самой ночи. Девушка есть, а вот чувств к ней – нет. Свобода есть, но за ней скрывается какое-то щемящее чувство ненужности. Друзья есть... и это, пожалуй, единственное, что без минусов. Но объяснять это Сынхун сейчас не собирается. Он мотает головой, забирая у Мино несчастную бутылку обратно.