# Marilyn Manson - Running to the Edge of the World' Song Minho-2 (1/2)

— Это что, шутка такая?

?Здравствуйте? и ?добро пожаловать? повисают где-то в воздухе, их как будто можно даже потрогать, как и непонятное напряжение, повисшее в воздухе заведения. Мино только вертит головой и пытается угадать, что только что случилось, метая взгляд то на друга, то на парня за стойкой.

— Хуни, в чем дело?

— Да ладно... — одними губами произносит Сынхун, и Мино продолжает до него допытываться. Но старший только отмахивается и широким шагом направляется к стойке, тут же опираясь на нее руками.

— Джину-хен, что ты здесь делаешь?

— Работаю, — Джину удивлен не меньше; смотрит своими большими широко распахнутыми глазами и переводит взгляд с Сынхуна на Мино и обратно. Он, кажется, даже улыбнуться хочет, но получается только изумленно хлопать ресницами.Мино капризно тычет в бок своим локтем, и Сынхуну остается только познакомить их. Без особого желания, правда, потому что Джину все же улыбается – в адрес Мино, а Сынхуну ревностно становится. Сынхун знает, что вежливая улыбка у Джину – для всех, и ему нравится думать, что настоящую, искреннюю хен дарит лишь немногим, включая его самого. А теперь и Мино, за что хочется придушить обоих сразу. И себя – за компанию, ибо какого черта, Ли Сынхун, возьми себя в руки, пожалуйста.

Сынхун мысленно дает себе подзатыльник за подобные мысли и пробует пихнуть их подальше – настолько, чтоб достать потом невозможно было, потому что не нравится ему это; хочется, чтоб как раньше было, а не вот это вот все. Чтобы в голове нормальные мысли роились, а не хотелось круглосуточно в толстовку, пахнущую теплом и уютом, уткнуться, чтобы пальцы в волосах женские вспоминать, а не...— О боже... — выдыхает Сынхун, прикрывая глаза и качая головой. Он в очередной раз забывается и, подняв взгляд, не сразу понимает, почему на него так удивленно смотрят две пары глаз.

По морде друга Сынхун видит – он хочет что-то сказать, очень хочет, но сдерживается, за что ему огромное спасибо. По выражению лица Джину он ничего не видит, потому что уже понял, наверное – если и существует человек, которого он не может разгадать, то это определенно Ким Джину; и вестись на кажущиеся наивными большие глаза и на вежливую, по-детски невинную, улыбку – самая глупая вещь на планете.Внезапно его осеняет.— Точно! Это же про тебя Сухен вчера говорила, получается... — Поймав на себе непонимающий взгляд, Сынхун спешит добавить: — Девушка, которая работала здесь. Она вчера уволилась, сказала, что на ее место взяли милого парня... — язык работает быстрее мозга, и мысленно Сынхун пробивает себе лоб ладонью.

На друга пытается не смотреть, потому что знает: у того система не просто сбой дала, а полетела к чертям, и сейчас бы смотаться отсюда по-быстрому – на край света, желательно, потому что допроса не избежать точно. А Джину только посмеивается, прикрыв рот ладонью, а потом его взгляд цепляется за нового посетителя, и он, попросив немного отойти, надевает на себя официальную улыбку:— Доброе утро! Что будете заказывать?

Сынхун как-то отстраненно воспринимает толчки в собственный бок от Мино, отмахивается, а когда Джину снова переводит на них все свое внимание, то просто заказывает кофе, желает хорошего дня и поспешно удаляется, оставляя друга платить за весь заказ.

Образ Джину все еще держится в памяти, и Сынхун думает о дурацком коричневом фартуке с эмблемой кофейни; думает, что его собственный фартук со львом подходит Джину куда больше; думает, что амур какой-то косоглазый попался и не тому в жопу стрелу запустил, забери ее обратно, пожалуйста, а то ведь болит; думает...

Стоп.Что?Сынхун даже останавливается, едва не врезавшись в фонарный столб.О чем он только что подумал?Переварить информацию не позволяет Мино; кладет руку на плечо и дышит шумно и неровно – бежал, очевидно.— Хен, что это было? Ты вел себя... как-то странно. Что-то случилось?— Все в порядке, — кивает Сынхун несколько раз, даже не поднимая на Мино глаз, все так же глядя в пустоту перед собой.

— Хен, кто это? — Мино встает прямо перед ним и кладет уже обе руки на плечи, заглядывая другу в глаза. Сынхун не выдерживает и, хоть ему это и не свойственно, отводит взгляд, но Мино трясет его, отчего кофе едва не выпадает из рук.

— Я же говорил, что это мой сосед.

— Что это за сосед такой, после встречи с которым... Нет, серьезно, хен, я же тебя не первый год знаю, кто это? Я же вижу, что ты не в порядке, что случилось?Сынхун не может найти, что ответить; только выпутывается из чужих рук и идет дальше, не оборачиваясь.

И в голове вертится лишь один ответ – если бы я только знал.Мино больше тему не поднимает, и Сынхун ему благодарен. Он погружается с головой в работу, и это помогает ему откинуть от себя все остальные мысли.

Мино остается допоздна, и Сынхун, как подобает благородному другу, которому некуда девать свое свободное время, предлагает помощь (обессиленно привалившись к стене и чувствуя себя, мягко говоря, не очень, правда, но как-то об этом не думает), но его чуть ли не выпинывают к машине и машут на прощание, приговаривая ?спасибо за все, хен, но иди-ка ты лучше отдохни?.И только теперь Сынхун думает, что отдохнуть действительно стоит – он чувствует себя как-то совсем хреново, боль давит на виски словно прессом и дрелью одновременно, и по-человечески так спать хочется. И чтобы все в покое оставили – тоже; желательно, конечно, от себя и собственных мыслей отдохнуть тоже, но, как говорится, - от себя не сбежишь, поэтому приходится довольствоваться тем, что есть.

Домой он добирается будто в трансе. Не помнит, как выходил из машины; не помнит, как вызывал лифт и несколько раз нажимал на кнопку этажа, думая, что она не работает (хотя всего лишь перегорела лампочка); не помнит, как волочил за собой ноги и пытался попасть ключом в замочную скважину. Но он слышит тихие звуки гитары – довольно внезапные, и они выводят его из прострации и возвращают в этот мир.

Сынхун очень тихо разувается и проходит в комнату, где на кровати сидит Тэхен, поджав под себя ноги. Он очень увлечен, играя и что-то тихо напевая, и Сынхун слушает сначала внимательно, очень тихо, привалившись спиной к дверному косяку; но совсем скоро Тэхен замечает его и прекращает петь, откладывая гитару в сторону.

— Хен, — он кивает вместо приветствия.— Ты притащил ко мне свою гитару?

— Я думаю притащить к тебе свои вещи.— Если ты это сделаешь, они тут же полетят в окно, — Сынхун, наконец, позволяет себе отклеиться от двери и вешает на спинку стула свой пиджак. Он расстегивает пуговицы на манжетах рубашки и снимает часы, с глухим звуком кладя их на стол.

Тэхен за ним наблюдает внимательно, с неподдельным интересом – склонив чуть голову вбок. Сынхун, приметив это, незаметно усмехается, но от зорких тэхеновых глаз это не ускользает, конечно: он хмурится, недовольно выпячивая нижнюю губу.— Ну, чего тебе, котик? — Сынхун присаживается на край кровати рядом с ним и кладет руку ему на голову; треплет по волосам, которым определенно нужен уход, и Тэхен не отмахивается даже, только вздыхает тяжело как-то. Он прижимается к старшему буквально на долю секунды – как будто случайно, а потом поднимается с кровати и потягивается.

— Ты вчера написал, что останешься на работе, поэтому я решил переночевать здесь. Погулял с твоей собакой и прибрался, потому что твоя квартира порой напоминает гадюшник. Если продолжишь в том же духе, твой бежевый ковер станет черным. Но он мне нравится, поэтому заботься о нем получше.— Когда я настолько занят, что не успеваю убрать в квартире, я звоню в клининговую службу, — задумчиво говорит Сынхун. — Но, наверное, теперь мне стоит звонить тебе.

Тэхен бьет его по ноге своей ногой:— Дурак.

Сынхун прыскает, потирая ногу.— Друг на выходных позвал выпить. Пошли?— Зачем?

— Тебе не помешает развеяться. В нормальной компании.— Это твоя-то компания нормальная? — Тэхен складывает руки на груди, опирается на правую ногу, чуть согнув левую в колене, и смотрит недовольно.

— По сравнению с теми, с кем ты ошиваешься – еще как.— С тобой я тоже ошиваюсь. Так, к слову. А ты – с нами.

— Я хотя бы не постоянно, — Сынхун закатывает глаза. — Нет, серьезно. Пошли.

— Что за друг?

— Мино. Может, ты его помнишь.Тэхен раздумывает пару секунд, не мигая, глядя в одну точку:— Нет.— Почему?

— У него классные татуировки, но он меня бесит.

— Ты видел его татуировки?

— Тебя это удивляет? Нажрался как свинья и хвастался ими перед каждой бабой в клубе. Не помню, правда, когда это было...

Сынхун только пожимает плечами, не собираясь больше его уговаривать. Если Тэхена бесит Мино, если это еще и взаимно – им, наверное, и правда лучше держаться друг от друга подальше. Иначе – смесь какая-то взрывоопасная. А у Сынхуна и без них в жизни вот-вот что-то да загорится, потому что сирена аварийная давно включилась, колокола бьют тревогу и того дольше, а он все убегает, надеясь спрятаться.Но прятаться – некуда.Сынхун вздыхает, поднимаясь с кровати, и снимает с себя рубашку.

Тэхен, не сдержавшись, тянет руку и проводит по сынхуновой татуировке на тазобедренной косточке.

— Знаешь, — Сынхун не двигается, как обычно – просто позволяет Тэхену делать то, что ему хочется, — я очень голодный и очень уставший. Работа выбила из меня все силы, поэтому я был бы не прочь сходить в душ и побыть в одиночестве.

— Иди, — говорит Тэхен просто и убирает руку.

Вместо душа Сынхун решает принять ванну; почти засыпает, свесив руку за бортик, и старается не думать вообще ни о чем – усталость берет свое, и у него получается. Он трет себя мочалкой со всей силой, до красных следов на коже; стоит под струей горячей воды, пытаясь привести себя в норму и смыть с себя всю усталость и все плохие мысли.

Его живот урчит, а в коридоре слышится какой-то звонкий звук. Но Сынхун не придает этому значения даже когда выходит из ванной, обмотавшись полотенцем; он проходит на кухню за водой, но видит на столе разогретый ужин, который готовил точно не он.

Тэхена в квартире уже нет.

***Сынхун просыпается около девяти и чувствует невыносимую жажду. Подрываться в выходной день в такую рань он считает преступлением, но сует ноги в тапки и кое-как поднимается.И только подойдя к двери, он чувствует жуткий запах гари.

На кухне Сынхуна встречает черная плита и растрепанный, чумазый Тэхен.

Тэхен Сынхуна не видит и тихо матерится сквозь зубы. Зато видит Донхен и начинает хихикать, когда Сынхун складывает руки на груди.

— Что произошло, пока я спал? — Сынхун обводит взглядом всю кухню и пытается оценить масштаб происшествия.

Тэхен нервно дергается и оборачивается. Ложка выскальзывает из его пальцев и падает на пол.

Донхен сидит на подоконнике, опираясь на него ладонями, и качает ногами, с интересом наблюдая за развернувшейся перед ним сценой.Сынхун делает шаг вперед, в направлении Тэхена, и тот пятится. Ступает назад снова и упирается копчиком в плиту.

Когда Сынхун подходит к нему вплотную, Тэхен весь сжимается. Но старший только наклоняется и нюхает, а потом машет рукой перед своим носом.— Когда в последний раз ты был в душе? Почему от тебя пахнет тухлыми яйцами?Тэхен явно собирается возмутиться, а потом хватает с плиты сковороду с пригоревшим к ней желтком и показывает Сынхуну.

— Я хотел приготовить завтрак, но...

— Ты? — Кивок. — Ты же кроме бутербродов ничего готовить не умеешь, — Сынхун чешет затылок.

— Поэтому я и хотел!.. попробовать. Ты всегда готовишь для нас, так что я решил сделать что-нибудь для тебя, и вот...

Сынхун трет лицо и тихо смеется, спрятав его в своих ладонях.

Откровенно говоря, его это тронуло. Кухня, конечно, отмоется, и желток со сковороды оттереть можно. Но Тэхен, который впервые не язвит, а пытается сделать что-то в благодарность – вот это действительно достойно внимания.

Не то чтобы до этого он вел себя преувеличенно нагло и раскидывался своими королевскими замашками – нет. Просто обычно предпочитал не высовываться и все делать в одиночестве.

Но постепенно, видимо, начинает оттаивать. Или же дыра, образовавшаяся в его груди, наконец, затягивается. Во всяком случае, Тэхен все чаще появляется в поле зрения и иногда – даже улыбается. Почти перестал кричать на Донхена, а теперь пытается приготовить завтрак.

Сынхун думает, что стоит закупиться продуктами.— Еще хочешь приготовить завтрак? Попробуй что-нибудь без яиц: они воняют, когда что-то идет не так.

— Ты не собираешься убивать меня за свою кухню? — брови Тэхена ползут вверх, и Сынхун находит это довольно забавным. И брови, и Тэхена, в смысле.— Да нет, — он машет рукой. — Только не спали ее, пожалуйста. Вон там, — показывает на шкаф, — наверху, моя записная книжка с рецептами. А я в душ.

Сынхун слышит, как шумно выдыхает Тэхен, и улыбается.Он уходит в ванную и чувствует, как приятное чувство разливается по телу.***Утром Сынхун решает не завтракать. Он едет сразу в кофейню, паркуется возле и в непривычной нерешительности толкает дверь.

Джину – в боевой готовности: на автомате приветствует, сложив руки, улыбается; вот только, стоит ему узнать Сынхуна, в его глазах радости становится в разы больше, и это, честно говоря – приятной болью во всем теле. Сынхун растягивает губы в улыбке тоже, подходит уже увереннее и на разговоры, на этот раз, не разменивается – за ним уже стоит пара человек. Он заказывает только кофе, чизкейк и садится прямо там, у окна, изредка поглядывая на Джину.

Кофе, тем временем, остывает. Он становится не слишком приятным на вкус, но Сынхун его будто и не чувствует вовсе. Все, что он чувствует в данный момент, сводится к образующейся дыре где-то слева и под ребрами. Все, что он чувствует – как внутри все скручивается в какую-то воронку, давит на грудную клетку, и, может, пора обратиться к врачу?

Сынхун делает глубокий вдох и выдох. Еще один вдох, еще один выдох. Напряжение постепенно отступает, он запихивает все свое негативное куда подальше и лучезарно улыбается Джину, когда интересуется, во сколько тот заканчивает работать.