Откровения Мефистофеля (1/1)

Тем временем, ?Фридрих Францевич? подал ей толстый плед:—?Укройтесь. Я вижу, Вы совсем озябли. Позвольте, я организую нам кофе,?— с этими словами немец покинул кресло, накрутил на приемнике какую-то другую станцию и переместился в дальний угол комнаты за спину Ульяне, принявшись колдовать над кофемолкой, спиртовкой и креманкой.?Боишься, фашист, что я тебя сзади стукну. Здоровый, а боишься!??— думала Ульяна, поправляя растрепавшиеся в тюрьме волосы и рассматривая комнату. Прилично обставленная, в недавнем прошлом она служила рабочим кабинетом советского руководителя, а сейчас походила на книжный склад. Казалось, сюда полицаи стащили все, что смогли собрать по домам краснодонцев в первые дни оккупации?— сочинения Ленина, Сталина, Карла Маркса, романы Горького, Алексея Толстого, Островского, стихи Маяковского, Сосюры и Демьяна Бедного. Вперемешку с книгами лежали коробки с патефонными пластинками советских песен и подшивки газет. Было заметно, часть этого богатства находилась у нового ?хозяина? в работе. Просторный письменный стол с модной до войны зеленой лампой был уставлен стопками раскрытых томов, а оставшееся пространство устилали находившиеся в относительном беспорядке исписанные листы бумаги. ?Писатель!??— зло усмехнулась про себя Уляша.По радио передавали незнакомую ей немецкую оперу: где-то далеко пела женщина очень печальным и проникновенным голосом. Ульяна учила в школе немецкий и даже считалась неплохой ученицей, но в арии разобрала лишь несколько слов: ?Mein liebe Sohn…? (Ясно, о сыне плачет!) да еще ?Glück verloren? (Ну, да, пропало счастье). Девушке стало немного обидно, укором ей был свободно читающий и говорящий по-русски враг. Если б она только знала немецкий, ну хотя бы как Ниночка Минаева! И такая же мечтательная, как и на воле, она уже воображала себе, как сходится с захватчиками в словесной дуэли на их грубом языке, про который еще Ломоносов сказал, что се есть наилучший язык для разговора с неприятелем. Какой фантастический это был бы поединок!И тема арии, словно подчиняясь мыслям Уляши, сменилась. Место горестного плача занял в ней горячий напор: ?Du, du, du!??— звала кого-то неизвестная артистка, и мелодия, взбираясь вверх по ступенькам звукоряда, становилась все более и более воинственной, пока в кульминации она не превратилась в настоящий боевой клич, в котором уже не было слов, одни отрывистые высокие ноты. (Требует мести!) (Не хуже мы этих чертовых немцев, пропади они пропадом!)Врагу ария тоже определенно нравилась. Он продолжал возиться где-то за спиной девушки, но чуткая Уляша поняла это по тому, как изменился ритм его движений. Она вспоминала, что совсем недавно закончила ?Фауста?. Ведь Гёте тоже был немцем. Быть может, думала она, и этот полковник читал ?Фауста? до того, как стал фашистом? (Да, да, определенно читал). Она еще раз обвела глазами забитые книжные полки, и тут ее взгляд остановился на портрете, висевшем на месте, которое можно было бы уверенно назвать почетным.На портрете был изображен пожилой человек в военном мундире старых времен. Высокий лоб, редкие, зачесанные вправо волосы, прямой нос и строгий взгляд из-под кустистых бровей, огромные вислые усы делали его похожим на постаревшего казака. (На Гитлера совсем не тянет. Может быть, Бисмарк? С интересом рассматривая портрет, Уля вспоминала уроки истории.)—?Мой дедушка,?— послышался из-за спины голос. Он перехватил ее взгляд и поторопился с пояснением, в котором слышалась ничуть не скрываемая гордость,?— Вам не приходилось до войны бывать в Севастополе? —?спросил он и тут же продолжил,?— Не приходилось, увы, и мне. Я ездил туда в прошлом октябре, на пепелище. Там, в центре города есть место, называвшееся Исторический бульвар. Моему дедушке там стоял памятник, неподалеку от его могилы.Ульяна резко, несмотря на боль во всем теле, обернулась и посмотрела на немца. ?Да как он смеет!? Но, заметила она, враг был очень похож на человека с портрета, только моложе, и, как ни странно, помягче.—?Вы хорошо учились в школе, нам это известно,?— примирительным тоном продолжал немец,?— а потому Вам,?— подчеркнул он это ?Вы?,?— должно быть известно, кто во время Крымской войны был последним командующим севастопольской обороны, раненым, но выжившим.—?Тотлебен?! —?вырвалось у нее.—?Граф Тотлебен, Эдуард Иоганнович, или, если Вам угодно, Иванович. Несчастный француз Канробер зубы сломал о его батареи, да и нашему Манштейну не один месяц понадобился, чтобы их прорвать. Однако, кофе готов,?— лихорадочно свернул он тему, развивать которую у него не было, по-видимому, никакого желания.Тотлебен поставил перед Улей чашку и нацедил в нее дымящейся черной жидкости, затем налил себе и опустился в кресло напротив удивленной до глубины души девушки. Впрочем, его признание разрешило для нее, по крайней мере, одну из загадок.—?Не думайте Бога ради, что я приказал доставить Вас к себе, чтобы вербовать на нашу сторону. Служить нам было столько желающих, что сегодня мы не знаем, что с ними делать. Открою ли я Вам военную тайну, сказав, что Германия уже проиграла эту войну,?— он говорил все время в сторону, но при этих словах его взгляд как бы ненароком встретился с внимательными и умными глазами девушки. И Уля поняла, что немец действительно так думает, не пытаясь ее обманывать,?— Да, эта Германия проиграла, и поверившие ей русские обречены. Предлагая сохранить Вам жизнь в обмен на сотрудничество, я бы лицемерил. Пройдет две недели, ну, два месяца, сюда вернется Красная Армия и Вас расстреляют свои. Бежать от них? Готовы ли Вы с сумою по чужим одной, шататься с совестью больной всегда с оглядкой, нет ли сзади врагов и сыщиков в засаде? Знаю, Вы на это не согласитесь, и потому даже не предлагаю. Ваш выбор сделан, милая барышня, ибо, даже если я просто отправлю Вас домой к маме, а не обратно в камеру, Вы не сможете оправдаться перед СМЕРШем. Вас определенно назначат предателем Вашей организации! Не правда ли, ведь у советского гражданина, попавшего к нам в плен, есть только один способ сохранить честное имя: умереть под пытками, никого не выдав,?— пошарив на столе, он показал Уле вырезку из газеты. Она хорошо знала ее, это была прошлогодняя заметка Петра Лидова в ?Правде? о партизанке Тане, замученной немцами в деревне Петрищево под Москвой. —?Боюсь, впрочем, ваши друзья начнут подозревать что-то неладное уже сегодня, когда узнают, что Вы с немецким офицером мирно пили кофе с галетами и, о, ужас, слушали сводку Совинформбюро! —?и при этих словах Тотлебен впервые позволил себе усмехнуться так едко, что в его голосе послышалась издевка.Уляша похолодела. Сказанное немцем очень походило на правду. Лучше бы он отправил ее к тюремному начальнику Отто Шену и приказал ее исхлестать, и ее товарищи в камере слышали бы, как она считает удары, а потом кричит, когда боль становится нестерпимой. (Нет, нет! Ребята, не может быть! —?метались в ее голове растрепанные мысли).—?Ненавижу! —?вспыхнула она вдруг. —?Подлые предатели! Пусть их тысячи и тысячи, они заслужили свою кару. И если я предам своих, пусть и меня тоже расстреляют. Только Вы не дождетесь, слышите меня! Вы! Вы тоже предали и своего любимого дедушку, и свою страну! И Вас тоже ждет расплата! —?Ульяна выкрикивала в адрес Тотлебена одно оскорбление за другим, думая, даже надеясь втайне, что он вспылит, вскочит, заорет, позовет полицаев. Но он выслушал все молча, и тем же нарочито спокойным и слегка усталым, как будто немного виноватым тоном продолжил:—?Ошибаетесь. Я еще пока никого не предал. Моей страны больше нет. Мой Петербург, где я родился, называется Ленинградом, а чудный Невский?— проспектом 25 Октября…—?А ведь я так хотела поехать в Ленинград позапрошлым летом! —?не дала договорить ему Ульяна,?— И тут вы пришли с проклятой войной, и ваш фюрер, который приказал на месте нашего великого города сделать большое озеро.—?Вы читали этот приказ? Где, все в той же газете ?Правда?? —?повысив голос, спросил полковник,?— или насмотрелись дурацких пропагандистских фильмов козла Геббельса? ?Если бы фюрер и вправду приказал это, я, видит Бог, нашел бы способ преподнести ему портфель с динамитом?,?— чуть было не добавил он, но вовремя осекся, понимая, что и так разоткровенничался сверх всякой меры,?— а что вы сделали с российскими немцами? Отправили их всех в Сибирь на смерть!—?Страну надо было обезопасить от удара в спину! —?столь же гневным тоном ответила Уля.—?Ну, ну! —?процедил сквозь зубы Тотлебен,?— Десятки, сотни лет немцы служили России, никому не давая повода в себе усомниться. А сейчас Вы просто повторяете слова наших горячих эсэсовских голов. Все бы им выть о внутреннем враге, о том, что именно из-за таких как я гнилых и безродных аристократов рейх проигрывает войну вашему фюреру, у которого фюреру нашему стоило бы поучиться, как ?обезопасить тыл от пятой колонны?. И Вы вместе с ними считаете, что мое место в Бухенвальде?!Ульяна дослушала до конца тираду немецкого офицера и вдруг заговорила неожиданно мягко и певуче:—?Полковник, зачем мне знать твои печали, зачем ты жалуешься мне? —?и наградила его взглядом, в котором едва промелькнуло столь редкое для этой серьезной девушки лукавство.—?Это Лермонтов? ?Демон?? —?произнес немец уже намного более миролюбивым тоном,?— это его Вы читаете наизусть в камере, подбадривая подруг?Уляша утвердительно кивнула и также слегка лукаво и иронично продолжила:—?И все-таки, удовлетворите мое любопытство, зачем я здесь? Поговорить о великой русской литературе? Или о великой немецкой? Кроме шуток, мне очень нравится ?Фауст?, но я все равно ничего не скажу Вам об организации,?— последние слова, многократно повторенные за минувшие три дня, она произнесла обретшим прежнюю твердость голосом,?— хоть прикажите меня бить, хоть поите Вашим вкусным кофе. Кстати, я Вас еще не успела за него поблагодарить. Не думайте, что советские люди невоспитанные олухи. Спасибо, Фридрих Францевич! Кофе, действительно, очень хорош.Девушка уже вполне освоилась с ситуацией. Изящно укутавшаяся в плед, счастливо скрывший все недостатки ее наряда, она восседала в кресле с поистине княжеским достоинством, грациозно держа чашку в руке и посматривая на своего визави чуть ли не с превосходством.—?Чтобы никому не было обидно, можно поговорить о французской литературе. Мне, например, очень нравятся Пеги и Ростан. А из современных?— Жан Кокто,?— заметив легкую снисходительность в ее словах благодарности, Тотлебен тоже решил порисоваться. —?Или Вы думаете, что о вашей Junge Garde,?— он нарочито назвал их организацию по-немецки,?— Вы можете поведать нечто новое? Хотите, я сам расскажу Вам про ее подвиги? Или хотите, я покажу Вам полный список Ваших соратников. Вот он, кстати! Ах,?— он посмотрел на Улю, усмехнулся и неожиданно пропел на знакомый ей мотив,?— Ihr seid die junge Garde des Proletariats! —?слегка, впрочем, переиначив слова старой немецкой рабочей песни ?Dem Morgenrot entgegen?Тотлебен взял со стола один из больших листов бумаги, на котором была аккуратно вычерчена схема и подал его Ульяне:—?Посмотрите, вот штаб, связные, руководители и члены пятерок. Вот и Ваша фамилия. Однако высокое у Вас было положение, Ульяна Матвеевна. Можно похвалить Кулешова?— педантичный и очень старательный. Раскрываемость почти полная… Ах,?— показал он на одну из фамилий острием карандаша,?— выпало одно из звеньев: Валерия Борц, связная штаба. Вы не знаете часом, где она, эта милая фройляйн??Ах, вот чего ты хочешь, гад! И какую комедию-то устроил, подонок?,?— гневно думала про себя Уляша.?— Не знаю! —?сказала она грубо,?— а если бы знала…—?Зато я знаю! —?оборвал ее немец.