ГЛАВА 9, В КОТОРОЙ СВОБОДА ОБРЕТАЕТ ФОРМУ (1/1)

В ?Коринфе? было не протолкнуться. Каждый, кому по какой-то нелепой случайности случилось находиться там этим свежим весенним днём, сказал бы, что у трактира словно открылось второе дыхание. Все столы были заняты молодыми рабочими и громкоголосыми студентами, а иные?— высокомерными буржуа, имеющими привычку крутить носом, если им что-нибудь не понравится. Тенардье едва управлялись с заказами: Эпонина с Азельмой, шустрые и быстроногие, не успевали обслужить клиентов вовремя, на что те либо громко ругались, либо и вовсе покидали заведение. Мадам Тенардье, величаво, словно судно, стоящая немного поодаль, была в ярости. Она злилась не из-за количества посетителей, потому что большая часть всё-таки оставалась и отдавала Тенардье хотя бы пятьдесят су, и не из-за того, что дочери не успевали разобраться с пищей и вином. Она вообще не умела злиться на дочерей. На свете было всего лишь две несчастных души, способных вызвать гнев мадам Тенардье: Гаврош и Козетта. О сыне она в этот миг не думала вовсе: мальчишка не попадался ей на глаза уже около месяца, успешно избегая общества собственной матери. Ему в некотором роде повезло: в нём, в отличие от Козетты, не нуждались. Он, по мнению супругов Тенардье, не был им ничем полезен.—?Ну, и где эта мерзавка?! Я давно говорила, что следует запирать её на ночь,?— проворчала мадам Тенардье, прохаживаясь вдоль стены.Несмотря на то, что эта женщина носила дорогую одежду, золотые украшения и чисто-белые перчатки, в ней можно было ещё почувствовать ту озлобленность, которая свойственна беднякам. За едва завитыми рыжими кудрями скрывалась нечёсанная копна, а за модным бордовым платьем?— видавшие виды лохмотья.Задумавшись, мадам Тенардье остановилась, упёрла руки в бока и окликнула дочерей. Те, усталые и раскрасневшиеся, медленно направились к ней.—?Maman,?— пробормотала Азельма, беспокойно оглядываясь по сторонам,?— нам нужно возвращаться. Скоро поступят ещё заказы.—?Если мы не принесём им вина, то они заберут его сами, а платить не будут,?— добавила Эпонина, указав рукой на пьяницу с быстро пустеющей бутылкой.Мадам Тенардье отмахнулась. Она подумала о том, что пара-тройка не заплативших не создадут большого урона. В этом было её главное отличие от мужа: Базиль Тенардье даже будучи богачом продолжал трястись над каждым су.—?Вы у меня работаете за троих, а это совсем никуда не годится,?— сказала мадам Тенардье. —?Куда пропала эта гадина? Как её… Колетт, Коржетт…—?Козетта,?— поправила Азельма.Ей не нравилось, когда мать оскорбляла эту бедную девушку.—?Пусть,?— мадам Тенардье кивнула, и на её лице выразилась крайняя степень презрения.—?Вы её не видели? Эта дурёха уже три часа, как должна вернуться!—?В семь часов утра она упорхнула за тканью и больше не появлялась,?— пожала плечами Эпонина, которой была почти безразлична судьба Козетты.—?Тогда вот что,?— громко объявила мадам Тенардье,?— отыщите-ка мне её. Вы ведь у меня девочки смышлёные, умные… А вина этим оболдуям я и сама налью. Или вашего папашу заставлю?— уж больно долго он дрыхнет!Эпонина и Азельма удивлённо переглянулись. Они не представляли, где сейчас может находиться Козетта, но одновременно подумали о том, как хорошо было бы хотя бы ненадолго отправиться на прогулку.—?Не обещаю, что мы её отыщем,?— бойко ответила Эпонина, но согласно кивнула.—?Если отыщете?— получите по новому ожерелью. Я присмотрела несколько, когда ездила в ювелирную лавку,?— мадам Тенардье хитро улыбнулась и взглянула на дочерей.Девушки удивлённо переглянулись и, попрощавшись с матерью, покинули трактир. Эпонина, которая совершенно не нуждалась в украшениях, тихо пробормотала: ?Ваши ожерелья, maman, всё ещё ничего не гарантируют!?День был солнечный, но не жаркий. Дул свежий восточный ветер, заставляющий надеть плащ, но позже?— снять его, наслаждаясь теплом, привычным для конца марта. Эпонина и Азельма, одетые в одни только платья, но совсем не замёрзшие, шли наобум. Миновав улочку Шанврери, они свернули на оживлённую улицу Рамбюто, полную дорогих магазинов, лавок и кабаков. Эпонина знала, что путь к магазину, в котором Козетте велели приобрести ткань, лежал через эти места, но не была уверена, что они с сестрой найдут её там. Козетта явно хранила какую-то тайну, недоступную никому из семейства Тенардье. Исключение составлял лишь Гаврош, ставший невольным свидетелем её разговора с Мариусом. В этот час он направлялся в ?Коринф?, чтобы взять из кассы ещё немного денег. Свернув с улицы Сен-Дени, он оказался на улице Рамбюто.—?Чего не работаете? —?спросил он у сестёр, когда поравнялся с ними.—?Maman дала нам одно заданьице, так что мы заняты делом,?— с улыбкой сказала Эпонина и немного наклонилась, чтобы потрепать брата по волосам. —?А ты куда идёшь?—?Грабить ваших родителей! —?с насмешливым достоинством сказал Гаврош и задумался, спрятав руки в кармане старого жилета. —?Какое такое заданьице?—?Отыскать Козетту. —?Азельма вздохнула, всем своим видом показывая, что это дело её никак не устраивает.Гаврош оживился.—?А что, если я знаю, где ваша пташка?Сёстры замолкли, но их взгляды как бы говорили ?продолжай?.—?У неё сегодня свидание с каким-то высоким черноволосым господином,?— бойко произнёс мальчик. —?Он бормотал что-то про ?Мюзен? на площади Сен-Мишель. Эти голубки шептались так тихо, что я еле услышал! Эдакие они…Гаврош так и не закончил, прерванный удивлённым возгласом сестёр. Азельма не могла поверить, что Козетта действительно в кого-то влюблена и, более того, кто-то влюблён в неё. Она сама иногда грезила о таких встречах, читая какой-нибудь из старых материнских романов. Эпонина же только посмеивалась, обозначая одно серьёзное различие между сёстрами: если младшая, словно готовый вот-вот распуститься цветок, ожидала любви, то старшая и вовсе о ней не думала.По дороге к площади Сен-Мишель сёстры почти не говорили между собой. Каждая из них была занята своими мыслями. Солнце постепенно клонилось к закату, подталкивая их поторопиться?— перспектива идти домой, ощупью распознавая повороты и дома, казалась весьма неприятной. Когда перед глазами Эпонины и Азельмы показалось вытянутое одноэтажное здание с покосившейся вывеской ?Мюзен?, они остановились и дружно выдохнули.—?Ты уверена? —?негромко спросила Азельма, пытаясь как можно внимательнее разглядеть кафе.Эпонина не ответила и молча направилась вперёд, увлекая за собой сестру. Случается, что смелость соседствует с безрассудностью, но старшая Тенардье оказалась одновременно и храброй, и благоразумной: она совсем не была глупа, и оттого знала, чего стоит опасаться.В ?Мюзене? оказалось немноголюдно. Из шести столов, занимающих полутёмное помещение с узкими окнами и низкими потолками, занято оказалось всего два. Эпонина и Азельма осторожно шли по скрипучему полу, вглядываясь в размытые лица посетителей, но ни в одном из них не признали Козетту. Им встретилась лишь одна девушка?— полная, белокурая и улыбчивая, но она никак не могла быть той, кого сёстры пытались отыскать.Вдруг Эпонина заметила узкий проход. В дальней стене кафе она отыскала выемку, выглядящую так, будто к ней позабыли приладить дверь. За этой выемкой следовал длинный узкий коридор, в котором с трудом могли поместиться двое людей.—?Идём,?— сказала она Азельме и указала головой туда, где начинался длинный тёмный ход. —?Кто знает, что мы там отыщем!Азельме оставалось лишь последовать за сестрой. Она не была большой любительницей приключений и предпочитала спонтанности выверенный порядок вещей. В этот миг Азельме меньше всего хотелось испортить своё новое светло-коричневое платье или привести в негодность недавно заплетённые косы. Эпонина же не обращала никакого внимания ни на волосы, ни на одежду, и оттого шагала по коридору с удивительным спокойствием невежды.—?Там ещё что-то,?— полушёпотом сказала она, когда коридор наконец закончился.Неширокая, но крепкая деревянная дверь, вставшая на пути сестёр, была заперта. Эпонина убедилась в этом, когда четыре раза подряд несильно дёрнула металлическую ручку. Она уже успела огорчиться, расстроиться, разозлиться и немного разочароваться, когда заметила узкую полоску света, проникающую из-за двери. В полумраке, в котором оказались сёстры, этот свет оказался спасительным?— так звёзды, сияющие на небосклоне, приводят заплутавшего в лесу путника домой. Эпонина прислушалась. За дверью раздавались голоса.—?В будущем не будет ни мрака, ни неожиданных потрясений, ни свирепого невежества, ни кровавого возмездия,?— говорил звонкий мужской голос. —?Не будет больше ни Сатаны, ни Михаила Архангела. В будущем никто не станет убивать, земля будет сиять, род человеческий?— любить. Граждане! Он придет, этот день, когда все будет являть собой согласие, гармонию, свет, радость и жизнь, он придет!Последние два слова были сказаны настолько громко, что Эпонина, словно поражённая молнией, отпрянула от двери. Там, за стеной, происходило что-то, ещё ей не понятное, но уже удивительное и манящее. Как маленький ребёнок тяготеет ко всему, чего не понимает, так и Эпонина в эту секунду ощутила сиюминутное желание постучать в дверь и оказаться там, за нею. Азельма взглянула на неё с непониманием.—?Что случилось?В этот миг за дверью послышались новые голоса?— громкие и тихие, высокие и низкие, они сливались в одну причудливую мелодию.—?Давай поглядим, что там происходит,?— с улыбкой, едва ли заметной в полумраке, предложила Эпонина и занесла руку, чтобы постучать в дверь.Азельма неуверенно опустила взгляд и пожала плечами. Иногда, в минуты, когда нужно было быстро принять решение, смелость покидала её, вселяя в юное сердце смятение и неуверенность.—?Мы ведь должны отыскать Козетту, разве нет?Эпонина пожала плечами.—?Кто знает, может быть, мы и Козетту там найдём.На самом деле она была почти уверена, что в том зале не окажется Козетты, но это никак не могло значить того, что место, случайно найденное ими, так и не будет посещено.Эпонина постучала.Дверь распахнулась, и полоска яркого света озарила тёмный коридор. На сестёр теперь глядел молодой человек лет двадцати трёх, среднего роста, кудрявый, одетый в кафтан цвета горчицы, потёртые сапоги и старую шляпу. Он улыбался.—?Доброго вечера,?— юноша поздоровался, и Эпонина заметила, как его тонкие брови взметнулись вверх, когда он взглянул на неё и Азельму. —?Чем могу быть полезен?Дверь теперь оказалась распахнутой почти наполовину. Эпонине удалось увидеть прибитую к стене карту, два стола и несколько лиц, среди которых не было ни одного женского. Не дожидаясь приглашения, она вошла в небольшой зал.—?Стало интересно, что здесь происходит,?— сказала Эпонина и пожала плечами, остановившись неподалёку от выхода.Здесь пахло чернилами, вином, дымом, бумагой и свободой. Последнее показалось Эпонине абсурдным, но она так и не смогла дать этому запаху другого имени. Ей казалось, будто воздух в этом зале наэлектризован, и вскоре, когда она вновь услышит те громкие речи, случится какой-нибудь взрыв.Но все, кого Эпонина отыскала в зале, молчали. Она насчитала человек семь или восемь?— все молодые мужчины, студенты или рабочие, не достигшие ещё и тридцати лет. Рассмаривая каждое из незнакомых лиц, Эпонина не заметила, как за её спиной оказалась Азельма.—?Проходите, и всё узнаете,?— сказал юноша в горчичном кафтане, пропуская сестёр вглубь зала.Вдруг со стула поднялся человек. У него был высокий рост, золотистые кудри и суровые голубые глаза. Его голос звучал строго, словно поучение, и чисто, словно родниковая вода.—?Курфейрак, ты ведь знаешь, что ни одна женщина не может сюда войти.Эпонина сразу узнала этот голос: юноша, который собирался её прогнать, несколькими минутами ранее говорил своим друзьям о грядущем дне, равенстве и свободе.—?Но, господин,?— с лёгкой улыбкой сказала она,?— я ведь уже это сделала!Юноша не ответил. Бросив беглый взгляд на Эпонину, он вновь повернулся к Курфейраку. Его лицо оставалось добродушно-насмешливым, а старая шляпа немного сползла набок. Он сказал:—?Ну же, Анжольрас, это всего лишь пережитки прошлого. Милые дамы просто послушают и, если им станет интересно, немного с нами поговорят,?— Курфейрак сделал небольшую паузу,?— иногда девушки бывают образованнее нас.Эпонина с интересом наблюдала за возникшим спором, краем глаза заметив, как напуганно и смущённо глядит на молодых людей сестра.В это время к разговору присоединился третий человек?— невысокий и коренастый, с бутылкой вина в руках и немного затуманенным взглядом, он хитро, но немного печально улыбался.—?Анжольрас, ты слишком строг,?— сказал он,?— неужто эти милые ангелы не могут остаться с нами? —?с этими словами человек перевёл взгляд на Эпонину и Азельму, а после?— поднял бутылку. —?Я?— Реми Грантер.Сёстры представились. Анжольрас поджал губы и кивнул, пропуская их за один из столов. Свет заходящего солнца освещал старую карту республиканской Франции, занимавшую почти всю стену. Лучи падали на отдельные области и города, и Эпонина заметила, что кое-какие из них отмечены карандашом. Она ещё не до конца понимала, что это значит, но уже ощущала, что здесь происходит нечто важное. Возможно, эти молодые люди когда-нибудь станут частью истории, подумала она, бросив короткий взгляд на Анжольраса, который всё ещё невозмутимо стоял рядом с картой.—?А чем вы здесь занимаетесь? —?наконец спросила Эпонина скорее у всех разом, чем у кого-нибудь конкретного.Курфейрак вздохнул, улыбнулся и дотронулся до плеча своего друга?— высокого юноши с острыми чертами лица и короткими русыми волосами. Этот человек носил круглые очки и одежду простого, но добротного кроя. Он мягко улыбнулся сначала Эпонине, а затем?— Азельме, и произнёс:—?Мы?— общество друзей Азбуки.Сёстры взглянули на юношу с непониманием. Он продолжал.—?Мы?— друзья униженных и обездоленных, то есть?— народа. Мы помогаем им распрямить плечи и начать бороться против существующего порядка. То, как народ живёт сейчас?— это отвратительно, подозрительно и лицемерно. Мы же пытаемся создать новую Францию, и, будьте уверены, наше общество не единственное. Оно юно, оно мало, но это?— шаг к новому, пусть пока и не очень широкий. —?Юноша сделал небольшую паузу, словно проверяя, слушают ли его сёстры. —?Я?— Комбефер, и мои друзья?— Анжольрас, Курфейрак, Прувер, Фейи, Баорель, Жоли, Боссюэ и Грантер,?— он указывал на каждого из сидящих, называя его фамилию,?— это та сила, которая приведёт к переменам.Когда Комбефер закончил, в зале воцарилась тишина.—?То есть, вы собираетесь устроить революцию? —?негромко спросила Эпонина и прищурилась, рассматривая каждого члена этого ?тайного общества?.Отсветы нескольких свечей, зажжённых Жеаном Прувером, падали на светлые головы, и каждый взгляд, замеченный Эпониной, горел жаждой справедливости.—?Надеюсь, что Вы не расскажете об этом кому-нибудь ещё,?— Комбефер кивнул,?— иначе опасения Анжольраса окажутся оправданны.Эпонина мотнула головой. У неё возникло множество вопросов. Будучи осведомлённой в политической ситуации, она понимала, чего желают эти молодые люди, и осознавала то, насколько это может быть полезным для страны. Эпонину одолевало странное чувство: не поддерживая чужих идей до конца, она впитывала их и проникалась ими.—?А каких вы политических взглядов? —?спросила она у всех разом, догадываясь, какой получит ответ.—?Мы демократы,?— ответил Анжольрас. —?Свобода и народная воля для нас превыше всего.Грантер, сидящий в дальнем конце зала, отпустил шутку в адрес демократии, и между ним и Анжольрасом разгорелся нешуточный спор. Вскоре вместо двух человек разговаривало пятеро?— Анжольрас, Грантер, Эпонина, Фейи и Боссюэ стали спорить о демократии, её истоках и о том, насколько различно среди людей понимание концепции ?власти народа?.Азельма сидела рядом с сестрой, едва ли понимая половину из того, о чём шёл разговор. Она была начитанна, но интересовалась скорее литературой, искусствами и наукой, чем политикой.—?Скучаете? —?спросил Курфейрак и дружелюбно улыбнулся девушке. —?Мы, моя милая, ведём здесь беседы не только о политике. Иногда Жеан Прувер читает нам свои стихи, а Комбефер рассказывает о научных открытиях, о которых где-то там успел прочесть.—?О! —?тихо воскликнула Азельма. —?Я люблю стихи! И читать тоже люблю.Комбефер оживился. Он читал всё, что выходило, и разбирался в большинстве известных человечеству наук. Он был учёным пуристом, убеждённым, что все, даже самые безумные человеческие идеи рано или поздно обратятся в реальность.—?Вы слышали об электромагнитном телеграфе? —?спросил Комбефер.Азельма покачала головой.—?Расскажете?—?С удовольствием.Так, ?Мюзен? в этот вечер словно бы разделился на два лагеря: с одной стороны вещали о свободе, с другой?— о науке. Истинная свобода невозможна без прогресса, и потому, соединив речи Анжольраса с рассказами Комбефера, можно было услышать идеальное общество, свободное и просвещённое. Эпонина и Азельма стали словно двумя гранями этой прекрасной утопии. Никто больше не сказал и слова против того, чтобы они находились здесь; напротив, большинство ?друзей азбуки? сошлись на том, что сёстрам просто необходимо наведаться сюда снова.Когда пришло время прощаться, уже стояли глубокие сумерки. Выходя из кафе, Эпонина и Азельма заметили на старой кованой скамейке два силуэта?— мужской и женский. Они говорили полушёпотом, но сёстры всё равно узнали их. Вернее, они узнали девушку?— то была Козетта, пропавшая с самого утра. Она тоже заметила их и в ту же секунду отвернулась от своего возлюбленного, словно вспугнутая птица. В сумерках Эпонина различила яркий румянец на её щеках. Козетта не двигалась.—?Прошу, не говорите мадам… —?прошептала она, глядя на сестёр своими чистыми голубыми глазами.Ухажёр Козетты хранил молчание. Его мягкие черты казались благородными, а взгляд?— мечтательным и наивным.—?Не скажем,?— кивнула Эпонина,?— но если пропадёшь ещё хоть раз?— maman сама обо всём догадается.—?Будь осторожна,?— добавила Азельма и с нежностью улыбнулась Козетте.На Париж медленно надвигалась ночь. Синева сумерек сменялась звёздной чернотой, и город засыпал. Не спали в этот час лишь мечтатели и романтики, но Эпонина не относила себя ни к тем, ни к другим. Она думала об ином. В этот поздний, сумрачный вечер туманное слово ?свобода?, которое она не раз слышала от посетителей трактира, наконец обрело форму и лицо.