О геометрии (1/1)

Когда-то Лелли в сердцах называет их ?многоугольники?.Шелия не в ладах с точными науками, а поэтому только улыбается – конечно, она не должна улыбаться, когда кому-то больно, но ещё меньше она должна жить с привязкой к кому-то.Шелия улыбается и почему об этом не думает – ну, потому что Лелли, вообще-то, права. Они многоугольники в контексте отряда, исчерченная цветными карандашами фигура, где каждый никто и кто-то. Если составлять схему отношений отряда, можно замучиться, если объяснять – можно запутаться самому.А так всё просто – многоугольники.И обсуждать больше нечего.Жану это слово не нравится. Его отношения с отрядом замыкаются на паре-тройке людей, это слово раздражает его, потому что когда он думает об этом, то сам становится угловатым.А не думать не может, потому что какой же он многоугольник?– Зачем говорить, что ты влюблён в кого-то, если ты его совсем не знаешь, – бурчит Фенрих, и Шелия смотрит на него искоса и очень весело.– Жан, – говорит, и голос её – разумеется, фигурально – искрится. – Это не так работает.Потом стрелок немного жалеет, что вообще сказал это, потому что старшая Линч закатывает ему очень длинную и изобилующую подробностями лекцию.Влюблённость и правда работает не так – достаточно одной полуулыбки, чтобы вспыхнуть.А с любовью, конечно, сложнее.Если они многоугольники, то Шелия – вот эта центральная точка, через которую проходит всё. Она говорит ему об этом, когда они сидят на крыше, и оказывается, что паладин тоже иногда об этом думает – но этому Жан, на самом деле, почти не удивлён.Шелия думает обо всех и в контексте всех, потому что ей страшно интересно быть со всеми и каждым, а Фенрих, всё-таки, не многоугольник.– А ты знаешь, – Шел заплетает мелкую косичку на выбившейся вперёд пряди, получается очень плохо. – За сколько до нас доходят звёздные лучи? – она откидывает голову наверх, но потом снова возвращается к прядке.– Помню, – тихо говорит Жан. – Ты читала.– Ты луч, – она опускает руки, потом хлопает его по плечу, потом укладывается на черепицу.– Мы всё ещё об астрономии? – он фыркает. – Это же астрономия была?– Мы о геометрии, – Шелия беззвучно смеётся. – У меня с ней очень плохо.Жан пробует вопросы на вкус, пытаясь подобрать тот, который больше всего охватит его любопытство, но Шелия не любит ждать.– Смотри, – она вытягивает руку, чтобы поставить на воздухе точку, а потом отчертить от неё линию. – Я – вот эта точка. Точка на этом луче, конечно. Это прямая, которая имеет начало, но не имеет конца. Кажется. Во всяком случае, я это так понимаю.– Плохо ты понимаешь геометрию, – Жан фыркает. – Я ненамного лучше. Хочешь сказать, что всё началось с тебя?– А нет? – она снова смеётся. Жану почти обидно от её уверенности, но с другой стороны, он слишком хорошо её знает, чтобы не понимать – это одна из совсем немногих вещей, в которых она сейчас уверена. И от которых улыбается вот так, нормально, потому что ей правда весело.– Да, наверное, – он ложится рядом с ней.– А это, – она ставит точку там, где недавно чертила линию. – Анэй. И с этой точкой дальше идёт всё тот же луч, но уже совсем другой. Тот же Жан, но первая точка его таким не знает. А вторая… вот. Понимаешь, о чём я?– О чём? – он пытается не смеяться, потому что Шелия начинает путаться и нервничать.– Ты не многоугольник! – она резко садится. – Ты дурак.Теперь он тоже смеётся.