О новом доспехе (1/1)

Новый доспех Шелии похож на подвенечное платье.***– Совсем молодую девушку вчера хоронили, – перешептываются продавцы на воскресном блошином рынке в парке Урсулы. Вообще продавцы на рынках и базарах всегда напоминают единый организм – шепчутся, и у всех одно событие на устах, одна и та же свежая сплетня слышится со всех сторон, хоть уши зажимай.Майору уши зажимать не под стать, конечно; он выпрямляется и пытается не вслушиваться, когда ходит между рядами – но шепотки долетают всё равно.– Ей около двадцати было, да… да, внучка старухи Лисс… хорошая такая… замуж собиралась, а куда теперь, – несётся со всех сторон. Румменигге наклоняется над потрёпанными книгами, вчитывается в заголовки на корешках, пытаясь найти что-нибудь кроме нудных женских бульварных романов. А вокруг продолжается: – И жених такой хороший, я видела… да, а теперь лежит в гробу, мертвее мёртвого, ручки на груди сложила… её в свадебном платье хоронили, не успела же… жених так рыдал…Маркс выпрямляется с книгой в руках. Обложка её когда-то была ярко-красной, а сейчас потрёпанная и серо-буро-малиновая. Имя автора проглядывается едва-едва, но и по названию несложно угадать, что эту книгу написал бывший маршал когда-то великой нации Фламма.О Фламме ему рассказывали родители точно так же, как сейчас рассказывает кто-то своим детям о Леонисе.Майор пересчитывает купюры и обращается к старой женщине из шатра; у неё улыбка кривоватая, а глаза светлые, в сеточке морщинок.– Я беру, – протягивает деньги и показывает книжонку одновременно, а старушка смотрит сквозь него, и ещё – чуть не выпускает деньги из рук.– Берите-берите, – говорит, и её голос похож на перекатывающийся сухой горох в банке. – Молодой такой, – цокает языком. – Знаете, что за книга?– Знаю, – майор спокоен и терпелив, а ещё – обходителен с женщинами, если те, конечно, не являются его подчинёнными. Уходить посреди разговора невежливо, поэтому он прячет книгу в сумку и обращает взгляд на продавщицу.– А, значит, эльтер, – она почти отмахивается. – Мало кто из гражданских знает.Она замолкает, и Маркс уже собирается уходить.– Моя внучка в пятом отряде служила, – несётся ему в спину, и Румменигге снова оборачивается. Старушка всё так же смотрит сквозь него. – На задании убили. Ничего удивительного, она знала, на что шла, да и каждый день на передовой умирают. Но только когда кто-то об этом говорит – это одно, а когда… – она замолкает и сбивается, и поднимает на покупателя ясные и чистые глаза, словно спрашивая, почему он ещё не ушёл.Маркс и сам не знает, вокруг шумят и переговариваются, а он стоит. И ждёт, пока старушка снова начнёт говорить.– Накануне свадьбы, – она наконец сглатывает слёзы. – Жалко-то как. В подвенечном хоронили. Из пятого отряда…Старушка идёт по второму кругу, и тогда майор уже делает шаг назад.Она его не видит. И не слышит.– На задании убили, – продолжает бормотать.Книга неприятно оттягивает сумку вниз.***Белый с золотым.Этот доспех когда-то принадлежал первому паладину, а после был отдан на хранение башне Джованни; доспех лежал там десятилетиями, дожидаясь достойного. А вот тебе и достойный – рыжая своенравная девчонка с вечно встрёпанными волосами и тысячей ?но? на каждый приказ.А вот тебе и достойный – молодой капитан девятого отряда, дважды встретившийся с Фареллом лицом к лицу.Шелия жутко гордилась своим доспехом, и, чего скрывать, он действительно шёл ей.Белый с золотым.Красные пластины майор увидел не сразу, а когда увидел, в груди что-то неприятно замерло. На пару секунд всего – и отпустило. Подумаешь, пластины – конечно, доспех пришлось подгонять по размерам, да и не мог он с годами не истрепаться. Вот отсюда и красное.Вот отсюда и красное, и никакого двойного смысла тут нет.Шелия смотрит на него с беспокойством потому, что сам Румменигге смотрит сквозь неё.***– Что не так?– Кто вам разрешил вот так врываться в палатку к начальству, капитан? – он даже головы не поднимает, и ему поворачиваться не надо, чтобы понять – Шелия уже зашла. – Субординация где?

– Ах субординация, – она щурится, и голос её льётся патокой. – Почему бы вам было не вспомнить о субординации, когда вы меня вот прям здесь?..Начинала хорошо, но всё-таки договорить не смогла – смущение в итоге всё-таки перебороло наглость. Румменигге ждал этого момента – поэтому и повернулся.И правда – Шелия стояла красная, как варёный апбас; и гневно сверкала глазищами. Капитан капитаном, а всё равно такой ещё ребёнок.И доспехи – белые с золотом.Чёрт.– И всё-таки, – краска сходит с её лица вместе с возмущением. – Что не так?А сказать ей нечего. Майор отворачивается обратно к бумагам и молчит.?Понимаешь, на блошином рынке…??Понимаешь, мне вдруг стало не всё равно…??Понимаешь, мы в любой момент умрём, но…?Румменигге чувствует себя пятнадцатилетним глупым мальчишкой, который когда-то во что-то верил. Он чувствует себя тем, кто отвечает только за самого себя, тем, у кого на глазах ещё никто не умер. Тем, кто ещё может этого бояться.И это злит.– Майор, – Шелия наклоняется над его плечом, и её шепот горячий и уставший одновременно. – Ты дурак.И вот так всё просто. Он действительно дурак, а она – она действительно это понимает. Потому и не выспрашивает, а просто замирает за его плечом.Майор возвращается к бумагам.Утреннее помешательство отступает.