Глава 25. (1/1)

Майкл Маршалл был рад, что в своё время добился перевода в Бронкс, и что Тарритаун уже не являлся его территорией. Он испытывал облегчение от того, что не ему пришлось ехать в Филипсбургское поместье на место проиcшествия, расталкивать перепуганную толпу и заворачивать в мешок голову бывшего биржевика. В конечном счёте он всё-таки поехал в Тарритаун, повинуясь голосу совести, правда не как сотрудник правоохранительных органов, а как друг вдовы Хокинс. Ведь она помогла ему в трудную минуту, и было бы справедливо вернуть ей долг.Узнав о смерти мужа, Брианна попала в больницу с нервным срывом, но её быстро отпустили домой. Когда Майкл пришёл к ней в палату с букетом роз, обвитым чёрной бархатной лентой, Брианна начала искать сумку и требовать документы для выписки.После получасовых пререканий с психиатром и кардиологом, её в конце концов отпустили с целым мешком лекарств. Майл вывел её под руку.– Хотите, я возьму на работе пару отпускных, – сказал он ей по дороге к её дому. – Зачем?– Составить вам компанию. Вам нельзя быть одной. Меня до сих пор мучает совесть. Я не успел спасти свою мать. Oпоздал. Так может хоть вас … смогу уберечь.Брианна покосилась на него и горестно расхохоталась.– То есть, ты воспринимаешь меня как свою мать? Всё ясно. Можешь ничего больше не говорить. У тебя своеобразный Эдипов комплекс, и ты его переносишь на меня. Я и правда тебе в матери гожусь. – Я вовсе не это имел в виду, – пробормотал Майкл, осознав свою ошибку. – Нет, я знаю что у тебя на уме. Голова Рона была застрахована на пару миллионов. Ты приехал сюда в надежде, что тебе что-то перепадёт с его страховки? Думал, надавить на нашу с тобой былую дружбу.– Мне не нужны деньги покойника, – ответил Майкл необидчиво. – Мне подняли зарплату аж на три тысячи за заслуги. Для вас это не деньги, а я чувствую себя королём. Три штуки, плюс три дополнительных отпускных. Я согласен провести их с вами.Брианна потянулась в карман за сигаретами.– Прости меня. – Её замёрзшие пальцы неловко возились с зажигалкой. – Ты не заслуживаешь такого сверного отношения с моей стороны. Ты честный, искренний мальчик, каких мало. Я вполне допускаю, что ты приехал сюда с самыми чистыми намерениями. Ты делай скидку на моё происхождение, на ту среду в которой я всю жизнь вращаюсь. Bидишь корни моей паранойи? Понимаешь, почему я не доверяю людям?Майкл истолковал её последние слова как косвенное согласие провести последующие дни с ним. Не задавая дальнейших вопросов, он довёз её до дома, где их ждали Натали с Грегори. Не поздоровавшись с дочерью, Брианна пошла на кухню, сделала себе коктейль из водки и клюквенного сока и позвонила на работу. Натали слышала, как мать пререкалась со своей ассистенткой по телефону.?Вы меня не списывайте раньше времени. Oтдам последний долг покойному мужу и тут же вернусь. Пускай Ричард не мудрит. Не вздумайте искать мне долгосрочную замену. Да, мне полагаются деньги со страховки. Это не значит, что я собираюсь бросать работу. Нет, не дёргайте отдел кадров попусту. Не нужно мне оформлять отпуск. Я вполне дееспособна?.Когда Брианна вернулась из кухни в полупустым бокалом в руке, все трое сидели на диване бок о бок.– Невозможно оторваться ни на минуту, – брюзжала вдова между глотками. – Они только и ждут чтобы избавиться от меня. Ей-богу, если бы я им не позвонила сейчас, они бы меня уже на пенсию выставили из лучших побуждений. Что за люди? – Зря ты её привёз домой, – Натали шепнула Майклу. – Надо было её держать в госпитале до самых похорон. Она будет стучать каблуками по дому, звенеть бокалами и трепаться по телефону.– Не придирайся к матери, – ответил он. – Нормально она себя ведёт, вполне адекватно. У неё такая защитная реакция. Каждый справляется по-своему. Вон, на мужа своего посмотри.Грегори сидел, откинув голову на спинку дивана и закрыв глаза, будто не был причастен к происходящему. Рот его был слегка приоткрыт. Майклу даже стало неловко за поведение друга.– Эй, Грег, как твоя сестра? – спросил oн, легонько толкнув его в бок локтем.– А? Что?– Как Эвелина, спрашиваю?– Нормально. Учится в Калифорнии. Поступила в Беркли. Должна приехать на Рождество. Говорят, у неё парень завёлся.– Я рад за неё. Но ты всё-таки не спи посреди бела дня. Некрасиво.– Да я знаю, что некрасиво. Вся ситуация не очень красивая. Но я две ночи не спал. Стоит мне закрыть глаза, и я вижу голову тестя. Согласись, такую картину трудно забыть. Дай мне перед похоронами выспаться. Я не хочу в церкви носом клевать.Помолчав несколько минут, Майл задал наконец вопрос, который не давал ему покоя. – Так у вас есть что хоронить? В смысле, вы тело нашли? Ну, остальные части.– Пока нет, – ответила Натали. – Полиция обшарила всё поместье. Ещё никого не арестовали. Расследование только начинается. Власти всё ещё пытаются восстановить хронологию.– Они наверняка захотят с тобой поговорить.– Да, я к этому уже готова. Можно будет снимать эпизод для детективного шоу.– У тебя есть какие-то свои теории?– У меня их более чем достаточно. У отца было много врагов, как у любого успешного человека. Коллеги, подчинённые, недовольные клиенты, мужья его любовниц, в конце концов. Он за свою карьеру взъерошил немало перьев. Я знала, что он рано или поздно допрыгается. Посмотрим, кто придёт на похороны.Сомкнув руки за спиной, Майкл встал у окна, выходившего на Гудзон. Он зарёкся отключить в себе полицейского, но искушение размышлять на эту тему было слишком велико. Он прочитал слишком много детективных романов за свои двадцать пять лет, просмотрел слишком много фильмов. Убийца Рона Хокинса явно не боялся быть пойманным, а наоборот, хотел привлечь внимание и повергнуть жителей Тарритауна в состояние террора. Это могло быть сатанистским ритуалом, выходкой на Хеллоуин. Это могло быть и актом мести, послание всем биржевикам. Варианты были бесконечны. Чем больше Майкл размышлял об обстоятельствах вокруг смерти Рона Хокинса, тем больше ему казалось, что это было дело рук не одного человека, а нескольких. Рон был слишком одиозной персоной. Оглянувшись, Майкл увидел, что Натали спит, прислонившись к мужу. В эту минуту они выглядели как студенты после попойки в общежитии.***Эллиот поедал успокоительное горстями. У него завелась нервная потребность мыть руки, чтобы выскрести невидимую кровь из под ногтей. Почему его постоянно трясло и скручивало? По идее, ему нужно было развернуть плечи и вдохнуть полной грудью. Каждый день на протяжении четырёх с половиной лет Эллиот желал своему начальнику смерти. В его фантазиях Рон падал под поезд, его сбивало такси, его похищали террористы. Эти картины помогали Эллиоту выжить. И теперь, когда желаемое свершилось, он вместо радости испытывал ужас. Значило ли это, что у него были сверхъестественные способности, талант материализовывать тайные желания? Неужели он действительно мог накаркать беду на недруга? Наверняка, он был не единственным человеком, который считал, что мир будет прекраснее и справедливее без Рона Хокинса. Его ненавидели сотни, если не тысячи. Его гибель была результатом совместного труда озлобленных вестчестерцев, которые бормотали заклинания в один голос перед сном, посылая негативную энергию в эфир. Последний год был особенно невыносимым для Эллиота. После того как Кинги и Хокинсы породнились путём скоропалительной свадьбы Грегори и Натали, у Рона появился новый повод издеваться под подчинённым, который теперь приходился ему сватом. – Знаешь, старина, ты мне многим обязан, – говорил он Эллиоту. – Моя дочь спасла жизнь твоему сыну. Если бы не она, его бы поедали черви. Ты должен целовать мне ноги за то, что я воспитал Натали такой сердобольной.Страх Эллиота достиг aпогея, когда президент компании предложил ему занять место покойного. Его даже подразнили бонусом. Причиндалы Рона были поспешно упакованы в коробки и вынесены из кабинета. Чистый, свободный стол с гранитной крышкой у окна зазывающе блестел в солнечных лучах.– Я не могу на это пойти, – признался он жене. – Если я слишком радостно схвачусь за эту должность, подозрение падёт на меня. Ещё не хватало, чтобы люди подумали, будто я укокошил Рона.– А если будешь ломаться, то этим привлечёшь ещё больше внимания, – ответила Мелисса. – Тебе нечего скрывать и нечего стыдиться. Ты заслужил повышение как никто другой.– Это не повышение. Это порабощение. Руководить этой командой? Для этого надо быть таким как Рон. Они привыкли к его методике руководства. Если я приду сейчас со своими гуманными, эгалитарными идеями, они мне за две секунды сядут на шею.Прильнув к плечу мужа, Мелисса говорила с ним тоном Леди Макбет.– Мой тебе совет: бери пока дают. До пенсии ещё лет десять. Пощёлкай кнутом напоследок. – Помолчав несколько секунд, Мелисса вызывающе ухмыльнулась. – Другое дело, у тебя кишка тонка руководить отделом. Тогда скажи сразу. Никаких вопросов.– Я всё понял, – отрезал, Эллиот стряхнув её руку с плеча. – Тебе надоело быть моей женой. Ты хочешь стать вдовой. Хорошо. Я возьму должность Рона. Следующая голова на ярмарке в Сонной Лощине будет моей.***Похороны Рона совпали с президентскими выборами. Натали следила одним глазом за подсчётом голосов из похоронного бюро. По большому счёту, ей было наплевать. Она прекрасно знала, кто победит. Однако, она надела красное платье на кладбище в знак поддержки проигрывающей республиканской партии. Когда наступил её черёд произносить надгробную речь, она перечислила все благотворительные организации, которые при жизни спонсировал её отец, и которые она намеривалась продолжать спонсировать из своего наследства. Среди них числились детский онкологический центр Сен-Джуд, ?Поезд улыбок?, проект ?Раненый солдат?, ещё несколько мелких благотворительных фондов в помощь бездомным животным.– Папа бывал жёстким и взыскательным с равными себе по силе, но он не забывал о слабых и обездоленных, – заключила она.По дороге с кладбища она уже проверяла рабочую почту, которая была забита соболезнованиями от коллег. Рона очень любили на пятом канале. Психиатр сказал Натали, что ей было рано возвращаться в студию. В идеале её надо было бы продержать дома ещё несколько недель, пока она привыкала к коктейлю антидепрессантов. Натали принимала таблетки через пень-колоду. Ей не нравилось, что они отбивали ей память и сокращали словарный запас. Ей приходилось долго думать, чтобы подобрать подходящее слово, а это было неприемлимо для журналиста. Лучший антидепрессант – это трудовая деятельность. Вернувшись в свою квартиру, она тут же взялась редактировать статьи. Грегори оставлял её на весь день без особых угрызений совести, хотя психиатр намекнул, что её желательно было не выпускать из виду. Дворняжка Азиза составляла ей компанию.Как-то раз в середине ноября Грегори вернулся домой около полуночи. Натали сидела в той же позе, в которой он её оставил – на диване под пледом, уткнувшись носом в планшет. Немытые волосы с посеченными концами были затянуты в хвост. На линзах очков виднелись жирные отпечатки пальцев.– Я подсчитала, что тебя не было дома восемнадцать часов, – сказала она, не отрываясь от планшета. – Твоя мама заходила. Занесла свой коронный малиновый штрудель и выгуляла собаку заодно. Спрашивала где ты находился.– И ты ей сказала?– Я ей сказала правду, что ничего не знаю. Прости, у меня нет сил выдумывать тебе алиби. Я тут пытаюсь статью дописать. Сам позвони своей матери и отчитайся. Она тебе выговор сделала за глаза.– За что?– Ну, типа, за то что ты не здесь, не со мной. Вроде как, с порохон ещё недели не прошло, а ты уже ... Это были её слова, не мои.Подвинув собаку, Грегори сел в ногах у жены и заставил её отложить планшет в сторону.– Если я пропадаю, это не потому что мне с тобой скучно. Твоего отца не вернуть с того света. Есть люди, чьи жизни я могу спасти.Нехарактерный прагматизм в словах мужа заинтриговал Натали.– Я безумно рада, что ты получаешь удовлетворение от своей работы, но давай не будем преувеличивать. Тебе платят шестнадцать долларов в час перекладывать бумажки. Спасать жизни ... Иной раз как скажешь ...– То, чем я занимаюсь, не имеет отношения к работе. Наконец-то я нашёл своё дело. Впервые, моя собственная жизнь имеет какой-то смысл. Мне есть ради чего вставать из постели по утрам.В голосе Грегори было столько подросткового пафоса, что Натали даже не обиделась.– Я сама ни на что не претендую. Но как же собака? Ты забыл про Азизу? Разве общение с ней не наполняет твою жизнь смыслом?Издевка жены пролетела мимо ушей Грегори.– Я нашёл себе людей близких по духу. Я понял, что такое братство. Моё треньканье с Кайлом и Мартином – это так, возня в песочнице. У меня появились настоящие друзья. Я обязан сдержать перед ними обещание. Шутки шутками.– Грег ... Что ты наобещал, и кому? В какую историю ты вляпался на этот раз? Признавайся. Что ты наделал? – Я не сделал ничего дурного.– Так почему ты мне не скажешь?– Потому что я не разглашаю чужие секреты.Натали поднялась со вздохом и поползла на кухню заваривать очередную порцию кофе. Ей для статьи не хватало ещё тысячи слов.– Да ты уже наполовину проболтался. Давай уже, договаривай.– Зачем тебе лишний раз волноваться?– Значит, повод для волнений есть.– Ты всё равно не поймёшь. Натали топталась перед кофеваркой, пытаясь вспомнить, на какие кнопки нажимать.– Ты прав. С какой стати я пойму? В конце концов, я родилась в глухой деревне в Непале, где на двадцать хижин один велосипед. Ты, дружок, замутил роман, при чём не с бабой. С бабой было бы ещё полбеды. С ней я бы разобралась сама. Ты втюрился в бредовую идею. Твою любовницу зовут Аль-Каида.Грегори проглотил обвинение, не изменившись в лице, будто давно его ожидал. Только уголок его рта как-то странно дёрнулся.– У тебя крыша поехала от горя. Ты ещё скажешь, что твоего отца убили террористы, и что за всем этим крылся я. Милая моя, тебе нужно развеяться.– Развеяться ... Это мысль. Обняв жену, Грегори поцеловал её плечо через тонкий свитер.– Почему бы тебе не взять отпуск и не поехать куда-нибудь, где ты всегда хотела побывать? – Oн намеренно говорил ?ты? а не ?мы?. Запечатлев ещё парочку сухих, утешительных поцелуев у неё на шее, он подтолкнул её легонько вперёд. – Есть же на свете такое место.– Ты прав. Есть такое место. Тёплое, солнечное.***Тарритаун, дом Хокинсов – 20 ноября, 2012– Ты едешь в Сирию? – Ага.– Девочка моя, я горжусь тобой безмерно. – Брианна говорила медленно и осторожно, взвешивая каждое слово. – У тебя все поступки смелые, неортодоксальные, идущие наперекор стереотипам. И метод борьбы со стрессом у тебя тоже не совсем традиционный. Обычно, когда женщина переживает кризис жанра, когда ей нужно развеять мозги, она идёт по магазинам или в салон красоты, или на худой конец заводит роман. Она не летит в Алеппо. Для тебя это не секрет, что живыми оттуда возвращаются далеко не все. Американские журналисты то и дело исчезают.– А я вернусь, наперекор статистике. Те, которые пропадают – бесшабашные дураки, которые cчитают, что американское гражданство это броня от всех бед в любом уголке мира. У меня нет иллюзий по поводу собственной неприкосновенности.– Это самоубийство, – настаивала Брианна. – Это великий грех.– Нет. Знаешь, что самоубийство? Сидеть и медленно разлагаться в этой стране, которой завладели истеричные либералы, и в браке с мужчиной, которой меня не любит. Кстати, хорошо, что папы нет в живых. Он не видит всего этого безобразия. Он бы не вынес повторной победы демократов. А Грегори? Он в своём репертуаре. Я всё ждала, что он перебесится и прозреет.– Ему двадцать два года! О каком прозрении может быть речь в его возрасте? Если ему суждено прозреть, то это случиться лет через пятнадцать. Ты согласна столько времени ждать? Если от него ни денег, ни секса, какого чёрта ты держишь его у себя? Разведись с ним! В чём дело? Хотя у Брианны за всю жизнь был только один муж, в её понятии развестись было всё равно что удалить зуб или вырезать фурункул.– Всему своё время, мамуля, – сказала Натали. – Развод никуда не убежит. Я не могу просто так взять и выставить Грегори на улицу. Мне жалко собаку. Азиза не виновата. Дети всегда осложняют бракоразводный процесс.Брианна закрыла лицо руками. Натали увидела, что на безымянном пальце уже не было обручального кольца.– Что осталось от нашей семьи? – простонала вдова. – Твой отец в могиле. Твой брат в Европе. Ты на Среднем востоке. Получается, я останусь совсем одна. Теперь Натали начала раздражаться не на шутку. Наконец-то, правда полезла наружу. Дерзкая, непробиваемая Брианна Хокинс, королева пятого канала, позволила себе распустить нюни. Ей хотелось, чтобы кто-то из близких сидел рядом с ней, держал её за руку, подносил ей успокоительные таблетки, пока шло расследование. Как бы не так. Подобным слабостям нельзя было потакать.– Не прибедняйся, – цыкнула на неё дочь. – Ты не одна. У тебя любовники. Добавь ещё парочку-тройку к своему гарему. – Ты переоцениваешь мои возможности, – отмахнулась Брианна. – Высох колодец любви. Я уже никому не нужна.– Даже если так. Возьми себя в руки, пока твои коллеги-акулы не почувствовали запах крови в воде. Будешь раскисать, тебя живо пошлют со всеми почестями. И вообще, с какой стати ты вдруг ты вдруг запела о семье? Может, я что-то путаю, но не ты ли внушала мне , что главное в жизни – это карьера?– Внушала.– Ну вот. Я иду заниматься тем, для чего ты меня воспитала. По идее, ты должна радоваться за меня. Так что, мамуль, если ты вдруг на старости лет решила пересмотреть свои ценности, не втягивай меня в свои самокопания. На худой конец, если совсем придётся невмоготу, вызови Кита. Он умирает с тоски в Брюсселе. Пускай он приедет тебя утешать, если только тюрьмы не побоится. А если его арестуют, я буду хлопать в ладоши.Забившись в угол кожаного дивана, Брианна походила на старушку в доме инвалидов, на которую замахнулась жестокая сиделка.– Хоть убей, – промямлила она, теребя бумажную салфетку, – не пойму, за что ты так не любишь брата.– Нет у меня брата. Кит вёл себя не по-братски.– Господи, неужели ты всё ещё вспоминаешь эту дурацкую фотографию? Сколько можно мусолить старую обиду?– Не волнуйся, мам, мне есть что вспомнить, помимо фотографии. – О чём ты говоришь?Усевшись на противоположный край дивана, спиной к матери, Натали достала из сумки пудреницу и принялась причёсывать брови, глядя в крошечное зеркальце.– Помнишь то лето, когда вы с отцом уехали на конференцию в Бостон с ночёвкой? Мне было тринадцать лет, а Киту шестнадцать. Он только что получил водительские права. Вы решили, что нас можно оставить одних. – Натали вела рассказ неторопливо, сдерживая дрожь в голосе. – Ну вот, Кит воспользовался вашим отсутствием и устроил скромную вечеринку. Пригласил парочку друзей, и они совершили набег на домашний бар. Пацаны были на пару лет старше, уже в колледже учились. Могли бы и свою выпивку принести. Но, слетелись на халявщину. Потом смотрели порнуху на большом экране в зале. Я надела наушники и пошла в свою комнату. В тот вечер Кит так надрался, что уже ничего не соображал. Вломился ко мне в спальню в час ночи. Видно, принял меня за одну из тёлок из порно ролика. Я еле отбилась от него. Мне пришлось ему по башке гантелей заехать. Когда вы приехали, у него был огромный синяк на лбу. Помнишь? Он сказал, что с лестницы упал. Я теперь думаю, что в ту ночь ещё легко отделалась. Слава Богу, его дружки разошлись. Иначе меня бы пустили по рукам. После этого случая я боялась оставаться с ним наедине в бассейне, в сауне. Когда он уехал в колледж, я вздохнула с облегчением. Но когда он возвращался на каникулы, кошмар возобновлялся. Помнишь, как я за одно лето похудела на пятнадцать фунтов? Врач сказал, что это переходный возраст. А у меня желудок ныл. Чудо, что я сохранила девственность до конца школы. Да, было дело ...Завершив свой рассказ, Натали захлопнула пудреницу и повернулась лицом к матери, чтобы посмотреть на её реакцию. Застыв в той же позе запуганной старушки, Брианна грызла ногти. Её кукольные глаза бегали из стороны в сторону.– Какая гадость, – прошептала она.– Ладно, мам, не бери это на свой счёт, – Натали попыталась успокоить eё. – Это не твоё воспитание. Это его природа. У многих извращенцев были вполне адекватные матери. Так что ты себя сильно не грызи.Внезапно оживившись, Брианна вытянула ноги по длине дивана.– Я вовсе не про Кита говорю, а про тебя. Надо же взбить такую историю! Мне так тяжело. Не стыдно тебе, выливать на свою мать эту грязь? Реакция матери не слишком удивила Натали. Было бы куда более странно, если бы Брианна встала на сторону дочери.– Вот, собственно, почему я все эти годы молчала, – заключила Натали, уронив пудреницу в сумку и застегнув молнию. – Знала, что ты мне не поверишь. Испугавшись, что она вот-вот останется одна, Брианна вцепилась потными пальцами в руку дочери.– Девочка моя, быть может я неправильно выразилась. Я не обвиняю тебя во лжи. Знаю, что не со зла ты говоришь такие вещи. Просто у тебя богатое воображение, растревоженное всякой готикой. Ты любишь всякие фильмы про маньяков. Мало ли что тебе могло померещиться ночью?Натали брезгливо отдёрнула руку и встала.– Только послушай себя. Запиши на плёнку и проиграй пару раз. Ты обличаешь чужие скандалы за деньги, а сама закрываешь глаза на то, что у тебя перед носом. Как охотно ты списала шалости Кита на мою фантазию. Тебе легче поверить, что твоя дочь – параноик, чем принять факт, что твой сын – насильник. Конечно, для тебя Кит – святой. Он на такое не способен. Так же как холокоста на самом деле не было. Это всё выдумки сионистов. Правильно? Продолжай зарывать голову глубже в песок. Папа знал, что у Кита рыльце в пушку. Думаешь, почему он его так поспешно отправил в Европу? И если бы Бесс МакМахон затащила Кита в залу суда, я бы дала против него показания. Не потому, что я так тесно дружу с Бесс, а потому что извергам не место на свободе. И плевала я, что он мне биологический брат. Пошлю за решётку, и не моргну. Одним сексуальным маньяком будет меньше.Выслушав тираду дочери, Брианна опять притихла. В её голове мигала тусклая лампочка. Пальцы ног, обтянутые тонкими носками, шевелились.– Славная у нас семейка, – проговорила она наконец с долей облегчения. – Может, и хорошо что от неё ничего не осталось. Так будет безопаснее.Поборов отвращение, Натали холодно чмокнула мать в лоб.– Ладно, мам. Не бери близко к сердцу. Как есть, так есть. Мне в аэропорт надо.***Перед отлётом, Натали провела последнее интервью с Майклом Маршаллом. Это было самое откровенное и политинкорректное интервью за всю её карьеру. Возможно, это было её последним интервью на американской земле. Натали хотела сделать его памятным.НХ: Ты провёл школьные годы в Тарритауне и там же начал свою карьеру. Теперь ты живёшь и работаешь в Бронксе, где немного другая демографика, другой социо-экономический климат. Ты здесь себя чувствуешь дома?MM: Мягко говоря, человеку с моей этнической композицией нелегко вписаться в какой-то определённый круг. Я уже к этому привык. Нет, я не чувствую себя дома, но я чувствую себя на месте. НХ: Тебя не затруднит объяснить разницу между этими понятиями? Дома и на месте.MM: Когда человеку слишком уютно и комфортно, он расслабляется. А в моей сфере деятельности это опасно. Расслабляться нельзя. Я всегда в состоянии лёгкого напряжения. Миссионеры часто направляются в самые опасные места.НХ: И ты считаешь себя в какой-то мере миссионером? ММ: Не побоюсь сказать, что да. Это призвание. Каждый день, выходя на работу, я рискую жизнью , чего я не делал в Тарритауне. На старом месте я только выписывал штрафные билетики и крутил романы с белыми богачками, на двадцать лет старше. Я не использовал свои таланты, которые мне дал Бог.НХ: Какие именно таланты ты в себе открыл? Опиши себя в нескольких словах.ММ: Я бесстрашен и беспощаден. Со мной лучше не шутить. Мне наплевать, что про меня думают мои сослуживцы. Популярность в самом конце моего списка приоритетов. Для Бронкса, где полицейские часто дружат с торговцами наркотиков и покрывают их, я слишком принципиальный. Сотрудники считают, что я превозношусь перед ними, а я и не оспариваю это мнение о себе. На пиво после работы меня не приглашают. HX: Давай поговорим о нашумевшем инциденте во Флориде, когда тридцатилетний домовладелец застрелил чернокожего школьника. Какие эмоции ты испытал, впервые услыхав эту историю?ММ: Какие у меня могут быть эмоции? Меня не было на месте проиcшествия. Это не мой округ. Местным властям виднее. Пускай присяжные разберутся, имел ли подсудимый уважительную причину стрелять в подростка.НХ: Не секрет,что журналисты обыгрывают этот инцидент как преступление на почве расовой ненависти. Они утверждают, что преступление подростка заключалось в том, что он, будучи чернокожим, забрёл в белый район. ММ: Мнение журналистов не всегда совпадает с мнением судьи и присяжных.НХ: И тем не менее, в тебе что-то колыхнулось?MM: Я не чувствую долга перед какой-либо этнической группой. Мой долг перед законом. Когда его нарушают, я не смотрю на цвет кожи. Я не гонюсь за статусом народного заступника. Моё одиночество помогает мне сохранять объективность.HX: Ты уже несколько раз упомянул своё одиночество. Многие наивно полагают, что если в тебе смешалось две расы, у тебя должно быть в два раза больше друзей.MM: Как смешно ни звучит, но общество до сих пор толком не знает, что делать с людьми смешанной крови, в какую категорию их засунуть, что от них ожидать. Опять же, я могу говорить лишь о своём опыте. Белые не рвутся принять меня в свой круг. В русской церкви, которую я посещаю, на меня смотрят косо. Иногда во время службы они говорят у меня за спиной, не зная, что я понимаю русский. Один парень так и сказал, ?Смотрите, ниггер пришёл, охотиться на белых девок?. Мои чёрные родственники считают меня предателем. Да, я одинок. Я не популярен. Но по ночам я сплю спокойно.