Глава 17. (1/1)

Мне очень хотелось покончить с ним именно сегодня, ведь на улице уже стемнело, и он должен был выйти на свою охоту. Он будет охотиться на клиентов, а я – на него. Но нет, я не мог позволить себе испортить то, к чему так тщательно готовился в последние несколько месяцев. Месть - это блюдо, которое нужно подавать холодным, или как там говорится? А, не важно.Нести пистолет домой было слишком опасно, и я долго бродил по округе в поисках подходящего укромного места. Можно было оставить его в коморке дворника, но доступ туда есть не только у меня, и это было слишком рискованно. Как на зло, мне не попадалось ничего подходящего, и я уже начал было отчаиваться. Я устало привалился к стене, задев плечом водосток, отчего он противно заскрипел, словно жалуясь на свою никчемную жизнь, и тут меня осенило. Ведь самый лучший способ что-либо спрятать – это положить на самом виду. Этот водосток висел здесь бог знает сколько лет, и провисит еще столько же, и никому до него нет дела. Погода стояла чудная, начиналось лето, и дождей в ближайшее время не предвиделось. Я порылся в ближайшем мусорном контейнере, и выудил оттуда то, что мне было нужно. Большой кусок плотного полиэтилена как нельзя лучше подходил для того, чтобы защитить мой пистолет, чтобы ни одна капля влаги не попала внутрь моего револьвера. Я плотно его обмотал в несколько слоев, затем положил его в тряпку, в которой мне его вручили, и засунул свой секрет поглубже в трубу, стараясь, чтобы она не разбудила своим скрипом местных жильцов. Дело было сделано, револьвер надежно застрял внутри трубы, я подергал несколько раз чтобы убедиться, что он не выпадет от ветра или еще какой неприятности.Придя домой, я ощутил неимоверную усталость, и завалился спать. Второй день я не видел его, но это было даже к лучшему, так я больше соскучусь по этому сладкому ощущению, и радость от сделанного будет еще сильнее. Снов в эту ночь я не видел.Будильник разбудил меня в начале пятого утра, я резко сдернул с себя одеяло и улыбнулся – день обещал быть самым лучшим в моей жизни. Я неторопливо оделся, наскоро умылся и выскользнул тенью из дома. В соседний двор, к водостоку, мой малыш на месте. Достаю его и сую за ремень штанов. Следую к его дому, если это место имеет право так называться. Я буквально парю над тротуаром, я невидим, я невесом. Сердце радостно отстукивает свой ритм, помогая мне не сбить дыхание. Занимаю давно присмотренное место в заброшенном доме напротив, разворачиваю драгоценный пакет, проверяю пистолет. Все готово. Только Серж не приходит.Я проторчал там до шести утра, но он так и не появился. Черт бы его побрал! Надо было не полениться вчера, и выйти вечером на улицу. От мысли, что я мог его упустить, мне становится не по себе. Нет, нет, никуда он не делся, ему просто некуда деваться. Просто была неудачная ночь, и он давно уже спит. Весь день хожу, как на иголках, вечером прихожу на привычное место, но Сержа снова нет. У меня начинается паника.Дома я не могу уснуть, все повторяю про себя (а на деле вслух), что все будет в порядке, что он просто заболел, или заработал много денег и теперь путешествует в стране фей и единорогов, и что вот завтра, завтра он обязательно появится! Но я не верю сам себе, я понимаю, что сам выпустил его, что он сорвался с моего крючка, я идиот! Я рыдаю, затем смеюсь, у меня истерика. Слышу беспокойные шаги в коридоре, за дверью, но не придаю этому значения. А потом в дверь стучат, совсем не деликатно, как для трех утра, стучат громко и настойчиво. Я не хочу никого видеть, оставьте меня в покое! Распахиваю дверь, чтобы высказать все это старому козлу, но меня тут же хватают, и в руку больно впивается игла. Я теряю сознание.Свой 24й день рождения я встречал в лечебнице для душевнобольных, где был заперт уже более шести месяцев. В ту ночь у меня случился нервный срыв, старый хрыч распереживался и решил, что я могу чего доброго его зарезать, и вызвал скорую. После обследования мне поставили диагноз ?биполярное расстройство?, а попросту маниакальная депрессия. Меня пичкали лекарствами, от которых мне все время хотелось спать, и первые месяцы я практически не помню. Белый потолок, белая постель, белые халаты медсестер и черная тоска.Родители навещали меня редко – для них было большим ударом обнаружить меня в таком прискорбном состоянии, но забрать меня в Лестер они не могли – слишком большой позор, от которого потом не отмыться. Мне же было абсолютно все равно, где глотать эти чертовы таблетки, поэтому я их ни в чем не винил. Иногда меня водили на сеансы к профессору, но я не хотел ни с кем говорить. Он пытался как-то меня расшевелить, но я продолжал молчать, уставившись в стенку. Спустя три месяца такого нашего с ним общения он сказал мне:- Юноша, вы еще так молоды, у вас вся жизнь впереди, но вы не хотите, чтобы мы помогли вам. Я знаю, что вы все еще не можете отпустить то, что тянет вас вниз. Это трудно, поверьте моему опыту, я многое повидал на своем веку, но это возможно. Откройтесь мне, позвольте помочь вам, и вскоре вы забудете все это, как страшный сон.Я ничего ему не ответил, потому что не мог пустить его в свою голову. Вместо этого я попросил принести мне мою печатную машинку, и он согласился.Я начал понемногу писать, облегчая душу на бумаге, и мне становилось чуточку легче. Я писал и по совету доктора сжигал написанное, отпуская вместе с ним ту боль, что засела у меня в душе. Поняв, что профессор оказался порядочным человеком и не приказал отбирать у меня написанное, чтобы понять мое состояние, я проникся к нему доверием, и мы понемногу стали беседовать. Он искренне мне сочувствовал, и от этого простого человеческого участия ко мне я начал идти на поправку. Понемногу, как больной после переломов, который учится заново ходить, я также медленно возвращался к нормальной жизни.Родители приехали, чтобы поздравить меня, мама подарила свитер, связанный своими руками, отец привез мне книги, я так давно ничего не читал. Они оба просто светились от счастья, ведь их мальчик уже почти походил на нормального человека. Но главный подарок я получил от дока – он разрешил мне больше не принимать литий. Моей радости не было предела, я понимал, что скоро буду свободен, что я наконец исцелился. Мы оба с ним боялись рецидива, но все обошлось – я воспрянул духом, сонливость пропала, и я начал интересоваться окружающим миром. 11 января 1961 года я второй раз родился на свет.В конце месяца профессор обнял меня в последний раз и, попросив быть хорошим мальчиком, закрыл за мной ворота лечебницы. Мне предстояло заново строить свою жизнь, судьба редко кому дает второй шанс, и я поклялся себе использовать его на все сто.?