Часть 2 (1/1)

Не сдюжил Морозка?— уволился из кавалерии, не смог пережить расставания с Левинсоном. Вернулся в родную деревню, убитый горем, изъеденный тоской и печалью. До сих пор вспоминал он с нежностью горькое их прощание. Левинсон, ряженный с иголочки, крепко обнимал его в последний раз, ещё перебинтованного, которого задерживали аж четверо солдат, когда тот с безумными криками рвался из лазарета, так и не одевшийся, проститься с дорогим другом. Морозка видел слёзы, стоявшие в его глазах, и как мог старался спрятать свои. Но не мог. Или не хотел. Прямо перед ним вскочил Левинсон на вороного жеребца и ускакал далеко в закат. Туда, где нет места для него, того, кто любит его больше жизни. Для Морозки.Слёзно прощаясь, Левинсон шептал ему нежные слова любви и в конце сказал только одно: ?Aetate fruere, mobili cursu fugit?, что в переводе с любимого его латинского языка означало: ?Пользуйся жизнью, она так быстротечна?. И эти слова звучали в голове его, как нескончаемое, кричащее из дали эхо голоса любимого Морозкой Левинсона.Жестока ты, судьба, жестока, шептал Морозка в дороге. Не знал я, чтобы чей-то покровитель быть столь же жестоким. Так отрекаюсь я от тебя, слышишь?! Отрекаюсь!!!Правду говоря, отрёкся он ненадолго. Алкоголь затуманил его сознание, заставив забыть обо всём и придаться обильным возлияниям с целью забыться ещё пуще. Забыть Левинсона. Забыть все светлые чувства, которые он питал к нему. Выпить?— и успокоиться. Пил Морозка долго и много, целых две недели со дня увольнения. Сбирались вокруг него шахтёры и деревенские девки, лелеяли, успокаивали?— но ничто не шло. Была у Морозки одна только панацея?— отнятая у него навсегда. Гулял тогда народ, уволакивая его куда только можно. И шёл он куда угодно, куда вели, где, душой клялись, он позабудет своё горе во веки вечные. Литры алкоголя, прекрасное общество, плывущие, как облака по небу, мысли в голове. И настал однажды день счастливый?— забылся, богу слава, Морозка! Пьянствовал более охотно, повеселел, вспомнил, какова она?— жизнь разгулящая, деревенская! Спьяну жениться обещал Варюхе с шахты №1 и уж совсем скоро гулял на собственной же свадьбе.А мысли и воспоминания о Левинсоне истёрлись из его памяти навсегда. Не до этого уж было.Варька, девка крепкая, да капризная и гулящая, верно, по той же причине замуж за Морозку снарядилась?— всё по той же судьбе, по наитию. Мечтала она о жизни прекрасной и романтической, полной любви, нежности и ласки, которые дарил бы молодой девушке её суженый. И каждый раз такой, когда появлялся человек молодой, с кипящей кровью, пусть даже и пьяный, казался ей спасительным, и хваталась она за него, как утопающий хватается за соломинку. Да вот только неблагосклонна была к ней судьба?— не было среди них принца мечты девичьей. Сам Морозка как гулял, так гулять и не думал переставать. Что не день?— то обязательно гармонь, мужики да деревня. И, конечно же, алкоголь на любой вкус. И не оттого ли, в конце-то концов, помаявшись в едва успевшем начаться браке, помучившись светлыми мечтами и надеждами, поспешила Варя скорее на обратные поиски? —?кто ж знает? Морозке уж не до этого совсем было. Не по нему была жизнь семейная.Как пришла пора, Морозка, заново поверивший в свои принципы и в волю судьбы, сгрёб Варьку в охапку и вновь вступил в армейские ряды. Миновала революция, и из-за горизонта большущими шагами наступала гражданская война. Брат пошёл против брата, отец против сына?— вражда, ненависть ступала за нею по пятам, не отставая ни на шаг. Морозка совсем уж не помнил больше своего Левинсона и потому лишь, возвращаясь, нисколько не думал о нём. Судьба занесла его в партизанский отряд, жену его, Варьку?— в лазарет.Стояли партизаны в ровной, по линеечке шеренге. Ожидали командира, появление которого предвещали такими словами: ?Вот-вот уж будет?. Морозка стоял сам не свой?— некомфортно чувствовалось ему здесь, среди других. Не та это была армия, не та… То ведь?— партизанский отряд, не армия. Дисциплина не та, люди не те, всё не то, одним словом. И не прошлые армейцы, и не простые, привычные его пьяному обычно взору деревенские мужички. Смутно он, конечно, помнил свои четыре года в армии, но чудилось ему всё совершенно другое, неродное, неизвестное?— а что неизвестно, того сторонишься. Так и Морозка сторонился едва ли не каждого, кто стоял с ним вместе.Из-за угла свернул дневальный, опустивши нос в бумаги. Шаркая сапогами по земле, прошёл он мимо отряда, не обратив к нему даже взгляда, и исчез в здании главного штаба в открытых дверях. Следом за ним выходил из длинных теней в свежей форме командир отряда. Толстый, как бочка, и маленький, старый, лицо в крупных морщинах, большое и болезненно-жёлтое?— неприятный на вид, одним словом. Звали его Владимиром Щукиным. Морозка поморщился?— неужто снова судьба какие испытания ему готовит?—?Молчать там, на левом фланге!!! —?заорал, хрипя, командир, разинув рот широко. Как услыхали приказ партизаны, так пообмирали в одно мгновение, замолчали, как миленькие, и встали?— руки по швам да рот на замок. —?Так-то!Вот судьба так судьба, ужаснулся про себя Морозка, вытянувшись, как струнка, чтобы не сталось чего. Как пить дать, испытание! Самое настоящее!И был он прав, размышляя об этом. Следующие пару месяцев пребывания в отряде казались ему сущим адом, страшнейшим на его памяти кошмаром. С горечью тогда вспоминал он службу свою прошлую в армии, где люди чужие и незнакомые, отобранные из самых различных уголков Родины-матушки, жили, как одна семья, большая и дружная. Тем-то одним и отличалась служба здесь, в отряде партизанском. Кажись, всё одно на первый взгляд, а как попадёшь?— так вот оно, отличие! Грызлись здесь все, кому не лень. Причины не ищи, а просто так. По наитию. Захотел?— получил. Боялся Морозка за Варьку, как же она так?— неужто, в таких же условиях работать приходится? Потому часто навещал он свою суженую, проверял, что да как.—?Люди шумные, буйные,?— отвечала Варя. —?Только вон за дверь?— перегрызутся, к бабке не ходи. И каждый так божий день! Есть ли в людях этих хоть что-то, чуждое человеческой душе? Или же совсем в природу-матушку опустились?— ничего им не нужно, поесть дай да силой помериться!Нёс Морозка службу стойко, выходя победителем в любых испытаниях. Щукин, глядя на него каждый раз такой с искрами, загоравшимися в глазах, до боли отчего-то знакомых Морозке, чиркал что-то на крошечном листочке крошечным обрубком карандаша и уходил надолго в штаб, где постоянно с кем-то совещался. Был Морозка любитель просиживать под окнами и слушать, что же говорят?— что о войне, что о командовании, солдатах, временном правительстве. Мало, правда, что узнавал полезного, зато огребал потом, как следует, если кому изловить его за таким делом удавалось. Так учился Морозка ещё одному полезному для жизни умению?— тайному подслушиванию. Да так обучился, что редко такое случалось, чтобы попадался он кому на глаза.В один день, глянув в список, командир объявил:—?Морозов Иван! —?и вручил торжественно ему толстый пакет. —?Поедешь, сынок, свезёшь командиру Ерёмину, передашь на словах, чтобы скорее приезжал?— время поджимает, ответ срочно требуется!Рысью скакал Морозка на гнедом своём жеребце, крепком, с богатой гривою, через реку и поле, мимо леса и разрушенного давно совсем моста, спешил с донесением в соседское село, в партизанский отряд под номером 21, где командовал прославленный в своё время генерал Ерёмин, о котором не раз он слыхивал, пока нёс службу. Крепкий, говорили, был он не по годам да умён, Родину любил больше себя и матери родной?— за тем в армию и отправился, чтобы, случись чего, голову за неё сложить и тем долг перед страной любимой исполнить. Теперь же вот, командовал партизанским отрядом в родном селе и, кажется, счастлив этому был.Морозка, прижимая пакет к груди, влетел на ходу в двери штаба и громко объявил:—?Послание командиру Ерёмину, командиру партизанского отряда №21, от генерала Щукина!Командир, поворотив к Морозке голову, уставился на него, но был тот взгляд не удивлённым, не гневным?— а внимательным и добродушным. Точно бы ждал он скорого Морозкиного приезда. Ишь ты, а правду говорили о нём, проговорил про себя армеец и подошёл ближе.—?Карпыч, а? —?спросил командир, разглядывая доставленный пакет. —?Сейчас, сейчас… —?Он разорвал пакет и достал оттуда несколько бумаг и запакованную посылку. —?Тебя как звать-то, сынок?—?Иваном Морозовым,?— отвечал Морозка.Ерёмин несколько раз пробежался глазами по написанному в письме, похмыкал, громко пошмыгал носом и сказал, наконец:—?Вот что, Иван Морозов, командиру передай, буду завтра в полудни. Пускай ждёт.Морозка кивнул и направился к выходу. У дверей столкнулся с кем-то высоким, в форме и майорскими погонами на плечах, но только глаза спрятал, вскочил скорей на коня и поскакал своей дорогой. Вошедший в штаб майор, проводив его взглядом, закрыл за собою скрипящую петлями дверь и спросил:—?Послание, товарищ командир?На что тот живо отвечал:—?Послание, Левинсон, послание.***Прошло два месяца, и Морозку на пару с Варей перевели в другой отряд. И радовались этому и Варька, и Морозка?— всё ж лучше, чем люди-звери по соседству, и пусть им не ведомо было, что ожидает их дальше, в другом отряде, было у обоих хорошее предчувствие. Будто такая напасть им больше не грозит. Судьба распорядилась именно так.Командир отряда, человек бравого сердца, ещё не испорченный установившейся в России системой, майор Авдеев, был всего лет тридцати от роду и довольно приятен собой. Хорошему лицу?— хорошие манеры и достойный характер. Верно, о таком командире мечтает любой отряд, любая кавалерия, любая гвардия и армия. И больно напоминал он кого-то Морозке, вот только вспомнить он никак не мог, кого же именно.—?Знала ли ты в деревне нашей таких людей, как наш Авдеев? —?спрашивал он у Варьки несколько раз на дню. —?Или похожих кого?—?Не знаю, и похожих не знаю,?— отвечала Варя и толкала его в сторону. —?Не видишь ты, сколько работы, а? Иди, иди!И Морозка уходил в отряд. После таких слов возвращаться в лазарет больше не хотелось, однако же не мог он перестать?— оченно уж хотелось прознать, кто же так напрашивается Морозке вспомниться.Морозка предпринимал и другие попытки, расспрашивая сотоварищей и раненных партизанов в Варькином лазарете. Правда, отвечали они все по-разному: кто?— пропащий недавно партизан Веселов, кто?— Мишка Павлов, кто просто?— майор из отряда 38, без имени и фамилии, а кто вообще?— сам Владимир Ильич. Грузило это всё голову Морозке. Копался он в собственных воспоминаниях, какие только сохранились у него когда-то в голове, но всё без толку.По приказам Авдеева был Морозка часто в разъездах, доставлял пакеты в самые разные точки, самые разные отряды самым разным командирам. И все они плыли у него перед глазами, как кружащаяся карусель. Так много людей на этом свете, как же тут одного сыщешь?— такого, которого нужно? Морозка и сам уж понять пытался, зачем ему это нужно было. Ужели снова по наитию? Стало быть, так и есть. А раз судьба?— то и подавно надо. Наитие это приходило к нему по утрам с громогласным боем колокола и не оставляло после отбоя, мучило, пока, наконец, намучившись, Морозке не удавалось уснуть.Варька, глядя на Морозку, захаживающего день ото дня в лазарет, только качала головой:—?Что же ты так осунулся, а? Посмотри на себя только! —?и толкала его к зеркалу, причитая. —?Это что ж такое творится-то? Как только командир ваш не замечает этого!Оставив нерадивого мужа у себя, побежала Варя в штаб искать того самого майора Авдеева, командира партизанского отряда, в состав которого входил Морозка. Долго она стояла на коленях перед них, убиваясь и плача в подолы платья, просила, умоляла не посылать никуда Морозку, дать ему время на восстановление.—?Сам на себя стал не похож, весь бледный да осунувшийся, товарищ командир! Глаза?— во, какие краснющие! Не спит совсем! Позвольте, товарищ командир, выходить его, как следует?— боюсь, не переживёт он иначе!Не мог Авдеев отказать бедной девушке. Позволил сложить Морозку в лазарет да хорошенько присматривать за ним. Сам же Морозка только отбрыкивался?— как же так, мне?— да в лазарет!—?Дура ты, Варька, дура! —?кричал он. —?Осунулся, осунулся! К Авдееву-то зачем?! Варька, Варька!.. Это что же мне теперь?— с его позволения, по целым дням лежать здесь, среди больных и калеченных? Не для того я в отряд вступал, не для того!Но все его протесты оказывались напрасными. Авдеев и слышать ничего не хотел. Лежи, мол, да восстанавливайся, а как лучше станет?— так сразу же обратно. Морозка ломал руки, не зная уж, что теперь делать. Оставалось одно?— смириться с судьбой. Ведь противиться ей бесполезно.***—?Скорее! С дороги! Эй, там, ну-ка сюда!Эти крики услышал Морозка поутру спустя неделю лежания в лазарете у Варьки. Проснулся, открыл один глаз, затем второй?— перед ним копошились человек пять над окровавленной фигурой в парадном мундире. Среди толпы где-то на заднем плане затерялась и Варька?— красный платочек на голове. Морозка зевнул и хотел было спросить, что да как, как вдруг узнал в раненном генерала Ерёмина, к которому давеча ездил по приказу командира Щукина.—?Умрёт, умрёт,?— причитали по сторонам. И одна только Варя кружила вокруг генерала с тряпочками да бутыльками.—?Отойдите, нерадивые! —?крикнул спросонья Морозка и рванул к койке раненного. Кто-то, видно обидевшись, толкнул его вперёд, и налетел армеец на Варьку.—?А ты чего встал? —?спросила она грубовато, отталкивая Морозку. —?От тебя никакого толку!—?Кто это, Варя? Генерал Ерёмин, ведь так? Варя!—?Почём знать! Отстань!Морозка, тихо выругавшись, отошёл обратно. За раненным в дверь по одному приносили ещё солдат, четверых, нет, шестерых. Некоторые стонали от нестерпимой боли, некоторые и не двигались вовсе. Стало быть, выживут не все… Но что произошло? Верно, отряд под командованием Ерёмина попал в засаду. Появилось в памяти что-то такое, что было уже когда-то давно, по время службы. Отряд, засада, раненные и мёртвые повсюду, подкрепление, командир… Морозка потёр виски?— заболела голова, картинка исчезла.Армеец проскочил к выходу и направился прямиком к Авдееву. Ему нужно было знать, что тут да как.—?Командир Ерёмин, отряд №21,?— отвечал Авдеев. —?Вчера получил донесение от Калинина, отряд направлялся к нам. Но недалеко отсюда, в поле они были настигнуты казаками. Сам видишь, живых осталось совсем немного.Морозка молчал.—?Ты как, Морозов? Отлежался?—?Да, товарищ командир. Просто… Как до боли мне всё это знакомо. Знаете, ощущение, будто то же было и со мной.—?Помню, три года назад служил в кавалерии, отряд №14. Привозили к нам в лазарет раненных после стычки с казаками. Выжило только двое, я уж не вспомню сейчас, кто именно. А ты, что ж, амнезией страдаешь, а?Морозка покачал головой.—?Нет, товарищ командир. Спасибо.Так и вернулся Морозка в лазарет. Слова Авдеева звучали у него в голове: три года, раненные, стачка с казаками, лазарет, двое выжили… Три года?.. Тогда и он ещё служил в армии, в кавалерии. Может, прав он?— и всё дело в амнезии? Никак не вспомнить, никак… Да что же это? В комнате, где он лежал на восстановлении, не было никого, кроме Ерёмина, лежавшего на койке у окна. Морозка выглянул за дверь и, убедившись, что никого поблизости нет, подошёл к Ерёмину.—?Товарищ командир… Товарищ командир? —?Ерёмин еле открыл глаза. —?Помните? Это я, Иван Морозов?— давеча приезжал к вам в донесением от Щукина. Вспомнили?—?Как же, как же… —?прохрипел генерал. —?Хорошее лицо и помнить приятно.—?Товарищ командир, расскажите, как отряд попал в засаду? Где?Ерёмин откашлялся и ответил:—?Калинин… нынче вечером прискакал с донесением, отвечал?— дело срочное… надо ехать. Собрался отряд?— и поехали. А тут… бац! —?откуда ни возьмись, казаки. Много казаков, да… Прям в чистом поле. Тут недалеко, версты три на север, через реку… Ах, Иванушка… Сколько выжили?—?Привозили семерых. Видел, кое-кто уже не дышал. Вряд ли они выжили.—?Не было ли кого среди доставленных из отряда №38?—?Знать не знаю.Ерёмин покивал головой, порылся в кармане куртки, достал какой-то мятый клочок бумаги и протянул его Морозке.—?Прохоров… Роман Прохоров. Отряд №38. Под командованием майора Ле-Лееви… —?Он закашлялся. —?Отряд должен был выступать нынче утром. Найди его, Иванушка! Скорее!..Морозка вскочил на ноги и бросился в коридор. На счастье, по лестнице поднималась Варя.—?Варька, Варька! Был ли среди раненных кто-то по фамилии Прохоров?—?Что? Почём мне знать? Отойди, много дел!—?Да стой же! Был или нет, скажи прямо! —?Морозка разозлился.—?Скончался! Скончался! Доволен?! —?в слезах выкрикнула Варя и, оттолкнув мужа в сторону, скрылась за дверью.Вот же чёрт! Если сейчас не отправиться на подмогу, погибших и раненных будет ещё больше! Морозка рванул в Авдееву.—?Ты сошёл с ума? —?изумился командир.—?Им необходимо помочь! Кто знает, вдруг они уже в опасности!—?Мы не можем сейчас отправить отряд, понимаешь?—?Значит, я поеду один! Исполню свой долг!—?Морозка!Морозка уже не слушал. Он бегом бежал в конюшню за жеребцом. Он был твёрдо намерен ехать на помощь. Нельзя допустить, чтобы кто-то ещё погиб! Вдруг он вспомнил, как участвовал в бою, как кавалерия попала в казачью засаду. Вспомнил, как оказался в лазарете и узнал от кого-то, что из доставленных оправилось пятеро, включая его. Но, как оказалось, выжило лишь двое. На лица память была плоха, они расплывались и не давали себя разглядеть. Кто же сказал, кто же сказал?.. Сейчас сама судьба хотела, чтобы он немедленно отправился в поле.—?Морозка!Морозка уже вскочил в седло и дёрнул удила, как перед ним возникла фигура Авдеева.—?Не езжай один. Не справишься. Один в поле не воин,?— сказал командир. —?Я поеду с тобой. Возьмём ещё нескольких. Сёма! Остаёшься за дежурного!Он вскочил на коня и громко свистнул.—?Отряд! На коней!Уже через пять минут наспех собранный отряд из пятнадцати человек двигался в направлении поля, где произошло сражение. Впереди всех скакал, пришпоривая жеребца, Морозка. Других для него словно не существовало. Он не слышал недовольного ржания, стука копыт, звона удил?— существовала только цель, больше ничего.—?Товарищ командир, смотрите!Впереди раздавались выстрелы, клубами валил дым, вставали на дыбы лошади, сбрасывая наездников из сёдел. Казаки наступали со всех сторон. Из отряда №38 оставалось человек десять?— не было сомнений, в одиночку они казаков не одолеют. Морозка ещё пришпорил коня и с криком ворвался в самый эпицентр стачки. Самые разные лица замелькали перед его глазами, искажённые гримасами ужасной боли и нечеловеческих страданий, в крови и грязи, озлобленные. Среди них выделялось одно, на которое Морозка обратил внимание. Это было лицо командира, майора, если точно. Были у него коротко стриженная рыжая борода, густые приятного рыжеватого оттенка прямые короткие волосы, по длине доходившие до середины уха, и смуглое окровавленное лицо. И огромные голубые, как озёра, глаза, незапятнанные ничем. Как увидал его Морозка, так и ахнул.Левинсон!Да, он всё вспомнил, только увидев его снова.—?Левинсон!!! —?заорал он во весь голос, а что дальше было, уже сам не помнил. Он убивал, убивал, убивал…***Морозка пришёл в себя и огляделся вокруг. Да, он опять в лазарете, на том же месте, на котором лежал незвылазно целую неделю. Из коридора противно тянуло нашатырём. У окна на койке кто-то лежал, но был это уже не Ерёмин, а кто-то другой. На спинке рядом стоящего стула висела куртка с погонами майора на плечах.—?Левинсон? —?вполголоса спросил Морозка и двинулся к раненному.Да, это был он?— Левинсон. Он почти не изменился, разве что повзрослел, возмужал и выстриг свои когда-то прекрасные длинные рыжие волосы. И теперь лежит раненный, перебинтованный, как и Морозка когда-то. Морозка вспомнил его и был теперь уверен, что никогда больше не сможет забыть.Так вот зачем ты заставила меня искать человека с характером Авдеева, зачем заставила лечь в лазарет, зачем гнала меня туда, где был разгромлен отряд Ерёмина… Всё ради него, ради Левинсона. Ради того, чтобы я вспомнил и спас его.Морозка вспомнил тот день, когда отряд Левинсона прибыл к их разгромленному отряду на выручку, как Левинсон пришёл к нему в лазарет и сообщил, что из всех привезённых оклемались только четверо. Вспомнил лучшие свои армейские годы, когда Морозка имел счастье знать и любить Левинсона. И как же он мог всё это забыть?Но тут он вспомнил и это.Меня переводят в другой отряд. Вот что случилось после… Левинсона отослали, а Морозка, не выдержав, уволился, прибыл обратно в деревню и начал много пить, пить, пить… Сколько же я тогда выпил, раз забыл тебя?.. Балда я, балда! Ты всегда был прав…Казалось ему, он плачет. Плакала душа от боли и радости одновременно. Морозка взял Левинсона за руку и прижал её к щеке, чувственно поцеловав. Как же он скучал по Левинсону. Рука его была холодна. Тогда он потянулся к лицу, ощупывая его пальцами?— лоб, щёки, губы. Они холодны. Нет, нет, нет! Не может этого быть! Нет, умоляю, не оставляй меня!!! Морозка прикусил губу, погладил Левинсона по щеке и поцеловал его. Кровь прилила к безжизненному бледному лицу, и раненный начал будто оттаивать. Первым, что почувствовал Морозка, был аккуратный ответ на его поцелуй.—?Левинсон,?— нежно прошептал он, оторвавшись от желанных губ.—?Морозка,?— так же ответил Левинсон с улыбкой. Он слабо сжал руку Морозки и погладил её большим пальцем.Морозка боролся с желанием прижаться скорее к Левинсону, обнять его и никогда больше не отпускать, но помнил, что он только-только после операции. И если тогда он, раненный, мог позволить себе и ходить, и даже обнимать армейца, это не значит, что то же самое может сделать сейчас Левинсон.—?Я счастлив снова видеть тебя. Иди ко мне.Нет, Левинсон совсем не забыл своего Морозку. Он по-прежнему помнит его и любит. Морозка отдёрнул одеяло и лёг рядом с Левинсоном. Как же оно приятно, всё вспомнить и прочувствовать опять, как в первый раз.—?Если бы ты знал, как я скучал,?— говорил Левинсон. —?Я узнал, что ты уволился, и после этой новости не находил себе места. Не знал, как теперь жить дальше. Жил только армией и… и надеждой, что однажды снова тебя встречу и снова скажу тебе то, что чувствую. То, что я люблю тебя. Вопреки всему.Внезапно к горлу подступила горечь, и Морозка, пытаясь спрятать слёзы, отвернулся.—?Морозка? Что с тобой?Нет, это невыносимо! Я должен сказать!—?Я не достоин всех этих слов, которые ты мне говоришь сейчас, Левинсон! —?всхлипнул он, не находя сил смотреть Левинсону в глаза. —?Как только я уволился, я вернулся и желал забыть тебя, потому что знал, что больше никогда не увижу тебя снова! Хуже, хуже! —?спьяну однажды я женился на девке из соседней шахты! Понимаешь теперь?! Как мне теперь смотреть тебе в глаза! Я ненавижу себя, Левинсон, ненавижу! Я презрел судьбу, отрёкся от неё?— а она, в конце концов, привела меня к тебе! Я отступился от своих принципов, и что же? —?Всё обернулось против меня! Сейчас я всё вспомнил, но не знаю, радоваться мне или плакать. Но одно я знаю точно?— мои чувства к тебе не изменились! Я по-прежнему люблю тебя, как любил всегда! Но примешь ли ты эту любовь, перемешанную с предательством?..Морозка плакал и сквозь слёзы пытался думать, что же сейчас думает о нём Левинсон. Он молчал, просто молчал. Повернуться Морозка не мог, хоть и хотелось сделать это больше всего на свете. Почувствовать себя вновь любимым, прижаться к любимому человеку…—?Морозка… Не кори себя за это. И… если тебе станет от этого легче, я буду откровенен с тобой. Спустя год службы я женился на молодой вдове. Её муж был моим командиром, он попал в засаду и был убит. К своему сожалению, именно мне пришлось сказать ей об этом. Ты, верно, не представляешь, каково оно?— говорить женщине, что мужа её больше нет живых. Что её дети навсегда потеряли отца. Почему-то тогда я посчитал своим долгом заменить ей мужа, а её детям?— отца. Я не понимал, какой ужасный поступок совершаю. Служба изменила меня, больше всего верен я стал долгу и старался его исполнить. Официально я?— муж и отец двоих детей и… Ну, ну, будет тебе, будет.Левинсон притянул к себе армейца, тихо простонав от боли, и повернул его к себе лицом. Второй раз в жизни он видел, как Морозка плачет. Да, он совсем не изменился. И его слова всё так же правдивы.—?Что же теперь с нами станется? —?шмыгнув носом, спросил Морозка.Левинсон улыбнулся.—?Жизнь покажет.Морозка улыбнулся тоже. Как же Левинсон прав!—?Capre diem?—?Capre diem.И они снова поцеловались. Так, как это было раньше. Они знали?— теперь всё будет хорошо.ПослесловиеЖизнь каждый день преподносит нам сюрпризы. И каждый этот сюрприз?— наш шанс что-то обрести, что-то сделать, кого-то вернуть. Изменить свою жизнь.Может, не так уж оно и плохо?— жить по наитию?