Бёртон (1/1)

Люди делают больно. Физически, морально… чаще последнее. Но шутка в том, что даже во время физических истязаний, в то время, когда ты и думать не должен о чем-то кроме сломанных костей и отбитых, как отбивная, мышц, внутри творится буря. Почему? За что? И отчего именно этот человек поступает так со мной? Почему я? Я думал об этом, подвергаясь пыткам, думал, когда мне давали передышку. Думал, когда сидел покалеченный в затхлой комнате на твердой кровати, переставая уже чувствовать отбитые места. И однажды мне надоело. Я расхотел находить ответы, я потерял надежду на то, что они вообще существуют. Я стал просто куском мяса, который думает только о физическом. О боли — как не получить её убийственную дозу, как причинить её другому. Аккурат в тот момент, когда мой мозг принял это решение, в моей жизни появился Кай Проктор. Человек в моём окружении — а точнее в плену — который за многие месяцы проявил сострадание. Внезапно, необъяснимо. Но в этот раз я не стал задаваться осточертевшими вопросами. Просто принял на веру неизбежность выплаты своего долга. И стал его псом. Псам не нужно знать причины и мотивы, псы просто преданы хозяину, своему спасителю до последнего вздоха. И до последнего служил и я.Я бы хотел тогда остановиться. Оба раза. Но ничего, кроме его беззащитной фигуры не мог видеть перед собой. Не сумел бы спасти ни его душу, ни свою. Но все остальное, все, что ему дорого, чем он жил — ответственность ложилась на мои плечи. Она давила так, что порой было сложно дышать, но я игнорировал дурные симптомы и продолжать грызть зубами землю для него.Впервые после спасения Каем и "перерождения", я встретил кого-то по силе равному мне. На удивление это даже была не особь мужского пола. В её глазах стояла огненными столбами непоколебимость и жажда убивать. Мне такая страсть давно была чужда — я делал все на автомате. Никакого удовольствия или ненависти к врагу. Так что наша борьба даже затронула струны моей души; оказалось они не растянулись ещё до безобразия и не висели, уныло пошатываясь. Я был полон азарта, ведя этот бой. И в конечном итоге заключил, что мы с ней совсем одинаковые. В её глазах можно было прочитать ещё кое-что — воспоминания печального прошлого. Словно наши болезненные прикосновения друг к другу передавали взаимно импульсы, в которых содержалась информация. Из-за всплывающих в моей голове картинок, на которых я видел страдания Нолы, я так и порешил. Мне казалось, что картинки моей жизни, пожелтевшие на задворках памяти, тоже были ей доступны сейчас. Наш бой был похож на смертельный шаманский танец.Со мной все самое страшное в жизни делали другие люди, мотивы которых меня даже когда-то волновали. А Нола — она все самое худшее сделала с собой сама. И в том была её слабость, её самое глубокое и ядовитое сожаление, разъедающее душу. В ней была надежда на то, что эти воспоминания сотрутся однажды, что новые, более яркие и достойные, сменят их вовсе. Надежда, что её ещё что-то ждёт. Так она потеряла бдительность. И так я сумел прижать её к автомобилю и, лишив даже возможности вдохнуть последний раз, оставил на месте глотки дыру. В другой жизни, где-то там, где самой большой моей проблемой был токсичный отец, мы могли бы сдружиться. Пришли бы друг другу на помощь, утешили, сбежали вместе от проблем. В другой жизни, где я бы не родился собой, вырос в счастливой и полной семье, мы бы могли не встретиться. Она бы никогда и не подумала о наркотиках и опьянении ими до полусмерти, будучи желанной дочерью какой-нибудь влиятельного мужчины, а не вождём жалких остатков племени, что и при смерти вынуждены отбивать свой клочок земли на собственной земле. Мы бы не встретились, но оба могли быть нормальными. А не сидеть сейчас на земле, уперевшись на машину, купаясь в крови и солнце: я — тяжело дыша, а она — бездыханно.Не стань я его псом, может, не пришлось никогда обнажить зубы. Но по долгу службы, я рвал и терзал, с больным удовольствием проглатывая наполнившую пасть кровь. Я бы не сделал больно одному из самых важных в его жизни людей. Если вообще к смерти, полному стиранию человека, применимо слово "сделать больно". Боль, она чаще всего временная. Только последствия бывают необратимыми и заставляют считать, что "больно" — это непрекращающийся процесс.Я видел в ней опасность. Наверное, в первую очередь для себя. Однажды она могла отрастить такие зубы, что одним щелчком могла переломить меня пополам. Я не мог позволить сломать себя второй раз. И не мог позволить ей сломать все, что Кай так долго выстраивал. Она быстро росла, научилась повышать голос, но все ещё была глупым щенком, который кидался на каждого прохожего. Каждый её самонадеянный и бездумный поступок приносил только разруху в наше мирное царство. А она все продолжала пытаться казаться опасной и коварной. Ребенок. Вредитель. Угроза.Ослеплённый любовью, и не только родственной, Проктор не мог пресечь её дерзкие попытки распоряжаться тем, что ей и не принадлежало. Кто-то должен был сделать за него всю работу, всё, на что у него не хватало смелости. И кто, если не верный пёс? Кто, если не он, разорвёт плоть на её груди, чтобы вырвать противное маленькое сердце и закопать поглубже, чтобы не забилось вновь. Я знал, что потеря подкосит его, но только его. Его горе… эта временная боль, нанесла было меньше урона, чем живая Ребекка, той империи, которую он строил. Все те часы, что я осуществлял похищение и планирование самой расправы, примерно раз в минуту я хотел прекратить. Я слышал её мольбы о помощи, видел её нежное личико, будто у ангела, слёзы в пустых от ужаса глазах. Я пытался понять, что сейчас чувствует девушка-амиши, некогда резвящаяся в полях под открытым небом, окружённая благословением и любовью, перед своей неизбежной смертью? Жалеет об уходе из общины? Проклинает своего бога? Или в ней, как и в Ноле, с каждым мигом разгорается огонь надежды? И она, ослеплённая ею, все ещё не осознает, почему оказалась тут, передо мной. Почему была приговорена к смерти.У неё была та самая страсть, которой я был лишён. Хватка. Жестокость. Да, мы бы могли подружиться. В какой-то другой истории, где я не стал животным. Где рассуждал здраво и умел находить союзников для защиты человека, которому обязан жизнью. Но когда ты лишённый прочих, кроме привязанности и вины, чувств должник, всё вокруг — потенциальный вред. А уже случившуюся проблему нужно растирать между зубов, а потенциальную — обезвреживать. Так что без обид, но тебе не позволено больше жить.С этими мыслями я в последний раз взглянул на заплаканное лицо Ребекки. Она звала меня по имени. В последний раз пресек желание сдаться. Если я оставлю её в живых, надежда, лишающая бдительности и сосредоточенности, станет её сутью. Бесстрашие завладеет ей. Эта бомба ко всеобщему удивлению превратится в ещё более опасный предмет. Я не могу позволить ей жить, просто не имею права. Я думаю, что каждому воздастся по вере. Так что она упокоится и вернётся в родные цветущие луга. Её распухшее и изуродованное тело, неподвижно лежащее на берегу, покрытом скудной увядающей растительностью, по крайней мере намекает на это.Моя кожа под его руками горела. Взгляд был мутным. Руки болели, как после последнего в её жизни танца с Нолой. Сегодня был мой последний. Я не чувствовал от усталости ног, только промокшие брюки, облипшие вокруг них. Мне поскорее хотелось куда-то, где есть безграничный доступ к солнцу и заросли, в которых можно спрятаться. Да, цветущий луг бы подошёл. Лишь бы подальше от этой влаги, противной журчащей под ухом воды и твёрдых, как назло мелких и неровных камней подо мной. Впервые мне хотелось чего-то так сильно. Но я всё ещё был тут, в его руках.В нём тоже всегда была безопасная доля надежды, не затмевающая глаза, но дающая возможность здраво оценить свои шансы на победу, учитывая вероятность удачи. Сейчас в его глазах было пусто. Кай только что потерял второй раз свою любимую племянницу и с минуты на минуту потеряет верного слугу, к которому, наверное, тоже очень привязался. Не хотелось бы жить в мире, где я — причина его краха. Я даже был рад, почувствовав безграничное сочувствие и желание облегчить мою боль в его голосе. Он все ещё мог сострадать после всего, что случилось; сострадать мне, после всего, что я сделал. Сказал, что все будет хорошо. И приготовился свернуть мне шею, отводя взгляд. В последний миг я думал, что мог исправить, появись у меня прямо сейчас шанс. Эти побочные эффекты надежды — сожаления и фантазии. Я бы не стал переписывать историю. Я бы и не смог. Я был рожден в той самой семье, где мое место. Прожил эти года и сделал те ошибки, что привели меня к смерти. Так было заложено. Надежда — это глупость. Глупо надеяться, что всем в этом мире суждено прожить достойную жизнь, сделать что-то важное. Некоторые уже рождаются псами. Их, как известно, в какой-то момент отстреливают. И такова из судьба. Без смысла и божественного проведения. Мне уже совсем не было больно физически, когда Кай в последний раз в бреду повторил, что все будет хорошо. Но вдруг в душе все так сжалось, словно сняли с меня шкуру и с душой нараспашку оставили на ветру. Это длилось до тех пор, пока вдалеке я не увидел идущую навстречу Ребекку в белоснежном платье. Девушка-амиши протягивала руку и улыбалась. Теперь по-настоящему ушли все чувства, кроме первобытного спокойствия.Щелк.