Alphavite/Rickey F; Самый громкий из всех, r (1/1)

Гена задолбал. Откровенно же нарывается. Выбешивает так, старается еще.Никита битый час валяется на их кровати, выслушивая тихую читку текста в сотый раз. Без преувеличений. Он думал, что на шестьдесят девятом повторе просто дойдет до истерического хохота, но Фарафонов шикнул на него, как дворовый кот, у которого когти заточены под чужие глаза и руки.Завтра у этого перфекциониста во всех отношениях довольно важный по многим причинам баттл. Во-первых, интересный противник (Даня всегда чем-то привлекал Гену, как бы тот не пытался это скрыть), во-вторых, простор для написания еще более цепляющего, чуть ли не полыхающего огнем текста. Но, простите, когда его бубнят под нос без остановки и какого-либо желания сделать паузу, костер тухнет, не имея никакой возможности выбить еще одну искру.—?Киса,?— зовет Никита, откинув в сторону поднадоевший за несколько часов непрерывного использования телефон.Гена махает рукой в его сторону, продолжая с той строчки, на которой сбился.—?Киса,?— Курскеев делает еще одну попытку, растягивая гласные, и обещает сам себе, что если и сейчас тот отмахнется, то он потащит его на кровать силой.—?Я просил не называть меня так,?— сухо отвечает парень, не удосужившись развернуться в своем кресле, что Никита посчитал очень грубым жестом.Рукой он, конечно, не махнул, но задел и без того расшатанные нервишки.Нет, на самом деле, Гена просто за-дол-бал. Вот и все.Поэтому он не успевает и слова вставить, когда его хватают под руки и тащат в постель. Он может только наивно дергать руками, пытаясь поцарапать Никиту или, на худой конец, пихнуть в бок.—?А говоришь, что не киса. Смотри, как когти выпустил, как бы кожу мне не вспорол,?— язвит Курскеев, выслушивая стихийный митинг от человека, настойчиво заваленного на мягкий матрас. —?Ты успокоишься сам, или мне тебя успокаивать?Гена в ответ на это кусает его за руку, из-за чего Никита сгибает эту самую руку в локте, оказываясь еще ближе к парню.—?Значит, придется успокаивать.Фарафонов сегодня до редкости сучный малый, потому что не дает привести себя в чувство?— на невинный, совершенно детский поцелуй он вновь отвечает укусом, не подозревая, что за этим последует.—?Чтоб ты знал?— я не хотел торопиться,?— шипит Никита, целуя уже грубее, пуская в ход язык и эффект неожиданности.Гена под ним не может сделать хоть что-то, что помогло бы ему избежать стояка?— он может только сдавленно промычать в поцелуй, когда ладони Курскеева задирают футболку и пускают разряды по коже. Человек?— отличный проводник электричества, а Гену нужно было конкретно так шарахнуть током, чтобы все волнение и лишний напряг свалили к чертям.Никита нехотя разрывает поцелуй, чтобы снять с парня футболку и свою собственную отправить туда же?— на пол. Гена привык везде ходить в джинсах, даже дома, потому что всегда знал, что его вдохновение?— мадам с прибабахом, и может потребовать срочного выхода на улицу. Сейчас Никита проклинал эту его привычку, потому что стянуть их с длинных ног не получалось совсем, пока Гена не решился помочь, побаиваясь смотреть Курскееву в глаза.—?Какая хорошая киса,?— протянул Никита, целуя низ его живота, вслушиваясь в резкий обрывочный вздох, в тот момент когда мышцы рефлекторно отреагировали на прикосновение.Фарафонов сейчас настолько отличался от обычной версии себя, что у его парня перехватывало дыхание, и по телу разливалось тепло от одной только мысли, что такого Гену видит лишь он один.—?Боишься,?— шепчет Никита, которому не составило большого труда разделаться со своими спортивками, оставляя между собой и Геной тонкую преграду в виде ткани боксеров того и другого. —?Я не сделаю тебе больно. Обещаю. Разве что, совсем немного.Он посмеивается, когда видит, как Гена реагирует на его слова, но спешит развеять все сомнения очередным поцелуем, чувствуя, как парень расслабляется и щекочет пальцами его спину. Им не хочется растягивать прелюдии, несмотря на то, что это их первый раз, поэтому Никита наскоро нашаривает под кроватью какой-то крем, пахнущий алое, и давит его на пальцы. Гена бы и пошутил над этим, если бы тело не скручивало от страха и предвкушения, а сердце так бешено не стучало. Он отзывается на каждое действие Курскеева неожиданно остро, ощущая как мышцы поддаются, но все еще не самым приятным образом, заставляя парня кусать губы, дабы не выдавать хрипов.Но когда с подготовкой покончено и Никита пытается заменить пальцы собой, Гена кричит?— громко, протяжно,?— кричит и не собирается умолкать. Курскееву крышу сносит от его голоса, от царапин на боках и спине, от различимых стонов.Фарафонов безоговорочно оправдывает данное ему прозвище, выгибаясь так, чтобы прижиматься к Никите грудью, и тот чувствует, как по телу проходит вибрация, бьющая током с каждым толчком. Гена, мать его, мурчит. И ластится, как мартовский кот, тем не менее, сохраняя отголоски болезненных вскриков, кровь на губе и так и не вырвавшиеся слезы, застрявшие пеленой в глазах.Он ловит ритм, надеясь, что боль подутихнет, когда удастся ударить по нужной точке, и не ошибается?— вновь подавшись вперед, он кричит так громко, что наверняка слышали соседи. Гена, возможно, подумал бы об этом, если бы не сбивчивый шепот Никиты на ухо:—?Самый громкий сукин сын,?— подводит к краю, не давая никаких шансов отсрочить падение.Фарафонову хватает нескольких движений рукой и поцелуев в висок, чтобы наконец-то отпустить себя и послать к черту все вокруг, кроме собственных ощущений. Спустя минут десять, когда он морщится от колючего пледа, которым Никита его укрыл, Гена понимает, что в голове звенит желанная пустота. Такая желанная, что хочется повторить все снова, если бы не тянущая боль.—?Мои дела намного громче,?— выдает он, не прекращая поражать Курскеева своим вечным генератором строк вместо мозга.Похоже, кто-то завтра возьмет свое. А сегодня можно притянуть к себе и наблюдать, млея от улыбки, проскакивающей тенью, когда Гена засыпает.