по обречённому миру (1/1)
Джей выглядывает наружу и ёжится. Всё серое. Асфальт, небо, стены панельных домов. Даже свет, горящий в окнах, не добавляет ни капли уюта — какой-то он бледный, тусклый. Словно пеплом припорошенный.Весь этот мир — одно огромное пепелище, и не осталось ничего живого...— Что ты там углядел?Джуд подходит тихо, обнимает со спины, дышит теплом в загривок. Растерял куда-то весь свой задорный нрав, он спокойный и грустный теперь. Он тоже чувствует. Не осознаёт так чётко, как Джизас, но смутно ощущает...— ... Грядущее, — Джей кисло кривится и передергивает плечами. — Не хочу об этом говорить.— Но я хочу знать. Прошу тебя.Джуд шепчет, носом задевает мягко его щёку, греет его своим огнём.Джей так сильно привык к его рукам, что уже много сотен лет не может без него своей жизни помыслить. И ничьих других прикосновений не выносит.Джудас всегда рядом. Джудас — якорь. Джудас — постоянная величина в его уравнении, обратная сторона блестящей серебряной монеты.Он не может Джудасу врать. Хоть и правду говорить не хочется до боли, правда душу рвёт...— Распнут, — горько бросает он и снова ёжится, обхватывает свои плечи поверх горячих джудовых ладоней.Джудас резко стискивает руки. Лбом в плечо упирается, вздрагивает несколько раз, беззвучно всхлипывая, прячет слёзы. С трудом давит пропавшим голосом:— Снова...— От судьбы не уйдёшь, — Джей улыбается почти спокойно.К смерти привыкнуть невозможно, конечно. Но поняв, что в каждой новой жизни Джудас с ним всё равно — Джей, наверное, научился немного меньше б о я т ь с я смерти.Джей откидывает голову ему на плечо и руку поднимает, зарывается пальцами в мягкие волосы, перебирает легонько, возвращая шаткое умиротворение мятежной душе. Он знает, что для Джудаса всё иначе, что Джудас каждую его смерть переживает как ту, самую первую, и за каждую винит себя.— Я тебя очень прошу, — Джизас выдыхает, прикрывая веки, — не смотри, когда это случится. Не выходи на улицу. Даже к окну не подходи. Джуд, пожалуйста, не нужно тебе...Его рот теплая ладонь запечатывает; Джудас его разворачивает к себе и прожигает твёрдым взглядом, и крепко-отчаянно целует — на губах слёзы горят.— Нужно.Джей с ним спорит, пока не срывает горло, но без толку.*— Нет.Джуд просыпается ближе к полудню, один, и тревога взрывается сиреной в голове.— Нет, нет, нет.Постель рядом ещё хранит очертания и тепло тела. Джуд матерится и вылетает из квартиры, сломя голову, как есть — в шортах и тапочках, на ходу натягивает футболку.— Господи, нет, пожалуйста, пусть будет ещё не слишком поздно...Он выскакивает из подъезда на улицу — и застывает.На улице люди. Не очень много, но все — с огнём безумия в жутких глазах, с ненавистью в искривлённых ртах.Хребет у Джуда ломается не от этого. Он смотрит поверх голов.Оказалось, русским насрать на (не)справедливый суд. Насрать на Голгофу, восхождение и даже на 39 плетей. Нет, зачем, если можно вколотить грубый деревянный крест в раскисшую серую питерскую землю, прямо посреди улицы, и прибить к нему человека гвоздями, без всяких там разбирательств и последствий.Иисус висит на кресте.Иуда зажимает себе рот ладонями, а потом выгибается икричит.Вопль перекрывает общий гул; все замирают на мгновение. Джуд, полуослепший от слёз, спешно проталкивается через толпу. Джей пока в сознании — явно ненадолго: из ладоней и ступней сочится кровь, ахилловы сухожилия перебиты, на виске запеклась багровая корочка, под глазом несколько глубоких ссадин — неужели всё же сопротивлялся? или врезали заранее, чтоб не рыпался?Джудас рычит, распихивает уродов локтями и коленями, пробивается к подножию креста и умоляюще смотрит в родное лицо:— Джей, пожалуйста, я сниму тебя, хорошо? Вызову скорую, там тебя заштопают, ничего страшного, Джей...Он голой рукой хватается за гвоздь, вбитый в левую ногу — скользкий от крови, не поддаётся, не двигается даже на миллиметр; Джуд слезами и воем захлёбывается, когда его кто-то в толпе с силой отталкивает от Джизаса:— Эй, ты чё творишь?!— Он же сам обещал за нас умереть, его никто за язык не тянул! Пусть сдохнет!— Дружка своего вытащить удумал?— Грёбанные пидорасы!— Бей его, пацанва!Джуд не видит, откуда прилетает, но от первого же удара кулаком по скуле валится на землю, как подкошенный. Пинки сыпятся градом, он не может даже свернуться калачиком, хоть как-нибудь защититься, он только выгибается с булькающим хрипом каждый раз, ему только очень больно всё время, и в лицо прилетает с ноги, и рёбра с хрустом ломаются, и ещё раз с хрустом...— Нет! НЕТ! ОСТАВЬТЕ ЕГО В ПОКОЕ, НЕ ТРОГАЙТЕ ЕГО! НЕТ!!!Джуд как будто краем сознания улавливает, как Джизас начинает вдруг истерично биться на кресте, как визжит, как тянет и выворачивает шею, пытаясь его разглядеть за чужими спинами. Джуд хочет ему сказать — не волнуйся за меня так, лучше береги силы.У него последняя мысль мелькает — он надеется, что Джей её услышит-почувствует:"Прости, что снова тебя не спас".А потом в затылок ударяет что-то тяжелое, и онпрекращает существовать.*Мертвое тело лежит на земле — молодой парень с кровавым ореолом вокруг головы.Запал драки (избиения, скорее) понемногу гаснет. Жажда крови удовлетворена. Люди начинают расходиться.Распятый Христос прикрывает веки. По лицу дорожками стекают прозрачные слёзы, нагое тело колотит.— Я же вам не прощу, — выдыхает вдруг он.В этом голосе никогда не кипело столько ненависти и боли. Ни разу за две с лишним тысячи лет. Даже в тот, самый первый раз.Он распахивает глаза — в синих радужках беснуется священный огонь.Он словно готов выжечь мир дотла. Не оставив даже пепла...— Я вам не прощу! — исступленно визжит он, и запрокидывает голову, глядя в свинцовое небо: — Слышишь, Отец! Я не прощаю им! Пусть подохнут, слышишь! Пусть подохнут все до единого! — он вдыхает глубоко ледяной воздух, стискивает зубы до боли и шепчет почти беззвучно: — Забери меня отсюда, Отец. Прошу, мне... страшно...Последнее, что он видит — улицу, заваленную трупами.Шлёт тоскливый взгляд мёртвому Джудасу и выдыхает, мотая головой:— Это не твоя вина, слышишь? — закрывает глаза и уходит, не прощаясь.Стальные облака клубятся угрожающе низко, то и дело задевая брюхом громоотводы и антенны на крышах.Свет в окнах панельных домов кажется ещё более тусклым и бледным.Этот мир обречён.