XVIII. Mutationes. (1/2)

Изменения.Когда мы встретились в очередной раз — третий или четвёртый — за неделю, уже приближалось начало сентября, наступала осень и учёба, а у меня — депрессия. Обычно это бывало редко, но теперь я постоянно без причины грустила, иногда ночью плакала без особой цели, чувствовала себя одинокой в толпе и счастливой в пустой квартире, хотя иногда казалось, что меня все бросили, я никому не нужна. Всё валилось из рук, ничего не получалось, я бросала начатое, даже не дойдя до середины. Хотя еды это не касалось, а то бы я тут с голоду померла. Или... Вряд ли. Я и так тощая, не ем ради этого процесса, но если выпадает возможность, поедаю всё со скоростью саранчи. Несмотря на то, что будильника у меня не было, а просыпалась я в девять-десять, ощущение постоянного недосыпа преследовало. Словно туман какой-то. Было ещё одно: порой у меня начиналась сильная тоска, в основном ночью, хотелось, чтобы кто-то пришёл и обнял. Вот такое дикое желание и неприятное чувство в груди, когда такого не происходило, а я была одна в пустоте. Комнаты всегда были тёмные из-за недостатка света, окна были завешены чёрными плотными занавесками. Было довольно тепло, но не жарко, ночью слегка прохладно, поскольку я открывала форточку, чтобы дул холодный освежающий ветерок. Под одеялом было уютно. Иногда оно мне заменяло того человека, которого я бы хотела увидеть. И, что странно, от этого я стала писать больше Ридеру. Он вроде бы был рад, говорил, что скучает, но в правдивость его слов я не верила. Какое-то шестое чувство подсказывало мне, что он, может, счастлив от моего внимания, но в то же самое время оно причиняло ему дикую боль. Не знаю, почему, но так казалось. Может, я его достаточно хорошо знаю, а, может, просто интуиция включилась. В любом случае, ему, как и мне, надо было разобраться в себе. Я не должна была ему мешать, но...

Но результат и так видно.

А в целом мои мысли о совсем другом человеке.Когда мы встретились в очередной раз, он широко-широко и счастливо-счастливо улыбался, всю дорогу чуть ли не пританцовывал, да и вообще — много шутил, смеялся, а не подолгу смотрел в одну точку, как это бывало раньше. Он просто оглянул меня с ног до головы, а потом резко и сильно сжал в объятиях и стал покачивать из стороны в сторону, повторяя моё имя с уменьшительно-ласкательном суффиксом. Он стиснул меня так крепко, что я даже не особо могла глубоко вдохнуть, это было довольно тяжело. Впервые я поняла смысл фразы ?задушить в объятиях?. И, чёрт побери, сердце стучало так, словно я бежала три километра за пять минут без остановки. Но я тогда лишь неуверенно приобняла его в ответ — чисто ради вежливости — и уткнулась носом в плечо. И тогда я заметила. Была одна странная вещь.Он пахнул мятой.

Такой, какой называют острой. Но это не так. Она не была острой, она была...Горькой.

Горькая мята.Этот запах я запомню надолго. Он так ясно отпечатается в моей памяти, что я смогу его вспомнить в любой ситуации. Необычный. Но это точно был не одеколон — слишком натуральный. Честно, я впервые встречаю человека с таким природным запахом.

Данте всегда был необычный.

Пора бы уже и привыкнуть.

Когда мы встретились в очередной раз, он взял с собой гитару и что-то пел мне, отрывок из новой песни, которую они тоже в скором времени будут записывать. Пригласил меня, сказал, что я понравилась ребятам. Что-то мне подсказывало, что он был этому не особо рад. Играл он безупречно, ничего видно не было, но шестое чувство включилось на полную. Я не знаю, почему он так. Мы всего лишь друзья.Один друг не хочет поцеловать другого.

Тот случай заставил меня ещё больше замкнуться в себе. Это яркое желание, причём не мимолётное и основанное на гормонах, а длительное и вполне зрелое. Я не знаю, почему так было. Почему меня так влекло к этому человеку. Но все мои мысли были в основном о нём, я не могла объяснить своё поведение.

Когда мы встретились в очередной раз, он признался, что снова влюблён. Для меня это было небольшим ударом. В груди словно возникло то щемящее чувство, от которого я неделю назад плакала. Только сейчас оно не было таким сильным.

Чёрт его знает, что это было.

Данте выглядел счастливее, мне казалось, что изнутри него шла радость, обволакивающая каждого, кто приближался ближе двухсот метров. Словно светлая аура окружила его. И она была ещё тёплой, нежной.

Я чувствовала его тепло, сидя рядом.

В тот день он таскал меня по всему городу, часто хватал за локоть и руку, чем вызывал дикое недовольство с моей стороны. Я не была настроена на общение, часто дулась и просто была обижена. Мне не хотелось никого видеть, но я не могла ему отказать во встрече. Это было моим исцеляющим средством...

Наркотиком, причиняющим сильную боль.

Я вернулась в приличную для себя колею: нервная, но сдерживающая эмоции, немного грубая и даже злая, вечно грустная и с острыми фразами. И если раньше было удобнее, то теперь — нет. Хотелось разобраться в себе, что-то изменить. Я стала больше ругать себя за всякие проступки, лишние слова.

Но вместе с тем я и делала неожиданное для себя: я очень много писала стихов. Не знаю, почему, но душа требовала, а руки почти всегда сжимали шариковую ручку. Данте, узнав — опять-таки случайно — об этом, сразу предложил помощь, и я без зазрения совести отдала всё написанное.

Я никогда не забуду выражение его лица.

— Неплохо для начинающего, но почему так мрачно? — Грустно-удивлённо спросил он, переводя взгляд с бумаги на меня. В глазах была ясно видно некоторое сожаление. Пальцы крепко сжимали листки. — Что тебя сделало такой в пятнадцать лет?

Я открыла рот.И закрыла.

Я не готова была сказать ему об этом.

Когда мы встретились в очередной раз, о стихах он даже и не вспомнил. Он был слишком опьянён своим счастьем. В хорошем смысле этого слова. Он — как было сказано выше — водил меня по всему городу, покупал что-то вкусное с фразой на моё удивлённое выражение лица: ?Ты слишком худая, тебя откормить надо?. На вопрос, на кой чёрт ему это сдалось, отшутился, сказав, что меня так ветер унесёт, а ему без меня скучно будет. Комплимент или нет, не знаю. Либо я шут гороховый, либо какая-то дура. Но всё же цели он своей достиг: накормил. Мороженое даже купил. Лимоновое, кислое, любимое. Мы ходили по парку, находящемся на другом конце Венеции, и много разговаривали о каких-то мелочах. Не знаю, зачем это было нужно, но только так мне становилось легче, спокойнее. Темы были самые необычные: музыка, стихи, творчество, красота. Знаете, наверное Данте был единственным парнем из всех ранних мне встречавшихся, кто сказал мне, легко и мимолётно, что я красивая. По какой-то непонятной мне причине я смутилась. Нечасто мне такое говорят, уж поверьте на слово. Хотя... Нет, мне нельзя верить.

За это я и была виновата перед... другом.

Ну почему же мне тяжело его так называть?!

Когда мы встретились в очередной раз, он, пытаясь отвлечь меня от грустных мыслей (видимо, заметил, что со мной происходит), осторожно погладил меня по плечу и приблизился чуть ближе. После каждого прикосновения у меня сводило живот, словно что-то затягивалось внутри него. Не знаю, покраснела я или нет, но смутилась точно.