III. Vita sine libertate, nihil. (2/2)
— Кто, кроме тебя, об этом знает? — обернулась я на остальных людей в комнате.
Столовая в Синдикате была одна на всех. Каждый заходил и делал себе поесть. Тут находилось огромное количество кастрюль, сковородок и прочей кухонной гадости. Почти всегда стоял шум и гам. Кто-то разговаривал, кто-то орал от того, что его — или её — еда пригорела, а кто-то просто тихо и молча готовил себе завтрак, обед или ужин. В случае с моим лучшим другом мы кормили друг друга по очереди. Два дня — он, два — я. Сегодня была его очередь, но мы на это забили и пришли просто посидеть. Столовая была вся белая, всё блистало от яркого света ламп. Стульев и столов было тоже много. У каждого человека было своё "забронированное" место. Мы сидели дальше всех, в крайнем углу. Что-то рядом шипит. Недовольно морщусь от противного запаха.
— Опять кто-то эту бурду делает... Им не надоело?
— Я единственный, как твой лучший друг, выяснил, — вернул Ридер меня к теме. — А бурда вкусная. Ты просто никогда не пробовала.
— По запаху и так всё ясно. Даже смотреть на неё не хочу. И что ты выяснил?
— Только то, что ты уезжаешь. Ладно, если ты тоже ничего не знаешь, то я пойду. Мне ещё эти тупые документы разбирать. Не, ну кто будет это делать в субботу? Какому идиотскому это человеку в голову пришло — давать неопытному восемнадцатилетнему парню работать с бумагами?!
— Моему отцу. — Мы долго и громко смеёмся.
— Ладно, я пошёл, — друг встаёт и скрипит стулом. — А ты попробуй. Никогда не суди по внешнему виду. Удачи!— И тебе. Не запутайся там. — Ридер снова громко хохочет, выбегая из столовой. Смех теперь слышен из коридора.Я сижу ещё минут десять, глядя в кристально белое покрытие стола. Потом сжимаю и разжимаю кулаки, встаю и иду к ребятам у плиты.
— Дадите бурду попробовать?***
Я всегда любила аэропорты. Вечно снующие усталые пилоты и стюардессы, кожаные кресла, плачущие от долгого ожидания дети, какой-то особенный запах, холодный кафельный пол — всё доставало такое удовольствие, что моя меланхолия сразу исчезла. Я даже пару раз улыбнулась какому-то мальчугану, который пихал меня в очереди и кусал палец. Его мама извинялась, а я была такой счастливой от всего этого! Свобода! Скоро её будет много. Я буду свободна, ура!
Единственное, за чем я следила — это косметика. Лишь бы не потекла и не стёрлась... И тогда мне снова четырнадцать. А пока мне девятнадцать, и я собираюсь домой. Никто меня не сопровождал, я была совершенно одна. Одна уехала, одна приеду, одна буду жить и всё такое в этом духе. Всё же от этой мысли стало больно, но я терпеливо дождалась регистрации, сделала всё, что нужно, прошла через рамку металлодетектора и, сев на какую-то скамеечку, набрала телефон Ридера. Он ответил сразу же.
— Так быстро соскучилась? Недавно же только уехала.
— Что я буду без тебя делать? — не отвечаю на предыдущий вопрос.
— Жить, что же ещё? — очень грустный смех. — Ты только смотри, чтобы гормоны не заиграли.
— Не будут, — я вспоминаю, через что мне пришлось пройти, и вздрагиваю, — они не в силах.— В смысле?
Ком в горле.
— Клаус провёл пару экспериментов надо мной. Решил, что его дочь должна избавиться от подросткового периода. А то они потеряют хорошего агента.
— Везёт же некоторым! — отмалчиваюсь, потом вздыхаю.— Это было больно. Тем более, я не такая, как все.
— Ты всегда была не такой. Тут Клаус передаёт, что на тебя ложится огромная ответственность. Куда едешь после прилёта, помнишь?
— Помню. Ладно, тут уже вылет скоро, пока.— И я тебя люблю, — слышу шёпот в трубке перед выключением. Не придаю этому значения, иду на посадку.Пока все ходят и садятся на свои места, а стюардессы объясняют правила, я ещё держусь. Но когда самолёт оказывается в небе, я закрываю глаза и чувствую, как маленькая слеза течёт по щеке.