Работа и разговоры (1/2)
Вот уже две недели Пит подрабатывал помощником у мистера Барда — это здорово помогало отвлечься от хлопот, связанных с подготовкой к выставке, которых становилось все больше.
Его инициатива с подработкой была принята так, как он и ожидал — Эффи негодовала и перечисляла ужасы, творимые столичными бандами, Глория тоже была недовольна, так как считала, что он отвлекается от творчества.
— Я не против благотворительности, — говорила она. — Возможно, это действительно хорошая идея — оживить улицы Капитолия, но давай мы займемся этим после выставки.
— Мы?
— Ну да, мы. Привлечем Плутарха, телевидение, покажем пример того, какими могут быть городские улицы. Можно устроить конкурсы мастеров, художников по оформлению домов, сделать тематические детские площадки…
— Я не уверен, что это будет примером. Скорее, все сочтут это очередной рекламой правительства.
— Тогда я не понимаю, какую пользу ты принесешь тем несчастным капитолийцам, о которых рассказывал, если просто будешь печь вкусный хлеб и стоять за прилавком?
— Пока достаточно того, что это нужно мне. А пользу обществу я приношу, когда пишу картины. Это если верить твоим словам.
Пит, конечно же, немного лукавил — ему очень хотелось как-то исправить то, что он наблюдал на улицах. Но он не был уверен, что методы Глории сработают. Его вообще смущало то, что она готова была превратить любое действие в масштабный рекламный проект, распланированный на годы вперед. Он не был против таких методов и верил, что Глория хочет помочь, вот только он был сыт по горло рекламными проектами и показными акциями. Хотелось простого личного общения. И в этом с Глорией было сложно — за каждым его рассказом о прошлом или мыслями о том, что происходит сейчас, следовала не ответная откровенность, а фонтан идей и предложений по улучшению ситуации. Обсуждать их с ней было интересно, но теперь Пит все отчетливее понимал, что Китнисс никогда не была скрытной — все чувства можно было прочесть на ее лице, даже если ей казалось, что она их скрывает. Про Глорию же он пока знал только одно — она жила своей работой. А вот пряталась ли она за ней от чего-то плохого в личной жизни или действительно была настолько увлечена, понять было почти невозможно.
Думать о Китнисс по-прежнему было трудно — словно приоткрывалась дверь со всполохами чувств за ней, и он быстро захлопывал ее, боясь обжечься. Правда серая пустота, которая образовывалась после того, как воспоминания обрывались, была такой же пугающей. Доктор Аврелий советовал не спешить и не вызывать воспоминания нарочно, хотя Питу с каждым днем все больше и больше этого хотелось. Просто для себя.
Отсутствие ответа на его письмо объяснилось довольно просто — оно вернулось к нему нераспечатанным, из-за ошибки на почте. Пит счел это знаком — это письмо, действительно, никуда не годилось, являясь отражением того, что написала она. Так же, как и Китнисс, Пит не писал о том, что чувствовал на самом деле — лишь общие фразы, которые не помогли бы даже возобновить дружбу. Как они смогут дружить, если так и продолжат держать друг друга за закрытыми дверями? В любых отношениях — и в любви, и в дружбе нужен тот, кто будет вести за собой и от Китнисс такого ждать явно не стоит. Сейчас Пит чувствовал, что готов написать ей правду о своем состоянии. Если в ответ на его откровенность последует тишина — то просто будет знать, что для нее даже дружба с ним болезненна. И пойдет дальше — теперь Пит понимал, что сможет это сделать, даже если вспомнит свои чувства к ней.
Вспоминал он все больше — работа у мистера Барда воскрешала приятные и спокойные воспоминания о наставлениях отца, о шутках с братьями. Правда, появлялись и горькие мысли о том, что всего этого больше нет, и терзающие душу ночные кошмары, в которых он с Китнисс убивали друг друга. Но, несмотря на это, оставлять работу в пекарне он не собирался. Впрочем, иногда Пит думал, что причины бросить — все же есть. Но это не недовольство Глории, не возмущение Эффи, и не его проблемы с психикой. Причины эти звались Люси и Мисси. Неразлучные сестрички, похожие друг на друга как две капли воды, кажется поставили перед собой цель покорить его во что бы то ни стало. Им было все равно, что он старше — возможно это даже делало его более привлекательным в их глазах. Не отпугивало их и то, что Пит воевал на противоположной стороне, и пусть и очень косвенно, но виноват в бедственном положении их отца. Хотя и сам мистер Бард никогда не упрекал его в этом. По его словам, ему не было дела до всей этой политики — он предпочитал закрывать глаза на беды дистриктов, к Играм был равнодушен и интересовался только делами своей пекарни, зарабатывая деньги на обучение девочек. Девочки же и вовсе считали Пита героем романтичной истории — с бедами, свалившимися на них во время и после штурма Капитолия они его не связывали, поэтому парню приходилось вовсю «наслаждаться» их вниманием, кокетством и соперничеством друг с другом за право поработать с ним. Возможно, потом он будет над этим смеяться, но, пока что общение с дочками работодателя было почти таким же неловким, как тот первый и последний раз, когда он принимал ванну в Капитолии. Хотя и сейчас Пит невольно улыбался, вспоминая случайно услышанный спор девочек о нем:
— А ты видела как он мне улыбается? — мечтательно вздохнула Мисси. Пит успел понять, что в их с сестрой «дуэте» она считается более романтичной.
— Дура ты, он просто вежливый! На поступки надо смотреть — например, меня он учил лепить тюльпаны из мастики, — многозначительно парировала ее сестра.
— Да ты сама к нему с этими тюльпанами прилепилась! Ты вообще все время к нему пристаешь, а зря, парни такого не любят…
— Много ты знаешь о парнях! Ты просто завидуешь, что я подхожу ему больше!
— Ты? Да ты же внешне никакая! — Мисси аж задохнулась от возмущения. Она любила одеваться в розовое, и броское, в отличие от сестры, которая предпочитала спокойные оттенки. Впрочем, длину ее юбок и вырезы на груди — спокойными и скромными назвать было нельзя.
— Мы же близнецы! Если я никакая, то какая тогда ты?
На это Мисси не смогла сразу придумать ответ, а потом спор и вовсе прекратился, так как его предмет вошел в комнату.
Пит был рад, что эти девочки сохранили легкомыслие и некоторую наивность, что небольшой период времени, когда семья голодала и постоянно опасалась за свою жизнь прошел для них почти бесследно. Просто, он бы предпочел работать спокойно, без хихиканья и шепота за спиной, без постоянных попыток до него дотронуться или наклониться в его присутствии. Воспитательная беседа, которую мистер Бард провел с дочками, застав их чуть ли не дерущимися за право отнести Питу выстиранный фартук, почти ничего не дала — те, видимо, сочли отца занудой и удвоили усилия по завоеванию Пита. Кажется, они были уверены, что нравятся ему, так как однажды он сумел различить их, когда они поменялись одеждой. После этого, Пит снова услышал их спор о том, чей же именно характер он отличил и научился узнавать «под любой маской».
Придется поговорить с девочками самому, думал Пит, открывая заднюю дверь мини-пекарни. Люси и Мисси уже поджидали его у входа — это была их традиция. Улыбаясь одинаковыми улыбками, они ревниво следили на кого из них он посмотрит, отвечая на приветствие, чтобы потом спорить об этом в течение часа. Пит, рискуя заработать косоглазие, постарался кивнуть и улыбнуться обеим сразу. Девочки не спешили расходиться, встав по обе стороны узкого прохода так, что Питу пришлось пройти в опасной близости от выдающихся девичьих форм. И так каждый день.
Для разговора с сестрами Пит выбрал обеденный перерыв, а пока приступил к приготовлению заказов на сегодня. Эта часть работы ему нравилась больше всего. Он наблюдал за теми, кто заказывал и пытался угадать их настроение и мечты, чтобы сделать пирожное с индивидуальным украшением. Пит сам не всегда понимал как, но у него получалось угадывать — по внешнему виду посетителей, по взглядам, тоскливым или радостным, направленным на предметы интерьера, и по другим мелочам. Сегодня он обратил внимание на миниатюрную девушку в кремовом платье с пышной сетчатой юбкой. Весь ее вид говорил о том, что она любит наслаждаться жизнью и будет делать это несмотря ни на что, с вызовом. Пит приготовил ей самое яркое пирожное какое только мог придумать, и сам не зная почему, сделал этому пирожному озорные «рожки» из сладкой ваты. Девушка рассмеялась и, подтверждая предположение Пита, начала есть так, как никогда бы не позволили себе богатые капитолийцы — большими кусками, размазывая крем по лицу и иногда облизывая пальцы. Пит вспомнил Китнисс и их «обед» в пещере — «мы любим тебя, Эффи!», кричали они в камеру, нарушая все манеры поведения за едой разом. Интересно, Китнисс тогда считала его другом? Или это веселье тоже было показным, и Китнисс было все равно, кто именно находится рядом с ней?
— Слушай! — девушка отвлекла Пита от мыслей, которые могли утечь не туда, — Это у вас всем пирожные со сладкой ватой дают, или я особенная?
— Не всем. Я иногда отступаю от правил, подумал, что Вам должно понравиться.
— Хм, ты угадал. Как раз хотела спустить свою первую зарплату на что-нибудь такое глупое и розовое, а потом подумала, что несолидно и пошла в приличное кафе, а тут ты… Кстати, я тебя знаю…
Пит вздохнул. Он не любил когда разговоры с посетителями переходили на обсуждение его личности. Но девушка его удивила:
— Ты этот, Пигм Ларкинс из группы «Стайлз», верно? Голоса нет, но танцуешь красиво. Особенно раздетым.
— Видимо, это один из тех моих талантов, которые скрыты даже от меня, — улыбнулся Пит. Он уже понял, что девушка смеется. — Но вот про голос обидно было. Прямо совсем нет?
— Ох, уж поверь бывшей певице. Что, не знаешь Исаю Блюм? Конечно не знаешь, ведь по твоей милости, я уже не певица, а продавщица в киоске. А карьера певицы у меня закончилась, так толком и не начавшись.
— Почему закончилась? Ты же и сейчас можешь петь. Или нет? — Пит вдруг подумал, что девушка вполне могла лишиться голоса, оказавшись среди горевших домов, или вдохнув ядовитого газа из какой-нибудь ловушки.
— Петь-то я могу, я в жизни не ориентируюсь. Сначала жила с отцом, он у меня кстати мэр в седьмом Дистрикте. — тут Пит вспомнил, где он слышал фамилию девушки. — Отец меня прятал от всех, боялся, что как только в Дистрикте какой-нибудь бунт опять начнется, так меня сразу или на Игры отправят, или в Капитолий заберут, толстосумов развлекать. Ну, так и вышло. Отец, конечно, боялся, что меня продавать начнут, как смазливых победителей, но обошлось — я просто пела на мероприятиях. А потом был штурм Капитолия. Я выжила, но идти мне некуда — отец умер, а кроме него, я дома ни с кем не общалась. Поэтому, когда меня тут пристроили на работу, я особо не привередничала — взяла, какую дают. Ну и что, продавщица тоже хорошо! А потом, денег накоплю — и пойду доучиваться на вокальном. Так что, можешь радоваться, тебе не удалось разрушить мои мечты окончательно.