Вселенная первая. Хеталия. Глава третья. Как Германия был судьей, объявил себя матерью Терезой и чуть не оказался в дипломатической изоляции. (1/2)

Оставшиеся часы ночи тянулись долго. Мы с Мишей сидели в разных углах камеры и больше ни словом не перемолвились: я злилась на него, он - сам на себя. Я, признаться, никогда еще не испытывала такого глубочайшего отчаяния. Мне, конечно, не вполне верилось в то, что нас всерьез могут расстрелять, но все-таки... Все-таки мне было страшно, до дрожи в коленях, до тошноты. И главное, что сказать в свое оправдание нам реально было нечего. В чем-то приходилось признаваться. Выбор невелик: либо оклеветать себя, сказать, что мы правда английские шпионы и тем самым подписать себе смертный приговор, либо же выкладывать все как есть и, возможно, и даже скорее всего, умереть еще более мучительной смертью, ибо Германия разгневается ужасно. В любом случае, подумала я, вспоминая кое-какие фильмы, где так или иначе фигурировали арестанты, нужно все-таки поговорить с Мишей, чтобы на допросе наши показания хотя бы сходились.

- Эй... - неуверенно окликнула я его. - Что делать-то будем?- Я почем знаю? - отозвался он угрюмо. - Тетрадки-то нет, потому и спасения нет.

- Эх, вы, потусторонние создания... - с упреком проговорила я. - Вы все только про свои волшебные штучки думаете, а без них ничего-то сообразить не можете. Я тебе не про тетрадку, я про другое: как мы будем вести себя на допросе? Что будем говорить? Согласимся, что мы шпионы, или же скажем правду, зачем сюда явились?- Конечно, правду, - ответил Миша, - тем более что нам, скорее всего, и не придется ничего говорить, Япония все скажет за нас, он ведь с нами повязан, забыла? Ему своя шкура дорога, а потому он костьми ляжет, чтобы доказать, что мы никакие не шпионы.- Верно... - протянула я. - Должна признать, что ориентироваться в ситуации ты все-таки умеешь. Слушай, а где ты таким словам научился?

- Каким? - не понял Миша.- Ну... Ты говоришь, как простой парень, да и ведешь себя так же. Я думала, что яойные боги... ну... как бы это сказать, более пафосные, что ли?- А это все результат образования! - не без гордости объявил Михаил.- В смысле?- Ну, у нас же есть Академия Яоя. Я тебе разве не говорил? - Я отрицательно покачала головой. - Так, вот, там есть такой предмет - Искусство общения с подростками. Там нас вашему сленгу и учат, нам же приходится работать с земной молодежью.- Ничего себе... Вот бы поучиться в такой Академии... - проговорила я задумчиво. - А какие предметы... - Я не успела договорить: послышались тяжелые шаги по коридору, и в решетчатое окошечко, проделанное в двери нашей темницы, заглянул Германия. Он открыл дверь и вошел в камеру. Я содрогнулась, увидев две пары тяжелых наручников в его руках, автомат за спиной и двух огромных немецких овчарок, вошедших за ним следом. Я, кажется, уже говорила, что терпеть не могу собак, а эти две твари вызвали у меня вдобавок ко всему еще и панический ужас. Думая, даже Сперанская, заядлая собачница, не сочла бы их милыми, особенно в такой ситуации.

- Подходите по очереди и давайте руки. Сопротивления бесполезно, - казарменным тоном провозгласил Германия, показывая движением головы себе за спину, где на ремне болтался автомат.Первым подошел Миша и покорно протянул руки, перед этим сделав мне знак, будто раскрывает книгу, и состорил гримасу грусти и досады. Я поняла, что он намекает на свою, к сожалению, недоступную, тетрадку. Германия тут же заковал его в наручники и жестом позвал меня. Я тоже протянула руки и вздрогнула, когда услышала металлический лязг, с которым наручники застегнулись на моих запястьях. Надо сказать, что где-то в глубине души Германия был джентльменом, потому что мои наручники оказались куда меньше и легче Мишиных, но мне от этого было не легче. Мрачно-торжественные и почти безмолвные действия Германии вновь возродили во мне немного смягчившийся было ужас. Единственной надеждой оставалось заступничество Японии...

- Следуйте за мной! - холодно произнес наш тюремщик, и мы, покинув камеру, двинулись за ним, конвоируемые сзади его громадными собаками. Я с трудом сдерживала слезы. Вместо того, чтобы попасть в яойный рай, о котором я так мечтала, мне пришлось оказаться в самом настоящем аду, я провела ночь в тюрьме, более того, мне предстояло предстать на суде, итогом которого могла оказаться казнь... Мы поднялись из полуподземных помещений цокольного этажа, где размещалась наша тюрьма, мы поднялись по ярко освещенной лестнице на второй этаж, потом Германия развернулся, втолкнул нас в какой-то довольно обширный зал со стенами, выкрашенными в песочно-желтый цвет, и захлопнул двери прямо перед оскаленными мордами своих овчарок. Потом он знаком указал нам сесть за будто бы специально приготовленный для нас столик у окна, сам сел за большой стол, как будто судья. Напроив нашего столика, у противоположной стены, стоял еще один, где, видимо, в качестве свидетелей, разместились Италия и Япония. В общем, все было как на самом настоящем суде.

- Итак, - торжественно начал Германия, - уважаемые господа... и дамы, - прибавил он, ппосмотрев на меня. Будто мне легче стало от его вежливости! Лучше бы наручники снял, судья фигов... - Итак, продолжал Германия, вдохновляясь собственной речью, - мы присутствуем на суде, совершаемом над двумя шпионами...- Разрешите опротестовать Ваше последнее замечание, Ваша честь, - вмешался Япония, - по принципу презумпции невиновности, никто не может быть назван виновным, пока его вина не доказана. Так что Вы должны были сказать "предполагаемыми шпионами".

- Хорошо-хорошо, Япония, - устало согласился Германия, - пусть будут предполагамые.

Видимо, Япония уже успел настолько хорошо прочистить мозги этому чертову судье относительно нас, что Германия с ним уже не спорил. - Итак, - уже в третий раз сказал это дурацкое слово немец-судья, - эти два злостных... предполагаемых преступника совершили... обвиняются, Япония, прошу прекратить сверлить меня взглядом, в шпионаже и попытках подслушать мои стратегические планы, которые могли прозвучать в моем разговоре со свидетелем Италией.

"Да, конечно, вы там только о стратегии и разговаривали", - мысленно фыркнула я.- Теперь, когда обвинение прозвучало, перейдем к допросу свидетелей, - продолжал между тем Германия (хвала Небесам, обошелся без "итак"). - И первым выскажется свидетель Италия!

Италия, которому весь этот судебный процесс нравился, казалось, ничуть не больше, чем нам, неуверенно поднялся со стула и не успел рта раскрыть, как его опередил Япония:- Ваша честь, чтобы судебный процесс был гуманным, должен соблюдаться принцип соревновательности сторон, то есть должны присутствовать прокурор и адвокат, а у нас не наблюдается ни того, ни другого.- Черт бы тебя побрал, Япония! - прорычал "судья". - Ладно-ладно, все будет, только помолчи и не грузи меня этой юридической терминологией. Если тебе угодно, я соглашусь совмещать функции судьи с функциями обвинителя, а ты будешь адвокатом.- Я согласен быть адвокатом, а вот судья должен быть независим от защиты и обвинения. Пусть тогда обвинителем будет Италия.- Не хочу я никого обвинять... - промямлил итальянец, за что был вознагражден моим нежнейшим взглядом, которого он, к сожалению, просто не заметил.- Тогда, может быть, сделаем Италию судьей, если Вам так угодно быть обвинителем? - вежливо предложил Япония.- Да какой из него судья, он же присудит их отпустить! - воскликнул Германия.- А может быть, действительно отпустить их, - робко заметил Италия. - Они ведь хорошие. Знаете, какая у них государственная религия? Они проповедуют идеи любви, добра и мира!

- Это правда? - спросил, поворачиваясь к нам, обескураженный Германия. - Отвечайте!Мы синхронно кивнули в растерянности.- Тогда к вашим прегрешениям, - отчеканил он, - прибавляется обвинение в сектантстве! Спасибо, свидетель Италия, Вы очень помогли следствию.

- Обвинение не обосновано! - вновь вмешался Япония.

- Замечание адвоката не принято! - воскликнул Германия, бабахнув кулаком по столу.