Глава 3. Просто мама... (1/1)

Семья… как много в этом слове. Особенно для того, кто свою потерял навсегда, и больше не имеет возможности взглянуть даже на их фотографии, на родные лица. Остаётся надеяться только на память, ту самую, из которой время постепенно будет выметать воспоминания. День за днём, год за годом, и вот из ярких картин останутся лишь блеклые, словно выцветшие фотографии, образы. Черты их лиц сотрутся, голоса умолкнут, цвета померкнут, даже эмоции, со временем, стихнут. Останутся лишь безликие образы, да привязанные к ним имена. От осознания подобного исхода, на душе становилось до невозможности мерзко и горько. Поэтому я старался об этом лишний раз не думать. Вот только Филипа не была в курсе моих терзаний… – Семья? – это слово снова всколыхнуло то самое, что я как можно старательнее прятал внутри себя. Подобное не для чужих глаз. – Н-но зачем? – мой голос невольно дрогнул. – Какой в этом смысл? – Поверь, смысла более, чем достаточно, – ответила агент Колсон, не отрывая взгляда от дороги. – Это вообще самый оптимальный вариант для всех нас. – Ох, и чего-же в нем хорошего? – воскликнул я, пожалуй, громче, чем следовало. Сидящее внутри недовольство всем происходящим снова дало о себе знать. Умом понимаю, что все для меня идёт очень удачно, но сердцу не прикажешь. А оно то как раз и полнится тлеющей иррациональной злобой на весь белый свет. Злобой, рождённой из страха и горя. – Это вообще нормально, взрослого половозрелого человека в семью отдавать, как какого-нибудь ученика по обмену? Да на такое ни одна нормальная семья не согласится! – О, ты так думаешь? – усмехнулась Филипа, притормаживая перед светофором. – Алекс, не забывай, это не твой мир. Будь ты хоть тридцатилетним, за тобой бы выстроилась очередь отсюда и до Сан-Франциско включительно. Не недооценивай желание женщин на личное счастье с живым, настоящим мужчиной. – О, так вы решили меня на растерзание толпе отдать?! – мой голос снова стал выше и злее, а взгляд перетек в окно, бесцельно блуждая по случайным прохожим. И снова, почти одни женщины… бабы белые, бабы черные, бабы жёлтые, на любой цвет, вкус и форму, но от этого все равно не легче. – Крутой план. Надёжный, как швейцарские часы. Если у меня есть выбор, то предпочту вернуться обратно в камеру. – С чего ты это вообще взял?! – под конец моего монолога возмутилась женщина. – Никто тебя никакой толпе отдавать не собирается. Просто пойми, когда дело касается мужчин, очень многое становится возможным. Очень многое. И в принимающей семье нет ничего плохого или предосудительного, они уважаемые, проверенные люди, – пока Филипа говорила, мне удалось взять себя в руки и немного успокоится. Горечь никуда не делась, но, по крайней мере, теперь не грозила перелиться через край. – Сам посуди, ты не знаешь этого мира, не знаешь законов, не знаешь этой страны, даже языка не знаешь на приемлемом уровне! Во многом ты хуже школьника младших классов. А мы не богадельня, и не благотворительный фонд, чтобы тебе всю оставшуюся жизнь сопельки подтирать. Понимаешь? – Да, понимаю, – выдохнул я, несильно ударяясь лбом о боковое стекло. Не помогло, но хоть лоб теперь приятно холодит. – Прости, не подумал. Сложно всё это, морально тяжело. Так, что там с семьёй? – Прощаю, все мы не железные, – довольно быстро пошла на попятную Колсон, чей голос снова стал добрым и отзывчивым. – Да ты ещё и парень. Храбришься, пытаешься казаться сильным, но против природы не пойдешь. Без обид, но тебе просто стоит к этому привыкнуть. Эти слова ты ещё не раз услышишь, так что… – Я понял, – специально или нет, но агент снова меня поддела. Интересно, я вообще когда-нибудь привыкну к тому, что стал слабым полом? – Так, что там с семьёй? – Поскольку твоё иномирное происхождение – информация секретная, в первую очередь ради твоей же безопасности, официально ты будешь участником правовой инициативы ?Светлое будущее?, – начала обрисовывать ситуацию Колсон, когда машина снова тронулась по зелёному сигналу светофора. – Из сибирской глубинки. Глубинки настолько глубокой, что жил ты в одном из многочисленных поселении язычников-староверов, пока бравые агенты Щ.И.Т.а тебя не спасли. – Стоп-стоп-стоп, это вообще нормально?! – подобная ?легенда? у меня закономерно вызвала порыв праведного возмущения. – Какое спасение? Самое настоящее похищение, не считая того, что вы незаконно вторглись на территорию другой страны! – Хорошо играешь, – лишь довольно цокнула языком на это Филипа. – Только выражайся попроще, все-же выходец из глухого сектантского угла, где мужчины трудились и жили с женщинами наравне, от того и поведение такое странное. Само собой тебе не должно нравиться то, что у тебя теперь другая, новая жизнь. Но не долго, сильно не заигрывайся. – Но похищение… – попытался снова дозваться до то ли совести, то ли голоса разума этой проезженной американки. Но уже тогда я в глубине души понимал, насколько тщетны были мои попытки. – Это не похищение, а спасение, – поправила меня Колсон. – США – лучшая страна на Земле, мы несём свет свободы всем народам мира. Правовая же инициатива просто один из инструментов воспитания, спасения несчастных из-под гнета тоталитарного правительства. В твоём случае – секты. И всех спасённых мы так-же распределяли по семьям, чтобы они могли как можно быстрее и качественнее стать членами нашего общества. Нашей большой американской семьи. – Это… это же какой-то пропагандистский бред… – моему искреннему недоумению в тот самый момент не было предела. Да, я не раз слышал, что американцы считают себя самыми исключительными из исключительных, но не думал, что так откровенно. И так по ублюдски. – Херь полнейшая! – Ага, но большинству нравится, – не обиделась на мои слова агент. Никакой эмоциональной реакции, всё такая же улыбчивая и спокойная женщина, ведущая машину. – А если без красивой обертки, то мы это делаем потому, что можем. Уж лучше талантливые девушки и мужчины будут жить трудиться на благо Америки и мирового сообщества, чем жестоких диктаторов. И им же лучше, ведь жить в Соединённых штатах многим лучше, чем в других уголках мира! Сам посуди: демократия, перспективы, лучшие учебные заведения планеты, огромные возможности для личностного и профессионального роста, отличный климат! – Да, как скажешь… – снова отвернулся я к окну, предпочитая более не вдаваться в полемику на счёт исключительной нации, мирового сообщества и всеобщего блага. Как раз тот самый случай, когда лучше заткнуться, чтобы потом не было мучительно больно. – Боже, храни Америку. – Что же до семьи и легализации, то тебя именно усыновят, – снова вернувшись в конструктивное русло, продолжила говорить Филипа. – Мы учли твой, скажем так, не совсем стандартный жизненный опыт, поэтому не волнуйся, ячейка общества по нашим меркам маленькая и, что самое главное, они сносно говорят по русски. По крайней мере спокойно сможете понять друг друга, пока ты английский не выучишь. – Усыновят? – снова зацепился я за странность. – Но, мне уже двадцать два. Не поздновато ли для подобного? – Тебе двадцать два только по твоим собственным словам, – пояснила агент, пока пейзажи за окном начали менять с пригородного на городской, причем откровенно плотной застройки. – Никаких документов или иных свидетельств твоего настоящего возраста у нас просто нет. По словам же медиков, твой биологический возраст колеблется примерно от семнадцати до двадцати пяти. Было решено взять нижнюю отметку за истину. Поздравляю, отныне тебе семнадцать, и ты несовершеннолетний подросток. – Час от часу не легче… – от подобных открытий меня чуть ли не скоматозило. – Даже с горя нажраться не выйдет. – При должной сноровке, выйдет, – прикинув что-то в голове, после непродолжительного молчания ответила Колсон. – Ну, а если совсем припрет, могу тебя как-нибудь сводить в бар, когда у меня будет выходной. – Свидание? – скорее в шутку бросил я, чем всерьез, но… – Что? Ах-ха-хха, конечно нет, я замужем за своей работой! – рассмеялась женщина. – Ничего серьезного, только если потрахаться пару раз. И да, если до этого дойдет, будь другом, побрей ноги. Все же мужчины с волосатыми ногами, даже при всей нашей американской свободе, ух… не самое приятное зрелище. На этом наш разговор и закончился, сменившись неловкой тишиной, что продлилась до самого конца этой полуторачасовой поездки. ***– Русский, значит, – тихо озвучивала свои мысли изящно одетая женщина, держа в руках планшет. Кроме нее, на данный момент, в просторной комнате с двумя стоящими друг напротив друга диванами и чайным столиком между ними, больше никого не было. – Зовут Александр, семнадцать лет, выходец из сибирской таёжной глубинки. Спасён оперативниками Щ.И.Т.а из лап старообрядческой, еретической секты, – быстро читая общую информацию по диагонали, выделяя лишь самое главное, женщина невольно застопорилась на этом моменте. Да, пусть она и являлась одним из соучредителей и лоббистов правовой инициативы ?Светлое будущее?, а так же председателем созданном при нем благотворительным фондом с таким же названием, подобную характеристику очередного ?спасенного? она видела впервые. – Больше похоже на недописанный сценарий к фильму. Боже, бедный мальчик, через что же тебе пришлось пройти?! Но ничего, я подберу тебе хорошую семью. Политики, судьи, актеры, банкиры, весь высший свет к твоему полному распоряжению, и все они будут рады подарить тебе свою любовь. Мотнув руками ещё один пласт текста, женщина парой аккуратных нажатий заставила фотографию, прилагаемую к досье, растянуться на весь экран. Теперь на нее задумчивым взглядом карих глаз взирал хоть и потрёпанный, но все равно симпатичный юноша. Даже лёгкая небритость вкупе с темными мешками под глазами и не совсем здоровой кожей не портили хорошего впечатления от его внешнего вида. – Милый мальчик, – внимательно осмотрев фотографию, вздохнула женщина. – Не первый сорт, конечно, но тоже весьма неплохо. Есть над чем поработать. Вроде, Фиск такие нравились, если не ошибаюсь… Вспомнив свою знакомую с воистину нескромными размерами как тела, так и состояния, что периодически жертвовала весомые денежные суммы в фонд, председательница глубоко вздохнула, грустно покачав головой. И на то были причины, ибо в руках Урсулы Фиск, одной из богатейших особ Нью-Йорка с весьма неоднозначной репутацией, уже находились мальчики, ?спасенные? согласно правовой инициативе. Следовало ли представить ей и Алекса? Или, быть может, лучше выбрать кого-нибудь другого? Трудный выбор, но от того не менее приятный, ведь в ее руках сейчас находилась судьба человека, судьба мужчины. И это несказанно будоражило председательницу как морально, так и физически. Впрочем, все эти размышления не помешали женщине просмотреть представленную информацию до самого конца. Пусть в Щ.И.Т.е и работали профессионалы своего дела, никто не застрахован от ошибки. А ошибкой, в данном случае, будет расстроить одну из влиятельных женщин Америки, подсунув ей вместо здорового крепкого мальчика больное недоразумение с каким-нибудь неприятным наследственным недугом. Впрочем, как только председательница дошла до мед-карты своего нового подопечного, то все прочие мысли очень быстро ее покинули, и на то была очень веская причина. – Активность Y-хромосомы 51,4 процента… – вслух пробормотала женщина, прочитав выделенный в самом конце текст. От подобного откровения ее дыхание на мгновение сперлось, но она быстро пришла в себя, на всякий случай потерев глаза в надежде, что ей не померещилось. – Н-невероятно! К-как русские вообще проморгать умудрились такое сокровище?! Впрочем, неважно… – прикусив губу, председательница нервно бросила планшет на столик, а после начала отбивать каблуком нестройный мотив, пока мысли в голове метались подобно рою разъярённых пчел. – Алекс, мой милый мальчик, я буду полной дурой, если отдам тебя в чужие руки на вечное пользование так просто. Нет уж, только аренда, и только на моих, как матери и опекуна, условиях. Надо позвонить дочкам, пусть подготовятся к тому, что их любимая мама, наконец, приведет мужчину в дом! ***– Приехали, – поворачивая на стоянку перед очередным высотным зданием, которыми этот город так и пестрил, коротко бросила мне Филипа. – Один из гражданских офисов моей конторы. Никаких секретных лабораторий, никаких пушек или злодеев, не считая бесконечного потока судебных исков от неравнодушных граждан… – Да ладно, что-то там по изучению темной материи было вполне себе неплохим местом, – сыронизировал я, выходя из машины на свежий воздух. – Тихим, мирным, даже кормили по расписанию. Не жизнь, а… сказка. – Если настаиваешь, могу вернуть обратно, – полным ехидства голосом сказала Колсон. – Но на этот раз разрешу девочкам делать с тобой все, что их милым головушкам угодно. Устраивает, малыш? – М-м, нет, – решил пока что прекратить ерепейничать, дабы не вышло мне это боком. – Я не поклонник страшных сказок. И почему малыш? – Потому, что отныне ты миленький мальчик семнадцати лет от роду, – потрепала меня по голове женщина, а после ещё и за щёчку ущипнула в придачу. – А невинные милые мальчики должны слушаться взрослых тёть, чтобы подольше сохранить свою драгоценную невинность. – Пф, было бы что хранить, – увернувшись от очередных заискиваний, пренебрежительно заметил я. – Мужской организм, не женский. Никаких плев, никаких проверок, кроме честного слова. – Ох, а разве кто-то говорил про твой стручок? – подойдя вплотную, вкрадчиво зашептала агент, чтобы прохожие, пусть далёкие и малочисленные, ничего не услышали. – Чтоб ты знал, до 76 года непослушных мальчиков и мужей откупоривали на раз. Как говорится, береги дупло с молоду. И это не угроза, так, дружеский совет на будущее. Ты, конечно, парень умный и приятный, но порой позволяешь себе лишнего. У нас так не принято, – последние слова Филипа произнесла уже отстранившись, словно ничего и не случилось. – Понял меня? – Вполне, – ели сдерживаясь, чтобы не выругаться, просипел в ответ. Даже улыбку кривую сумел на лицо натянуть. – Спасибо за совет. И предупреждение. Постараюсь им следовать. – Хороший мальчик, – лучезарно улыбнувшись, снова потрепала меня по голове женщина. – Не обижайся, и постарайся привыкнуть. Ладно, идём, а то что-то мы тут застоялись. Развернувшись на каблуках, женщина стремительным шагом направилась в сторону входа. Я, в свою очередь, словно на буксире, последовал за ней. Когда же мы вошли в само здание, сразу стало понятно, что Филипу тут, как минимум, хорошо знают и уважают. По крайней мере по паре фраз она приветливо перекинулась с каждой встречной женщиной. Ну, или же просто местный профессиональный этикет - всему и каждому дарить приветливую улыбку. По крайней мере в моём мире американцы это активно практиковали. Однако дальше произошло нечто весьма знаковое… я увидел мужика! Самого настоящего представителя местного сильного, ну, то есть уже слабого пола, причем вблизи. На первый взгляд мужчина как мужчина, поздоровался сначала с агентом Колсон, затем со мной, но чем дольше смотрел, чем внимательнее приглядывался, тем неутешительние становились выводы. Темные волосы, короткая стрижка, строгий рабочий костюм офисного служащего, какими они были и в моей реальности, но вот если просмотреть, то открываются весьма, скажем так, неутешительные детали. Оба уха проколоты, с серёжками, кои не постеснялась бы одеть и моя родная мать, на лице явные следы макияжа: губки подкрашены, глазки подведены, с ресницами тоже явно что-то сделали. На обоих руках по несколько колец, ногти точно побывали на маникюрном сеансе, хоть цвет неброский, а телесный, не так сильно коробит, штаны же в самую, что ни на есть, обтяжку. Мой вывод – п*дорас обыкновенный, американский. Гордый член ЛГБТ меньшинств и прочего человеческого мусора. Когда проходил мимо, ещё и духами пахнуло так, что только огромным усилием воли мне удалось не начать материться вслух. – Эм, Филипа, у меня тут вопрос возник, – как только мы подошли к лифту, а представитель ?лучшей? половины человечества скрылся за поворотом, обратился я к агенту. – Тот мужчина, он из этих, как их, заднеприводных? – Чего? Не поняла вопроса? – повернулась ко мне женщина, нахмурив лоб. – Про Джеки спрашиваешь? – Да, про него, – не сказал бы, что хотел узнавать его имя, но продолжил. – Он гей? – С чего ты взял? – улыбнулась Колсон, и как раз в этот момент двери лифта открылись, запуская нас вовнутрь. – Он женат, между прочим. Четыре прекрасные дочки, три жены. Если ничего не путаю, ждут пятого ребенка. Очень достойный человек, чтобы ты знал, все же не так уж и много мужчин ходят на работу, а не становятся домохозяйнами. Многие и вовсе просто сидят на шее у жен. – Но эта косметика, сережки, внешний вид жеманный… – все ещё силился достучаться до своей собеседницы. – Все такое гейское. – Ох, Алекс, – потеряла лоб Филипа, а после положила руку мне на плечо. – Я тебе уже это говорила, но повторю снова: единственный, кто тут выглядит наиболее женственно – это ты. Как актив. – Э, кто? – не понял я аналогии. – Ну, те мужчинки, что любят откупориваться, – попыталась пояснить женщина, но все ещё видя непонимание – сказала прямо: – Которые по членам скакать любят активно. Они, обычно, любят женщин копировать. Либо минимум, либо полное отсутствие косметики, почти никаких украшений, стараются казаться сильными и независимыми, говорить как женщины, как женщины ходить, в постели, к слову, тоже доминировать: быть сверху, активно насаживаться и… – Все, хватит, я понял! – дабы мне совсем не поплохело, прервал я эти красочные описания. – Получается, женщины у вас совсем косметикой не пользуются, украшений не носят, ноги не бреют? – Ну почему же, мы тоже любим выглядеть красиво, – улыбнулась Филипа. – Но пойми, именно мужчина украшает своих женщин, поэтому такого не должно быть, чтобы он выглядел менее нарядно или накрашено, чем его спутницы. Это признак дурного тона, даже неуважения к твоему полу. Увидев такое отношение, честные девушки могут попытаться такого несчастного отбить, а то и в полицию заявить, чтобы была проведена проверка соответственными органами на нормальность внутрисемейных отношений. Конечно, второй вариант довольно редок, а вот первый вполне может случится. – Жесть какая… – обомлел я от услышанного. Это что, получается, мне теперь, чтобы нормально одеваться, придется только с бедняками и бомжихами тусоваться?! – Эй, знаешь, я передумал! Верни меня обратно в камеру. Пусть лучше охранницам каждый день в качестве секс-бонуса и премии выдают, чем все это! – Ох, да не переживай ты так! – снова ободряюще похлопала по плечу Колсон. – В любом вопросе можно найти компромисс, тем более ты ещё официально несовершеннолетний. И да, прости, но в камере тебя поселить не выйдет в любом случае. Приказ сверху был тебя легализовать и социализировать, так что, сам понимаешь, только приемная семья. Извини. Если честно, ее ободрения звучали так себе. Как и перспектива того, что теперь я стану, скорее всего, эдакой белой вороной… если не прогнусь. Если же прогнусь, пострадает только моя гордость, но видит Бог, мне и этого достаточно, чтобы бороться! Видимо судьба моя такая – стать хикикомори. Нелюдимым затворником без девушки в мире, где женщин больше мужчин в десять раз. Какая ирония… канцлер Палпатин был бы доволен, пересказывая очередную ситскую байку про своего учителя. Как я вышел из лифта и дошел до кабинета, помнил уже довольно смутно. Все мысли были заняты рисованием безрадостного будущего в мире без радости с отверженным и забытым, если не забитым, мной. – Пришли, – сказала мне Филипа, постучав в дверь, а после разрешения с той стороны, стремительно ее отворив. – Мисс Лорэн, добрый день. – А, мисс Колсон! – встала с уютного диванчики одетая в изящное зелёное платье женщина, после чего, с лёгкой полуулыбкой на красивом с тонкими чертами, лице, окинула меня изучающим взглядом не менее зелёных глаз. – И малыш Александр вместе с вами! – стремительно сократив разделяющее нас расстояние, женщина добродушно посмотрела на меня сверху вниз. Да, она была меня выше, в отличии от Филипы. Выше примерно на пол головы, или же это был просто высокий каблук… – Какой милый юноша. Скажи, мне называть тебя Александром, или же, может, Сашей? – Эм, мисс Лорэн… – растерянно улыбнувшись, попытался я отстраниться от такого напора, но вместе этого, наоборот, был пойман за плечи ее цепкими ручками. – Нет-нет, милый мой, никаких мисс Лорэн, мы же уже почти родные, – буквально мурлыкала данная особа, но не как ласковая домашняя кошечка, а скорее как тигрица, в чей ласковости сомневаться было опасно для здоровья. – Можешь звать Ариэль, а ещё лучше, просто мама.