Глинтвейн и коньки, часть третья (1/1)

— Черта с два, Исаенко, ни за что! — закричал Женя, не сдерживая смех.— Почему?— Действительно, почему? Может, потому что это моя квартира? — с наигранным недовольством сказал Васильев, специально делая ударение на предпоследнем слове.После того, как Толя понял, что где-то умудрился благополучно просрать последние запасные ключи от квартиры, ему ничего не оставалось делать, кроме как позвонить Жене и в очередной раз попросить того о помощи. Васильев не был бы собой, если бы отказал и не примчался тут же назад. Он предложил другу переночевать у него, а проблему с ключами решать утром, ибо сейчас очень уж хотелось спать.Но спать на жестком диване, на чем так настаивал Толя, в Женины планы никак не входило.— Ты очень гостеприимный, ты знаешь об этом? — фыркнул Толя, складывая руки на груди.— О, ну разумеется, а как же иначе? — Женя рассмеялся, — но не надейся, что это значит, что я отдам тебе свою кровать.Толя лишь усмехнулся, покачав головой, поднимая руки вверх ладонями от себя, как бы говоря "как ты мне надоел, сил моих больше нет".— В таком случае, тебе ничего не остается, кроме как делить ее со мной.С этими словами Исаенко беззастенчиво плюхнулся на кровать, закидывая одну ногу на другую и складывая руки под голову, глядя на Женю с явным вызовом в глазах, всем своим видом показывая, что сделать тот с ним ничего не сможет.Женя лишь снова рассмеялся, стаскивая свитер и ушел на кухню. Для него это все было не более, чем просто ребячество. Для них обоих это было просто ребячество, а значит и относиться к этому серьезно не нужно.Толя так и остался лежать на кровати с важным видом в ожидании, когда Женя примет свое поражение.За своими мыслями Исаенко не заметил, как задремал в той же позе, в которой был. Разлепить глаза его заставил яркий свет, который затмила чья-то широкая тень. — Эй, вставай, — раздался голос друга где-то над головой, — я сварил нам глинтвейн. Он протянул ему одну из стеклянных чашек, что держал в руке. Толя аккуратно взял ее за ручку и с недоверием покосился на ярко-красное варево, источающее пряный аромат корицы и горячий пар. — Безалкогольный? — с прищуром спросил он.— Обижаешь.Ответ его более чем устроил, поэтому, удовлетворённо кивнув самому себе, Толя отпил немного бодрящего согревающего напитка. Он довольно зажмурился, ощущая на языке приятный кисло-сладкий привкус зимних ягод. Он уже обхватил чашку обеими руками, грея об нее вечно мерзнущие пальцы, втягивая в легкие яблочно-вишневый запах. Подобрал под себя ноги, смешно сгорбив спину. Жене это зрелище показалось до ужаса милым. Такой по-домашнему теплый, растрепанный Толя вызывал невольную улыбку. — Почему ты не сказал сразу, что не умеешь кататься? — спросил он, не без удовольствия располагаясь в пухлом кресле. — Я умею кататься, — упрямо буркнул Толя, нахмурившись. — Ну хотя бы сейчас-то не ври, — беззлобно усмехнулся его друг. Толя ничего не ответил, продолжая отхлебывать глинтвейн. Его взгляд упал на вальсирующие за окном редкие снежинки, что были едва заметны в свете бледного фонаря, который то и дело мигал. Захотелось прислониться лбом к холодному стеклу и подуть него, заставив запотеть, чтобы потом на своебразном "холсте" нарисовать что-нибудь по-детски нелепое типа смайлика или, не дай боже, сердечка.Толя недовольно скривил тонкие губы, отворачиваясь от окна. — Хочешь, я научу тебя? Фонарь в последний моргнул разбитой лампочкой и окончательно погас, погружая улицу во мрак мягкой ночи. — Хочу.