Oh, pretty woman! (1/1)

Roy Orbison — Oh, Pretty Woman3 мая 2011 года?Селтик Парк?, Глазго?Селтик? сегодня играет против Дортмундской Боруссии. Глазго сегодня жив, как никогда. Он встретил немецкую делегацию столь привычным для себя и не особо обыденным для Дортмунда ливнем. Немцам это не очень понравилось. Наверное, они ждали фанфар, брызг шампанского и всплесков разноцветных конфетти. Глазго молится, что это их остановит, притупит, что они с треском провалятся – шотландцы выиграют. Ведь так и должно быть на их земле. Глазго не терпит чужаков. Глазго холоден снаружи и ал, как огонь, внутри. Немцы раскрывают свои черные зонтики, скрываясь от дождя, и это будет их сегодняшний траур. ?Боруссия Дортмунд? приехала за победой, а ?Селтик? ее просто не отдаст. Черт возьми, они обречены на победу! В этом их слабость.МакТавиш сидел на скамейке в небольшом скверике прямо позади стадиона. Приехал он очень рано, даже слишком. На четыре часа, да, если не больше. Дома делать нехер: кровать заправлена, пол и посуда вымыты до блеска, а на книжных полках ни пылинки. В свое столь короткое увольнение Джон решил воспользоваться свободным временем по максимуму и, как итог, довольно-таки сильно с этим переборщил. Больше никаких занятостей для шотландца не нашлось, по крайней мере, он не смог придумать хоть что-нибудь стоящее. Разве что, кроме как подъехать к стадиону пораньше, погулять и перекурить перед матчем. Джон курил красный ?Кэмел?, но совсем не наслаждался этим. Ему нравилось наблюдать за дымом. Как он извергается одной нежной сероватой полоской и улетучивается полупрозрачными кучевыми облачками. Красиво. Были бы и на вкус столь же хороши, эти сигареты, цены бы им не было. МакТавиш пытался расслабиться, что, в общем-то, мало получалось.Его ждет поездка в Креденхилл. Скоро Джон станет бойцом SAS, элитным солдатом, готовым на все ради страны и королевской короны. Он вдруг понял, что жизнь вне армии, спустя столько лет службы, уже мало укладывалась в голове. Глазго пускай и остался для него отчим домом, но все равно стал каким-то неродным. Он позабыл улицы, свои любимые места, и друзей-знакомых отсюда тоже. Эти мысли навевали некоторую меланхолию. Кажется, один только футбол продолжал отдаваться в его сердце теплом, а Селтик все еще продолжал связывать МакТавиша с родным Глазго. Интересно, значил ли для кого-нибудь футбол столь же многое, как для сержанта Джона ?Соупа? МакТавиша? Она шла по тропинке, вымощенной булыжником, и глядела по сторонам. На деревья, на траву – красота! Напротив стояла еще одна скамейка. И она села на нее. Она, рыжая. На ней были цветастые полосатые джинсы, белые ?конверсы?, желтая футболка и, конечно, самоуверенность. Она читалась повсюду: глаза, походка, и то, каким взглядом она посмотрела на МакТавиша. Словно валькирия, она летящей походкой пролетела мимо… мимо ли, если напротив? Джон сделал затяжку – вторую, третью. Стена дымки то и дело рассеивалась, и каждый раз силуэт за ней менял свои причудливые образы. Прекрасно, Джон нашел себе новое занятие перед матчем – наблюдать незнакомку. Она была красива в своем отдалении, хотя, подумал шотландец, и вблизи ее красота не рассеется. И даже сквозь сигаретный пар, такой едкий, густой, вонючий, все равно пробивается рыжая макушка. Глядя на нее, МакТавиш будто бы видел лицо всей страны. Кажется, именно такими представляли шотландок, впрочем, как и сам Джон. Считая себя самым проницательным человек на Земле он, естественно, ошибался. Поймет уже потом, дай Господь. Он продолжал пялиться на нее. Совсем не ожидая, что за его пристальным взглядом последует ответ.Незнакомка все это время не сидела на месте просто так – занималась своими делами. Сняла с плеч рюкзак, положила рядом с собой и начала копошиться внутри. Как результат – в ее руках появилась черная книжонка и карандаш: первую открыла, вторым стала чиркать. Да не просто так, а все чаще поглядывая на МакТавиша. Оттого стало ему несколько неловко, и даже вину почувствовал, что так бессовестно ее разглядывал. Никому такое не понравится, да. Но делала ли она это просто так? Хотелось бы Джону заглянуть в эту ее книжку, да не мог, больно далеко. Теперь они оба разглядывали друг друга, только она была будто художница, а он – ее натурщик. Между ними немой диалог, а о чем они говори известно лишь им самим. Себе на уме, разговор тишины, размеренный и долгий мог продолжаться вечно, но шотландец решил взять все в свои руки. Они танцевали. Вальс, танго, неважно. Первые слова, сорвавшиеся с уст в этой их безумно интимной и одновременно безразличной беседе – его. Позицию ведущего танцора взял на себя МакТавиш. Смело и похвально. Жаль, правда, никто не оценит. — Эй, мисс, прошу прощения! — Джон помахал незнакомке рукой. Она в тот момент как раз снова подняла на него свой взгляд. Та кивнула в знак внимания. — Чего это вы на меня так смотрите, можно узнать? Интересно, — джентльмен из него был никудышный, но и фамильярность не присуща. Не лорд, не хулиган, что-то между. Скрестив руки на груди, Джон расслабленно откинулся на спинку скамьи, широко расставив ноги в стороны. В метро ему за такое точно бы сделали выговор. — Понравился вам, правда? Да, знаю, — усмехнулся он, сделав последнюю затяжку. Сигарета полетела в урну рядом. Теперь больше нет никаких преград между ними, даже полупрозрачной дымки. МакТавиш вдруг почувствовал себя незащищенным. Девушка широко заулыбалась. Нет, не так: несколько жутко оскалилась. Она продолжала смотреть на него и записывать что-то в книжечку. Господи, диссертацию пишет, что ли? В какой-то момент у Джона появилось ощущение, словно он говорит сам с собой. — Вы, наверное, не местная, да? Поэтому молчите. Меня не понимаете. Говорите вообще по-английски? Или у меня акцент ужасный? Шотландский, это ведь Глазго, — было гораздо лучше, когда молчали. Но стоило только Джону почувствовать себя неловко, как незнакомка заговорила. Господи, она как будто именно этого и ждала, чтоб почувствовал себя не в своей тарелке. Месть за то, что пялился. Клин клином вышибают, так ведь? Знакомство как-то не особо задается. — Не знаю как в Шотландии, а в моей стране здороваются, перед тем, как начать разговор, — с едкой игривостью произнесла девушка. — Но извинились, и уже хорошо. Уж и на этом спасибо, — пожав плечами, она зачем-то прищурилась и сделала очередную запись карандашом. В ее голосе слышался акцент. Он был очень похож на тот, с которым говорил и МакТавиш, ее ?р? тоже звучала раскатисто и плоско, как его. Не похожа на то, что жуют американцы, или там китайцы. Но что-то отличалось, хотя сложно понять, Джон был плох в лингивстике [впрочем, как и во всем, что не касается армии]. — Знаете, а вы довольно проницательный. Догадаетесь, почему я так считаю? — игриво изогнув бровь, промяукала она. Нет, не догадается. Потому что она не собиралась останавливаться говорить. Да и вопрос, наверное, риторический. — Я и правда не местная, и ваша внешность мне понравилась. Правда, я думала, что шотландцы все рыжие. Ну, это… прямо как я! Но вы разрушили мой стереотип, и теперь я мучаюсь от культурного шока, вот уж кошмар, — девушка прижала тыльную сторону ладони ко лбу, изобразив предобморочное состояние. Мимика у нее была очень яркая, Джон не сдержал усмешки. — Поэтому я не смогла не запечатлеть такой феномен. Вот поэтому вас и рисую! Брови у МакТавиша тут же вскинулись вверх от удивления. Приятно. Ему казалось, после службы он был точно бульдог после боев – в складках, рубцах и страшный. Думал, кому-либо будет сложно поверить в то, что ему скоро отмечать всего-то двадцать пятый год. По лицу расплылась широкая улыбка. Не оскал, настоящая дружелюбная улыбка. Наверное, Джон стал бы лучше позировать, если бы узнал о том, что делает незнакомка раньше, а то неприлично как-то, ноги врозь, с сигаретой в зубах. Но, похоже, с этим он уже опоздал, потому что девушка стала все менее активно водить карандашом по своей малюсенькой книжечке. Видно, оставалось сделать последние штрихи. Вскоре графит и вовсе перестал касаться бумаги – девушка втянула руку с книгой в руке и переводила взгляд то на нее, то на лучезарно улыбающегося Джона. От напряжения, кажется, она даже язык высунула, трудно было разглядеть. Судя по реакции, получилось хорошо. Девушка широко улыбнулась в ответ и показала парню палец вверх. Рассматривая мужчину, она заметила у него на груди большой металлический крест. — Ну, как там мой портрет? — МакТавиш принял решение покинуть скамью и изменить ей с другой, которая напротив, чтобы увидеть рисунок. Подойдя к девушке, он указал на место рядом и спросил, — вы не против, если я присяду? — Та в ответ похлопала по этому месту, приглашая сесть. Усевшись, он протянул руку вбок, получив от незнакомки ее книжку. Это была скорее не книжка, а дневник. Только не с записями, а разного рода зарисовками. Кроме самого МакТавиша на развороте были нарисованы еще люди в сидячей позе. Кажется, такие же случайные прохожие, как и Джон, которых девушка просто встретила на улице и они показались ей достаточно примечательными, чтобы запечатлеть их образы в своем творческом дневнике. Интересно, черт возьми, даже очень! — Красиво, блин. Вы умеете рисовать, — Джон закивал, одобряя свои же слова. Рассмотрев повнимательнее остальные зарисовки он, наконец, подошел к своей. С уст сорвался тихий смешок. Она рисовала нереалистично, как мультики. Большие глаза, головы, очень миленько. И даже МакТавиш получился хорошеньким, и ему как будто и правда двадцать пять или меньше. — Очень круто, мне дико нравится! Вы, наверное, мультипликатор какой-нибудь, или, там, комиксы какие-то рисуете, карикатуры, — он продолжал рассматривать рисунок себя и улыбаться. Было чертовски приятно. Вдруг он кое-что вспомнил, давнее. Но его перебил девичий голос.— Спасибо. Я всю жизнь рисую. Хотела связать с этим профессию, — девушка томно вздохнула, пожав плечами. — Но меня ждал факультет инженерии. Поэтому рисование осталось обычным хобби. Так со всеми, я думаю. Со многими, по крайней мере. Художниками становятся мало кто. А успешные вообще только единицы… Завидую им. Терпеть не могу инженерию! Третий год долблюсь с этим университетом, хочу бросить, — та театрально закатила глаза, усмехнувшись. Обернувшись на Джона, она увидела, как тот захотел что-то сказать, покраснела. — Ой, извините! Я вас перебила. Говорите-говорите, я вас внимательно слушаю. Все, больше не болтаю, — и прикрыла рот обеими руками. МакТавиш только рассмеялся. Такая забавная. Правда, эта ее вежливость была только напускная, уверен, для вида. С детства учат. Их, немцев. Послушав побольше, как она говорит, и, увидев эмблему на ее футболке он понял – из Дортмунда. Ну, или болеет за Боруссию. А Джон и правда проницательный!— Да ничего, все в порядке. Я просто хотел сказать, что тоже когда-то давно что-то рисовал. Людей там, пейзажи всякие разные. Но это давно было, я уже и должную сноровку потерял, — девушка ничего не ответила, лишь молча протянула Джону свой карандаш. Призыв к действию, это очевидно. — Вы серьезно? Нарисовать вам что-нибудь? Ну, давайте, хорошо… а что тогда? — МакТавиш перешел на следующую страницу. — Не что-нибудь, а кого-нибудь. Меня! — широко улыбнувшись, девушка всплеснула руками. — Я уверена, вы все еще хорошо рисуете. Просто нужна практика. Заведите дневник. Блокнот, альбом, как у меня. И рисуйте там постоянно, к вам все вернется. Хотя, может быть, ничего и возвращать не нужно будет, кто ж знает. Может, вы сейчас такое нарисуете!Джон рассмеялся. Ох, ну и отлично, главное – не опозориться. Принявшись за работу, теперь уже он стал постоянно переводить взгляд из стороны в сторону, то с незнакомки, то с блокнота. Рисовал быстро и схематично, сильно давя на карандаш. Тот крошился – Джон сметал мелкие кусочки графита. Спустя минут семь портрет был готов. Малюсенький, с одной лишь головой и плечами, но красивый. Так пока казалось только МакТавишу. Теперь уже он сравнивал итог с реальностью, отодвинувшись подальше и вытянув руку с дневником вперед. Оценив свое творение, он отдает его на проверку эксперту вместе с карандашом и довольно улыбается. Взглянув на свой портрет, девушка тоже заулыбалась. Полстраницы была испачкана серыми разводами графита, а от острия карандаша и вовсе остался лишь мелкий обрубок, все равно! Портретик получился гораздо лучше ожидаемого. — Могу сказать, навык не растеряли, — девушка закрыла дневник и поаплодировала. — Знаете, а я ведь только на матч приехала. Закончится, и сразу же полечу обратно домой. Не составите мне, случаем, компанию? — помолчав, взглянула на портрет МакТавиша. — Могу поинтересоваться, как зовут такого талантливого художника? Или это секрет? Мне некому говорить, честное слово! — игриво поведя бровями, пролепетала она.— Болельщице Дортмунда? Ни за что! — Джон наигранно нахмурился. — Шучу, конечно, — вдруг на секунду он задумался. — А мы с вами похожи. Инженерный университет, если не ошибаюсь? А я снайпер и специалист по взрывчатке, — шотландец протянул руку незнакомке. — Сержант Соуп, приятно познакомиться!— Господи, ну и идиотская кличка! — усмехнулась девушка. Конечно же, она не знала, что эта фраза станет коронной. Совсем скоро она перестанет быть для Джона незнакомкой. — Подрывник Соуп? Фанат Бойцовского Клуба, значит… Остались все-таки в этом мире ценители хороших книг и литературы! Ладно, раз мы представляемся кличками, — на пару секунд над ними повисло молчание. Думала над прозвищем. — Если ты Соуп, то я… ну да! — Наконец, спустя минутку рыжую голову настигло озарение. Пожав предложенную руку, та, широко улыбаясь, ответила. — Приятно познакомиться, Соуп. Я Том!