Том 4, 3 день месяца Первого зерна, 4Э 190 (1/2)

Казалось, что стены с каждым днём сужались вокруг него всё сильнее, а в самом Убежище заканчивался воздух. Место, что прежде он называл своим домом, стало клеткой, выбраться из которой было невозможно. Едва ли получалось забыться сном, слишком невыносимыми были мысли о будущем. Тёмное Братство падало в пропасть, и он — Цицерон, возможно, лишь всё усугубил. Теперь, как и сказал Понтий, они сироты без Уведомителя, без контрактов, без опоры во власти. Чейдинхольское Убежище доживало свои мгновения.

Осталось лишь Убежище в Фолкрите — последний оплот их семьи. Но что там творилось, никому было неведомо.

Женщина, которую Цицерон в глаза не видел: Астрид, что она задумала? Что у неё на уме? Неужели ей плевать на Мать Ночи? Плевать на своих братьев? Почему она всё это время игнорировала письма Раши? И прав ли был последний Уведомитель, пытаясь с помощью лжи вывести их в Фолкрит? Вопросы… Вопросы…

Смогли бы они добраться до Скайрима? А если говорить проще, смогли бы они вообще покинуть Чейдинхол? Предупреждение виконта Илета Индариса оказалось слишком сильным ударом для Тёмного Братства. В тот день, когда Гарнаг и Цицерон вернулись, Понтий удручённо закатил глаза, увидев Хранителя в разбитом состоянии. А его последние слова, адресованные брату, были такими: «Я говорил тебе…» После этого они больше не разговаривали.

Но всё же, несмотря на неудачу, им стало ясно — молодой граф их не жалует. Впрочем, Тёмное Братство это знало и раньше. Вот только как он посмел их оклеветать? Зачем ему это, и понимает ли он, как нелепо звучат его слова, неизвестно. И если он собирается уничтожить Тёмное Братство, то почему его приказ не выполняется? Почему об охоте на проклятых сектантов не было объявлено во всеуслышание? Чёрная слава сильнее приказа? Или же речи Аланила Индариса так и остались в семейном кругу… Но стражники… Они знают. Они хотели его, Цицерона, убить. Или это никак не связано? Простая охрана виконта? Странно… Раньше таких сцен не наблюдалось. Мог ли подобные меры навязать старший брат младшему? Что творится в замке?

Вопросы… Вопросы…

Когда Раши не стало, Цицерону казалось, что он избавился от чувства вины, навязанного бывшим Уведомителем. Казалось, что он освободился от гнетущего бремени, что заставляло чувствовать острую неуверенность в своих силах. Смерть Раши позволит Матери Ночи, наконец, сказать своё слово, так как более нет того, кто бы нагло прикрывался её именем, принуждая к чужой воле. Всё казалось таким простым и понятным. Развяжи узлы, и нить будет прямой. Но Мать Ночи так и не сказала ни слова. И вместо нити в руках Цицерона оказалась гниль, разлетевшаяся по ветру.

Понтий смолк, игнорируя Хранителя при встрече. Но к его чести он не покинул Тёмное Братство, не бросил семью на произвол судьбы. Он верный брат. Вместе с Гарнагом они вновь отправились на поиски контрактов, Цицерон же, словно в наказание, так и остался при Матери Ночи, совсем один в тёмном и пустом Убежище.

В таком подвешенном состоянии он прожил несколько недель. Уже совершенно не понимая, чего желает добиться Нечестивая Матрона своим молчанием. В голове Цицерона не было ответа, лишь замкнутые в себе вопросы. Зацикленные, как песочные часы, они перемешивались и перетекали из одного сосуда в другой без конца.

«Для чего мы здесь? Что в наших силах? И нужно ли вообще пытаться? Матушка!»

Это был жуткий парадокс, так как что бы они не делали, как бы не пытались вернуть утраченное, всё вело лишь к одному — к гибели.

«Мать Ночи молчит, потому что ей нужен Слышащий. Слышащего нет, потому что Мать Ночи молчит».

От постоянного самобичевания силы постепенно покидали его, еда стала безвкусной и от неё тошнило, вода напоминала болотную муть. Перед глазами то и дело темнело от истощения.

А сон… Иногда ему снились сны. Вот только мотив там был до скучного однообразен, будто издевался над Цицероном, давая тень несбыточных надежд. Ему мерещилось, будто Мать Ночи звала его, и он со всех ног бежал к ней, но всегда опаздывал. Стоило ему оказаться в Святилище, как она замолкала.

— И почему во сне я не могу быть сразу в Святилище? К чему мне обегать все те лестницы, коих в реальности и не существует вовсе? Зачем ты так высоко забралась? Спустись пониже… Матушка, твой Цицерон слишком слаб…

Он уже не стеснялся вести с ней беседы. Ему хотелось говорить, хотелось внимания и простой человеческой теплоты. Но всего этого от немых мощей добиться было невозможно. И снова парадокс — кроме неё у него никого не было. И Хранитель говорил с ней и говорил, без умолку, так как тишина съедала его, а редкие вылазки в город лишь усугубляли ситуацию. С ним творилось что-то неладное, почему-то все люди вокруг стали его раздражать: своей радостью, улыбками, своей мирной жизнью. Отчего? Разве так было раньше?

— Они… Они разговаривают друг с другом! А она… Она молчит… Обиделась? Что я сделал такого? Ааа… Это из-за Раши… — бормотал он сам себе под нос. — Она Рашу любит больше, чем Цицерона. Раша ведь умный, а я… Хах… Я дурак…