Том 4, 5 день месяца Вечерней звезды, 4Э 189 (часть последняя) (2/2)
— Вы хотите втроём? — голос прервал вязкие мысли и орк нехотя обернулся на временную спутницу своего замысла. Та боязливо присела на край кровати.
— Что-то вроде того… — только и смог сказать он. Сейчас, в этом полумраке и дыму от кальянов, Гарнаг производил впечатление огромной суровой глыбы, не знающей пощады, отчего у девушки болезненно ёкнуло сердце.
Орк вышел из комнаты, на ходу свободной рукой роясь по карманам в поисках яда. Вино всё ещё было с ним, и, найдя склянку, он не задумываясь вылил содержимое в стакан.
Минуты тревоги и замешательства прервали шаги на лестнице и на мгновение померкший свет в проёме коридора. Это был Раша.
— Раша заплатил за нас обоих, — улыбнулся он тёмному брату, спускаясь по ступеням.
— После тебя, — протянул Гарнаг стакан с вином каджиту, давая понять, что пропустит того развлекаться первым. — Выпей… Чтоб эта ночь запомнилась надолго… — добавил орк, обращаясь скорее к самому себе, а не к Раше. Это было для него настоящим испытанием, вести себя естественно и говорить ровным тоном. Он берет на себя страшный грех, сейчас он убьёт уже не Уведомителя, но тёмного брата.
Раша же не задумываясь, распалённый своими фантазиями и моральной усталостью, осушил предложенный стакан без задней мысли. После чего, вернув его, направился прямиком в комнату к девушке.
Гарнаг закрыл за ним дверь и, не дожидаясь начала конца, мигом поднялся наверх. Ладонь сжимала злополучный стакан, и орк с силой смял его в кулаке. Мягкая медь не сопротивлялась, издав в ответ лишь жалобный звук. Бросив мусор на пол, он поспешил к выходу, сквозь всё тот же дым и людей, пребывающих в угаре.
К своему удивлению, распахнув дверь, Гарнаг обнаружил Цицерона, стоящего поодаль в вязком полумраке, чем изрядно напугал и так встревоженного убийцу. Заметив вышедшего из трактира брата, Хранитель тут же подскочил к орку, тихо спросив:
— Как всё прошло?
— Как нельзя лучше, — коротко ответил орк. — Идём…
Но Цицерон не сдвинулся с места, продолжая буравить взглядом закрывшуюся дверь трактира. В полумраке не было видно его лица, но повисшее молчание говорило о многом. Он ждал подробностей. Нет… Он хотел их видеть…
— Раша в подвале с продажной девкой. Идём отсюда, я потом тебе всё расскажу, — вкратце обмолвился орк, пытаясь убедить Цицерона не делать глупостей, но, заметив, как рука брата потянулась к дверной ручке, тут же раздосадовано выдохнул: — Только не говори, что хочешь туда идти…
— Ты с ним попрощался, а я нет.
— Не дури!
— В подвале, говоришь? — переспросил Хранитель, широко улыбнувшись. — Ступай, я догоню, — тихо проронил он, и дабы не быть снова схваченным недюжей силой Гарнага, Цицерон быстро прошмыгнул внутрь.
В лицо ударил прокисший запах. Вялый свет скользил сквозь дым. Здешние звуки напоминали монотонный гул, что разбавлялся кашлем.
Взгляд быстро нашёл лестницу, ведущую вниз, и он медленно, стараясь не пересекаться с завсегдатаями, направился в её сторону. Под ногами возле столов валялся разный мусор и хлам. Разбитые тарелки, бутылки, предметы одежды. Люди неясной наружности и деятельности, свалившиеся со стульев, спали прямо на полу, дополняя картину полного безразличия. Это было неприятное место, где в основном собирались граждане без какой-либо цели в жизни, и этим самым напоминали Цицерону об отце…
Но нужно признать, что могила для Раши весьма достойная. Большего после своей лжи он не заслуживает.
Спускаясь вниз, Хранитель замер. На полу под лестницей валялся раздетый по пояс Раша. Из самой комнаты доносился слабый женский хрип.
«Видно, и ей досталось… Удобно…» — цинично заметил про себя Цицерон.
Бывший Уведомитель лежал навзничь, изо рта обильно текла слюна вперемешку с пеной, а на лице застыла измученная гримаса. Склонившись над тёмным братом, Хранитель проверил сердцебиение. Оно отсутствовало.
— Ах… Не успел… — раздосадованно выдохнул Хранитель. — Даже так, но ты умудряешься всё испортить.
Закрыв ладонью остекленевшие глаза, Цицерон не ощутил того удовольствия, о котором мечтал. Ничего не произошло. Былая пустота никуда не делась, скорее наоборот, она стала осязаемой, как здешний дым. Одним лишь утешением успокаивал он себя — матушка будет довольна и вскоре точно заговорит.
Поднявшись, Цицерон поспешил покинуть того, кого раньше называл братом и чьи приказы беспрекословно старался выполнять. Так не стало последнего Уведомителя.
Под ногами Хранителя скрипели старые доски, хрустело стекло, а в душе выл ледяной ветер. Этой ночью он записал в дневник следующее:
«Раша мёртв.
Тишина приказала мне, и я повиновался. Я не брался за клинок, о нет, но умастил уши Гарнага сладкими речами. Он хороший брат. Верный брат. Как Цицерону, так и нашей Матери. Он сделал дело, и охотно».