прояснилось, пвп, R, Лукас/Чону; (1/1)

Лукас вспоминает, какими горячими были губы Чону, случайно коснувшиеся его шеи: смазанное прикосновение, оставившее влажный след на коже и отозвавшееся где-то в области солнечного сплетения сладким болезненным спазмом; испуганный взгляд карих глаз напротив и раскрасневшееся лицо, резкий поворот головы и злая тирада в сторону толкнувшего его Хэчана, хихикающего в ответ немного злорадно по случаю удавшейся шалости. На ребенка глупо злиться – все равно не поймет – поэтому Чону замолкает, устало выдыхая. И прячется в другом углу комнаты, больше не взглянув на Лукаса всю оставшуюся часть дня. Лукас дотрагивается до того самого места, на которое пришелся поцелуй, и ему кажется, будто кожа до сих пор хранит это ощущение столь интимного касания. Мурашки снова покрывают шею, как тогда, от дыхания Чону. И он чувствует, как возбуждается: плотная ткань джинс натягивается в паху – желание потрогать себя растет с каждой секундой. Лукас, не привыкший отказывать собственным прихотям, и в этот раз идет на поводу у своих желаний. Сползает с дивана на ворсистый ковер, устраивается на полу максимально для себя удобно, раздвигая длинные ноги, и: руки тянутся к ширинке, вжикает собачка молнии, член больше не упирается в плотную джинсу – становится немного легче. Лукасу даже не нужна дополнительная стимуляция в виде порно-роликов, стояк и без того настолько крепкий, что это даже несколько пугает. Когда он, наконец, дотрагивается до собственного члена, аккуратно, сперва едва касаясь, большим пальцем размазывая выступившую на конце смазку, то представляет, как делал бы это Чону. Наверняка, снова бы покраснел, уткнулся бы Лукасу в изгиб шеи, чтоб спрятать лицо и ничего не видеть, может быть, даже укусил бы от переизбытка эмоций, чтоб совладать с волнением. И каждый его выдох потоком горячего воздуха касался бы Лукаса. Он бы боялся лишний раз сжать сильнее ладонь. Лукас представляет все это настолько отчетливо, что от нетерпения толкается в собственную. И из его приоткрытых губ вырывается полувздох-полустон. Все это так томительно-сладко. И жутко волнительно: вот он сидит в гостиной, даже не потрудившись скрыться, и дрочит на светлый образ Чону. А вдруг его застукают? А вдруг его застукает Чону. Может быть, именно этого ему и хочется, раз он не потрудился уединиться, например, в ванной. Он ускоряет темп, толкаясь в руку интенсивнее, воздух в комнате загустевает, приобретает специфический запах. Головка члена набухает, наливается красным, и Лукас старается уделить ей больше внимания, сжимая пальцы у конца крепче. Выступившая смазка увлажняет, улучшая ощущения. Вверх-вниз. Вверх-вниз. По всей длине. А потом – только у головки. Чтобы кончить сегодня, Лукасу даже не нужно много времени. Абсолютно безумная фантазия мелькает на периферии: это когда пухлые чувственные губы Чону – на его члене. Они бы мягко обхватили головку, язык бы коснулся набухшей вены. Он бы не знал, что делать, и Лукас бы приказал ему расслабиться, сжал бы на затылке мягкие волосы и толкнулся бы членом в его рот глубже. Может быть, Чону бы закашлялся (если б смог, разумеется), может быть, у него выступили бы из глаз капельки слез. Прекрасное лицо, заплаканное и смущенное, и влажные от слюны и смазки губы, блестящая тонкая ?ниточка? тянется от головки к нижней, которую Чону поспешит стереть. Лукас зажмуривается до цветных пятен перед веками, запрокидывает голову, затылком касаясь сиденья дивана, стонет уже в полный голос, когда собственные движения рукой по члену приносят особо острые вспышки приятных ощущений. Вверх-вниз, вверх-вниз, и снова уделить особое внимание головке, еще интенсивнее двигая рукой. Он кончает со звуком, больше похожим на задушенный рык, чем стон. Сперма пачкает ладонь, стекая меж пальцев на джинсы и немного – на ворс ковра. В голове постепенно проясняется, воображаемый туман рассеивается. Он открывает глаза – и взглядом встречается с собственной фантазией. На пороге гостиной стоит Чону. И – с м о т р и т .