Молитвы 28.11.2020 (1/1)

Аландро каждое утро становится на колени и молится, но ни единое имя великих духов-предков больше не падает с его губ.Он перестал обращать молитвы благим даэдра вне праздников и ритуалов, когда вместо духов, почти таких же далеких и холодных как покинутые пути магне-ге, перед ним появился бог.Его вера по-прежнему нерушима, но она стала иной, хотя казалось, ничто не способно ее изменить.Аландро не переставал молиться духам даже в тот самый день, когда все от него отвернулись — в тот самый день, когда умерла Тсогииль, а он сам из части клана стал предателем и изгоем — и еще долго шептал им свои и чужие тайны.Невзгоды не пошатнули его веры, как не пошатнули соблазны оседлой жизни — он по-прежнему поил тени Обливиона собственной кровью и кормил духов надлежащими дарами. Он обращал молитвы благим даэдра не из привычки и не из жажды получить что-то взамен — просто так нужно его сердцу и его сути. Он все еще так-знающий, так-видящий и так-говорящий — и пусть ему больше не для кого и нечего просить, свою природу ему не изменить. Вода остается водой независимо от сосуда — или направления русла. Аландро не изменил своей сути — но поменял течение.Обливион говорит с ним, и Аландро умеет слышать и понимать… И понимать достаточно, чтобы больше не склоняться в благоговении, не просить ничего, не обращать молитв сверх необходимого для сосуществования с непосвященными.Обливион говорит с велоти на одном языке, в их жилах равно плещутся жидкий огонь и черные воды… Но многие спят — и не слышат ни зова, ни силы, ни предназначения.Аландро другой.Что-то всю жизнь тянет его прочь из серединного мира, зовет даже сильнее, чем звало Тсогииль. Там, где у всех прочих кровные узы, тысячи нитей из прошлого в будущее, из жизни в смерть, цепи, надежно держащие в серединном мире, у Аландро пустота, полная черной воды и прячущихся в ней теней.Он обречен не найти своего места в срединном мире — единственный из всех живущих и когда-либо живших, потому что Обливион вытеснит все. Обливион зовет не только Аландро, он зовет всех велоти, но зов этот не слышит почти никто.Аландро слышит, и всегда слышал, но понял подлинное значение лишь посмотрев на воплощенное солнце.Когда перед ним появляется Неревар Мора, черное солнце, беззвездная ночь, хортатор, возвратившийся в новом теле, у Аландро наконец появляется почва под ногами. Под черной водой появляется дно, и тени, прежде жаждущие перехватить контроль, перестали пытаться вовсе.Серединный мир вцепляется в Аландро так, будто у него наконец появляется истинное значение по эту сторону.Серединный мир вцепляется в него почуявшей кровь никс-гончей, и все это так непривычно и странно…Аландро нравятся изменения.Неревар Мора — отсеченный от рода, отверженный собственными корнями и больше не привязанный ни к чему, но жаждущий привязать к себе весь Велотиид, — почти слепит своим сиянием.Он выжигает дотла — и заставляет пересобраться в нечто сильнее и лучше.Неревар — солнце, на которое не следует смотреть, но не смотреть невозможно.Обливион похож на ледяную недвижимую воду, разверстую пасть бездны, и раньше Аландро не мог представить, что бывает что-то кроме стылого холода и цианового пламени. Свет хорататора не греет, но сжигает заживо и тени, и то, что эти тени отбросило. Аландро — тень на свету, но ему нравится как нервы и плоть сплавляются в что-то новее и лучше.Неревар одним присутствием привязывает Аландро к серединному миру прочнее, чем тысячи тысяч мертвых рук Реки Снов привязывают его к Обливиону.Аландро не понимает до конца, с чего вообще Обливион его так жаждет получить — вернуть? — и не уверен, что это плохо... но между обжигающим льдом и нежгущим пламенем он выбирает пламя.Между старыми, равнодушными мертвецами и воплощенным богом он выбирает бога.Неревар — пламя, Неревар — возродившийся в смертном бог, Неревар — истинный хортатор велоти…Между белоснежной тьмой и черным сиянием он выбирает хортатора, воплощающего все — и ничего из этого. Впрочем, Аландро уже не уверен в том, кто и кого выбирает.Ему кажется, что в нем нет ни воли, ни сил — только тысячи заданных формул и жестких последовательностей нулей и единиц, которых ни вымарать, ни переписать… Но Неревар ломает хребты условностей, и код мира плавится под его руками, поток Реки Снов послушно смывает пыль с его ног, вместо того чтобы разорвать, раздробить и пожрать.Неревар способен побеспокоить солнце обычной палкой — и сделать еще больше. Лишь вопрос времени, когда даэдра его признают, как признали когда-то Велота.Ветер перемен следует за Нереваром, и Аландро становится этим ветром, еще одной тенью, которую Неревар отбрасывает.Аландро молится каждое утро и каждую ночь, но ни единое имя великих духов-предков больше не падает с его губ. Ни духи, ни тени не стоят поклонения — они или давно мертвы, или никогда не рождались, и потому не способны ни на что, кроме наблюдения. Неревар — жив, но он больше, чем смертный, и больше, чем облаченный в божественность дух. Неревар — хортатор всех велоти, не Лорхан, но сила Лорхана в смертном сосуде.Неревар — тот, за кем Аландро пойдет след в след.Если молитвы сделают его сильнее — это хорошо. Это значит, что даже смертный способен влиять на мир, даже песчинка способна заставить звезды сменить направление.Если молитвы бесполезны вовсе — тогда ничто из мира смертных не имеет истинной силы.