17 (1/1)

Осталось 10 учеников.Боря Мессерер не мог объяснить даже себе, отчего он сразу же двинулся вслед за Домбазовой. Наверное, от растерянности: и Соревнование, и неожиданное обвинение его дяди и его самого в измене Родине, и труп Аллы Сергеевны — всё это вместе настолько шокировало Борю, что он отчаянно нуждался в чьей-нибудь помощи, в проводнике, который бы указал ему, куда идти и что делать. Такого пастыря Боря увидел в Коле Садовском — да, сначала Мессерер едва не полез к нему с кулаками, но потом понял, что, по сути, этот рассеянный раздолбай и патологический лжец спас его от мгновенной неминуемой гибели. Причём то, как Коля это совершил — легко, непринуждённо, действенно и при этом сам не подставился под пули — вызвало у Бори неподдельное восхищение. А если сложить его с горьким осадком от того, что Садовский оказался единственным — единственным! — из всего класса, у кого хватило смелости, чтобы остановить и утешить Мессерера… В общем, Садовский одним лишь жестом завоевал его полное и безоговорочное доверие. Они и раньше приятельствовали — Мессерер рисовал карикатуры, а Коля травил байки, слишком невероятные, чтобы быть правдивыми хоть на десятую часть, тем и развлекались на пару, — но Боря никогда бы не подумал, что их отношения можно назвать громким словом ?дружба? и столь высоко, настоящим смертельно опасным риском, оценить их. Теперь Мессерер готов был идти за Садовским в огонь и в воду, выполнять всё, что он скажет, отплатить равноценной услугой, пусть даже ценой своей жизни. Последнее Борю ни капли не заботило: он понимал, что у него нет ни единого шанса выйти живым из этих событий — если даже ему достанет удачи, чтобы победить в Соревновании, его расстреляют как родственника изменника Родины. Да и зачем ему бороться за жизнь, если его родители мертвы? Кому он будет нужен?..Однако реализовать желание хоть чем-то помочь Садовскому у Мессерера не получалось, по крайней мере, пока что, по простой причине — они выходили из пункта начала Соревнований в разное время, так что Боря не только не мог, но даже не представлял, какое направление ему выбрать. И в полном опустошении он двинулся в сторону единственного движущегося ориентира — вышедшей перед ним Лены Домбазовой.Выстрел Мессерер услышал с порога здания дирекции. Лена на тот момент была метрах в тридцати оттуда, а от этого звука она на секунду замерла и сразу же бросилась бегом по дороге, потом свернула в какой-то буерак, понеслась по пустырю. Крепкий приземистый Боря трусил за ней, не отдавая себе отчёта, зачем, просто потому что её красный галстук-косынка, мелькавший вдалеке цеплял какие-то подсознательные мотивы — те, из которых выросли сказки о путеводных болотных огоньках. Догнать длинноногую спортсменку он и не надеялся — разные весовые категории, как наверняка пошутил бы Садовский.Яркое пятно галстука исчезло в овраге, поднялось из кустов, а потом пропало окончательно. Боря перешёл с бега неровной трусцой на шаг, и это было очень кстати, поскольку он успел устать и вспотеть, а что-то довольно длинное и тяжёлое в мешке ощутимо колотило его по спине на каждом шагу. Утомление чудесным образом вытесняло из головы пустоту: хотя мысли по-прежнему путались и разбивались об одну, каменным утёсом торчавшую среди бурного моря эмоций — о безнадёжности, полной и неотвратимой, усталость отсеяла часть из них, а другие, оставшиеся, начали оформляться до вполне выразимого вида. Например, обида на то, что впервые в жизни Борю попрекнули его национальностью, причём так грубо, а ответить было нельзя. Подшучивали — это бывало, но совершенно не обидно. Руткевич, допустим, не досталось — а почему: потому что она девочка, или отличница, или не такая в чём-либо другом? Или потому что у неё нет дяди-диссидента? Да и вообще, как можно судить о ком-то по стереотипному признаку или по поступкам родственников? И почему от этого так больно — неужели он действительно заслужил упреки? ?Дурак, подумал бы о чём другом, чем жалеть себя!? — одёрнул своё внутренний монолог Боря. Но найти другую тему для размышлений уже не успел.— Ты преследовал меня, всю дорогу шёл позади, я видела, — Лена Домбазова словно выросла из-под земли. В обеих руках она сжимала почти что на манер рыцарского двуручного меча обычный серп — как на картинках, открытках, знамёнах, но этот выглядел совсем не мирно, а очень, очень острым и опасным.— Я? — растерялся Боря.— Ты, — подтвердила Лена с вызовом в голосе. — Зачем? Ты хотел выследить меня и убить, да? Со спины?Её речь была необычайно торопливой — вот кто действительно сам заводил себя, подгонял и убеждал.— Нет! — попытался оправдаться Боря. — Я просто шёл.— Просто? Х-ха!— Я не хотел тебя пугать, честно.Лена снова скептически хмыкнула. Боря хотел показать ей, что не держит никакого оружия, сбросил поклажу на землю и шагнул вперёд. Это было его ошибкой.Серп прорезал ткань куртки и рубашки, словно был сделан из легендарной дамасской стали, как сказочная сабля, и вошёл в живот Бори Мессерера легко, будто в подтаявшее сливочное масло. Лена удивлённо посмотрела на свои руки, как на зверьков, живущих своей, отдельной от её мыслей и планов, жизнью. Она ойкнула и отскочила назад, потащив серп на себя. Хлынула кровь, и какие-то непонятные комки, куски, ошмётки показались из огромной раны. А Боря по инерции шагнул вперёд, прямо к Лене, и рухнул ей под ноги.— Я просто хотел помочь ко… — последнюю фразу Бори Мессерера прервал булькающий хрип. А потом его заглушил протяжный вой: Лена Домбазова оплакивала своё первое, глупое, нелепое, бессмысленное убийство.