8 (1/1)

Осталось 12 учеников.Катя Михайлова твёрдо решила оставаться старостой класса — а она была действительно хороша в этой роли — даже в той кошмарной ситуации, в которой ей довелось оказаться. Когда ей пришло в голову, что если она настоит, если она возьмёт в собственные руки контроль над происходящим, то всё обязательно исправится и вернётся на круги своя, что никто не погибнет, и завтра же шестой ?Б? выйдет на уроки полным составом, а через неделю снова будет играть в волейбол на школьных соревнованиях — она и сама не могла поручиться. Вероятно, это хотела внушить ей мать, когда провожала на экскурсию… хотя, сложно сказать, ведь напрямую она ничего не сказала своей старшей дочери. Возможно, эта мысль засела ещё в тот момент, когда она очнулась в актовом зале, декорированном алым, как революционное знамя, плюшем — в самом начале сюрреалистической экскурсии. Может быть, она поняла, что её одноклассники сейчас как никогда нуждаются и в заботе, и в твёрдом руководстве, когда они один за другим начали покидать зал, бледные, перепуганные, боящиеся перевести взгляд на труп классной руководительницы, смотреть на собственных друзей, на готовых стрелять в случае сопротивления солдат, которые ещё сами, по сути, не намного старше подростков-шестиклассников. Или позже, когда бежала по грунтовой дороге вперёд, к тёмным кирпичным зданиям производственных цехов, и в её голове каучуковыми шариками скакали вопросы к самой себе: ?От-ко-го-я-бе-гу? За-чем-я-бе-гу??.Катя никогда не демонстрировала излишнюю самоуверенность, но и от осознания своей неполноценности не страдала. Она довольно трезво оценивала своё место в классе, да и не только в нём. Да, она была не лучшей ученицей, но и не дурой и не лентяйкой. Особыми знаниями не блистала, но и в грязь лицом не падала. К тому же, она прекрасно понимала, что выбрала спорт, общественную работу и заботу о младшей сестрёнке, и этого достаточно — всё, как ни стараться, охватить нельзя. Она просто делала то, что умела лучше, чем что-то другое. И сейчас она думала, что она — единственная, кто сможет сплотить класс, уговорами ли, утешениями или строгостью, а если не получится — она ни на секунду не сомневалась, что в случае покушения она легко ускользнёт: ежеутренняя гимнастика и частые тренировки в школьном спортивном зале должны были дать свои плоды не только во время безобидных игр, но и на этом жутком Соревновании.На всякий случай, перед тем, как войти в производственное помещение, где, как полагала Катя, мог скрываться кто-то из её друзей, она спряталась за распахнутой дверью — за ней девочку не было видно с дороги, с другой же стороны была надёжная стена, а единственное открытое направление хорошо просматривалось из укрытия. Катя сбросила на утоптанную землю, усыпанную осколками кирпича и прочим мусором, свою личную сумку и мешок, полученный от солдата. С собой она брала немного кое-какую одежду, бутерброды, бутылку молока и эспандер, в мешке оказались маленький браунинг, патроны к нему, пачку галет, воду и длинный тяжёлый фонарик. Кроме того, у неё имелись карта-схема территории завода, компас и карандаш, выданные, когда Марта Скрыль рассказывала о Соревновании. Катя понятия не имела, как пользоваться компасом — их она раньше даже не держала в руках, только читала в приключенческих книжках, и то давно. Впрочем, точно так же она и с пистолетом не умела обращаться. Катя повертела в браунинг ладонях, но так и не поняла, как проверить, заряжен ли он, а нажимать на курок побоялась — но сразу же и отбросила мысль о необходимости этого, ведь она решила, наоборот, объединить одноклассников, а пытаться сделать это с оружием в руках показалось ей не лучшей идеей: она сама не поверила бы человеку, призывающему к миру, но демонстрирующему готовность убивать. Она решительно засунула пистолет поглубже в сумку, туда же запихнула всё остальное, кроме фонарика, чтобы руки были занять как можно меньшим количеством вещей.Катя протиснулась наружу из той щели, где ей пришлось на время укрыться, поправила заметно потяжелевшую сумку на плече и решительно шагнула внутрь помещения.Короткий коридор вёл в огромный пыльный зал, полутёмный, с редкими лучами солнечного света, пробивавшимися через небольшие квадратные участки из прозрачного стекла в высоких узких окнах, в основном закрашенных и затянутых толстым матовым белёсым полиэтиленом. Пыль клубилась в полосах света, как дым из труб избушек, какие рисуют на новогодних открытках и в детских книжках с русскими народными сказками. Катя включила фонарик.— Эй! Здесь есть кто? — окликнула она. Тишина. — Это Михайлова. Я без оружия. Я против Соревнования, против убийств. Мы… вы же тоже против убийств? — Последний вопрос прозвучал неуверенно: Катя не только начала сомневаться, что кто-либо её поддержит, но и вообще, что она здесь не одна. Но тут она уловила тихий шорох, будто от чьих-то шагов.— Эй! — снова крикнула Михайлова, уже более твёрдым голосом — нельзя демонстрировать неуверенность, если хочешь выглядеть сильной, если желаешь убедить.— Положи сумку на пол и отойди от неё. И руки подними, — раздался дрожащий девчачий голос. Катя сделала всё требуемое, только фонарик оставила в руке — почему-то он её волшебным образом успокаивал. Она сосредоточилась, соображая, кому принадлежит голос.— Руткевич? Мила? — спросила Катя у гулкой пыльной пустоты помещения.— Фонарик тоже положи, — распорядился голос. И секунды спустя из-за громадной цистерны со следами ржавчины на металлических боках появилась Руткевич с обычным молотком наперевес.