С милым рай и в шалаше или деревня, как испытание чувств. (1/1)

Вальтер ощущал вполне отчетливое беспокойство, разглядывая побитый временем и непогодой дорожный указатель. ?Всеволодово? обозначал тот название населенного пункта, хотя вокруг на таковой не было ни малейшего намёка. Только русское поле слева и справа, до самого горизонта, да лесок, виднеющийся впереди. - Мааакс?! - позвал Шелленберг с возрастающей тревогой.- Внимательно, - отозвался Исаев, занятый заменой колеса у поднятого на домкрат ?Патриота?.- Ты уверен, что мы не ошиблись поворотом?- Абсолютно. Я сюда с самого детства езжу и каждую тропку тут знаю.- Тут? - эхом повторил Вальтер, снова осматриваясь. - Где это тут?Из Москвы они выехали ещё затемно, так что Шелленберг, ворча и хмурясь, устроился досыпать на заднем сидении. Лишь на первой остановке на заправку и кофе, уже за МКАДом, пришёл в себя достаточно, чтобы осознать: он действительно едет чёрте куда, в смысле в сторону Рязани.- Ну, собственно, всё готово, - сообщил Максим, покончив с ремонтом.- И это ?самая подходящая машина?? - поддразнил Шелленберг, криво усмехнувшись.- Так и есть, - флегматично пожал плечом Исаев, вытирая руки влажной салфеткой. - УАЗ самое оно для русских дорог.- Дорог, - презрительно фыркнул немец, привыкший к ровному полотну скоростных автобанов. Хотя вообще-то с Максимом было не поспорить. Для такого аттракциона - асфальт то появлялся, то пропадал, покрываясь буграми аки нарывами или ямами, будто вчера бомбили, - вездеход самое оно. Причём именно такой бывалый, скорее похожий на военный вездеход, лишённый удобств во имя проходимости. Подвеску любой новой машины было бы до слёз жалко. - Ладно, будет тебе бухтеть, - вовсе не обиделся Исаев. - Поехали уже, немного осталось.- Очень хочется верить, - вздохнул Вальтер, послушно забираясь в машину.- Осталось вон только лесок проскочить.- Если больше ничего не отвалится.- Не должно. Оказалось, Максим был оптимистом, впрочем в Германии он всегда утверждал обратное. Как понял Шелленберг, ?пессимизм? русских - особая форма мировоззрения, которая угнетает иностранцев, но способствует психологическому выживанию непосредственно в России. Однако справедливо будет заметить, перезимовал Шелленберг в Москве не так уж и плохо. У Исаева была превосходная квартира в историческом доме с высокими потолками и прелестным видом из окон - наследство от деда, партийного функционера. Жить в российской столице оказалось любопытно и весело, Вальтеру пришлись по вкусу её ритм и насыщенная событиями атмосфера современного, вполне преуспевающего европейского города. Тем более воспринимал он все эмоционально восторженно, как и следует иностранцу, коему всё в новинку. Он даже ничего почти не критиковал и ничему не удивлялся. Прожив в суетном разномастном Берлине значительную часть жизни, он спокойно реагировал на встречающиеся социальные проблемы и прочие неблагоустройства, имеющие место быть в любой точке неидеального мира, не только в России. С какими-то особыми затруднениями ему столкнуться тоже не довелось. Привыкший к постоянному потоку туристов центр Москвы вполне сносно воспринимал его английский, повсюду был легкодоступный интернет с картами и ответами на любой вопрос, а никакой нужды ехать на окраину у Вальтера ни разу не возникло. Первые несколько дней после прибытия он вообще никуда не выходил из дому, банальнейшим образом отсыпаясь, так как последние недели до отлета из Германии выдались суетными и насыщенными до безобразия. Надо было расправиться с партийными и личными делами, собраться с мыслями и вообще, при том не выпадая из обычного рабочего графика помощника Гейдриха. Только ?перезагрузившись? и восстановив силы, Шелленберг стал выбираться на туристические прогулки по главным достопримечательностям Москвы. Вечерами после работы к нему присоединялся и Макс в качестве добровольного гида. Он вообще старался проводить со своим немцем как можно больше свободного времени, стремясь помочь адаптироваться к новой среде обитания. Вскоре после возвращения на Родину Исаева начали мучить сомнения и совесть. Конечно его чувства нисколько не изменились, напротив, впечатлившись самоотверженным поступком Вальтера он лишь укрепился в любви к нему. Но когда эйфория начала рассеиваться, Макс осознал каким импульсивным был предъявленный им ультиматум. Видно его сильно разозлило и задело то обстоятельство, что связь Вальтера с Гейдрихом оказалась более близкой, чем простое взаимовыгодное партнёрство. Ревность ослепила его что ли, требовать от взрослого состоявшегося человека буквально бросить всё и ехать в неизвестность было пожалуй даже жестоко. А ведь Максим почти смирился с отношениями на расстоянии и размышлял о том, как бы устроить своё скорейшее возвращение в Германию или, на худой конец, куда-нибудь в Европу. Невозможно было представить, что Шелленберг согласится на переезд: сам Исаев никогда бы не согласился на его месте. Вернуться-то оно конечно можно всегда, особенно если дома ждут родственники и мосты не сожжены, но придётся начинать всё заново. Имея в виду успехи, каких Вальтер добился - отличную должность в так или иначе набирающей политический вес партии, его не слабые амбиции - у авантюрного предложения Максима не было никаких шансов. С другой стороны, всегда раздражавшая и печалившая его странная зависимость Шелленберга от воли партийного лидера вынуждала к циничному давлению. Едва ли иначе можно было побудить Вальтера к решительным действиям. Поставленный перед выбором, он должен был наконец определиться с приоритетами. Но ежели и так, нужно быть отчаянным романтиком чтобы бросить всё ради любимого человека. Шелленберг же, как заметил Максим, предпочитал по жизни скорее плыть по течению, приспосабливаясь к предлагаемым условия, чем выкидывать легкомысленные фортели. В общем-то Исаев покидал Берлин с тяжёлым сердцем и дурными предчувствиями. Но Вальтер неожиданно примчался в аэропорт, с горящими глазами потребовал ?забрать в Рязань?, как миленький сел в самолёт, а потом ошарашенно смотрел в иллюминатор при посадке в Домодедово, словно пытаясь сообразить, как это вдруг оказался в России. К тому же он ясно дал понять, что порвал с партией и лично с Гейдрихом, в чём бы там не заключалась суть их сложных взаимоотношений. За это Исаев зауважал его ещё сильнее, заодно успокоив мрачную тень Отелло в душе. Но несмотря на личную убеждённость, что перемены пойдут Вальтеру на пользу, он все же сорвал любимого человека с насиженного места, значит должен максимально избавить его от лишних переживаний и стресса. К приятному удивлению Макса Шелленбергу не понадобилось никакой особой помощи, ему вообще почти ничего не потребовалось кроме банальной эмоциональной поддержки. Спустя неделю его деятельная натура уже нашла себе трудовую занятость ?на удалёнке?, дававшую финансовую независимость и ощущение собственной полезности. Спустя две недели он начал изучать русский, поначалу самостоятельно, потом сдался и подобрал удобные курсы. Через полтора месяца Вальтер представил Максиму своих новых друзей, коих он умудрился оперативно завести. Причем число его знакомств росло поразительно быстро и то были сплошь интересные интеллигентные люди, иностранцы и русские, бизнесмены, учёные, парочка журналистов и даже несколько субъектов из государственных органов. Не нужно было больше волноваться, не одиноко ли ему в России и есть ли чем себя занять, пока Максим на службе. Апогеем стал вечер, когда Вальтера пришлось забирать из грузинского ресторана, где он дегустировал настойки в теплой компании до полной потери ясности сознания и устойчивости, зато можно сказать стал своим в доску в Москве. При этом Шелленберг ни разу не упрекнул Исаева в том, что тот не познакомил его ни с кем из родственников или друзей. Прекрасно понимая своё так сказать полулегальное положение, он тактично не настаивал, мудро рассудив дождаться, пока Максим сам сочтёт уместным ?явить? любовника миру. Или не сочтёт вовсе. В таком случае им вполне хватит друг друга и того окружения, какое они соберут заново вдвоём. Вопреки опасениям Вальтера никто не заострял внимания на их совместном проживании и пальцем естественно на улице не тыкал. В доме, где они жили, обитали в основном состоятельные и в силу того достаточно просвещённые люди, мало интересующиеся чужой личной жизнью, если таковая никому не докучала. На публике же оба старались воздерживаться от говорящих проявлений, хотя впрочем они и в Берлине друг на друга не кидались, не тот возраст. Однако призрачное ощущение неодобрения не оставляло Шелленберга никогда. Он достаточно начитался об отношении к гомосексуалистам и прочим представителям меньшинств в России. Да и успел наслушаться от новых знакомых. Отсутствие откровенной травли и преследований ещё не давало никаких гарантий безопасности. К тому же нежелание Макса вводить его в ближний круг, да и молчание, каким тот обходил вопросы о том, как к их отношениям относятся на работе, говорили сами за себя. А ведь Исаева вызвали ?на ковер? сразу по возвращении и в конце рутинной беседы прямо спросили, зачем он ?притащил? немца с собой? Макс был дипломатом, свободно говорившим на нескольких языках, длительное время пребывающим за границей, было бы наивным надеяться, что компетентные органы совсем не обращают внимания на личную жизнь ?рядовых? сотрудников посольств. Понимая это, Исаев с фирменной флегматичной невозмутимостью заявил, что не хотел бы смешивать личное и служебное, чем во всём сознался. Впрочем будто о том раньше не поступало сигналов, ещё из Берлина. В тот раз его отпустили с прохладцей, не став копаться в ?грязном белье?, но Максим понимал, что дерзость такую ему точно не забудут. Затягивающееся ожидание нового назначения стало тому косвенным подтверждением. Правда у него тоже имелись козыри в рукаве, его отец был уважаемым генералом на пенсии, имелось достаточно связей и полезных знакомств. Он начал суетиться об устройстве своего, их с Вальтером будущего, ещё в Германии, как знал, старался впрок. Так что пока Шелленберг придирчиво выбирал себе тёплую куртку и гардероб на случай разрекламированных историей лютых русских морозов, Исаев вёл личную борьбу с Системой. Вникать в подробности которой любимому человеку было совсем не обязательно: будто он мог как-то повлиять на происходящее. Вальтер, конечно, не был дураком и догадывался о сложностях Максима, надеялся лишь, у того хватит здравого смысла попросить его о содействии при необходимости. Или хотя бы не утаивать ничего важного и, рыцарствуя, не тащить всё в одиночку, взрослые же люди. Взрослые, но совершенно влюблённые друг в друга. Никакие бытовые превратности не смогли на то повлиять. Испытание постоянным совместным проживанием порой самое коварное для пары. Едва съедешься, начинают выскакивать всякие раздражающие мелочи, вроде пресловутых незакрытых окон и сквозняков от них, крошек в постели, затяжной угрюмой молчаливости, излишней капризности и тому подобных нюансов. Сначала было трудно, но в конечном итоге они научились гармонично сосуществовать вместе. Остальное приложилось само собой. К зиме их быт вполне устроился, Вальтер начал немного понимать окружающих и воспринимать отдельные фразы, доносящиеся из телевизора. Как-то перезимовали в общем, перетерпев и слякотную затяжную весну. Ближе к лету рабочие перспективы Исаева стали более определёнными и, заранее предупреждённый о планах руководства относительно его персоны, он начал задумываться об отпуске в деревне. Идею проведать тот самый ?домик под Рязанью? Вальтер встретил без особого энтузиазма. Он конечно много слышал о красоте и душевности тех мест, но как-то совсем не горел желанием узреть их воочию. После холодов, которые он ненавидел, его довольно избалованное существо предпочло бы прогреться под средиземноморским солнышком. - Солнце везде одинаковое, - между прочим напомнил Максим как-то за завтраком, когда Вальтер в очередной раз попытался переубедить его относительно выбора места летнего отдыха.- Ну... - скептически затянул Шелленберг, сидевший напротив в импозантной алой шелковой пижаме.- Ты сам просился в Рязань, - нарочно не поднимая на него глаз, напомнил Исаев, иронично усмехаясь краешком губ. Пойманный на слове хитрый лис капризно поджал губы, понимая, что никакие доводы, посулы или уловки не помогут. Если этому упёртому русскому чего было нужно, можно быть уверенным, вежливо, мягко, но он добьётся своего. Если попытаешься его переиграть или манипулировать он тебя сам десять раз в дураках оставит, вывернув всё так, как ему удобно. - Слушай, - наконец взглянул на него с ласковой улыбкой Максим, - там здорово, природа, свежий воздух, речка, купаться одно удовольствие, - расписывал Исаев, игнорируя кислое выражение лица Вальтера. - Тебе понравится. У Исаева начинали светиться глаза, голос наполнялся ностальгической теплотой и неизбывной тоской, едва речь заходила о том доме. Видно для него малая Родина очень много значила. Он не появлялся в тех краях три года, и длительная задержка в России - редкий шанс вырваться туда и отдохнуть по-человечески (в его понимании). Какие уж тут капризы. Раз полетел за ним в Москву, будь любезен проследуй и в русскую глубинку. Тяжело вздохнув, неисправимый сибарит смирился с Судьбой. В конце концов с милым рай и в шалаше, с Максимом же Вальтеру было хорошо вообще везде. Поднимая пыль столбом, по раскатанной проселочной дороге они въехали в разморенное жарой Всеволодово — оплот русской душевности и традиционных сельских ценностей, уже немного разбавленный коттеджами и домами современного вида за высокими заборами, но в основном по-прежнему состоящий из одноэтажных деревянных построек, помнящих дедов и прадедов. Несмотря на удалённость от центра, деревушка жила и цвела в сезон, многолюдная и многоголосая. Загорелая, вывезенная на лето из городов ребятня стайкой сновала вдоль улиц, взрослые, кто с бидоном, кто с корзинкой, тряслись по своим делам на велосипедах, старушки в тенёчке грели скамеечки и чесали языки. Несколько местных собак, из тех, что не скучали на цепи во дворе, со звонким лаем увязались за лавирующим между выбоинами и ухабами уазиком. И не только местные псы проявили пристальный интерес к новоприбывшим. Абсолютно каждый встречный при приближении машины останавливался и с нескрываемым любопытством пялился, стараясь разглядеть, кто это к ним пожаловал. Деревенского сообщество давно сложилось и, тесно сосуществуя, знало каждого жителя в лицо и у кого какой автомобиль тоже. Новости и слухи тут распространялись со скоростью лесного пожара. Макс едва успел заглушить мотор у родной избы, а весть о его прибытии уже катилась от дома к дому. - Приехали, - констатировал Исаев. Домик под Рязанью оказался скромным, бревенчатым, потемневшим от времени срубом, с торчащей над жестяной крышей закопчёной трубой и очаровательными резными наличниками на окнах. Обступавшие деревья топили его в сочной душистой зелени, словно пытаясь укрыть от взглядов любопытных прохожих. Участок огораживал крепкий деревянный заборчик позитивного салатового цвета, вдоль которого с внутренней стороны, словно живая изгородь, росли кусты смородины и малины. К калитке был привешен старомодный ящик советской почты с номером, выкрашенный той же облупившейся краской, что и штакетник. Огромный, дворняжьего вида пёс, самый упрямый из преследователей, подбежал к ним, едва они вышли из машины. - Полкаша, ты что ли? - дружелюбно обратился к нему Максим. В замешательстве присев на задние лапы, собака склонила голову набок, присматриваясь к человеку. - Как вымахал, стервец, - похвалил меж тем Исаев, наклонившись к нему. - Ну что, правда не узнаёшь, а, вислоухий? В его протянутую руку ткнулся жадно втягивающий воздух горячий нос. Распознав наконец-то старого знакомого, Полкан подскочил, радостно завиляв хвостом, оглушительным гавканьем сообщая, что все он помнит, особенно добрых соседей. - Умница, - одобрил Макс, почесав за мохнатым ухом, и отправился отпирать ворота. Пёс сразу переключился на второго приезжего, бросившись к Вальтеру с намерением и его как следует обнюхать, узнать и запомнить. Хоть и не боялся собак, гость настороженно замер на месте, уж больно здоровой и возбуждённой была эта лохматая сторожевая псина. Впрочем, когда Полкаша, невзирая на размеры и грозность, заскакал вокруг подобно игривой болонке, Шелленберг успокоился и даже потрепал дуралея по дружелюбной морде. Сняв тяжёлый замок с широкой створки, Исаев не без труда провернул проржавевшие петли. - Herzlich willkommen, — торжественно сказал он Вальтеру. Любознательный Полкан воспринял приглашение на свой счет и проскочил вперёд Шелленберга. Землёй предков Исаева советская власть можно сказать не обидела. К дому прилагался палисад, засаженный черёмухой и яблонями, позади него имелся огород с приземистой банькой и места ещё хватило беседке с мангалом, возведённой новым поколением подле трёх сентиментальных берёз для застолий на свежем воздухе. Выложенная битым кирпичом дорожка вела к крытому крыльцу на столбиках незатейливой резьбы. Истёршиеся ступеньки жалостливо застонали под весом людей. Макс сердито посмотрел под ноги, как противник всякого беспорядка, отметил себе непременно поправить рассохшуюся лестницу. Длинные узкие сени встретили тишиной и приятной после душной улицы прохладой. - Можешь пока не разуваться, - разрешил Максим Вальтеру, в нерешительности разглядывавшему обувницу с целой коллекцией тапок и шлёпок при входе. Положив снятые замки и тяжелую связку ключей на полку, он отправился вперёд, по-хозяйски осмотреть состояние жилья прежде гостя. Шелленберг вынужденно задержался объяснить сунувшемуся было в дом мохнатому дуралею, что ему увы туда нельзя. Немецких команд пес не понимал и русских, сказанных с акцентом, видать тоже. В конечном итоге выпихнутый с крыльца на траву он, обиженно тявкнув, убежал восвояси. Освещались сени скудно: свет падал из дверного проёма да от окна в другом их конце. Но с потолка свисала голая лампочка, весьма обнадёжившая Вальтера. Как минимум электричество из благ цивилизации присутствует. Вдоль бревенчатых стен стояла пара лавок и тянулись полки со всякой утварью и домашним скарбом, пыльными пустыми банками и ещё бог весть чем. Напротив двери в жилое помещение обнаружилась старенькая металлическая кровать с высокой периной и пирамидкой из трёх подушек, накрытых ажурной салфеткой. Под окном, также прикрытый бабушкиными кружевами, таился самый настоящий допотопный ларь, окованный позеленевшим от времени металлом. Вполне себе пиратский сундук, однако забитый постельным бельём и всяким тряпьём, какое жалко выбросить, а в хозяйстве пригодится. Вопиющие раритеты, бережно сохранённые и по-прежнему приносящие пользу, удивили Вальтера. Он как-то привык избавляться от отживших свой век вещей, если в них не было потенциально антикварной ценности. Из сумрачных сеней в кухню вела странно маленькая дверь, переступая высокий порог, даже со своим средним что ни на есть ростом Шелленберг инстинктивно пригнул голову. Позже Максим объяснит ему, что такие ухищрения нужны для сохранения тепла в доме зимой: чем меньше дверной проём и плотнее прилегает дверь, тем меньше его теряется. Источником же обогрева выступала занимавшая собой значительную часть постройки кирпичная печь, как положено белёная, с чугунными дверцами и глубоким зевом, прикрытым железной заслонкой. Впрочем, видно, пользовались ей по назначению редко: на шестке красовалась двухкомфорочная электроплитка. Кроме неё имелся старенький, ещё советский холодильник, едва только Макс включил его в розетку, затарахтевший как настоящий потревоженный сердитый старикан. Обшарпанный голубой буфет прятал за мутными стёклами драгоценный фарфоровый сервиз и хрустальную сахарницу. Узкий, чудом втиснутый столик примыкал к вполне современной мойке с краном и, о чудо, компактным нагревателем. Что ещё немного взбодрило Вальтера: водопровод к дому точно был подведён, значит с коромыслом бегать к колодцу никто не заставит. Но вот зеркало, повешенное на стену рядом, под сушилкой для посуды, его насторожило. Видно тут была и кухня и умывальня, что уже наводило на мысли. Дощатый пол покрывали выцветшие половички ручной вязки с совершенно несочетающимися узорам. Жилую комнату отделяла тюлевая занавеска, повешенная зачем-то в проёме. Позднее Вальтер понял, что это не особо эффективная защита от мух и прочей жужжащей докучливой мелочи, неизбежно залетающей в дом. Чтобы не мешалась, Максим, присобрав её, зацепил за согнутый наподобие крючка торчащий из стены гвоздь. Главная комната, она же гостиная и спальня, оказалась очень светлой за счет трёх окон и отделки стен рейками светлого дерева. Первым делом в глаза бросался ?красный угол? с иконами в закоптелых окладах и черно-белые фотографии в рамках. На самой пожелтевшей и большой из них молодая пара, мужчина в простой косоворотке с женщиной, покрывшей плечи пёстрым платком, с ужасно серьёзными лицами (фотографировались же, важное дело!). Другие снимки выглядели поновее, не такие парадные, из времён, когда люди уже начали улыбаться объективу и не воспринимать его аки диво. Под образами святых в углу поставлен был трельяж, помогавший поддерживать красоту не одному поколению женщин, но теперь с закрытыми створками зеркал стал тумбой для телевизора с рогаткой антенны. Обеденный стол, накрытый клеёнчатой скатертью с рисунком из фруктовых корзин, разместили ближе к окну с видом на огород. Присутствовали также скамья-приступок у печки, чтобы проще на лежанку было взбираться, и ещё один представитель советской мебельной промышленности, платяной шкаф с отломанной ручкой, и вторая кровать, панцирная, с очередной сентиментальной горой подушек, да украшавший стену над ней линялый гобелен с оленями в чаще. - Это всё? - отчего-то задался больше риторическим вопросом Вальтер, стянув наконец солнцезащитные очки и зацепив их за ворот рубашки поло.- Так а что ещё надо? - отозвался Максим, занятый открытием окон, чтобы проветрить застоявшуюся избу.И вот поспорь ты с ним. Шелленберг неопределённо пожал плечами. - Например, ванная, - навскидку предположил он.- Баня есть, - сообщили ему, - там душ организован.- Серьёзно? С горячей водой?- С теплой, в баке за день на солнце прогревается.- Как практично и экологично, - хмыкнул Шелленберг. - Ну а....- Во дворе, - стараясь не ухмыляться весело и не драконить приунывшего немца, поманил его за собой Максим. Снаружи они свернули за дом, в огород, внезапно засаженный и вольготно зеленеющий на солнышке. У бочки для сбора дождевой воды валялась лейка, а грабли были перепачканы свежей землёй. Теплицы стояли нараспашку, демонстрируя подвязанные высокие кусты помидоров, аккуратные ряды грядок были тщательно прополоты. Но кажется это обстоятельство нисколько не смутило Исаева, да и Шелленберг не успел задать логичный вопрос, так как ему показали ?гвоздь программы?. Деревянную будку с анекдотической дыркой сердечком в двери. На самом деле перед поездкой Вальтер почитал в интернете о русской деревне и сталкивался с шутками да прибаутками на тему ?удобств во дворе?, но почему-то считал, что в силу распространения прогрессивных технологий по планете такие штуки уходя в прошлое. Ведь люди повсеместно стремятся облегчить себе существование, стремятся к комфорту. - Вальтер, отомри, - попросил Максим, которому становилось всё труднее не расхохотаться, - мы его давно переделали, он совсем как в городе. В подтверждение своих слов он распахнул дощатую дверь, демонстрируя, что внутри установлен чистенький беленький унитаз. - Сюда даже воду подвели, - добавил Исаев, подразумевая штуцер со шлангом.- Да ладно, это ещё и биде, - притворно восхитился Вальтер, - это все в корне меняет. - Так, - потерял терпение Максим, подойдя и крепко взяв Шелленберга за плечи. - В чём проблема? Под его пристальным взглядом Вальтер немного остыл и негодование сменилось растерянностью. - Никакой проблемы в общем-то, - промямлил он, - я как бы предполагал, что будет подвох, просто...это...надо привыкнуть, - закончил он беспомощно, не в силах справиться с некоторым разочарованием от увиденного.- Ты справишься, я в тебя верю, - ободряюще встряхнул его Максим. Догадавшись, что над ним подтрунивают, Шелленберг смерил Максима угрюмым взглядом исподлобья. - Баню проинспектируешь? Покосившись на вросшую в землю баньку, немец отрицательно покачал головой. - Не сегодня, - отказался он. - И будто у меня есть выбор? Максим демонстративно задумался. - Похоже что нет, - заключил он, мимолётно коснувшись своими недовольно поджатых губ Вальтера. - Пойдём вещи таскать.- Угу, - хмыкнул Шелленберг ему вслед, всё же не сдвинувшись с места. Глядя на несчастную будку, он ругал себя за ту лёгкость, с какой поддался уговорам Макса. Был бы настойчивее, валялись бы сейчас на шезлонгах у чистого голубого бассейна с коктейлями и ключами от номера, где огромная кровать и мягонькие белые халаты в навороченной ванной. Нет же, проявил понимание к потребностям любимого человека, к русской тоске по истокам, держи экстремальный деревенский отпуск! Звёзд нет, зато атмосферно донельзя. Ладно, утешал себя Вальтер, чего он в походы в школе не ходил и не выживал в суровых условиях палаточного лагеря? Правда те несколько дней классного выезда на природу он люто возненавидел и никогда больше не подписывался на подобные приключения. С другой стороны, здесь не нужно спать практически на земле и готовить еду на костре и в общем-то жить можно. Больше половины России наверняка так живет постоянно. Как любил говаривать Исаев, у кого-то бывает и хуже, хотя конечно Шелленберг так и не понял по сей день, отчего его должно как-то мотивировать обстоятельство чужого несчастья. Это было всё из того же русского пессимистичного оптимизма, пока для немца непостижимого. И вовсе он не избалованный, грустно подумалось Вальтеру, просто он не привык в чём-то себе отказывать. Но кажется лично для него это ещё одно испытание. Испытание ?шалашом?, так сказать. В задумчивости Шелленберг не заметил появившуюся из-за бани женщину в пестром халате с пластиковым пакетом из “Пятерочки” наперевес. Она целенаправленно шла к дому и очень удивилась, заметив постороннего, топчущегося на узкой дорожке между грядок морковки. - Эй, ты кто ж такой будешь? - подбоченившись, громко обратилась она к вздрогнувшему Вальтеру.- Здравствуйте, - быстро нашёлся Шелленберг.- Здрасте, - отозвалась она, продолжая буравить его подозрительным недобрым взглядом.- Маакс! - позвал Вальтер, понимая, что не может застигнутый врасплох составить в голове правильное предложение по-русски. Тот немедленно пришёл на выручку, точнее не успел, так как едва завидев его, женщина кинулась обниматься.- Максимка, - радостно выдохнула она по-дружески приобнявшему её в ответ Исаеву. - Приехал наконец!- Здравствуйте, тетя Таня.- А я сижу, значит, у Соколовых с бабой Тоней, гля, ковыляет наш Николаич Хромой, говорит, Максимыч явился, мол, беги встречай. Ну я всё бросила и сюда.- Я заметил, вы в доме прибрались, - дав ей закончить короткую предысторию, сказал Максим.- Конечно! Как только ты позвонил, в тот же день навела порядок маленечко.- Спасибо, - сердечно поблагодарил Исаев, так как точно знал, сколько труда скрывалось за скромным ?маленечко?. Всё было отмыто до блеска, половики выбиты, постели застелены свежим бельем - заселяйся без хлопот, словно в гостиницу.- Будет тебе, - отмахнулась тётя Таня, - мне несложно, всё равно почти каждый день сюда на огород хожу, а ты в отпуск приехал, отдыхать, чего тебе с грязной избой морочиться, да и не мужицкое это дело....- Кстати, - мягко прервав её монолог, Исаев указал на прислушивающегося к разговору Шелленберга, — это Вальтер Шелленберг, мой друг из Германии. Вальтер, Татьяна Георгиевна, наша добрая и заботливая соседка.- Немец что ли? - теперь она взглянула на него совсем иначе, с откровенной заинтересованностью. - Настоящий?- Из Берлина к вашим услугам, - Шелленберг по привычке выдал дежурную очаровательную улыбку, призванную располагать к себе малознакомых собеседников, в особенности женского пола.- А чего по-нашему шпрехаешь? - усомнилась тётя Таня.- Я учусь, - признался Вальтер. - Очень приятно познакомиться.- Взаимно, - наконец поддавшись радиоактивному излучению его обаяния, радушно улыбнулась Татьяна Георгиевна. - У вас очень здорово получается уже. Ой, - спохватилась она, заглянув в принесённый пакет, - я же тут принесла кой-чего.- Тетя Таня, не надо! - взмолился Максим. - Мы с собой всё из города привезли.- Чего вы там привезти-то могли, господи, - отодвинув Исаева с пути, женщина широкими уверенными шагами продолжила путь к поставленной цели, - химия одна, а это своё домашнее. Ты холодильник-то включил?- Да, - смиренно ответил Максим.- Молодец, - по-матерински похвалили его.- Она присматривает за домом, пока нас нет, - прокомментировал Макс для Вальтера, едва хлопнула входная дверь. - Взамен мы разрешаем ей использовать наш участок под посадку. Нам-то никому недосуг, а ей подспорье.- То есть она будет ходить сюда постоянно? - сообразил Шелленберг.- Татьяна Георгиевна - прекрасный человек, - встал на защиту соседки Исаев, - просто очень активная. И одинокая, - грустно добавил он. - Ладно, ну ты как тут?- Я в норме, - вздёрнув плечи, заверил Вальтер.- Точно? - пристально вгляделся в него Максим.- Да. Просто собирался... - он неопределённо махнул рукой в сторону будки.- А, ну ладно, - засунув руки в карманы, кивнул Исаев, возвращаясь в дом. - Смотри, не сломай там ничего.- Ой как смешно, - едко огрызнулись ему вослед. Татьяна Георгиевна вдовствовала последние тринадцать лет. Трое взрослых детей давно разъехались кто куда и редко навещали стареющую мать. Им было бы проще поддерживать с ней связь, если бы та согласилась перебраться куда-нибудь поближе к ним в города. Но тётя Таня наотрез отказывалась менять свою размеренную деревенскую жизнь на урбанистический комфорт, рассчитывая обитать во Всеволодово до тех пор, пока есть здоровье и силы вести хозяйство. Родившись здесь и проработав долгие годы в сельской администрации, она никак не могла представить себя где-то ещё. Правда, одинокое существование неизбежно угнетало женщину, поэтому она распространяла врождённую доброту и щедрость на окружающих. Для Исаевых Татьяна Георгиевна была почти что членом семьи. Дружили соседи с незапамятных времён строительства самих домов, и никогда не было между ними никакого раздора. Напротив, когда стало понятно, что домик начал запустевать по причине отсутствия возможности у хозяев часто выбираться в родные края, а продавать его наотрез отказался Максим, нежно любивший Всеволодово, ей доверили ключи и формально разрешили распоряжаться недвижимостью по собственному усмотрению. Так всем было удобно, и Исаевы всегда могли приехать в сезон или когда угодно и быть радушно встречными да обласканными тётей Таней. - Надолго ты? - спросила она Максима на кухне, загрузив холодильник домашней сметаной, яйцами и творогом.- На месяцок, наверное, - ответил Исаев, взяв со стола тяжёлый налившийся помидор ?бычье сердце? и вдыхая травянистый запах свежести.- Никак снег завтра выпадет, - хмыкнула тетя Таня, аккуратно складывая опорожнённый пакет.- Что, совсем никто не приезжает? - спросил Максим.- Куда уж там, - пожаловалась она, - матери твоей отродясь подмосковная дача генеральская была ближе наших захолустий. Сколько б лет ни прошло, городской была, городской и осталась. А Максим Владимирович, хоть и грозится нагрянуть на рыбалку, всё никак не соберётся. Да и тяжко ему наверное сейчас, с сердцем-то. Вот в прошлом году Сашеньки оба приезжали, правда недолго побыли. Она хитро взглянула на Исаева, припоминая подробности минувшего визита: - Сашка малый-то весь в тебя, и статью и характером, - доверительно сообщила тётя Таня. - Приехал весь из себя деловой, настоящий хозяин. С местными мужиками крышу перекрыл. Мать на него не нарадуется. Максим промолчал, но горделивая отцовская улыбка немедленно озарила его лицо. - А больше-то никому и нет до нас дела, - заключила Татьяна Георгиевна со вздохом, - ты вон сам по заграницам всё болтаешься.- Служба такая, - развел руками Исаев. - Какие ещё новости?- Новостей полно: баба Стеша померла весной, Ефимовну в город внуки увезли, у Соколовых прибавление, ещё два дома продали, какие-то богатеи вроде как отстраиваться планируют. Их, приезжих, вообще нашествие, словно мёдом им тут намазано, в соседнем селе скупают землю не глядя почти и замки возводят. Места-то у нас красивые, вот и лезут новые русские. Много всего случилось, Максимка, разве всё порасскажешь враз.- Ну так я не особо тороплюсь, - обнадёжил Максим. Он любил Всеволодово всею душой. Его босоногое счастливое детство прошло здесь подле деда. Старику его бывало сбагривали на целое лето, и из примерного чистенького отличника Максим дичал на приволье до загорелого в черное, расхристанного пацаненка-беса, так что мать родная потом не узнавала сына. Но при этом именно дед поставил ребёнку характер. Он рано приучил внука к труду и самостоятельности. Ежели его кто и баловал, так только сердобольные соседки, матери деревенских товарищей по играм. При деде невозможно было забаловать или откосить от рутинных обязанностей вроде прополки или уборки. Любая провинность наказывалась, и не раз Максима гоняли по огороду жгучей хворостиной. Но несмотря на патриархальную дедову строгость, он любил приезжать к нему. Потому как тот, кроме прочего, был справедливым и искренним человеком. Очень сострадательным к тому же. Никогда никому в помощи не отказывал и пользовался всяческим уважением. Душа у него была глубокая, как у стариков, изрядно намыкавшихся на своем веку и претерпевших немало горьких потерь. Может оттого никогда дедушка не был сентиментальным и часто бывал излишне суров, не умея или не желая показывать окружающим свои чувства. Однако сидя с удочкой на речке, он порой зачинал долгие рассказы о былом, о событиях и людях, с какими довелось ему столкнуться. И через истории эти Максим перенимал его житейские премудрости. От него он научился разбираться в людях и не никогда не делать поспешных выводов, не доверяя ни первому ни второму впечатлению. Тому, что в мире вообще не так всё просто и не бывает черного или белого, а случаются конкретные обстоятельства. Когда деда не стало, его перестали сюда вывозить, да и наступили такие времена, когда Максиму пришла пора определиться с будущим и целиком и полностью посвятить себя учебе. Родители же какое-то время по инерции частенько приезжали на отдых, неминуемо что-то переделывая в доме к вящему неудовольствию сына. Ему совсем ничего не хотелось менять без видимой нужды, а уж тем более совсем расставаться с родовым гнездом. Крамольные разговоры о том начались почти сразу, земля на могиле деда ещё осесть не успела. Максим попросил оставить дом ему в наследство и наведывался во Всеволодово при каждом удобном случае, пока взрослая жизнь не замотала-закружила-унесла. Чем старше он становился, тем реже ему удавалось вырваться из оков повседневных забот и рутинных обязанностей. Радужные теплые воспоминания юности превратились в ностальгию зрелости. Порой Исаева одолевали затяжные приступы томной тоски по стрекотанию кузнечиков или вкусу садовых ягод и прочим мелочам в таком духе. Особенно остро не хватало ему деревенских тишины и покоя в эпицентре постоянно сменяющих друг друга событий, когда ты должен столько всего знать, понимать и держать под контролем. Ты вообще постоянно кому-то должен и обязан: Родине, руководству, близким. Он конечно привык к своей беспокойной службе, поначалу даже любил много ездить и радовался возможности работать ?за бугром?, расширять так сказать границы. Но сердце его нет-нет да тянулось обратно к родной земле, в захолустье, туда, где можно избавиться от груза обыденных тревог, отключить телефон и заниматься чем-то естественным, не требующим сильного напряжения мозгов. Да просто дышать полной грудью и наслаждаться общением с простыми людьми. Жители Всеволодово Максиму всегда импонировали, особенно старики. Они разительно отличались от его коллег или тех, с кем приходилось общаться и встречаться в городах. Хочешь не хочешь, а от последних всегда ожидаешь подвоха, мнишь камень за пазухой. И через одного такие сложносочинённые натуры, каждый со своей придурью и спесью, требуют к себе индивидуального подхода. Деревенские же по натуре прямолинейные и не такие коварные что ли. Уж тем более ежели ты для них свой. Они часто грубы, многого не знают или не желают вникать, стараясь не усложнять себе и без того несахарную жизнь, но по-своему они замечательные. Честные, порой чрезвычайно откровенные, но тем и богатые люди.- Немец-то твой нормальный? - вдруг спросила Татьяна Георгиевна, заметив, как Вальтер прошёл под окном.- А что такое?- Какой-то он напуганный.- Не обращайте внимания, - успокоил её Исаев, - он просто в первый раз в деревне, - Максим намеренно пропустил ?русской?, чтобы не задеть её патриотические чувства, - ему нужно попривыкнуть.- Скажите пожалуйста, - тётя Таня всё равно разгадала причину затруднений Шелленберга и закономерно возмутилась, - что у них там, в Гейропе, лучше что ли? Впрочем, по нему видно, что он хитровы*банный слишком.- Теть Тань, - неодобрительно покачал головой Исаев, хотя ?утончённость? Вальтера в иных вопросах и ему порой чертовски досаждала. Он ещё в Германии стал клеймить его пижоном, изрядно тем раздражая и провоцируя бурное отрицание.- Твой Гейдрих пижон, и ты пытаешься ему соответствовать, сознательно или нет, - сказал он однажды возмущённому донельзя Шелленбергу в его любимом Старбаксе.- С каких пор любить и окружать себя комфортом стало пижонством? - недоумевал он.- А я вовсе не о твоем внешнем виде сейчас, и не о машине твоей, и даже не о том, что ты меняешь телефон всякий раз, как выходит обновлённая модель, - пояснил Максим, - а в принципе.- Тогда я не понимаю, - начал было Вальтер, но девушка за стойкой вежливо прервала беседу вопросом:- Простите, на каком молоке Вам сделать капучино?- На миндальном, - даже не удостоив её взглядом, высокомерно, через плечо бросил Шелленберг.- Вот я о чём, - указал Максим.- Что? Боже, что не так с миндальным молоком?- Дома ты пьешь обычное, и кофе делаешь с обыкновенным коровьим. И постоянно ругаешь местных бариста, но продолжаешь сюда ходить, зная о десятках заведений, где кофе и дешевле и лучше. Почему? Облизав губы, Вальтер не смог дать ответ на несложный вопрос, но с тех пор перестал выпендриваться с альтернативными видами молока. В общем-то Максим знал, что Шелленберг не бестолковый позёр и противоречивый внутренний мир его богат во всех смыслах. Пусть немного пижонистый, но это уже был его Вальтер, и он точно сможет вытравить из любимого всякую гнусь, какой тот успел понахвататься в змеиной яме партии Гейдриха. - Извини, Максим, - виновато потупилась Татьяна Георгиевна, - совсем я испортилась среди деревенских. Ладно, пойду я, - засобиралась она, - а то вам ведь и распаковаться нужно. Да и на холм его отведи.- Это обязательная программа, ближе к закату сходим.- Вот правильно, под закат будет ещё красивше, сразу захочет остаться немец наш. С легкой руки Вальтер уже стал ?наш?, видно сработала снова его харизма и тетя Таня решила взять под крыло бедного, выброшенного в непривычные для него условия иностранца. - А то вечером приходите ужинать, - пригласила она заодно.- Нет, - твердо отказался Исаев, - мы как-нибудь сами справимся с ужином сегодня. В другой раз обязательно заглянем.- Ну смотрите, как хотите, - согласилась подождать Татьяна Георгиевна, ещё раз на прощание обняв Максима. - Как же хорошо всё же, что ты приехал. В дверях она столкнулась с волокущим за собой чемодан Шелленбергом. - Ауфидерзайн.- До свидания.Раскланялись они из любезности на языках друг друга. - Что тут со связью? - спросил Вальтер, проходя мимо. - Мой айфон не находит сеть.- На стол положи, там хорошо ловит, - посоветовал Максим.- Ну конечно же, - даже с некоторым торжеством воскликнул Шелленберг. - Сколько каналов принимает телевизор?- Четыре - три федеральных, один местный - без новостных сводок не останешься.- Знаем мы ваши новости, - буркнул Вальтер и наконец позволил себе присесть, то есть плюхнуться на кровать, со скрипом спружинившую под ним. Несколько раз подпрыгнув, он удостоверился, что противное позвякивание не померещилось.- Раньше она так не делала, - прокомментировал Исаев. - Это может стать проблемой.- Почему? - Максим устроился рядом.Склонив голову на бок, Вальтер уставился на него заблестевшими глазами. - А, - сообразил Исаев, - ну нас есть вторая кровать.- Следуя логике, она скорее всего тоже ?запоёт?, - предположил Шелленберг.- В сарайчике лежит раскладушка, - припомнил Максим. - И если следовать той же логике до конца, то может статься, ?запоёт? даже сундук. Рассмеявшись, Вальтер наклонился было, чтобы поцеловать его, но в последний миг отстранился. - А никто больше не заявится? - с опаской уточнил он, так как ворота остались нараспашку, хоть Исаев и загнал машину на участок.- Они постучат, - успокоил Максим, притягивая его ближе. Незадолго перед закатом, как и планировалось, Исаев вытащил Шелленберга на прогулку. Вышли через неприметную калитку за банькой, попав на узкую тропинку, огибающую картофельное поле и убегающую в сторону леса. К вечеру наконец жара чуть спала и подул приятный освежающий ветерок. Максим провёл его дальним путём в обход, через поля с колышущейся пшеницей и заросший овражек, где бил звенящий ключ питьевой воды, такой ледяной, что ноют зубы, мимо старого деревенского кладбища, кресты и оградки которого почти смешались с окружающим лесом, и если бы не полуразрушенные кирпичные ворота да островки свежих захоронений, непосвящённый путник мог бы пройти и вовсе некрополь не заметить. Пока брели лесной тропой, Исаев рассказал про деда и самое забавное из своего детства. Дорога пошла в горку, в то время как небо уже начинало менять цвет, подергиваясь алым. Взобравшись на холм, они застали солнце медленно сползающим к горизонту. - Ух ты, - вырвалось у Вальтера.С холма открывался захватывающий дух вид на необъятные зелёные просторы и петляющую широкую ленту реки, исчезавшую где-то вдали. Вода отражала небесную палитру, пылая вместе с догорающим днём. Наползавшие на раскалённый шар лёгкие облачка светились изнутри, насквозь пронизанные острыми лучами. Голубизна в вышине стала наливаться синим и красным до сиреневого, фиолетового, постепенно стягиваясь вслед за уходящим светом в конкретную точку, откуда уже проступил густой алый сок заката. Проваливаясь под собственным весом, солнце брызгало расплавленным золотом. По речной глади расползалось слепящее пламя. Пожар на западе пылал не больше нескольких минут, постепенно утихая, превращаясь в оранжевое тлеющее зарево, по краям которого уже сгущалась словно дым грядущая темнота бархатисто-теплой летней ночи. - Это должно быть самое популярное место у парочек, - сказал Шелленберг, едва грандиозное, но скоротечное представление завершилось и их, рассевшихся прямо на траве, накрыли ранние сумерки.- Нам очень повезло, что мы тут одни, - теребя в пальцах сухую былинку подтвердил Максим, - впрочем здешние давно привыкли, они каждый день такое видят.- Богато живут, - вспомнил по-русски Шелленберг.- К красоте можно привыкнуть, - с некоторым сожалением изрек Исаев, - вплоть до того, что перестаёшь замечать её.- Если кто-то перестаёт откликаться на подобное, что это за человек? - задумался Вальтер, положив голову к нему на колени.На небосклоне загорались самые первые крошечные звездочки, далеко друг от друга, пока ещё несмело. - Смотри: закат свою печатьНакладывает на равнину. День прожит, солнце с вышины Уходит прочь в другие страны. Зачем мне крылья не даны С ним вровень мчаться неустанно! - процитировал Максим. - Кто это? - заерзал Шелленберг. - Есенин, Пушкин?- Вообще-то Гёте. Из Фауста.- Так вот как он звучит на русском, вроде неплохо.- Великий поэты на всех языках звучат.- Я по-прежнему не верю, что ты никогда не писал стихов.- Кто не пишет в семнадцать лет? - пожал Исаев плечами, - но у меня...- Да-да, идиосинкразия к рифме, - закончил за него Вальтер, резким движением поднявшись с земли и отряхнувшись, — что не мешает тебе сыпать стихами по памяти на четырёх языках. Обманщик.- Это были очень дурные стихи, - признался Максим, тоже вставая на ноги, - я их давно сжёг.- Жаль, я бы почитал, - приобняв его за талию, опечалился утерянной возможности коснуться сокровенных переживаний молодого Исаева Вальтер.- Тебе не понравилось бы, - убеждённо сказал несостоявшийся Есенин. Упомянутые строчки были посвящены бывшей его жене. На самом деле сгорели лишь черновики, оригиналы до сих пор хранились у нее. Если она тоже не избавилась от них после развода, но о том Исаев Александру никогда не спрашивал. Закинув руку на плечо Шелленберга, Максим повел его домой короткой дорогой. Темнело стремительно, и Исаев не был уверен, что снова идти мимо кладбища - уместное приключение после столь романтичного завершения вечера. Вернувшись в избу, Вальтер притих и впал в задумчивость. Уселся за обеденный стол и долго торчал в телефоне, изредка отпуская нелестные высказывания относительно покрытия российских мобильных операторов. Скорее всего он переписывался с кем-то из родственников, как пить дать развлекая их подробностями деревенского быта. Потом ему сообщили, что слабосильная лампочка освещает только крыльцо и для ночных походов во двор есть фонарик. Ведь грядки топтать нельзя, даже если сослепу в темени, тётя Таня ?лопатой прихлопнет?. - И ты там под ноги поглядывай, - ещё напутствовал Максим, без желания напугать, конечно, безопасности ради.- В каком смысле? - вернулся с полдороги Шелленберг, - тут что, змеи водятся?- Ну бывают, но ооооочень редко, - положив руку на сердце заверил Исаев, - они к человеческому жилью не очень-то лезут.- Зачем тогда смотреть под ноги?- На всякий случай, - сказал невозмутимый русский.- Надо было оформить страховку, - бормотал себе под нос немец, шаря лучом фонарика в траве перед собой в поисках гипотетических ядовитых рептилий. Когда они наконец улеглись, погасив допотопную люстру под тканевым желтым абажуром, поразмыслив немного, Максим произнёс в потолок.- Если хочешь, вернёмся в Москву.Матрас заскрипел, когда Вальтер резко повернулся на другой бок, лицом к нему. - Почему? - он даже испугался. Что он сделал не так? Какие неосторожные несдержанные слова заставили любимого предложить подобное?- Вижу, тебе тут не особенно нравится, а я не хочу заставлять тебя. В конце концов, это должен был быть отпуск.- Я конечно не привык к подобной спартанской обстановке, но не надо делать из меня капризного монстра, - всерьёз обиделся Вальтер. - Мы останемся.- Или уедем, как только скажешь. - Ты что, берёшь меня на слабо что ли?! - возмутился Шелленберг.- Нет, просто так будет честно.- Не дождёшься! Сердито поворочавшись у него под боком, Вальтер заснул, полный решимости провести отпуск во Всеволодово вопреки всему и даже получить от него максимум впечатлений и удовольствие. Потом он всем в Германии будет рассказывать, что был в русской глубинке и выжил. Следующим утром Максим по привычке проснулся ещё затемно. Лежал потом, мозгуя о разном, поднялся лишь когда посветлело достаточно. Пока он умывался, по деревне заорали петухи. Одна птица вспорхнула на забор, взявшись горланить прямо под окнами. Из комнаты донёсся негодующий скрип; заглянув туда, Исаев обнаружил с головой спрятавшегося под одеялом Вальтера, несмотря на естественный будильник, отказывавшегося просыпаться. Повесив полотенце на крючок, Макс вышел на крыльцо в утреннюю знобливую свежесть. На перилах восседал матёрый полосатый котище.- Привет, - Исаев обменялся с котом оценивающими взглядами, - тебя тут раньше не было.Хрипло мявкнув, полосатый показал человеку зад с торчащим трубой хвостом и скрылся под крыльцом. - Каков нахал, - добродушно хмыкнул Максим. Отперев сарайку, он достал добротной конструкции раскладушку и перенёс в дом. Прислонив к печке на видном месте, положил рядом на скамью-приступок пару подушек. Оценив композицию, сам себе одобрительно кивнул и вернулся к разбору хлама в сарае. Пока он неспешно расчищал доступ к задвинутым по закону подлости в самый дальний угол удочкам, солнце забралось высоко и Всеволодово наполнилось звуками: рычанием моторов, детскими криками, собачьим лаем, куриным квохтаньем, треском газонокосилок и иного инструмента. Спозаранку бодренькая Татьяна Георгиевна заглянула в гости к завтраку, неся в руках накрытую полотенцем тарелку. Постучав в косяк при входе, она, не дождавшись отклика, решила, что мужчины вышли куда. Обнаружив в кровати спящего Вальтера, женщина сначала ужасно смутилась, но поскольку немец дрых не дуя в ус, успокоилась и водрузила тарелку в центр стола. Про себя ещё отметив, какой Максим гостеприимный: пустил друга в хозяйскую постель, а сам на раскладушке разместился. В этот момент видимо Вальтеру стало жарко под одеялом и он во сне его откинул, перевернувшись на спину, немного при том заголившись, а учитывая, что спал он в одном белье, женщина немедленно отступила в кухню. Помянутый ею Исаев вернулся как раз, когда она собиралась незамеченной ускользнуть. - Доброе утром, Максимка, - шепотом поздоровалась она, зардевшись словно застигнутая за подглядыванием пионерка. - А я вам тут блинов напекла.- Тётя Таня, - вздохнул Исаев, похоже добрая женщина по причине присутствия тут Шелленберга перешла в режим ?суперопеки?.- Не, ну а что, позавтракаете плотно, я там вчера сметану оставляла и варенье тоже, вишнёвое. А то ж ведь дрищ дрищом, чем только их кормят в той Германии,- ворчала она себе под нос. Заглянув в комнату, Исаев тоже узрел томную фигуру, драпированную мятой простынёй. - Тетя Таня, - укоризненно закачал он головой.- Вообще-то некогда мне тут с вами, - затараторила Татьяна Георгиевна, пряча глаза, - пойду я. Тарелку занесёшь потом. И была такова. Поставив кипятить чайник, Максим решил будить Вальтера принудительно, раз завтрак уже сервирован. Задача оказалась не из лёгких. Взлохмаченный спросонок Шелленберг имел крайне скверное настроение. - Эта птица, - излучал он ненависть ко всему петушиному роду, - каждый день будет глотку драть?- Конечно, у него же биологические часы, - сказал Исаев, между делом вытаскивая из розетки фумигатор с побледневшей пластинкой, запас каких он предусмотрительно захватил среди прочих полезных мелочей. Иначе к мешающим сладкому утреннему сну петухам присоединились бы ещё и докучливые комары, препятствующие любому здоровому сну в принципе. Простонав, Шелленберг снова завалился на подушки. - Хватит валяться, Вальтер, - настаивал Исаев, доставая из буфета кофе и сахар, - уже почти полдня прошло.- Мы в отпуске, - ответили ему из глубины комнаты.- Так и что ж, мир удивительных открытий с нетерпением ждет тебя, - мотивировал Максим. С неохотой Вальтер спустил ноги на пол. - Зачем ты достал раскладушку? - спросил он, заметив таковую у печи.- Это наше прикрытие, - сообщил Максим, расставляя на столе тарелки, - дабы избежать лишних вопросов. Едва ли Исаев всерьёз рассчитывал долго скрывать от ближайших соседей факт их совсем не дружеской близости. ?От людей на деревне не спрячешься?, как поётся в славной песне из отличного советского фильма. Рано или поздно они проколются на чем-нибудь, или Татьяна Георгиевна позвонит его родителям, и тогда уж точно вскроется правда. Но пока есть возможность водить окружающих за нос, почему бы не попытаться. Тем более стороннему ненаблюдательному зрителю хватит и раскладушки для отвода глаз. Хотя если тётя Таня и дальше будет заваливаться без предупреждения, бог весть чему свидетелем она может стать. Утренняя неловкость должна была немного остудить её материнский пыл, правда едва ли надолго. - Ого, блины, - заглянув под полотенце порадовался Шелленберг, - горячий привет от Татьяны Георгиевны?- Да, она принесла их, пока ты спал. Она кстати очень обеспокоилась твоим телосложением. Так что если она будет пытаться всячески тебя откормить, не удивляйся.- Ладно, - заочно разрешил ей попытаться Вальтер, садясь за стол и берясь за поданную кружку. - Я кстати решил больше ничему не удивляться.- Хватило одной ночи, чтобы ты из эпикурейца стал стоиком, - поддразнил Максим.- С вами я, чего доброго, скоро русским стану.- Не самый худший вариант. Вальяжно переставляя лапы, к жующим людям подошёл тот самый невежливый кот. Зашёл словно к себе домой и выжидательно сел перед столом, упёршись в них требовательным взглядом. - Батенька, да вы совсем без совести и стыда, - поразился Исаев.На высокомерной усатой морде ничего не отразилось. - Это чей? - спросил Шелленберг.- А Бог его знает, приблудный какой-то, тут похоже под крыльцом проживает.- Так его покормить наверно надо.- Посмотри на него, - фыркнул Максим, - кто-то явно не голодает.Наконец, удостоив Исаева презрительным взглядом, кот демонстративно начал тереться об щиколотки Вальтера, понимая, что на другого кошачьи чары не действуют.- Конечно, - погладив изгибающегося дугой под ладонью полосатого, упрекнул Шелленберг, - как только собака так Полкаша, а как кошка так попрошайка. Не поленившись встать, Вальтер принёс с кухни блюдечко и щедро положил коту сметаны. - Интересно, как его зовут? - наблюдая как пушистый вымогатель жадно лакает угощение, задумался он.- Его не зовут, судя по всему, он приходит сам. А так на нём прям написано, что Матроскин.- Это который ?усы, лапы и хвост?, - Шелленберг учил русский в том числе и посредством сокровищ советского кинематографа и мультипликации.- Он самый. Тщательно вылизав блюдце, котяра ещё раз придирчиво осмотрел людей и горделиво удалился. Днем мужчины обнаружили его спящим на сундуке в сенях. Приоткрыв один хитрый зелёный глаз, он проверил их реакцию и снова заснул. Пока готовился ужин, в ожидании подачки путался под ногами. В конечном итоге набив толстое пузо, он запрыгнул к Вальтеру на колени и удовлетворённо мурчал, поджав лапки. Мол, так и быть, зовите как хотите, вы вроде не жадные, и раз вы отчего-то решили жить здесь, кормите меня теперь. На четвертый день, изменив подход, то есть став проще, по-философски относиться ко всему, с чем сталкивался, Вальтер потихоньку начал проникаться прелестью сельской жизни. Для него, как для гостя, создали к тому абсолютно все условия. Стараниями сердобольной Татьяны Георгиевны он вкусно кушал, наслаждаясь нюансами самой что ни на есть аутентичной русской кухни. Никто не обременял его никакой работой, так что он много времени проводил в привезённом из Москвы икеевском раскладном шезлонге, наблюдая как трудятся другие. Тщательно обследовав дом и прилагающееся имущество, Максим, скатавшись в райцентр на закупку необходимых материалов, с энтузиазмом погрузился в хозяйские хлопоты. Вскрыл скрипящее крыльцо для починки, повыкидывал всякой рухляди из сарайки, чем-то стучал, что-то пилил и развил столь бурную деятельность, что Шелленбергу становилось стыдно шалопайничать. Но на все предложения оказать посильное содействие его ласково отправляли отдыхать. Поначалу Вальтер никак не мог взять в толк, зачем Максиму вообще далась вся эта возня с ремонтом дома, можно и попросить кого за разумные деньги, ведь они же как бы в отпуске. Лишь заметив с каким умиротворённым и довольным лицом Исаев придаётся физическому труду он понял — это видно был персональный сорт медитации. Незамысловатая монотонная работа на свежем воздухе, имеющая видимый, радующий душу результат, помогает сконцентрироваться и отвлечься от суетного не хуже йоги. Так расслаблялся Исаев, и было бы несправедливо лишать его удовольствия. Когда же в трудах дневных наступал перерыв, они отправлялись либо бродить по округе, весьма живописной, с парадоксально высоким и одновременно низким голубым небом, либо купаться на реку, к обустроенному участку берега, где наиболее удобный сход и деревянные мостки, с каких местные подростки бомбочками сигали в мутноватую темную воду. Поначалу Вальтер без особой охоты лез в реку, очень медленно заходил, стуча зубами и вздёрнув плечи. Для прогретого солнцем тела вода казалась обжигающе ледяной, даже в тридцать с лишним градусов. Более опытный Максим нырнул сразу, не задумываясь.Какой смысл пытаться привыкнуть к температуре, если весь кайф в резком охлаждении, бодрящем и заряжающем энергией. Отплыв подальше, он терпеливо ожидал либо пока Шелленберг сдастся и вернётся загорать на песочек, либо пока он наберётся смелости, либо когда мель под ним закончится и он окунётся весь сам по себе. Напряжённое ожидание сломал мальчик, долго смотревший на мучения незнакомого дяди и в конце концов окативший Вальтера цунами из брызг. После такой подмоги тянуть дальше было бессмысленно. Недовольно отфыркиваясь и по-немецки обещая надрать молокососу уши, Шелленберг присоединился к хохотавшему Максиму. Следующим днем, чтобы восстановить свой пошатнувшийся престиж в глазах школоты, Вальтер не только прыгнул с мостков прямиком в самое глубокое место, так ещё почти переплыл реку. Во всяком случае (в сопровождении Исаева, а то течение было довольно сильное) забрался дальше, чем позволяли себе пацаны. По пути домой, постепенно обсыхая под лучами, Вальтер ужасно собой за то гордился. Ещё одним доступным развлечением во Всеволодово были собственно сами обитатели деревни. Как для Шелленберга, пожалуй, пассивное созерцание русского быта и воплощённого в людях менталитета страны было даже увлекательней физических активностей. Его приезд для деревенских стал главным событием, и все так или иначе хотели посмотреть на ?настоящего? немца, почтившего их вниманием. Куда б они с Максимом ни шли, на него поглядывали, кто тактично, стараясь не пялиться, а кто в открытую. Правда приветливо улыбались и обязательно здоровались. Тут вообще было принято здороваться с каждым встречным вне зависимости от того, насколько близко вы знакомы и знакомы ли вовсе. Невозможно было пройти по улице, чтобы Исаев где-нибудь не задержался на пару минут или на целых полчаса пообщаться о том о сём. Вальтер не подозревал каким разговорчивым может быть Максим. Впрочем тот всё больше внимал собеседнику, впитывая сведения, в основном бесполезные, но кажущиеся такими важными, если сидишь с тремя благообразными старушками на завалинке. Вот уж кто хранит подробную информацию о деревне от момента её основания вплоть до сегодняшнего утра. Кстати сообщество местных бабушек совершенно очаровалось Вальтером с первого взгляда и первой улыбки. Из безымянного немца он вырос до ?милка?, ?внучка? и ?Валюши?, и в избу Исаева потянулись первые гостинцы, вроде соленьев из погреба, домашней наливочки или мёда. Абсолютно всех, кому Максим успел представить Вальтера лично, интересовало как ему нравится во Всеволодово? И как у них там в Германии? И где, как ему кажется, лучше? Причем когда Шелленберг худо-бедно отвечал на них по-русски или восхвалял местные красоты, особенно открывающуюся с холма панораму, благодарил за аппетитный подарок и тому подобное, люди начинали лучиться от гордости. Кажется, для них было крайне важно, чтобы иностранец увез с собой в Европу, о которой много всякого болтали по федеральным каналам, лишь хорошие впечатления. Параллельно с тем они боялись услышать от него хулу или жалобу, это казалось уязвит в самое сердце и будет сочтено за неблагодарность после душевного гостеприимства. Без указания Максима Шелленберг интуитивно выбрал правильный тон. Он улыбался, восторгался и принимал происходящее вокруг как должное, с неподдельным интересом вслушивался в речи собеседников, пытаясь уловить смысл, непременно запрашивал перевод у Исаева, даже старался как-то поддержать тему, в общем ударно интегрировался в окружающую среду, тщась понять и прочувствовать её на радость местных и Максима. На центральной улице неподалёку от автобусной остановки возведённый из кирпича силами местного предпринимателя стоял деревенский магазинчик. Сжатая копия минимаркета содержала в себе всё подряд от продуктов питания до товаров первой необходимости, кое-чего из одежды и обуви, всего понемногу. Колоритная продавщица за старомодным прилавком прилагалась, как и вечно отирающиеся рядом с ней праздные болтуны. В кондиционируемом лишь за счет открытых дверей и форточек помещении было слишком душно и многолюдно, поэтому Вальтер, оставив Максима в очереди за хлебом, предпочел скоротать время снаружи в компании кулька малины. Угостила его бабушка Антонина, перехватившая мужчин по дороге. Ягод, конечно, и на исаевском участке было предостаточно, и Татьяна Георгиевна решительно настаивала на том, чтобы Шелленберг непременно собирал их прямиком в себя, но как говорится чужие слаще, пусть и не краденые. Перед тем как отправить очередную малинку в рот, немец тщательно проверял сочную полость. Тётя Таня застращала его несколькими душещипательными историями о случайно съеденных пчёлах, тоже падких на сладкое. Заполучить жало в язык Вальтер совсем не хотел. Когда в руках остался лишь кусок газеты с пятнами сока, из магазина вышли две дамы, немедленно поздоровавшиеся с ним в один голос. Шелленберг любезно улыбнулся им, кивнув. Женщины кокетливо захихикали и потом постоянно оглядывались, проверяя, смотрят ли им вслед. Трудами Татьяны Георгиевны свободные барышни подходящих возрастов были оповещены об отсутствии кольца у симпатичного немца. Совсем незаинтересованный холостяк скучающе комкал использованную бумагу. Едва он прицелился в стоявшую подле магазинчика урну, ему в спину упёрлось что-то твердое и округлое, требовательно вдавившись под лопатку.- А ну-ка, хенде хох, фриц, - громко велели ему сзади. Придя в полное замешательство, Вальтер начал выполнять ультимативный приказ, но быстро опомнился. Тут во Всеволодово каких ?чудес? не встретишь, но вот это, пожалуй, перебор. Оглянувшись, он столкнулся с мутными, но полными решительности глазами древнего деда в засаленном пиджаке и таком же антикварном, как он сам, картузе с поблекшей красной звездой. Тыкал он длинным, отполированным ладонями за долгие годы использования, сучковатым посохом. Облезлая коза, связанная с хозяином веревкой, лениво пережевывала пучок травы в ожидании развития событий.- Простите, что? - переспросил Шелленберг, инстинктивно отступая от возможно не смертоносного оружия, но вполне травмоопасного предмета, особенно в распоряжении неадекватного пожилого гражданина.- Что-что, - едко передразнили его, - небось послали тебя Агриков меч искать? - Николаич! - окликнул деда Максим, наконец вырвавшийся из лап продавщицы с её бесконечными расспросами в поисках новых слухов и сплетен. - Опять балуешь?- Ничего подобного, - опершись на посох, отрицательно замотал головой мигом повеселевший старик. Изрезанное глубокими сухими морщинами лицо его скукожилось в придурковатой, но вполне добродушной ухмылке. - Наше вам с кисточкой, Максим Максимыч, - приподняв картуз, приветствовал он Исаева.- Здравствуй, - в ответ ему уважительно протянули руку. - А что ж это за шутки?- Я, это, - легкомысленно пожал плечами старик, - генетическую память проверяю.- Ох, Николаич, - укоризненно вздохнул Максим. - Вальтер, познакомься, это Игнат Николаевич, - представлять Шелленберга не было смысла.- Да можно просто Хромой, - отмахнувшись от официоза, добавил дед, стрельнув лукавыми глазками в немца, - битте, так сказать.- Очень приятно, - неохотно пробормотал Вальтер, который уловил суть про генетическую память, но не стал заострять внимание. Он с такими вот шуточками и в Москве сталкивался неоднократно. Чего стоят наклейки ?на Берлин? на стёклах, немецких в том числе, машин и необъяснимое здравым смыслом желание некоторых русских повторить страшный опыт былой войны. Такого юмора Шелленберг пока тоже не понимал, неловко улыбаясь разной степени тактичности подколкам.- Ты где пропадал-то, кстати? - поинтересовался Исаев, привыкший к тому, что чудаковатый старичок постоянно мозолит глаза в деревне, шатаясь по округе и забавляя всех небылицами да распространяя новости. - Маньку, - дед кивнул на козу, - выхаживал. Нажралась чего-то, скотина, чуть не подохла. Требуя сочувствия к пережитому ею несчастью животина жалобно проблеяла. - Хорошо, что обошлось, - покивал Максим, не особенно-то поверив. Скорее всего Николаич сам хворал, но не желая никому показаться беспомощным пенсионером, никогда на здоровье не жаловался, или он сознательно избегал встречаться с Шелленбергом по личных мотивам, но видать стариковское любопытство победило.- Слава Богу, - воздал хвалу небесам дед, переключившись на ещё настороженного Вальтера, - а вы, простите, откуда из Германии будете?- Из Берлина он, - ответил Исаев.- Был мой дядька в Берлине, - ностальгически припомнил Игнат Николаевич, - в сорок пятом. А вот бате не свезло...- Ты куда шёл-то? - мягко перебил его Максим, пока не унеслась мысль его в бескрайнюю степь воспоминаний. - Да вот дуру эту где привязать, а то она уже весь двор обглодала, - поделился Николаич, совсем не обидевшись. - Вы торопитесь что ли куда?- Были планы, - не уточняя, какие именно, поделился Исаев.- Тогда не смею задерживать, чай свидимся есчо, вы же до конца месяца приехали, - ухмыльнулся Николаич, демонстрируя полную осведомленность. На том и расстались. Ведя за собой флегматично покачивающее тяжёлым выменем животное, Николаич захромал из деревни в поисках свежего выпаса, а “ребята” пошли домой в противоположную сторону. - Это что такое было-то? - недоумевал Шелленберг- Ты не обижайся на него, - попросил Максим, - Игнат Николаевич человек пожилой и в силу возраста, ну... немного чудной, понимаешь?- Он меня про какой-то ?меч? спрашивал? - пожаловался Вальтер.- Агриков что ли? - весело улыбнулся Исаев.- Кажется.- Любимая его присказка. Это легенда вообще-то. Говорят где-то в Рязанской земле сокрыт меч волшебный, удивительной силы оружие. Кто им владеет, всегда побеждает, и ему везёт во всех начинаниях. Фигурирует в славянских древних литературных источниках. Вроде как орудовал им Добрыня Никитич — богатырь, который на картине крайний слева, на белом коне. Он тоже рязанский парень. Выходила как-то на телевидении передача псевдоисторическая, там клинок этот связали с другим мечом, выкованным еще при фараоне Серсете, доставшимся позднее Аттиле, с которым его и похоронили где-то в Оке. В общем красивая занятная недоказуемая сказка.- А я-то здесь при чём? - ещё сильнее удивился Вальтер.- Во вторую мировую немцы якобы активно его здесь разыскивали. До кучи, наверное, к копью Лонгина, Граалю и Шамбале.- Война почти сто лет назад кончилась, - мрачно напомнил Шелленберг.- Отец его не вернулся с неё, - раскрыл подлинную причину Максим. - Николаич в общем-то и не знал его никогда, едва родился, того на фронт забрали. Но мать ему много рассказывала про него. Сильно говорят любила, так и не вышла замуж второй раз. У Николаича рана от потери не затянулась с тех пор. Не особенно он по жизни немцев жаловал, а тут ты приезжаешь.- Так я-то тут при чём? - все никак не мог взять в толк Вальтер.- Ни при чем, просто не сердись на старика, он вообще-то хороший человек и рассказывает интересно. Его про меч расспросим при случае. И про гигантских змей-людоедов.- Здесь и такие водятся?- Нет, конечно, - легонько пихнул его плечом Максим, - но как он начнёт травить байки, заслушаешься. Считай он наш всеволодовский барон Мюнгхаузен. Они немного прошли в молчании. День выдался изнуряюще знойный. Над дорогой висело призрачное колеблющееся марево, и казалось нет нигде спасения, даже в тенёчке. Болтать особенно не тянуло, хотелось поскорее добраться до всегда относительно прохладных сеней, переодеться и бежать купаться до дождя. Так как Исаев, указывая на безобидные пухлые облака, нависшие над деревней, пророчил грозу, непременно обязанную собраться к вечеру. У родной калитки Максима громко позвали по имени. Вдвоём обернувшись на зов, они увидели на всех парах несущуюся к ним на велосипеде женщину в белоснежном сарафане. Слишком резко затормозив перед мужчинами, она едва не свалилась с двухколёсного коня. Пришлось галантно ловить неуклюжую особу, чтобы та чего доброго не выпачкала в пыли ослепительный свой наряд. - Уф, благодарю, - пропыхтела она, утвердясь на ногах и откинув за спину распущенные длинные волосы.- Света и велосипед, - прокомментировал Исаев, удерживая старенький агрегат за руль, - сколько б лет не прошло, никаких улучшений.- Между прочим, это ты учил меня кататься, - не растерялась женщина, - так что все мои разбитые коленки, ссадины и ушибы на твоей совести.- Вот я и говорю, мне стыдно на это смотреть.- Я тоже рада тебя видеть, Максим, - вместо ответной остроты она обняла Исаева, попутно расцеловав в обе щеки трижды. Глаза Шелленберга вопросительно сощурились. Ему знакома была такая русская традиция, но впервые кто-то воплотил её в жизнь. Причем учитывая, что сделала это очень даже привлекательная женщина, разодетая и старательно, несмотря на чудовищную жару, накрашенная, выглядело оно довольно подозрительно.- Здравствуй, здравствуй, - дождавшись окончания церемониала, Максим сделал полшага назад, увеличив дистанцию, не прекращая при этом приветливо улыбаться. - Ты наверняка уже знаешь о моем друге, Вальтере Шелленберге.- Да, наслышана, - она повернулась к немцу, - Светлана, подруга детства Максима.- Рад знакомству, - едва успел выговорить Вальтер, как Света, бросив скупое ?взаимно?, тут же потеряла к нему всякий интерес. Пожирая глазами Максима, она осыпала его ворохом на первый взгляд совершенно обыденных вопросов. Совсем ли Исаев вернулся в Россию или только погостить в отпуск? Как вообще его дела, виделся ли с женой и сыном, а то ведь они приезжали в прошлом году? И самое главное, интересовавшее Светлану, какая обстановка у старинного друга на личном фронте, без перемен или нашёл он кого-нибудь в Германии? В общем-то ничего кроме статуса Максима её не волновало. И хотя из-за быстроты и запальчивости речи Вальтер и не пытался понять смысл ею произносимого, язык её тела говорил сам за себя, выдавая страстную симпатию и подлинные мотивы расспросов. - Да я особо-то и не искал, знаешь ли, - только и смог честно признаться Максим в ответ на кокетливо заданный вопрос. Но едва ли он соврал ей, специально-то они точно друг друга не искали. Когда она с откровенным разочарованием вспомнила о неотложных делах и уехала наконец, неловко крутя педали и опасно кренясь на бок, Вальтер выжидательно уставился на любимого. Однако помрачневший Максим лишь молча ретировался в дом. - Она влюблена в тебя по уши, - отчего-то радостно констатировал Шелленберг, привалившись к косяку на кухне, пока Исаев убирал хлеб в буфет.- К сожалению, все ещё, - недовольно пробурчал тот, практически себе под нос.- Все ещё? - навострил уши Вальтер.- Мы с ней закрыли тему в подростковом периоде.- Похоже она продолжает питать надежду.- Тут я бессилен, - с некоторым раздражением отозвался Исаев. Настойчивость Светланы давно удручала его. Будучи маленькой девочкой, она ходила за ним тринадцатилетним по пятам и сильно донимала наивной любовью. Собиралась за него замуж, каждому встречному поперечному расписывала, какая пышная у них будет свадьба. Взрослые потешались над детишками по-доброму, а пацанва жестоко высмеивала, требуя отделаться от упрямой прилипалы, мешающей мальчишеским забавам. Ладно бы история осталась в голоштанном детстве, ну какой дурью в молодости не страдают люди, нет же, на беду чувства к Максиму основательно прописались в девичьем сердце. Взрослея, она продолжала любить его, пусть и безответно. Сначала Исаева это расстраивало, вовсе не хотелось причинять ей душевные страдания. Он думал, время и расстояние вылечат Свету, ведь они не поддерживали постоянной связи и виделись от силы раз в пятилетку. Тем более он рано женился, поставив жирный крест на всех её затаённых чаяньях. Она тоже, пытаясь преодолеть обуревавшую её страсть, дважды ходила под венец. Правда оба раза неудачно. Вопреки здравому смыслу, при случае Светлана вновь и вновь с завидной настойчивостью начинала атаковать Исаева флиртом, мыслимыми и немыслимыми способами привлекая его внимание. Но теперь в зрелости тому было уже совсем не смешно, закончилось и всяческое сентиментальное сочувствие. Видя, что Максиму совсем не охота обсуждать одержимость Светланы, Вальтер всё же не удержался и тихо обронил:- Её можно понять.- То есть, - непонимающе взглянул на него Исаев.- В тебя сложно не влюбиться, а если уж не повезло... - он замолчал, уставившись на носки собственных кроссовок. Вальтер прекрасно понимал несчастную Светлану, не способную совладать с эмоциями в присутствии почти безупречного и вечно такого неприступного Максима. Нечто схожее довелось пережить ему самому в мучительный период неясности, когда ничего между ними ещё не было понятно и казалось нет никаких перспектив на развитие отношении в принципе. Их общение зиждилось исключительно на необходимости разобраться с последствиями досадного ДТП и по идее должно было вовсе ограничиться сухим обменом формальностями. К счастью ещё на месте происшествия они рассмотрели друг в друге интересного собеседника. Несколько часов кряду убили за праздной болтовнёй, позабыв о быстро остывающих в руках бумажных стаканчиках с кофе, пока требовательные рабочие звонки не вынудили наконец разъехаться, обменявшись контактами. Прерванный диалог продолжился посредством телефонов и развивался при новых личных встречах. И чем больше Вальтер узнавал Исаева, тем сильнее прикипали к нему разум, сердце, всё его существо, внезапно охваченное необъяснимым будоражившим волнением. С виду новый нечаянный знакомый ничем из толпы не выделялся. Без сомнений Максим был статным красивым мужчиной в самом расцвете зрелости, но разве редкость нынче внешне привлекательные люди. Сам Исаев вообще самокритично описывал собственную ?физиономию? скучной и среднестатистической, оттого совершенно не запоминающейся. Правда тут он пожалуй малость лукавил, отлично зная себе цену, просто по убеждению не считая внешние проявления первостепенными. Гораздо сильнее поражало в нём, да и он сам искал таковое в других, внутреннее содержание. Очаровывая благородными манерами, он умудрялся не выглядеть высокомерным. Ко всем людям он относился одинаково, не ведясь на статусы, чины, регалии или навешиваемые обществом ярлыки. Никогда никого не осуждал без веских объективных оснований к порицанию. Не любил лезть в чужие, не касающиеся его личные дела, не распространялся о своей приватной жизни или проблемах. С завидной легкостью Максим мог рассуждать на десятки отвлечённых тем, демонстрируя глубокие познания в истории, искусстве, политике и ещё бог весть в каких областях. Совершенно не стесняясь при столь обширном кругозоре иногда признавать, что он чего-то не знает, и с неподдельным интересом воспринимать новую информацию или альтернативную точку зрения. Он вообще предпочитал сначала дать оппоненту вволю выговориться и лишь затем принимался комментировать, опровергать или убеждать. Причем железной логике аргументов, высказанных тихим уверенным тоном, часто нечего было противопоставить. Спор с Максимом всегда оказывался одновременно мучительным и упоительным. Проигрывая в диспуте, Вальтер никогда, благодаря тонкому подходу соперника, не ощущал себя поверженным или униженным, разве только немного заблуждавшимся, но благодаря разложившему всё по полочкам Исаеву, вставшим наконец на верные позиции. Если же ему удавалось отстоять свою правоту, то было ещё приятнее. Заставить отступить столь умного собеседника нужно ведь суметь. С чувством юмора у Максима тоже не наблюдалось проблем. Разве только порой шутки получались чересчур злыми, метко уязвляли кроме пороков современного общества и самого Шелленберга с некоторыми его принципами. Впрочем Исаев предупредительно сглаживал эффект, подробно разъясняя причину своего негативного отношения к объекту высмеивания. Открытость и честная последовательность в суждениях подкупали. Человеку, не желавшему льстить и подыгрывать в мелочах, можно было хоть немного доверять. Хотя Максиму Вальтер вскоре доверился полностью, чего с ним отродясь не случалось прежде. В присутствии русского он буквально начинал ощущать себя по иному, ведь Макс оказался из той самодостаточной породы людей, излучающих мощную энергетику, способную влиять на окружающих. Одним молчаливым взглядом он выражал больше, чем другие тысячей слов. Несколькими короткими емкими фразами способен был поставить зарвавшегося хама на место. Мотивировать легким дружеским прикосновением. Никто, будь то друзья или недруги, не стали бы оспаривать авторитетность Исаева. Уважение к нему и доверие зарождались в мозгу на подсознательном уровне. Обычное влияние для сильной волевой личности, неизменно признаваемой прочими за лидера группы. Гейдрих тоже был из таких, прирождённым влиятельным лидером, но совершенно иного склада. Превосходства он добивался агрессивно, предпочитая методы подавления и угнетения несогласных. Он терпеть не мог продолжительных споров, быстро утомлялся и начинал закипать при своем взрывном в общем-то темпераменте. Иное мнение могло существовать лишь где-то за его спиной, и упаси бог таковому не скрыться, ежели он оглянется. Понятие компромисс было ему знакомо, конечно, при необходимости он проявлял поразительную гибкость. Однако любая каким-то образом ущемлявшая его сделка для второй стороны рано или поздно заканчивалась бедой или серьёзными потерями. Если он вообще считал нужным придерживаться данного слова в случае резкой перемены обстоятельств. Райнхард был целеустремлённым, предприимчивым, расчетливым, инициативным, умным и, о чём мало кто знал из посторонних, удивительно музыкально одарённым человеком. Вальтер восхищался его энергичностью и им как человеком, по сути слепившим самого себя из никому неизвестного долговязого ушастого подростка из маленького городка у чёрта на рогах. Долгие годы он вращался вокруг лидера VDI неприметным космическим спутником и его вполне устраивало такое положение вещей. В тени столь грандиозной и всеохватывающей личности вполне комфортно, в особенности если ты пользуешься персональным расположением и имеешь толику влияния и власти над таковой. Являясь бессменным и единственным на сто процентов доверенным помощником, Вальтер выступал в качестве громоотвода или дамбы в случаях стихийных проявлений Гейдрихова необузданного нрава или же служил ?голосом разума?, уберегавшим от грубых ошибок в сложных, требующих деликатного подхода ситуациях. Сотрудничать с ним было увлекательно и безусловно выгодно, столько дверей распахивались сами собой, столько возможностей, о каких Шелленберг в своей юридической конторе не смел и мечтать. Бурная кипучая светская жизнь, общее важное дело, высокие устремления, борьба с политическими противниками, связи с ?хозяевами жизни? - Гейдрих дал ему шанс подняться в его компании на вершину влияния и власти, стать кем-то. Однако у всего есть своя цена. Конечной целью Райнхарда всегда оставалось собственническое владение и абсолютная власть. Если он хотел чего-нибудь, то шёл и брал это, не гнушаясь никакими приемами и нисколько не интересуясь сторонним мнением на сей счет. Однажды он захотел опытного юриста Вальтера в соратники и убедил его присоединиться к партии. Позднее ему стало мало поразительной трудоспособности и деловых навыков помощника, он возжелал заполучить остальное, и тело и душу. Любая форма сопротивления обыкновенно лишь задорила и распаляла Гейдриха, следовательно не имела никакого смысла. Вступать в открытый конфликт Вальтеру не хотелось, не потому что он боялся нажить себе опасного врага, а потому что к тому времени они уже считались друзьями, хоть Райнхард сознательно избегал заводить столь тесные связи. Но Шелленберг был вхож в его дом, знаком с семьёй, хранил его грязные секреты и выслушивал задушевные исповеди, на таком фоне секс казался логическим продолжением сближения, вписываясь вполне органично. Вальтер так себя успокаивал, после того как уступил откровенным домогательствам, позволив Гейдриху полностью над собой воздвигнуться и крепко привязать к себе и партии ещё и через личное. И ладно бы, с какой стороны ни посмотри, он оставался в выигрыше при минимальных потерях. Мир устроен чертовски примитивно, кто-то довлеет над тобой, над кем-то властвуешь ты. Несправедливо, иногда обидно, но таковы правила игры, и если выбрать правильную команду и капитана, можно быстро выйти не только в плей-офф, но и заветного приза коснуться. Как оказалось, Вальтер не ведал альтернативы или никогда не искал её прежде. Едва появился Максим, не подавляющий, воспринимающий его как равного, не требующий беспрекословного повиновения, мировосприятие его начало меняться. Казавшееся прежде нормой начинало раздражать и злить. Исаева невозможно было представить швыряющимся вещами, невыносимо грубым или злонамеренно причиняющим физические страдания. Подле него Вальтер ощущал себя в полной безопасности, как за той пресловутой ?каменной стеной?. На него безоглядно можно было положиться во всяком деле. Не то что при беспокойном Гейдрихе, который сочетал превосходные организаторские способности с ужасающей тягой к разрушениям. Со скуки в очередном ночном загуле Райнхард выкидывал коленца и ставил на уши всю округу, доводя юристов и пиарщиков партии, обязанных потом ?заминать? и положительно интерпретировать его выходки до истерики. Всю команду вредные привычки лидера держали в неослабевающем напряжении. Нет, Шелленберг не мог отрицать, что на первых порах и сам соучаствовал в попойках на правах полноценного собутыльника. За ним тоже нашлось бы парочку прецедентов, за какие ему по трезвости до сих пор было стыдно. Но отчего-то Райнхард однажды отлучил его от вечеринок, словно почувствовав быстро накапливающуюся у Вальтера усталость от злоупотреблений и непотребств, что правда не освобождало его от обязанности приезжать за ним бухим по первому требованию и транспортировать домой. Плохо маскирующийся эгоист Гейдрих не понимал слова ?нет? и свои нужды всегда ставил превыше чьих-то затруднений. Он умел брать на себя ответственность, как и полагается лидеру, но сильно ограничивал зону своей личной ответственности. Семья, партия и он сам интересовали Гейдриха, до прочего ему и дела не было. Вальтер попадал в списки тех, за кого Райнхард по его собственному представлению должен был отвечать. Но взамен покровительства он требовал максимальной самоотдачи, чуть ли не жертвы. Максим напротив проявлял о Шелленберге бескорыстную заботу с первых минут знакомства. Он умел подстроиться при необходимости и спокойно реагировал на отказы, проявляя такт и никогда не забывая поинтересоваться ?наладилось ли всё?, в порядке ли дела. Его даже беспокоило настроение собеседника, ежели его отсутствие было внешне очевидно. В довершение списка его флегматичный нрав идеально уравновешивал гиперактивную натуру Шелленберга, притягивая к себе как магнит с противоположным зарядом. За Максимом с его извечной ироничной улыбкой, мудрыми глазами, тихим вкрадчивым голосом, подчеркнуто отстранённым, практически идеальным хотелось пойти куда угодно, даже если не звали. По началу Вальтер подозревал скрытый подвох. Ну не могут ходить по бренной земле вот такие вот удивительные люди. Кто-то пытается обмануть и заманить в ловушку “серого кардинала” VDI. Не зря же Исаев так откровенно высказывает недовольство программой партии и критикует Гейдриха при каждом поводе. Разветвлённые теории заговора смешили его самого, но трудно было поверить в масштаб собственного везения. Или точнее в масштаб приключившейся с ним беды, так как Шелленберг влюбился в русского аки школьник в пубертате и никак не мог совладать с этим. Иррациональное влечение, отягощённое вскоре неизбежно появившейся страстной заинтересованностью, не поддавалось искоренению здравым смыслом. Оно оккупировало мозг и выбивало из колеи. Эмоционального опыта как такового у Шелленберга не было. Любить, по-настоящему самозабвенно и преданно, ему не приходилось. Он был женат, но недолго. Они познакомились ещё в бытность его студентом, Катрин была старше на десяток лет, в психологическом плане видимо это очень влияло на её поведение в браке. Пока он постигал юриспруденцию, их отношения ладились. Она состоялась как владелица элитного ателье-магазина, он был молод, галантен, ?гол как сокол? и почти полностью от неё зависел. Им обоим так было удобно. Когда же Вальтер ?встал на ноги? и взялся кропотливо за построение карьеры, идиллия рассеялась будто туман. Началась череда оглушительных скандалов, сцен беспочвенной ревности, обессиливающих обоих истерик, вплоть до порчи домашней утвари и рукоприкладства. Предсказуемым концом стал длительный тяжёлый бракоразводный процесс, лишивший Вальтера многих иллюзий о любви и границах человеческой подлости и мстительности. Зато он вынес важный урок не идти на поводу у общественного мнения и не связывать себя обязательствами из-за обманчивого чувства, будто ты кому-то что-то должен. Развод едва не опустошил его не только в материальном, но и в физическом смысле. Собственно с Гейдрихом они познакомились как раз в дни, когда он приходил в себя после расставания с женой. Переосмысливая прожитую жизнь, Вальтер находился на неком перепутье и жаждал свежих впечатлений и перемен. Желать же порой следует с осторожностью. Райнхард почуял в нем уязвимость и готовность последовать за кем-нибудь, способным вырвать его из привычной зоны комфорта. Чего и говорить, разбираться в людях, выявляя их потенциал и находя ему оптимальное применение, он умел. Соблазнив Вальтера сначала посулами и блестящим будущим, затащил в партию, а затем, решив видимо не останавливаться на достигнутом, в постель. Где он сам постиг прелести и секреты ?мужской? любви, Гейдрих не разглашал. Впрочем Шелленбергу по-настоящему никогда и не было интересно. Райнхард любил секс как таковой и вполне вероятно, что поиск новых форм удовлетворения похоти неизбежно привел его к однополым контактам. Скорее всего не без соучастия алкоголя. Необъяснимой для Вальтера оставалась причина, побудившая Гейдриха из огромного количества вариантов выбрать в постоянные любовники именно его. Но тут скорее снова сработал принцип банального удобства. Они достаточно сблизились, хорошо ладили, да и Шелленберг всегда был под рукой при срочной надобности. И ни у кого, даже у жены Райнхарда, не вызывало никаких подозрений их постоянное совместное времяпрепровождение. Назвать их извращённые отношения любовью не повернулся бы язык. Вальтер конечно восхищался Райнхардом, симпатизировал ему и, войдя во вкус, охотно разделял с ним плотские удовольствия. Став партнёрами и в сексе, они ещё лучше начали понимать друг друга. Бывало между ними искрило так, что Шелленберг невольно задумывался, не пересекли ли они ненароком грань, отделяющую расчётливую дружбу от настоящей сердечной привязанности. Думал и тут же выкидывал прочь из головы. Интимная близость как таковая никогда не обременяла Гейдриха обязательствами. Он совершенно искренне любил Лину и рождённых ею детей. Впрочем обожание семьи не мешало ему систематически изменять жене не только с помощником, но и десятками баб разной степени продажности. В его понимании бесчувственные ходки ?налево? за разрядкой не могли считаться преступлением или серьёзным проступком. Он же всё равно не запоминал имен и лиц, выбрасывал визитки с номерами телефонов, называл одноразовых любовниц исключительно ?шлюхами?, всегда неизменно возвращаясь к домашнему очагу. Очень сетовал ещё на не разделявшую его свободные взгляды Лину. Скандалы и ссоры, спровоцированные половой невоздержанность Гейдриха, давно стали бытовой рутиной в его доме. Ему то и дело угрожали ?забрать детей и уехать к маме? или вовсе выставляли за дверь. Но потом раскаявшегося и с подарками принимали обратно до следующего раза. Раз за разом наблюдая подобное, Вальтер недоумевал, отчего Лина терпит свинское к себе отношение. Святая она что ли, всепрощающая дурочка? Позднее он узнал жену лидера VDI получше и понял, что в общем-то муж и жена как в присказке стоили друг друга. Будучи неисправимым бабником Райнхард парадоксально ревновал жену к каждому столбу и пристально следил за её благонравием, порой доходя до немыслимых крайностей. С появлением у супруга первого за много лет и единственного друга в лице Шелленберга Лина не изобрела вендетты лучше, чем устроить откровенную провокацию и ?позлить дракона?. Воспользовавшись пребыванием Гейдриха в командировке, она вызвала к себе его помощника под благовидным предлогом оказать содействие в выборе подарка ко дню рождения любимого супруга. Вальтер естественно отозвался на просьбу и без задней мысли провёл с ней полдня, болтаясь по магазинам. Под вечер он как джентльмен пригласил её поужинать в милом ресторанчике. Тогда Шелленберг ещё не разбирался в нюансах отношений четы Гейдрихов. О теплых посиделках при свечах Райнхард узнал от службы безопасности партии, коей кроме прочего вменялось присматривать за Линой в его отсутствие, настолько глубока была его паранойя. Он пришёл в настоящую ярость от подробностей и устроил разнос жене, вообще-то легко отбившейся от упрёков ответными претензиями. Потом он переключился на Вальтера, у которого контраргументов не имелось совсем. Сначала организовал унизительную очную ставку с начальником СБ, собственно и настучавшим руководству на подозрительную активность помощника в отсутствие шефа. Требовал объяснений, витиевато угрожал, испытывая стрессоустойчивость Шелленберга. Потом учинил настоящую профилактическую порку. Не в переносном смысле, а буквально выпорол, едва они оказались наедине в располагающей обстановке. Приковал бог весть откуда взявшимися наручникам и всерьез приложил несколько раз ремнем. И пускай закончилось всё грубым, но фееричным сексом, осадочек у Вальтера остался. Ведь на самом деле Райнхард прекрасно знал, что ничего крамольного не произошло, и лишь тиранически обозначал своё отношение к потенциальным адюльтерам. Особенно разозлила его Лина с её дурацким чувством юмора, которая вполне удовлетворившись произведённым эффектом, не удосужилась даже извиниться перед ним за доставленные неприятности. Впрочем всякий раз горячо обещая ей ?присмотреть за Райни?, Шелленберг упивался мстительным злорадством. Будьте покойны, фрау Гейдрих, он не даст вашему ?крокодилу? увиваться за юбками, он примет огонь на себя, пока ты дура брюхатая, ждешь его дома с пирожками. Нет, это была не любовь, а лишь низменное, грязное и запутанное удовлетворение своей и чужой биологической потребности. Теплое эйфорическое чувство, охватившее его после встречи с Максимом, было ему в новинку и потихоньку ласково начинало сводить с ума. Шелленберг не понимал, как следует действовать, раз уж избавиться от наваждения не получается. Самым верным средством казался немедленный обрыв всяческих контактов с Исаевым. Однако вместо того он, прикрываясь желанием загладить вину за свое неаккуратное вождение, засыпал Максима приглашениями на футбол, модные театральные постановки, дегустации, выставки и куда угодно, лишь бы провести с ним несколько часов. После мероприятия они шли либо выпить, либо при благоприятных погодных условиях размять ноги. С навыками по соблазнению собственно мужчин у Вальтера было туго, практики явно не хватало, да и не требовалось никогда. Гейдрих пришёл сам, а больше ни к кому из представителей идентичного пола его никогда не тянуло. С точки зрения теории, он допускал, фундаментальные приемы универсальны. Но его всерьёз беспокоила вероятная реакция Исаева, пусти он их в ход. Можно же спугнуть или спровоцировать гневное отрицание. Не придя к конкретному выводу, Вальтер решил ничего специально не предпринимать, а смиренно плыть по течению. Его и так с потрохами выдавали глаза, которые он не способен был отвести от Максима, и стремление сократить между ними дистанцию под любым предлогом. Постоянное выискивание повода увидеться тоже должно было наводить на размышления, ведь основной вопрос, приведший их к общению, давно был закрыт. Но Максим продолжал с удивительным терпением сносить энтузиазм Шелленберга и принимать предложения, никогда ни от чего не отказываясь, лишь по возможности корректируя дату и время. Но как не силился Вальтер вычислить, заинтересован ли Исаев в нем так же, как и он, или тому просто доставляет удовольствие совместное времяпрепровождение ?без задней мысли?, так сказать, ничего по выражению и поведению Максима установить оказалось невозможным. Душу бы продал Шелленберг, лишь бы узнать, о чём тот думал и каким видел его, сидящего напротив. Находил ли он его привлекательным, сколько недостатков обнаружил и за какие достоинства продолжал ему улыбаться? Потеряв надежду получить внятный ответ на свои невысказанные вопросы, Вальтер отступился. Как говорится лучше синица в руке. С тоской он ожидал того дня, когда Максу надоест и его тактично отошьют. Однажды так и вышло: Исаев отказался от очередного ?свидания? и надолго замолчал. Настроение Шелленберга упало практически до нуля. Несмотря на самоустановку не сильно расстраиваться, он не мог побороть разочарование. Лишь бы не скатиться в настоящую депрессию, он с остервенением погрузился в работу. На его счастье они с Гейдрихом сорвались во Франкфурт для переговоров с ?потенциальными? инвесторами. Несколько напряжённых дней, под завязку набитых встречами и презентациями, отвлекли от горестных мыслей о потере Максима. Удачно ещё, что ?инвесторы? попались упрямые и не давали им расслабиться ни на минут, благодаря чему Гейдрих постоянно был вымотан до апатичности. В противном случае вряд ли б Вальтер опробовал кровать в своем номере. В командировках им всегда бронировали соседние номера, но Шелленберг как правило просыпался у Райнхарда. Теперь мысль о какой-либо близости с ним стала Вальтеру неприятна. Вряд ли он смог бы отказать, но заниматься сексом с Гейдрихом, зная о существовании на планете Максима, казалось в корне неправильным решением. Словно поощряя Шелленберга за верное мышление, Провидение наградило терзавшегося влюбленного сообщением от Исаева. Да каким! С извинением за длительную тишину и просьбой об искупительном ужине в ?Золотом слоне?. ?Надеюсь, ты не имеешь ничего против тайской кухни?, - уточнил Макс под конец. В тот миг Вальтер благословил весь Таиланд со всеми тамошними пылающими специями. Факт того, что он вот-вот поедет с катушек от любви, стал непреложным. Накрыло его правда лишь через пяток дней, во время культурного похода в музей, так что он ещё долго продержался. Задержавшись над оригиналом гравюры Дюрера на стеклянном стенде, Максим разглядывал детали работы мастера, пока Вальтер любовался его профилем, более достойным зваться шедевром нежели многовековой кусок бумаги с засохшими чернилами. Музейный зал был пуст, другие посетители перешли в соседний, а смотритель, сочтя китайцев менее благонадёжными, повернулся к мужчинам спиной, чтобы присмотреть за шумной группой. Истомившись ?страстью нежной?, Вальтер пошёл ва-банк внезапно даже для самого себя. - Макс, - тихо позвал он.- Ммм? - отозвался Исаев, оторвав наконец взгляд от гравюры.- Можно, я тебя поцелую? - стараясь не допустить в голосе умоляющих ноток, испросил дозволения Вальтер. Бровь Макса предательски дернулась, хотя он пытался сохранить невозмутимость. Неспешно оглядевшись по сторонам, по-прежнему ли они одни в помещении, он слегка наклонился к затаившему дыхание Шелленбергу. - Нужно, - убеждённо сказал Максим. Где-нибудь в Раю следовало запеть сомну пречистых ангелов, настолько блаженное выражение проступило на лице Вальтера, но вместо пернатых вестников появилась новая толпа глазеющих на экспонаты азиатов. - Но не здесь, - добавил Исаев, выводя из зала испепеляющего китайцев полным ненависти взглядом Шелленберга. На улице как раз подходяще стемнело. Не заморачиваясь поиском укромного места, Вальтер ограничился тем, что оттащил Максима подальше от входа и яркого освещения. Снисходительно ухмыляясь, Исаев даже позволил порывисто впечатать себя в колонну, прежде чем приобнять и потянуться навстречу требовательным горячим губам. В конце концов нельзя же мучить человека бесконечно. Уже месяц он наблюдал удивительные метаморфозы Вальтера, начиная всерьез испытывать неловкость и уколы совести. Но что ж поделать, он тоже живой человек, причем впервые столкнувшийся с подобными чувствами в свой адрес. В смысле со стороны другого мужчины, конечно. Ему потребовалось время, чтобы осмыслить ситуацию и определиться, хочет он попробовать нечто новое в жизни или лучше воздержаться и, пока всё обратимо, исчезнуть из поля зрения Шелленберга, успевшего потерять здравомыслие и уже не способного к принятию каких-либо разумных решений. Взвесив за и против, проанализировав с холодной головой чувства, пробуждаемые Вальтером в его сердце, Исаев пришёл к заключению — что-то есть. Что-то было такое в этом немце, на что реагировала и отзывалась душа Максима. ?Надеюсь, теперь ты сможешь нормально заснуть?, - понадеялся он между первым и вторым поцелуем. Льнувший к нему Шелленберг воззрился на него с забавным недоумением. Над ним что, издеваются?! И как давно этот, будь он трижды неладен, русский осознанно наблюдает за его муками? Он же теперь совсем перестанет спать, зная, что Максим готов ответить взаимность, целовать его, крепко прижимать к себе и… на что ещё был готов Исаев в тот вечер, Вальтер не узнал. Перевозбуждённого и взволнованного его отправили на такси домой с обещанием скорой встречи. Вопреки собственным предположениям он заснул быстро и крепко. Если Максим давал кому-то слово, то не было в мире надёжней гарантии. Если Исаев подпустил кого-то близко, то неспроста, ему не свойственны уловки и игры с чужими чувствами. Его ?да? - это ?да? окончательное, значит Вальтеру не о чем больше переживать. Теперь Шелленберг с полным на то правом считал себя пребывающим ?в отношениях?. Если б позволительно было поставить соответствующий статус в соц. сетях, он непременно сделал бы это. Но увы распространяться о Максиме категорически возбранялось. Во-первых, никто из родственников и друзей по-прежнему не подозревал о его поздно раскрывшейся бисексуальности. Каминг-аут, хотя бы и только среди близких, влек за собой ряд неизбежных вопросов, суету и прочие обременительные сложности. Ради интрижки с Гейдрихом Вальтер не готов был шокировать мать и расстраивать отца, с Исаевым же всё только начиналось и представлять его семье было ещё ох как рано. Во-вторых, собственно Гейдрих - самая главная проблема, проблема номер один. Предугадать, что произойдёт, если Райнхард узнает о неверности помощника, не представлялось возможным. Диапазон вероятностей простирался от ?никак? и до ?закопает обоих?. Вальтеру изредка удавалось правильно ?прочесть? Гейдриха, но лишь одному Богу до конца было понятно, что конкретно у того на уме. Хорошо ещё вся бурлящая энергий лидера VDI перенаправилась в русло предвыборной гонки и мало что отвлекало его сконцентрированное на победе внимание. Поглощённый разработкой стратегии борьбы с политическими оппонентами и завоеванием электората Райнхард перестал даже приставать к нему к несказанному облегчению самого Вальтера. Гейдрих больше не интересовал его как сексуальный объект, теперь его занимала другая цель. ?Цель?, пока избегавшая деликатных тем, намеренно ускользая из рук. Ну во всяком случае так казалось нетерпеливому Шелленбергу, находившему поцелуи и объятия замечательным способом выражения чувств, но его переполняли более интересные идеи. И раз уж Максим позволил любить и совращать себя с ?пути истинного?, то Вальтер не собирался и дальше ходить вокруг да около. Жизнь коротка, никто не молодеет, мы живем в эпоху высоких скоростей и тому подобное. Духовная платоническая гармония ими достигнута, необходимо понять совместимы ли они физически. Как для Вальтера, важный аспект, способный или укрепить отношения или на корню зарубить любые начинания. Случилось им после похода в кино быть застигнутыми пузырящим лужи ливнем и, по закону жанра, зонта ни у кого не оказалось. Стоя под навесом и наблюдая сплошную стену воды, Шелленберг обратился к Исаеву с предложением переждать непогоду у него. Взять такси и быстро добраться, ведь обитает он, по воле случая, здесь в двух шагах. Вызвав машину, можно было с тем же успехом благополучно разъехаться по домам, но кажется он не замечал изъяна в своей логике.- Я угощу тебя кофе, - закончил он, и в невинности его улыбка конкурировала с младенческой. Не впервые Максим ощутил себя припертым к стенке. Дорвавшийся Шелленберг не давал ему продыху намеками и попытками искусить его к преодолению последнего разделявшего их барьера. С определённой позиции настойчивость его была лестной, но куда, спрашивается, подевалась боязливая целомудренная скромность, с какой он прежде подступался к нему? Впрочем Исаев рано понял, что ?белый и пушистый? Вальтер не более чем ипостась, существовавшая в природе исключительно ради него. Для остального мира Шелленберг был зубастым и хладнокровным хищником, умело до поры притворявшимся безобидным. Не раз он становился невольным свидетелем преображения Вальтера в себя повседневного. Милейшая радушная улыбка истаивала бесследно, если из штаба партии приходили дурные вести, сменяясь на злую сосредоточенность. Из голубого взгляда уходила всякая теплота, становилось зябко, некомфортно его выдерживать. Словно стесняясь самого себя подобного, Вальтер старался уйти подальше и общаться с подчинёнными не при Исаеве. Но такое не каждый раз было возможно, и Максим слышал металлический, почти незнакомый голос, надменно и жестоко отчитывающий накосячивших или посмевших отвлекать его по мелочам сотрудников. Управленцем Шелленберг похоже был жёстким и бескомпромиссным. Между собой и подвластными ему людьми держал строгую дистанцию, требуя от них уважения и стопроцентной лояльности. Исаев подозревал, что такая манера - прямое следствие пребывания под гнётом вышестоящего спесивого и властного начальника. По натуре ведомый, Вальтер неосознанно подражал деспотичному Гейдриху, притесняя других в качестве компенсации за собственную скованность. Как по Максиму, совершенно нездоровая история, как впрочем вообще вся история попадания Шелленберга в VDI. Исаева очень смущала причастность Вальтера к этой лавочке, о какой в силу службы знал достаточно, чтобы испытывать неприязнь как к её лидеру, так и ко всякому, надумавшему с ней связаться. Про помощника Гейдриха краем уха он тоже слыхивал, но что характерно, того порицали наравне с похвалой его сугубо профессиональных качеств. Максим никак не ожидал столкнуться с ним лично, да он и не сразу сообразил собственно кто перед ним. В не до конца проснувшемся, явно накануне переработавшем мужчине, ужасно раздосадованном разбитой машиной и кофейным пятном на рубашке, нельзя было угадать хитроумную и циничную ?тень? одиозного лидера VDI. Побеседовав с ним, Исаев лишь пришёл в ещё большее замешательство, такая пропасть лежала между настоящим Шелленбергом и сложившимся у него представлением о таковом. Конечно позднее дурная сторона Вальтера нет-нет но пробивалась из-под очаровательной харизмы, однако Максим уже убедился в противоречивости его характера и точно знал, как человек он вовсе не безнадёжен. Просто связался с плохой компанией, и если оказать ему содействие, то его ещё можно выдернуть из трясины. Вот если б Исаев сразу спросил себя, с чего собственно ему вообще приспичило браться за нравственное перевоспитание какого-то малознакомого мужчины? Не так затянулись б страдания Шелленберга в безвестности.- Ну поехали, - поразмыслив, согласился Максим. В общем-то Вальтер правильно делал, что использовал ласковый нажим. В этом вопросе Исаеву пожалуй и вправду необходим был рычаг. Чем старше становится человек, тем сложнее ему приобщаться к доселе неизведанным удовольствиям. Квартировался Шелленберг в просторном лофте с окнами от потолка до пола и обстановкой будто с картинки из журнала про модные интерьерные тенденции. Дорогое претенциозное жильё без малейшего намека на уют, присущий обжитому помещению. Слишком много пространства для одного хозяина, слишком пафосно. Ведь Вальтер практически и не бывал тут, разве только ночевал, обитая преимущественно на работе или в разъездах. Однажды Максиму попался на глаза органайзер Шелленберга: не доверяя секретарям, он сам вел расписание, параллельно контролируя ещё и занятость Гейдриха. Плотность заполнения дневной сетки объяснила кофейную зависимость Вальтера и периодическое появление на свиданиях в душещипательно измождённом виде. Исаева очень тронуло, что вопреки загруженности и усталости он старался выкраивать время для совместных посиделок. Но осматривая модерновые абстрактные картины на кирпичных стенах, он лишь диву давался стремлению Вальтера лишний раз подчеркнуть свою статусность. У него был вкус к красивым изящным вещам и то, что принято называть чувством стиля, но упиваясь самой возможностью позволить себе лишнее, он частенько перегибал палку. Впрочем ничего удивительного, всех на Западе с пелёнок растят в культуре потребления. Это поддаётся исправлению как любая вредная привычка. Гораздо сильнее Макса тревожил вопрос — откуда у Шелленберга средства на излишества? Шикарная квартира, красавица ауди, нашпигованная доп. опциями, два айфона, личный и рабочий, абонемент в элитный фитнес-клуб, сверкающая техника и даже тихо прошуршавший мимо робот-пылесос. Сколько в принципе зарабатывает деятель маленькой политической партии, есть ли у него вообще установленный оклад? Неужели всё это черпается из партийной кассы, тогда каков размер партийного взноса? Он читал как-то дельную статью, где автор проводил расследование в поисках истоков VDI, в частности упомянув про ?черную бухгалтерию? и обширные связи Гейдриха среди крупных бизнесменов. Мол, втеревшись в доверие к толстосумам, тот вытряс из них стартовый бюджет, бог весть чего наобещав. Поминались и другие махинации, и хитрые многоходовые схемы. Того журналиста засудили за клевету и вынудили написать унизительное опровержение, в медиа вывернув историю в пользу партии. Он не представлял, насколько сильно замешан Шелленберг в темных делишках? - Устраивайся удобнее и чувствуй себя как дома, - распорядился Вальтер, указав ему на диван. - И сколько же ты платишь за столь скромное логово? - не удержался Исаев, послушно присаживаясь куда велели. - Я за него не плачу, - донесло со стороны кухни, - то есть я его не снимаю. Квартира моя.- Хмм, - подтвердив свои предположения, задумчиво протянул Максим. Всё оказалось гораздо запущенней, чем он предполагал. Вернувшись, Вальтер протянул ему пузатый бокал с напитком превосходного янтарного оттенка. - А что, кофе закончился? - спросил он, принимая угощение. - Представляешь, как не вовремя, - преувеличенно виновато покаялся Шелленберг, впору было заподозрить, что в выпивку что-то подмешано. Неопределённо качнув головой, Исаев пригубил отменный, впрочем кто бы сомневался, коньяк. - Так что не так с квартирой? - пристроившись рядышком, деланно уточнил Вальтер. - В каком смысле? - Максим, всякий раз, когда ты вот так хмыкаешь, это значит, у тебя есть мнение, но ты из вежливости не хочешь его озвучить, - Шелленберг наблюдал за ним не менее пристально, подмечая повадки и привычки. - Можешь говорить, я не обижусь.- Сколько зарабатывает помощник Гейдриха? - напрямую спросил Макс, раз уж речь зашла сама собой. - Партия это скорее призвание, чем рабочая занятость, - пожал плечом Вальтер. - Оплата чисто символическая. - Значит, состоятельная бабушка недавно умерла? - понимающе покивал Исаев. - Нет у меня никаких богатеньких родственников, - закатил глаза Шелленберг, - я даю частные юридические консультации. К тому же, у Гейдриха есть бизнес, там я ему тоже помогаю. Фигаро тут, Фигаро там... кручусь потихонечку, - пояснил он. - Едва концы с концами сводишь, - слегка помрачнел Макс, ему не нравилось, когда Вальтер начинал откровенно рисоваться и вилять. - Это правда. Если тебя интересует, кто спонсирует партию и поддерживает Гейдриха материально, я все равно не поделюсь с вами этим секретом, товарищ шпион, - подразнил Шелленберг, обезоруживающе улыбаясь. - К тому же финансы не в моем ведомстве. У нас для того есть специальный человек. Ужасно занудный и жадный дядька.- Я много лет выплачивал кредит за эту несчастную кирпичную коробку, - добавил он примирительно, видя, что Исаев не вполне удовлетворён услышанным. - А за машину все ещё не расплатился. Так что крякнуть её было особенно обидно. Он и вправду не мог бы назвать себя праведным и благонравным человеком в распространённом смысле, но никогда не планировал становиться негодяем. Нищих и обездоленных точно не обирал и вообще старался держать свою репутацию безупречно чистой. Имея представления о некоторых источниках партийного дохода, он из осторожности сторонился всевозможных сомнительных делишек Гейдриха, никогда не задавая лишних вопросов. Сверхподозрительный Райнхард сам изолировал помощника от встреч, документов и знакомств, которые могли ненароком дать тому в руки материал для манипулирования и шантажа. До конца он никому никогда не доверял, сохраняя параноидальную бдительность. Максим недовольно хмурился, в глубокой задумчивости болтая коньяк. Придвинувшись еще ближе, Вальтер изъял у него бокал, чтобы отставить подальше на кофейный столик. В конце концов они приехали не налоговые декларации сличать. И никакая нарочитая мрачность откинувшегося на мягкую диванную спинку Исаева не могла повлиять на его решимость. Тем более Шелленбергу нравился сердитый Максим, он находил его суровость ужасно сексуальной. Осторожно, словно прося прощения за все проступки, прошлые или будущие, он поцеловал его, едва коснувшись, мимолётно. Затем ещё и ещё, пока не добился ответа, ведь Макс хоть и очень принципиальный, но отнюдь не железный. Ладонь Вальтера, между тем, медленно, проверяя границы дозволенного, заскользила вверх по его ноге. Никаких возражений не последовало, напротив, реагируя на требовательное пожатие, Максим шире развел колени, лишь бы удобнее было приласкать его через брюки. Не без удовольствия и дурацкой радости Вальтер обнаружил ?абсолютную взаимность? и что, пожалуй, он мог считать себя счастливчиком, Исаев был выдающейся личностью буквально во всем. ?Так не бывает,? - подумалось ему, когда он, оторвавшись от губ любимого, с вампирской жадностью принялся зацеловывать его шею, вынуждая запрокинуть голову, пока он разбирается с пряжкой ремня и молнией. ?Где ж вас таких классных делают-то?? - задавался он вопросом, сползая на пол, не в силах больше терпеть раздирающее изнутри желание. Ведь Максим был самым идеальным, самым желанным человеком на всем грёбанном земном шаре. Он как раз собирался сделать какое-то умное замечание относительно скорости развития событий, но Шелленберг уже категорично стаскивал с него штаны вместе с бельём. Сглотнув невысказанные слова, он предпочёл опять уставиться в потолок, а потом и вовсе закрыть глаза. Было чертовски хорошо, так что даже немного стыдно, особенно время от времени посматривать вниз на увлечённого Вальтера, похоже давно всякий стыд растерявшего, нарочно пытавшегося перехватить потемневший от похоти взгляд Максима, понаблюдать как наслаждение побеждает его обычную прохладную сдержанность. Крайне приятно ему было осознавать именно себя причиной столь радикальных метаморфоз. Однако позднее, когда Исаев застегнулся, привел одежду в порядок, снова превратившись в неприступного ироничного повседневного Макса, Шелленберга охватило непривычное смущение. - Ты не считаешь меня слишком развратным? - тревожился он, провожая любимого за порог.- Нет, - обняв перед уходом, нежно заверили его, - просто, кажется, я тебе очень нравлюсь. Ещё Исаев предупредил, что будет занят несколько дней, а может и дольше, но непременно позвонит. С равной вероятность он мог быть честным на сто процентов или немного преувеличивать грядущую загруженность, таким образом беря своеобразный тайм-аут для осмысления произошедшего между ними. Шелленберг воспринял новость спокойно, едва ли поразительно ответственный и честный Макс теперь куда-нибудь от него денется. Да и сам он ни за что уже на свете от него не откажется. С другой стороны, в сорок лет человека нужно приучать к новому постепенно, а не шокировать открытиями без перерыва. Поцеловав Исаева ?на дорожку?, он его отпустил, оставшись с поющей душой и неуёмными фантазиями. Мысли о сексе с Максимом мешали работать и адекватно реагировать на происходящее вокруг. Придурковатая счастливая ухмылка, не сходящая с чрезвычайно довольной физиономии помощника, неизбежно бросилась Гейдриху в глаза. Деятельная напряжённая обстановка в штабе никак не располагала к подобному благодушию. Спросив несколько раз о причинах отличного расположения духа и получив уклончивые туманные объяснения, Райнхард почуял неладное. Безошибочно определив, что Шелленберг как минимум недоговаривает чего-то, если не откровенно врет, стремясь сохранить какую-то тайну, он начал обращать внимание на поведение Вальтера. Во сколько он приезжает, куда отлучается, насколько часто он заглядывает в личный мобильный телефон и с каким выражением читает приходящие сообщения. Однажды после звукового сигнала Шелленберг аж залучился от восторга, спровоцировав у Гейдриха очередной приступ паранойи. Вальтер же просто получил долгожданную весточку от Исаева, вежливо напрашивавшегося в гости. Причем время для визита он выбрал довольно позднее, с намеком на плавное перетекание в ночь и, наверняка, в чудесное томное утро. По такому поводу Вальтер слинял из штаба пораньше и пунктуально явившегося Максима встречал во всеоружии, то есть сразу в банном халате на голое тело. Осмотрев его с ног до головы, Исаев не стал ничего комментировать, молча зашёл в квартиру, повесил куртку и проследовал в гостиную за любезным хозяином. - Выпьешь чего-нибудь? - предполагая, что с непривычки он может испытывать неловкость, предложил Вальтер.- Возможно, - отозвался Максим, но заступив ему дорогу на кухню добавил, - потом. Не нервничал он ничуть, разве он мальчик переживать из-за столь прозаичных вещей. - Как скажешь, - с готовностью согласился Шелленберг. Неоспоримым преимуществом лофта, по их общему в тот момент мнению, являлось отсутствие стен и нахождение спальни в сущности в двух шагах от гостиной. Причем если Вальтер рассчитывал столкнуться с определённым стеснением и скованностью, вероятными в связи с отсутствием у Максима опыта в данной сфере чувственных наслаждений, то он явно недооценил Исаева. Точнее не учел, сколь бурная и страстная натура может таится в обыкновенно собранном, едва ли не хладнокровно-каменном человеке. Распаляя большими теплыми ладонями, к кровати его теснил какой-то совершенно другой Макс, властный, требовательный и совершенно не нуждающийся ни в каких экспресс-курсах повышения квалификации или иных пояснениях. О чем он категорично заявил, едва ласково толкнул Вальтера на матрас, попросив его, хотевшего внести конструктивное предложение, помолчать. Оставалось лишь послушно заткнуться и получать удовольствие. Да и что бы он мог сделать, Максим был крупнее и физически превосходил Шелленберга. Широкие развитые плечи, крепкая, покрытая темными волосами грудь, скупая четкость движений складывались в подавляющую первобытную энергетику. И хотя неприятно было самому себе в том сознаться, именно это и нравилось ему. Его возбуждало, если партнёр сильнее, увереннее и берёт над ним верх, лишая права голоса, а в случае с двухметровым спортивным Гейдрихом порой и права отказа. Неизбежная потеря контроля в таком раскладе добавляла близости остроты, вплоть до серьёзных опасений и рисков, поминая всё того же Райнхарда, не всегда умеющего, точнее желающего, вовремя остановиться. Но Максим, даже будучи таким волнующе грозным, оставался собой, внимательным и нежно-обходительным. Мог ли Вальтер желать чего-то большего от него как от любовника. Пожалуй он просто не смог бы придумать, к чему придраться, захоти вдруг искать недостатки в первой близости. После, когда уже отбушевало и адреналин и прочая химия начали в организме устаканиваться, когда они взглянули друг на друга не через пелену желания, Шелленберг, вопреки полученному ранее запрету, не удержался от идиотского вопроса: - Что такое ?котик?? - воспроизвел он оброненное Исаевым незнакомо слово, отчего-то запавшее ему в сознание в процессе. Показалось, Макс был застигнут врасплох и заметно растерялся, рассмешив Вальтера. - Да, - подтвердил он, - ты сказал это вслух. Но в общем-то не велика была беда, каких глупостей люди не говорят в порыве страсти. - Кот, - нехотя отозвался Исаев, явно смущённый, - в уменьшительно-ласкательной форме. Призадумавшись, Шелленберг согласно кивнул, сочтя такое прозвище по отношению к себе вполне справедливым. Но озабоченно нахмурившись, немедленно потребовал. - Я надеюсь, это останется только между нами. Ещё он надеялся, что Макс останется до утра, и тот остался. Дверца буфета громко хлопнула, выводя Вальтера из внезапной ностальгической задумчивости. Максим, всё ещё недовольно хмурясь, засунул руки в карманы и уставился в окно. Человек исключительных качеств с загадочной русской душой, движения которой по-прежнему оставались тайной из-за привычки Исаева, много размышляя, озвучивать лишь малую долю постоянно одолевавших его дум. Отчего он казался отстранённым и чересчур суровым, почти бесстрастной личностью с острым умом и язвящими высказываниями. Но на самом деле Шелленберг не знал человека гуманнее и добрее. Все внешнее служило Максиму броней от окружающего мира, успевшего видно и разочаровать и досадить. Надо просто было иметь счастье входить в число тех, кого он привечает и дарит своей симпатией, уважением или любовью, чтобы обнаружить его пылкую и эмоциональную натуру философа, почти поэта. Вальтеру казалось временами он совершенно не заслуживает и не достоин быть рядом с ним. Учитывая его прежние взгляды на жизнь и устремления и вообще его характер. Но в силу практического склада своего и самолюбия, он гнал прочь уничижительные мысли. Раз это с ним случилось, на все воля Божья или чья ещё, в конце концов он седьмой ребёнок в семье, признанный баловень удачи. Спасибо, в общем, за счастливый случай, он всем доволен, и не ждите, по доброй воле он его от себя никуда не отпустит.- Но мне повезло, - улыбнувшись, закончил он таки свою мысль.- Пошли уже наконец купаться, - не привыкший к откровенно хвалебным речам о себе Исаев сделал вид, будто ничего такого не расслышал, и перевел беседу в иное русло. Стемнело раньше обычного. Максим оказался прав: гонимые враз поднявшимся ветром над Всеволодово быстро собрались грузные тучи. Возвращаясь со двора, Вальтер увидел, как кривой росчерк молнии полоснул почерневшее небо. Гулкий громовой рокот воспоследовал с незначительным опозданием. На открытом воздухе пришедшая в буйство стихия казалась гораздо более близкой и неукротимой, нежели в городах с высотными домами, утыканными громоотводами. От зрелища ещё одного светящегося росчерка, гораздо длиннее и ярче предыдущего, фотовспышкой выхватившего очертания макушек деревьев недалекого леса, у Шелленберга мурашки побежали по коже. А может виной тому были ледяные капли, какие начали накрапывать, и парочка из них закатилась ему прямо за шиворот, торопя скорее укрыться в доме. Сидя на табурете у стола, Исаев возился с удочками, крючками и прочими не интересными Вальтеру рыболовными снастями. Хотя ему день ото дня ?угрожали? посадить как-нибудь в лодку и попытаться привить любовь к истинно мужскому хобби. - Ты куда пропал? - не отвлекаясь от своего занятия, поинтересовался Максим. - Я уж собирался МЧС за тобой посылать. Вяло хмыкнув на шутку, Вальтер поставил вторую табуретку позади него и ненавязчиво обнял Исаева, сцепив пальцы на животе. Положив подбородок ему на плечо, он скучающе наблюдал, как к крючку цепляют новую пеструю приманку. Жуткий дребезжащий раскат грома обрушился будто прямиком на их крышу. Электричество испуганно мигнуло, но не потухло, лишь заставило людей во всей деревне затаить дыхание в инстинктивном ожидании кромешной темени. Непогода наконец привлекла к себе достаточно благоговейного внимания и, утомившись пыжиться да стращать, разродилась. Звонкие удары по оконным стеклам зачастили, и скоро дождь забарабанил непрерывно, с удовлетворенным шипением остужая перегретую за целую неделю душно-томительного ожидания землю. - Это до утра, - послушав ливень, заключил Максим, - зато завтра посвежеет. Шелленбергу не было до того дела, пусть хоть разверзлись хляби небесные вплоть до вселенского потопа. Он ищуще поцеловал Исаева в основание шеи, одновременно запустив руки глубоко в карманы его спортивных штанов. Расслабленный прежде Макс подобрался, словно собравшись одним движением сбросить с себя вес льнувшего к спине Вальтера. Но вместо того, не меняясь в лице, вопреки испытывающим на прочность откровенным прикосновениям, он довел начатое дело до конца и лишь потом резко поднялся. Подчеркнуто игнорируя изменившуюся атмосферу и настрой, он закрыл рыболовный ящик и, прихватив заодно удочки, понес снаряжение в сени. Брошенный томиться в ожидании Шелленберг недовольно закатил глаза к потолку. Конечно же, порядок превыше всего, как он это позабыл! Ногой задвинув оба табурета обратно под стол, он переместился ближе к кровати, на ходу сбросив с плеч ветровку и из чувства противоречия небрежно кинув её на спинку. Удар опущенного засова на входной двери оповестил о возвращении Максима, дисциплинированно гасившего за собой свет. Сначала в сенях, потом на кухне, в конце концов его рука легла на выключатель в комнате. Дом погрузился почти в непроглядную темноту, переполненную звуками - обстоятельство, особенно мешавшее привыкшему к цивилизованной звукоизоляции Вальтеру засыпать вечерами. Любое движение за окнами, стук дождя или шелест листвы на ветках, отдаленный вой загрустившего пса, мявканье разгуливающих полночи кошек, дыхание старого деревянного дома со скрипами и щелчками половиц и обшивки становилось гораздо громче и прямо-таки вцеплялось в обострявшееся в темноте восприятие. Вот и теперь он не только услышал, но и остро почувствовал глухой отзвук нескольких приближающихся шагов и сладостный шепот стянутой через голову майки и остальной одежды, отправившейся на пол за нею следом. Порядок можно навести и утром, так ведь? Дурацкий матрас по-прежнему немелодично протестовал против таких нагрузок, но едва ли кого это уже волновало.