Кабы не было войны... (1/1)

Лишь сойдя с самолёта в аэропорту Тегель, Александр Белов окончательно осознал, что действительно покинул Родину. Шумные проводы, организованные его закадычной компанией, с нестройным исполнением ?на германской стороне, на другой планете, предстоит учиться мне в университете?, были, казалось, вот только вчера. Но теперь друзья, как и родители, остались где-то в другом измерении, за несколько тысяч километров. Пусть возвращённый после перелета к жизни смартфон принимал множество обеспокоенных сообщений, требующих немедленно доложить о состоянии, о том, как он добрался и каковы первые впечатления. Никого из отправителей он не увидит живьём, разве только посредством скайпа, ещё очень долго. Отныне он сам по себе. Полностью самостоятелен и в некотором смысле свободен. Волнение перед неизвестностью пробирало Сашу до костей. Посматривая на постоянно обновляющееся информационное табло, мигающие указатели, прислушиваясь к многоголосому говору кишащей вокруг толпы, он поймал в сутолоке сотрудника аэропорта и спросил, как добраться до города. И хотя он учил немецкий язык давно и старательно, объясняться на нём сейчас было даже немножечко дико. Получив необходимые сведения, Александр поправил тяжёлый рюкзак за плечами, поймал берлинское радио и, любопытно вертя головой, выдвинулся навстречу новой жизни.Часть дня ушла на заселение в общежитие и улаживание бумажных бюрократических дел. В комнате, куда его определили, обитало ещё двое студентов. У одного над постелью висел плакат с полуголой загорелой актрисой, у второго на стеллаже пылилась коллекция кубков и медалей. Общий бардак по углам свидетельствовал о творческом складе личностей его новых соседей. Заняв свободную койку, Белов не стал распаковываться основательно, вытащив лишь самое необходимое. Через полчаса никто так и не появился, и он решил отложить знакомство до вечера. Затолкал чемодан под кровать, чтобы не мешался, и отправился бродить по Берлину. Ознакомительная прогулка незаметно проглотила ещё часа четыре. У дома Шварцкопфа он появился только к вечеру, предварительно поплутав под предводительством Googl Maps по Шарлотенбургу. Позвонив в домофон, Саша стал ждать ответа, разглядывая аккуратный домик под красной крышей сквозь решётку калитки. Никто не отозвался, и он позвонил снова. Зародившийся вдалеке, все нараставший моторный рокот отвлёк его внимание. Превосходный спортивный БМВ затормозил у обочины, сверкая в лучах клонящегося к закату солнца черным лаком и хромом. Уважительно качнув головой, Белов в очередной раз вдавил кнопку в пластиковую панель, слушая заунывные дин-дон из динамика. Мотоциклист тем временем опустил подножку и стащил шлем, растрепав примявшуюся причёску. Облокотившись на руль, парень заинтересованно рассматривал Александра, пока тот не повернулся к нему снова.— Я могу тебе чем-нибудь помочь? — дружелюбно спросил мотоциклист.— Мне нужен герр Шварцкопф, — сообщил Белов, почти потерявший надежду.— Который?— Рудольф Шварцкопф, у меня для него посылка от Барышева.— Так ты из Москвы! — оживился мотоциклист, сползая с железного своего коня.— Да, Александр Белов, — представился Саша, пожимая протянутую руку.— Генрих Шварцкопф, — назвался новый знакомый, отпирая калитку собственным магнитным ключом. — Звонить бесполезно, — пояснил он. — Отец в такое время обычно работает и не реагирует на посторонние шумы.— Отличный аппарат, — похвалил Белов, следуя за ним.— Да ну, — отмахнулся Генрих с плохо маскируемой гордостью. — Это так, для повседневного передвижения. Заходи.Впустив гостя в дом, Шварцкопф-младший подал пример, избавившись от кожаной мотоциклетной куртки.— Не стесняйся, — подбодрил он скромно топтавшегося на пороге Белова. — Проходи в гостиную, а старика я сейчас приведу.Усевшись на краешек дивана, Саша пристроил извлечённую из рюкзака увесистую коробку на колени. Судя по обстановке, Шварцкопфы явно не бедствовали, что, впрочем, не было для него секретом. Инженер Рудольф Шварцкопф возглавлял прибыльное предприятие ?Шварцкопф унд Гольдблат? и был уважаемым человеком как в научном, так и деловом мире. В молодости долго проживал в Риге, откуда сохранил много связей в Прибалтике и в России. С сослуживцем Сашиного отца, полковником Барышевым, он случайно познакомился там же. Поэтому, когда Белов успешно поступил в забугорный университет, было принято решение передать через него ?сердечный привет? немецкому товарищу. В том числе и в стратегических целях с первых дней обеспечить парня поддержкой на чужбине. Затея не особенно нравилась самому Саше, но семья настаивала, и совершенно невозможно было отказать Барышеву в личной просьбе. Пришлось смириться.Генрих вернулся с отцом, высоким статным мужчиной в очках и кашемировом свитере. Попыхивая старомодной трубкой, Рудольф производил впечатление самодостаточного, а потому довольно надменного человека. Вскочив на ноги при его появлении, Саша представился и со всеми приличествующими оборотами вручил ему посылку. Шварцкопф-старший ей обрадовался вполне искренне.— Как будет по-вашему, — взвешивая на ладони коробку, припомнил он. — ?Гос-тин- цы ?? Так ведь?— Верно, именно так, — во все тридцать два улыбался избавившийся от обременительной ноши ответственности Белов.— Спасибо вам молодой человек, — поблагодарил Шварцкопф-старший. — Вы, кстати, уже успели устроиться?— Да, с утра вселился. Я буду учиться в Техническом университете.— Класс! — вклинился Генрих. — Значит, мы с тобой друзья по несчастью, я тоже там учусь!— Ну как учишься, — скептически вздохнул его отец. — Слышал, вы, Александр, подаёте большие надежды и успели хорошо проявить себя в учебе. Может быть, попробуете повлиять на моего сына и заразить его энтузиазмом к познанию.Замечание отца не особенно понравилось, но очевидно и не сильно уязвило Генриха. Пока тот распылялся, парень увлечённо строчил кому-то в мессенджере. Обратив внимание на сыновье подчёркнутое безразличие, Рудольф строго нахмурился. Поджав губы, он едва сдерживался от очередного нравоучения, но присутствие постороннего останавливало. Заметивший изменение обстановки, Белов тихо кашлянул, подбирая слова для вежливого прощания. Но Шварцкопф-старший его опередил, пригласив остаться поужинать.— Потом Генрих подбросит тебя до общежития, — распорядился Рудольф.Здесь любитель погонять и повеселиться Генрих не стал с родителем спорить, горячо затею поддержав. Выразив сомнение, после непродолжительных уговоров Саша согласился присоединиться к трапезе, о чем, в общем-то, не пожалел. Несмотря на надменный вид, Шварцкопф оказался интересным собеседником. О словоохотливом и приветливом Генрихе и говорить было нечего. Из-за общего стола парни вышли практически закадычными друзьями.— Обязательно навещайте нас, Александр, — просил Рудольф, провожая действительно толкового молодого человека. — В свободное от занятий время, конечно.— Спасибо за тёплый приём, герр Шварцкопф.Принесший из гаража второй шлем для Белова Генрих сунул его ему в руки, прямо намекая поторапливаться.— Да-да, пока, — неразборчиво бормотал он, тесня нового друга к выходу.— Генрих, — строго окрикнул его отец.— Клянусь не превышать, — задушевно пообещал тот.Оказавшись на улице, он хитро ухмыльнулся и подмигнул Белову.— Ты ведь прикроешь меня, если что?Не успели они усесться на мотоцикл, к дому подкатила обшарпанная вольво.— Ой-ой, — тихо вырвалось у Генриха. — Привет, дядя Вилли!Мужчина с брезгливым плохо выбритым осунувшимся лицом хмуро зыркнул на молодых людей.— Брат дома? — спросил он, глубже засовывая руки в карманы спортивной куртки.— Ага, — подтвердил Генрих.— Отлично, тогда открой мне, — грубо велел Вилли, понимая, что иначе он внутрь может не попасть.Неохотно, но племянник послушался, но как только калитка захлопнулась, и писк замка стих, Генрих махом вскочил в седло.— Давай-ка сваливать, Алекс.— А что случилось? — водружая на себя шлем, поинтересовался Белов.— Дядя Вилли приезжает к отцу только за очередным кредитом, поэтому скоро тут будет бойня.— Уверен, что тебе не стоит остаться? — усомнился Саша.— Шутишь, — возмутился Генрих. — Наоборот, надо скорее уносить ноги. Кстати, мы как, сразу повезём тебя спать укладывать или обмоем твоей приезд?— Ты же за рулём!— А ты что, из этих? — обернулся к нему через плечо Шварцкопф.— Из каких?— Из отличников-девственников-зануд?— Нет, — рассмеялся Саша. — Просто не хотелось бы нырнуть в Шпрее в первый же день в Берлине.— Пффф, — закатил глаза Генрих. — Я же как-то дожил до своих лет целым и невредимым. Доверься мне.— Ладно, — сразу согласился Белов, пристраиваясь позади него пассажиром.— Но, — уточнил Шварцкопф. — Держись крепче, медленная езда меня укачивает.Закрыв забрало шлема, Саша стиснул талию Генриха, предполагая, что он вовсе не шутит. Взревевший под ними мотоцикл наполнил их тела приятной вибрацией. Или не мотоцикл? Белов не успел разобраться, они рванулись с места в объятья огромного переполненного огнями города.***Вилли Шварцкопф ненавидел старшего брата в той же степени, в какой тот не выносил его самого. Тут между ними было все абсолютно обоюдно. При общем отце они умудрились уродиться диаметрально противоположными людьми. И то обстоятельство, что матерью Рудольфа была первая любимая жена, а Вилли прижили со смазливой секретаршей, лишь углубляло трещину между ними. Конечно, впоследствии, потеряв супругу, их папаша не придумал ничего лучше, как жениться во второй раз. На любовнице, которую он содержал ещё при живой жене, так как не мог бросить несчастную с ребёнком. Но мира в семью воссоединение братьев, естественно, не принесло.На протяжении всей жизни они выясняли, кто из них более толковый сын. Соревновались, выслуживаясь перед отцом. То есть Вилли лез вон из шкуры доказать, что он ничем не хуже братца, окончившего с отличием университет, сделавшего открытие, запатентовавшего несколько изобретений, женившегося на красавице и родившего сына, красивого и умного. Чем больше он пытался переплюнуть Рудольфа, тем хуже выходило. Не особенно отличившись в учёбе и не найдя себя в науке, Вилли решил уйти в коммерцию, так как считал язык наличных денег более внятным и подходящим для достижения превосходства. Но то ли он был проклят, то ли что — дела не ладились. Несколько раз, открывая бизнес, он благополучно прогорал через год-полтора. Однажды даже оставшись при существенных долгах, невыплата коих грозила тюремным сроком. Тогда выручило отцовское наследство, которое тот оставил обоим своим детям, разделив поровну. Но, зная патологическую склонность Вили к финансовым авантюрам, назначил Рудольфа ответственным лицом. И получить деньги младший сын теперь мог только через брата. Унижению Вилли не было предела, он кинулся оспаривать завещание в суде. Но родственники и юристы отговорили, застращав издержками. В результате ему приходилось мириться со скромной должностью менеджера отдела в магазине бытовой техники.С тех пор братья, и без того мало общавшиеся, совсем перестали встречаться. Поводами для пресечения остались похороны, свадьбы и бесконечные споры о деньгах. Не желая до могилы за гроши горбатиться ?на дядю?, Вилли не оставлял надежду заиметь собственное дело. Стиснув зубы и преодолевая злость, он явился к брату на поклон с очередным бизнес-проектом. — Это всё глупость на грани мошенничества, — выбивая трубку о каминную решётку, вынес беспощадный вердикт Рудольф.— Что бы ты понимал! — обозлился Вилли.— Ну, наверно, хоть что-то я смыслю.— Ты не имеешь право препятствовать мне тратить мои деньги!В который уж раз кинулся сетовать и потрясать кулаками Вилли.— Поверь, я делаю это ради твоего же блага. Мне вовсе не улыбается скандалить снова и снова. Но если дать тебе волю, ты пустишь всё по ветру, и на что, спрашиваться, будешь жить в старости? А если ты все-таки женишься?— К чёрту тебя с твоей заботой. Я сыт твоим поганым благородством по горло, Рудольф. Ты не смеешь вставлять мне палки в колёса. На этот раз я все просчитал и обдумал, все получится, мне только нужен стартовый капитал, — бесновался Вилли, бегая по гостиной и задевая мебель.— Попробуй обратиться в банк за кредитом, — пожал плечами брат.— Ты прекрасно знаешь, что моя кредитная история не позволяет рассчитывать на положительный ответ!— Только, пожалуйста, больше не занимай денег у сомнительных личностей, — заволновался Рудольф, понимая, что при таком развитии событий Вилли сядет совершенно точно. Если не приключится беды похуже. Некоторые его дружки могли убить, не моргнув глазом.— Отдай мне мои деньги!— Нет, — твёрдо решил брат. — Чего тебе не живётся спокойно, Вилли?— Я тебя ненавижу, — не выдержал оскорблённый Вилли. — Ты просто мстишь мне!— Хватить обвинять меня во всех грехах, — обиделся Рудольф, который, может, и недолюбливал родственника, но пытался относиться к нему терпимо. Во всяком случае, считал себя ответственным за его судьбу хотя бы в той мере, в какой о том просил позаботиться покойный отец.— Я подам на тебя в суд, так и знай, — получив твёрдый отказ, Вилли опять бежал с поля боя, осыпая врага угрозами и ругательствами. — Заявлю, что ты незаконно присвоил себе часть наследства и пользуешься ей ради собственной выгоды!— Бога ради, но оплачивать адвоката будешь из своего кармана.Изрыгая ругань и источая ненависть, Вилли покинул дом, хлопнув наотмашь каждой встреченной дверью. В машине он долго колотил по рулю, рискуя получить сдачи подушкой безопасности. Никогда, ещё никогда он не пребывал в таком отчаянном состоянии. Ему осточертело все: его работа, его скромная квартира, его раздолбанная машина, его скудные доходы, его упёртый братец, и он сам себе осточертел. Ключом к решению буквально всех проблем были вожделенные деньги, надо было лишь найти способ заполучить их. Но как? Ему пришло в голову, что если бы Рудольф скончался все, за исключением доли племянника, наверняка отошло бы ему. Внезапно мысли его прояснились, Вилли твёрдой рукой повернул ключ зажигания. Он знал, как следует поступить. Теперь он знал, абсолютно точно знал.***Студенческая жизнь захватила Сашу целиком и полностью. Поскольку языковой барьер ему не препятствовал, он довольно быстро перезнакомился с огромной кучей людей. В первую очередь, конечно же, со своими соседями. Парнем, предпочитавшим засыпать, глядя на округлые формы, был громогласный Курт. Настоящий автомат производства шуток и приколов он умолкал лишь, когда обращался к учебникам или резался в плейстейшен. В остальное время спасу от него почти не было. Густав, который гордился своими школьными спортивными достижениями, объяснил Белову, что к болтуну придётся привыкать. Ещё он настоятельно советовал держать ухо востро, так как Курт обожал розыгрыши. Видимо, невысокий, флегматичный, располневший после травмы и завершения карьеры спортсмена Густав опирался на личный опыт. Но в целом ребята были милые и дружелюбные. И, конечно, у него был Генрих, отчего-то считавший своей святой обязанностью опекать и всячески просвещать русского товарища. Со Шварцкопфом никогда не было скучно, у него были тысячи знакомых и по три-четыре развлекательные программ на выбор каждый вечер. На своем байке он успевал везде и всюду, вызывая бурю восторгов своим появлением. Безумно привлекательный с сияющей улыбкой Генрих покорял всякого встречного, хотя порой был невыносим в своей инфантильной капризности. Белов совершенно не представлял, когда друг, собственно, учится. Видимо, недовольство Шварцкопфа-старшего было вполне обоснованно. Однако из университета его пока не гнали, Саша слышал от других, что Генрих пусть и легкомысленный, но вовсе не дурак. И каждый раз умудряется закрывать все долги и оставлять о себе приятное впечатление у преподавателей, даже если почти не присутствовал на занятиях. Правда, теперь он появлялся на территории кампуса чаще, ведь там можно было встретить Белова, в отличие от него, не прогуливавшего лекции. Иностранный студент, стипендиат, не мог позволить себе такой беспечности.— Алекс! — донеслось до Белова из толпы.Из ниоткуда появившийся Генрих мчал к нему на всех парусах.— Привет, отличник, — взмахнул он рукой, наконец, настигнув свою цель.— Здравствуй, двоечник, — в тон ему ответил Саша.— Нет, ну за что ты меня так, — притворно обиделся Шварцкопф ровно на пару секунд. — Ты обедал?— Не успел еще, — признался Белов. — Но собирался.— Айда вместе.Перед корпусом творилось какое-то столпотворение, кольцо из студентов сомкнулось вокруг ощетинившегося плакатами и транспарантами пикета. Хрипящий мегафон коверкал пламенную речь, превращая в неразборчивое тявканье. Очень гневное и рассерженное тявканье.— Ангелика снова провоцирует восстание, — осмотрев экспозицию, заключил Генрих.— Твоя знакомая? — Саша уже давно перестал считать подружек Шварцкопфа. Они стояли на крыльце и хорошо видели метавшуюся с громкоговорителем худосочную девушку.— Постольку — постольку, — уклонился от прямого ответа друг. — Ангелика Бюхер — фанатичка феминистического движения, выступает за поголовную кастрацию!— Настолько радикально?!— Учитывая, что она периодически баламутит сонную тишину нашего кампуса, думаю, мужиков она люто ненавидит. Возможно, потому что её костлявые ключицы до сих пор никому не приглянулись. — А ты чего такой злой?— А я возмущён от лица всего мужского населения! — воскликнул Генрих и начал пародийно скандировать откровенно шовинистические лозунги, потешая мимо проходящих. Хохотавшему Белову пришлось уводить не на шутку разошедшегося друга почти силой. Чего доброго бойкая Ангелика заслышала бы крамолу, разносящуюся в пику её собственным лозунгам. Революции университет тогда бы точно не избежал. Волоча за собой нет-нет, но принимавшегося сопротивляться и орать Шварцкопфа, Саша приметил необычайно взволнованного раскрасневшегося профессора фон Зальца.Ещё не старый мужчина, Зальц уже заимел лысину и утомлённую мину, никогда не покидавшую его бледное лицо. За монотонный голос и медлительные повадки он числился самым унылым и скучным преподом не просто на своей кафедре, а во всем учебном заведении. Казалось, ничто не способно вывести его из состояния полусонной мухи. Ничто, кроме живой стены, внезапно преградившей ему путь на лекцию. Опасливо соблюдая дистанцию с подвижными студенческими телами, он привставал на цыпочки, силясь разглядеть происходящее в эпицентре столпотворения. Он не узнал искажённый динамиком голос фройляйн Бюхер, но уловил её имя в толпе. А, как известно из теленовостей, некоторые активистки фем движения частенько выражали протест обнажением груди. Одновременно с вожделением и страхом профессор пытался выяснить, последовала ли скандальному примеру Ангелика.Вообще-то, Зальц второй месяц томился по своей неугомонной студентке нежной страстью. Разрываясь между похотью и высокими чувствами, бедолага оставался едва ли не единственным преподавателем, кто ещё умудрялся терпеть феминистку и не ратовать за её отчисление. В отличие от прочих коллег, его фройляйн Бюхер худо-бедно уважала и не сорвала ни единого занятия. Можно сказать, Зальц почти совсем не подвергался её разящей наповал критике, что значительно ухудшало духовное состояние профессора. Лучше быть утыканной дротиками мишенью, чем лелеять пустые иллюзии. Раскрыться Ангелике мужчина тоже не решался, удерживаемый профессиональной этикой и страхом быть не просто отвергнутым, но впоследствии распятым на позорном столбе. Вот он и страдал втихомолку, не пропуская ни одного митинга.В кафетерии только и разговоров было, что о политике, и не одна Ангелика послужила тому причиной. Германия готовилась к выборам в бундестаг, и обычно равнодушные к данной теме обыватели внезапно жутко ею заинтересовались. Чего уж говорить о социально активных молодых людях, представлявших собой цвет новой интеллигенции. Наверное, только одним Саше и Генриху было фиолетово до предвыборных кампаний и прогнозов экспертов. Шварцкопфа в силу легкомысленности натуры судьба государства не тревожила ровно до тех пор, пока ему лично никто не наступал на ногу. А недавно приехавший чужестранец и вовсе не разбирался в текущей обстановке.Послав Сашу за провизией, Генрих отправился выискивать им местечко поудобнее, в результате приземлился за столиком с очередными незнакомыми Белову людьми.— Кажется, вы ещё не представлены, — заявил он, накидываясь на еду, едва поднос опустился на стол. — Это наш признанный гений. Кличка Фаза.— Андрей Басалыга, — самостоятельно отрекомендовался молодой человек в пиджаке с кожаными заплатками на локтях.— Русский? — обрадовался Саша.— Коренной москвич, — улыбнулся Андрей, опустив руку на плечо соседу. — А это Чижевский, Януш.— Из Варшавы, — уточнил тот, кивая Белову.— Вот теперь у Вас почти интернационал, — подвёл итог Генрих, отодвигаясь в сторонку вместе со стулом, чтобы Саша поместился в их тесном кружке. — Могу свести вас ещё с представителями Югославии, Турции, Франции и даже Зимбабве…— Надеюсь, представителей женского пола, — хмыкнул Чижевский, загораясь.— Легко,- равнодушно пожал плечами Шварцкопф, уплетая сандвич.Студент в ослепительно белом поло и простых джинсах, похожий на вставшего на путь исправления рокера, с полностью татуированными руками и ещё не заросшими дырками от снятого пирсинга, прервал их беседу.— Нет желания поволонтёрить в предвыборном штабе? — напрямую спросил он, положив между напрягшимися парнями яркую листовку.— Что, прости? — недовольно нахмурился Генрих, не особенно любивший беспардонных посторонних.— Принести пользу обществу нет стремления? — спокойно разъяснил активист, между делом поправляя значок с аббревиатурой VDI на груди.— Сколько платят?— Все зависит от того, насколько полезными будете.— Мы обдумаем, — поспешил отвязаться Саша, для убедительности приступив к чтению изложенного на листочке. — Спасибо.Тем удовлетворённый парень, провожаемый сердитыми взглядами, удалился.— С ума сойти, — прокомментировал Фаза. — Они уже и сюда забрались.— Чему ты удивляешься? — Чижевский был более рационально настроен. — В борьбе за власть ушами хлопать нельзя. Тем более что они всем задаром предлагают место среди будущей избранной интеллектуальной элиты.— Мне казалось, я раньше не слышал ни о каком VDI, — сказал Белов, по диагонали ознакомившийся с размытой партийной программой.— О них вообще мало кто что слышал до недавнего времени, — пояснил Фаза. — Потом вдруг разом везде и всюду этот их Гейдрих.— Лидер партии, — уточнил Чижевский. — Клянётся вывести Германию на новый уровень.— По-моему, они настоящие радикалы, — непримиримо заявил Андрей, вырывая у Белова агитку и беспощадно сминая.— Всего лишь кучка воинствующих хипстеров, которым некуда девать свободное время, — сгладил углы Ян.— А, по-моему, — лениво протянул Генрих. — Это всё чушь собачья.Дружно с ним согласившись, они вернулись к более приятному обсуждению достоинств и недостатков представительниц слабого пола разных национальностей. На установленной над галдящими учащимися плазме в выпуске новостей пустили сюжет о проблемах маленькой частной куриной фермы, судя по бегущей строке, находившейся где-то в Баварии. Пухлощёкий её владелец смотрелся довольно потешно со своими нелепыми усиками а-ля старая зубная щётка и дурацкой панаме. Сверкая стеклами очков, он жаловался на жизнь высокому спортивного вида гражданину, одетому подчёркнуто не броско, но при неприлично дорогих часах. Полный сопереживания он понимающе кивал головой, иногда вставляя какие-нибудь короткие замечания. Под ногами у них сновали упитанные клуши, окружённые многочисленными цыплятами. Один из выводков жёлтых комочков отчего-то облюбовал кроссовок городского гостя. Стараясь отогнать пищащих захватчиков прочь, гражданин легонько тряхнул ногой, раз, другой, третий. Птенчики не отступились, возня привлекла рябую мамашу, усмотревшую в телодвижениях человека опасность для своих детишек. Смелая птица принялась самоотверженно клевать превосходящего размером врага. Сочувствие на лице гражданина сменилось плохо прикрытым раздражением. Натянуто улыбнувшись, он отшутился на камеру, очевидно, мечтая сбежать из курятника как можно скорее. Фермер, крайне тронутый, проявлением к нему горемычному такого внимания, недолго думая, нагнулся и, отловив одну из куриц, всучил ее гражданину в качестве презента. Опешивший от щедрости гражданин неуклюже поблагодарил, едва удерживая рвущуюся на волю птицу.***На том ролик о хождении Гейдриха в народ закончился, и секретарша, которой не посчастливилось держать пульт, испугано нажала на кнопку выключения. В главном офисе штаба VDI висело гробовое молчание. Присутствующие как один развернулись от потухшего экрана к своему притихшему лидеру. Пережав пальцами переносицу, Гейдрих глубоко и размерено дышал, и упражнение это отнюдь не предвещало сопартийцам ничего радужного.— Так чья это была идея? — тяжело роняя каждое слово, наконец, спросил Райнхард, по-прежнему не открывая глаз и не меняя позы.Соратники переглянулись, но ни у кого не хватило духу указать на дрожащую подобно листику на ветру, позеленевшую от волнения девушку. В поисках поддержки они с той же завидной синхронностью уставились на единственного, обладавшего иммунитетом перед гневом предводителя, его первого помощника Шелленберга. Понуждаемый коллективной молчаливой мольбой о спасении Вальтер выдвинулся в первый ряд. Остальные тут же отступили ближе к выходу.— Идею подала одна из сотрудниц, — заговорил он, потирая руки. — Руководствуясь тем, что у нас очень слабые позиции среди жителей маленьких отдалённых промышленных городков и сельской местности. Опираясь в основном на прогрессивный средний класс, там мы действительно провисаем. В тоже время необходимо было продемонстрировать лояльность к трудящейся прослойке…— Шелленберг… — резко оборвал его Гейдрих. — Ты видишь здесь где-нибудь серп и молот?— Нет, — вынужден был признать Вальтер.— Или, может быть, красное знамя?— Упаси нас Бог, — неудачно пошутил кто-то, взорвав тем самым плотину.— Вот именно! — взвился на ноги лидер VDI — партии, стремящейся изменить Германию к лучшему. — Мне плевать на крестьян и рабочих! Этот сброд может думать обо мне все, что ему заблагорассудится. Не так уж много им нужно для счастья! Но публично выставлять меня идиотом ради них — это уже чересчур. Или что, в том и заключался план сделать из меня посмешище в преддверии выборов?Голос его без того высокий, совершенно не вязавшийся с проработанной в фитнес-центре внушительной, высоченной фигурой, в исступлении срывался на визг. Неприятный скрежещущий звук вызывал у слушателей приступ зубной боли. Но во имя личной безопасности морщиться было нельзя.— Никто не выставлял тебя идиотом, — ровным усмирительным тоном продолжал увещевать Шелленберг. — Наоборот, некоторая комичность придаёт естественности ситуации и твоему поведению. Все решат, что видео не постановочное, и ты вправду заинтересован в проблемах фермерских хозяйств.— А я заинтересован? — свирепо переспросил Гейдрих.— Партия Зелёных постоянно ратует за экологию, в том числе и за здоровые экопродукты. Маленькие хозяйства производят чистую полезную продукцию — ты стремишься помогать фермерам-энтузиастам. Прямая связь.— Почему? — убивался лидер. — Почему нельзя было найти какого-нибудь приличного агронома с образованием, способного связать пару внятных слов.— Это было б не так эффектно.— Завтра этот ролик растиражируют в Ютубе и будут потешаться надо мной!— Вот завтра и посмотрим рейтинги, — равнодушно пожал плечами Шелленберг.— Посмотрим, — пригрозил Гейдрих. — И клянусь, кто-то вылетит из партии к чёртовой матери. Оглушительно всхлипнув, инициаторша идеи сблизить обожаемого лидера с деревней, заливаясь слезами, не дожидаясь пока её выгонят, ретировалась самостоятельно. Негодуя, лидер как будто не заметивший бегства, продолжал костерить нерадивость и ограниченность своей команды. Подхватив со стола распечатки, он обвинительно потряс ими перед виноватыми лицами соратников. — Канарис вот час распинался про своих проклятых такс, и тоже теперь считается другом всего живого. И почему-то я уверен, никто не станет придумывать унизительные хохмы об этом престарелом собачнике. — И репостить тоже не станут, — стоял на своём Вальтер, подуставший от пустого сотрясания воздуха. Жестом велев всем прочим удалиться, чем спас не одну тысячу нервных клеток, он храбро остался в клетке наедине с тигром. Но хищник успел выдохнуться и озлобленно разглядывал снующих по тротуару людишек из окна. Когда-то недавно VDI было малочисленным клубом по интересам с одним названием ?партия?. Ни чётких представлений, ни целей при хромоногой мотивации. С приходом Гейдриха все разом изменилось, он заставил механизм заработать, сколотил функциональную группу, изменил подход и доработал программу. Вместе с Райнхардом пришли свежие силы, финансовые средства он вытрясал из особенно состоятельных членов партии и сторонних сочувствующих толстосумов. Заряженная его личными амбициями VDI быстро вышла из тени. О ней услышали, про неё заговорили как о жизнеспособной политической единице, что в условиях устоявшихся коалиций и гражданского спокойствия было не так-то просто. Постепенно он создавал привлекательный образ честного и деятельного лидера, жёсткого и устремлённого к идеалу. Каким он считал самого себя. Но его сторонники постоянно вынуждали его подавлять стихийную половину его характера. Мол, он должен быть в меру приземлённым и человечным, иначе будет отталкивать людей, когда надо внушать доверие. Признавая их правоту в данном вопросе, он уступал, тешась фантазиями о том дне, когда притворяться будет больше не надо. А ради реальной власти можно и потерпеть психологический дискомфорт. — Мы слишком долго шли к этим выборам, Вальтер, — глухо напомнил он помощнику. — Чтобы проколоться на какой-то мелочи и все начать заново.— Ты совершенно зря закатываешь истерику, — понимая нервозность лидера практически на финишной прямой кампании, сказал Шелленберг. — Мы уверенно набираем голоса, во всяком случае, среди студентов в последние месяцы наблюдается резкий скачок интереса, судя по посещаемости интернет-ресурсов. На Юге у нас вообще все замечательно. Сейчас даже неудачи будут работать в нашу пользу. Гейдрих промолчал и, пытаясь развеять дурное его настроение, Вальтер достал заготовленный козырь немного раньше задуманного. Все же их с Райнхардом связывали тесные, отдалённо похожие на дружбу, отношения.— И, потом, ты очень хорошо держался с этим куроводом, — сдержанно улыбнулся он, хотя сам несколько раз пересмотрел ролик, покатываясь со смеху. — Я бы бросился его душить уже на стадии историй о повышающих потенцию травяных настойках. — У меня теперь аллергия на курятину, — буркнул раздосадованный лидер. — Ты отлично справился, и, надеюсь, в ?Экспертизе? ты проявишь себя не хуже. — Шутишь? — встрепенулся Райнхард. — Как тебе удалось, они же сами выбирают, кого приглашать из принципа, чтобы не работать ни на чей пиар. — Ну, — горделиво вскинул голову Вальтер. — У одного моего знакомого есть знакомый, который учился с главредом канала, и были они закадычные друзья. В общем, стопроцентное попадание в прайм-тайм.— Вот, — воспрянувший духом Гейдрих подошёл к помощнику и, схватив его за плечи, легонько встряхнул. — Вот можешь же, когда хочешь, Вальтер! Именно это я называю работой приносящей результат, а не паразитирование на избитых темах аграрного упадка. Когда будет список предполагаемых вопросов интервью?— Его не будет.— То есть как не будет? — Эльза славится тем, что почти никогда не согласует темы дискуссии заранее. И тебе придётся быть осторожным, она любит загонять своих собеседников в тупик, неожиданно предъявляя заранее накопанный компромат. И это было их принципиальной позицией, все-таки они делают остросоциальное шоу, а не снимают рекламу. По своим каналам я постараюсь выяснить, чем они располагают, но никаких гарантий, что у меня получится. Поэтому будь готов выкручиваться. — Ха, — презрительно отозвался Гейдрих. — Пусть только попробуют загнать меня в угол. — Я серьёзно, — обеспокоился Шелленберг. — Пожалуйста, никаких спорных высказываний об эмигрантах. Спросят неизбежно, но держи себя в руках. — Не нужно учить меня, Вальтер, — обиделся Райнхард, но быстро оттаял и приобнял верного помощника. — Что бы я без тебя делал??Нашёл бы кого-нибудь ещё?, — подумалось Шелленбергу, почти никогда не питавшему иллюзий на предмет чьей бы то ни было незаменимости. — У меня встреча с человеком Канариса, — вспомнил он. — А тебе не мешало бы приготовиться ко встрече с избирателями. Программа и тезисы речи на столе.— Ты поприсутствуешь? — Конечно, — обнадёжил Вальтер, у которого на вечер были совершенно другие планы. — Если успею обернуться, то обязательно. За дверью, утираясь насквозь промокшей салфеткой, стояла несчастная защитница деревни и фермеров в ожидании оглашения собственной участи. — Где ваша выдержка, фройлян? — сердито выговорил ей Шелленберг. Та снова захныкала.— Никто вас не прогонит, успокойтесь, — сообщил он и ради всеобщего спокойствия добавил. — У нас и без того не хватает людей. Особенно в отделении в Дюссельдорфе. Надеюсь, вы понимаете, что это значит?— Да, — пискнула девушка, мысленно пакуя чемодан. — Не убивайтесь вы, — сжалился Вальтер. — Это всего лишь на пару недель. ***За свою долгую жизнь герр Лансдорф пережил не одни выборы, хотя никогда не числился депутатом и не был политиком в прямом смысле слова. Он, скорее, относил себя к специалистам в области политических игр, и компетентность его подтверждалась учёной степенью по политологии и постоянной загруженностью. Различные высокопоставленные должностные лица периодически обращались к нему за консультациями, само собой, не бесплатными. Поэтому пребывающий на пенсии Лансдорф не бедствовал и мог позволить себе благотворительные или дружеские жесты. Так, практически на добровольных началах, он оказался вовлечённым в эстафету между VDI Гейдриха и ABR Канариса. Две примерно одинаковые по масштабу организации были в одинаковых условиях, мало раскрученные, едва вставшие на ноги, естественно, оказались стравлены друг с другом. В бундестаг попала бы лишь одна из них. Больше симпатизируя отставному адмиралу, на склоне лет подавшемуся в политики, герр Лансдорф взялся способствовать победе ABR. Он, к тому же, в принципе, не переваривал выскочек, грозящих перевернуть привычные ему государственные устои. Да и партийный состав был гораздо более зрелым, не подверженным оголтелым молодёжным течениям. Правда, как он ни старался, как тщательно ни разрабатывал стратегию, существенного преимущества достичь так и не удалось. Накануне же непосредственного голосования обстановка стала внушать опасения не только ему, но и Канарису, немедленно велевшему вступить в переговоры с противником.Встречу назначили на веранде кафе у тихого паркового прудика с лебедями и утками. Лансдорф пришёл пораньше, чтобы успеть выпить ромашкового чаю, Шелленберг примчался по нулям. — Вы едва не опоздали, — пожурил молодого собеседника Лансдорф. — Опоздание тоже способ завоевания власти, — парировал Вальтер. — Власть, — задумался старик. — Это самоцель вашей партии? — Даже не пытайтесь, — надменно ухмыльнулся Шелленберг. — Наши цели чётко обозначены в программе.— Всеобщее благо и счастье для каждого конкретно, по мне это звучит как присказка к надувательству, — скептически покачал головой Лансдорф. — Нам с вами нет нужды препираться, оставим это нашим выдвиженцами. Вы хотели мне что-то сообщить?Уязвлённо поджав тонкие бесцветные губы, Лансдорф подтолкнул к собеседнику выпуск влиятельной финансовой газеты и несколько пестрых таблоидов. В разных стилях, но все издания на первых полосах писали об одном. У адмирала Канариса обнаружились нетрудовые доходы и связи в британской разведке.— Ммм, — отпивая капучино, округлил глаза Вальтер, — я читал. Отличный материал, хотя у вас, должно быть, теперь будут неприятности. Господину Канарису придётся оправдываться. — Да, состряпано недурно, — вынужден был признать Лансдорф. — Вот только хотелось бы понять, откуда выросли ноги у этих сплетен. — Вы, что же, подозреваете причастность VDI? И доказательства имеются? — Подтверждений нет, — снова упустил очко Лансдорф. Хитроумному Шелленбергу пришлось попотеть, чтобы сподвигнуть знаменитого своей неподкупностью журналиста провести изыскания теневых каналов обогащения адмирала. Притом провернуть операцию так, чтобы даже впоследствии ни сам автор статьи, ни кто-либо иной не обнаружил бы следов вмешательства извне. Для Канариса, привыкшего играть роль честного принципиального малого, это было неожиданным ударом. — Хочу обратить ваше внимание, — между тем обличающе поднял палец Вальтер, — что авторство гнусных пасквилей о личной жизни Гейдриха, как установили впоследствии наши люди, несомненно принадлежит писакам из АBR. Между прочим, вы едва не разрушили образцовую семью!Но мы стараемся не опускаться до вашего уровня и не лезем в чужую личную жизнь.— Как будто ваш Гейдрих не ходок, да в его собственном инстаграме компромата больше, чем где-бы то ни было.— Мой дорогой Лансдорф, — умилился на старика Шелленберг, — вы безнадёжно отстали. Вы называете пороком то, что общество воспринимает как естественное право каждого на отдых.— С девками в чём мать родила?!— Это была презентация нового альбома современного исполнителя, и они были в бикини, и это называется гоу-гоу. Как вы, вообще, умудряетесь с нами конкурировать?— Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, мой мальчик, — пропыхтел старик, сжимая сухонькие кулачки. — Ваш Гейдрих — потенциальный тиран.— А ваш Канарис — английский шпион.— Вам должно быть стыдно.— А вам? Давайте сойдёмся на том, что в силу обстоятельств все мы далеки от идеала. Если бы мы всегда прислушивались к совести, мы ничего не достигли бы. Причем ни вы, ни я в равной степени.— Но это, — Лансдорф указал на стопку газет, — удар ниже пояса.— Как и в случае с клеветой о десятках незаконнорожденных отпрысках Гейдриха. Как и с разгоном встречи членов VDI во Франкфурте. Мы выяснили, что у герра Канариса там друг полицейский чиновник. Как и сплетни о том, что мы в союзе с NPD! Я уполномочен передать вам, герр Лансдорф, чтобы вы сообщили своему предводителю: на каждое ваше действие последует противодействие. Христианские ценности про правую и левую щёки — это из вашей программы, мы предпочитаем уворачиваться и отвечать с удвоенной силой.Предостережения молодого коллеги старик выслушал с непроницаемой миной, прикрыв глаза тонкими морщинистыми веками. Вероятно, он действительно чего-то не понимал в молодом поколении. Откуда у них столько невостребованной агрессивной энергии. — Согласен с вами, мы ведём упорную войну, — выдержав паузу и позволив Вальтеру спокойно допить кофе, осторожно начал Лансдорф. — Но не кажется ли вам, что наша драка для нас убыточна, а для кого-то полезна?— Вы имеете в виду правящие партии? Да, я думал об этом. Им, конечно, пока всё равно, кто из нас будет шляться по рейхстагу. По расчётам два десятка мест — предел мечтаний. И это для VDI огромный шаг, а для них капля в море. Однако лучше никого, чем постоянно кусающая блоха.— Приятно иметь дело со смышлёным человеком, — одобрительно покивал старик.— Благодарю, — поклонился Вальтер. — Какие ваши предложения?— Перемирие? Выборы скоро, нет никакого смысла пакостить исподтишка.— Я должен обсудить это с Гейдрихом, — сказал Шелленберг.— Конечно же, но мы же с вами оба понимаем, от чего будет зависеть его решение. Как настроены вы сами, молодой человек?— Скорее ?за?, — порадовал противника серый кардинал VDI, — но могу переменить мнение, если ваши люди снова начнут чудить.— Обещаю приструнить их.— Сделайте милость.Телефон Шелленберга принял входящее сообщение, гласившее ?Как обычно. В семь. Буду ждать?. Подписано ?Максим?. Увидев его, Вальтер расцвел и, подхватив гаджет, принялся строчить короткое подтверждение грядущей встречи. — Об окончательном решении я сообщу вам отдельно, — рассеянно пообещал он Лансдорфу. — Теперь мне пора, должен спешить.— Прежде чем вы уйдёте, ещё один вопрос, герр Шелленберг, — остановил его старик жестом. — Зачем вы влезли в это дело? Вы же по образованию юрист, и, кажется, успешно практиковали. Что вы ищите в этом водовороте?— Того же, что и остальные, — честно сообщил Вальтер, мыслями пребывая уже в другом месте.— Я консультирую адмирала, потому что это моя профессия, и ничего боле. Мои амбиции академического склада.— А я хочу быть министром иностранных дел.— Вы серьёзно? — поразился аппетитам Лансдорф.— Плох тот солдат, который не желает быть маршалом, верно?— Но ведь достичь своей цели вы можете и без Гейдриха, — многозначительно заявил старик.— Вы, что же, меня переманиваете? — оживился Вальтер.— Скажем так, — сформулировал по-другому Лансдорф, — Канарис хотел бы переговорить с вами лично.— Нет, благодарю покорно, — отказался, не задумываясь, Шелленберг. — Боюсь, у нас с адмиралом диаметрально противоположные мировоззрения. Да и знаете, как говорят, коней у переправы не меняют.— Кто так говорит?Поднявшись, он мельком посмотрел на всплывший в облачке мессенджера отклик. ?Сгораю от нетерпения?.— Русские, — информировал он Лансдорфа. — Так говорят русские.Он ушел, оставив ветхого старика в компании покрякивающих уток и горделивых лебедей. Любуясь игрой света на водной глади пруда, он задавался философским вопросом: существует ли на земле сила, способная остановить человека от совершения глупых чреватых ужасными последствиями ошибок? ***В гараже у Генриха стояло его личное нежно любимое сокровище — разграбленный остов Цюндапа 1939 года, который он достал за сущие гроши на какой-то помойке. Мотоцикл не такой уж редкостный, но Шварцкопф поклялся сам себе, что воскресит его из металлолома и уедет на нём в Ригу. Отец в детстве часто рассказывал ему об этом городе и Балтийском море, заразив мальчишку желанием обязательно однажды там побывать. Причём именно на мотоцикле, собранном своими собственными руками. До появления в Берлине Белова он ни с кем не делился сокровенной мечтой и не показывал Цюндап никому из приятелей. При гостях накрывал брезентом так, чтобы нельзя было различить очертаний. Он мог трепаться о чем угодно, но не о слишком личных вещах, поэтому так спасался от докучливых расспросов. Но, проведя с Сашей месяц, Генрих решил посвятить в тайну именно его. Ему показалось, что вот именно этот парень оценит и поймёт его одержимость данной машиной, более того, сможет посодействовать в восстановлении. Сам больной до поковыряться в каком-нибудь ездовом агрегате на досуге Белов не разочаровал друга. Едва Шварцкопф стащил покров с мотоцикла, разразился лекцией об истории марки, преимущества и недостатках. Прекрасно все знавший Генрих не перебивал, а с удовольствием поддакивая, в свою очередь, рассказал и показал, что уже сделано и что ещё отремонтировать предстоит. С того вечера посиделки в гараже стали регулярными, раз или два в неделю. Шварцкопфу хотелось бы чаще, но Саше твёрдо заявил, что должен уделять время учёбе, и ни в какую не поддавался на уговоры и провокации. — Все-таки ты из этих, — ворчал Генрих.— Из которых?— Из конченых отличников.Несмотря на редкость, совместные вечера без посторонних доставляли обоим неимоверное удовольствие. Открыв по бутылке ледяного пива, врубив музыку, они до темноты зависали в гараже, порой даже ничем конкретным не занимаясь. Чаще, конечно, Саша реанимировал Цюндап, пока Генрих валялся на диване с ноутбуком на брюхе. — Сколько добровольных механиков ты тут заэксплуатировал до смерти до меня? — спросил однажды Белов, вытирая перепачканные руки ветошью.— Разве ты видишь где-то скелеты? — сказал Шварцкопф. — Нет, ты у меня первый удостоен такой чести, наслаждайся.Пропахшая маслом и бензином тряпка приземлилась прямо ему на лицо. Подцепив её двумя пальчиками, Генрих с напыщенной брезгливостью отбросил подальше. — Грубиян! — заклеймил он друга.— С тормозами я разобрался, но… — сообщил Саша, оглядывая разложенные по полу запчасти. — Деталей не хватает.— Знаю, и, кажется, уже сторговался, — приподняв ноут, сказал Шварцкопф.— Так вот чем ты занимался все это время! Переписывался на форумах!— Я вел деловые переговоры, — он поманил Белова вместе полюбоваться на результат его поисков.По-свойски бесцеремонно потеснив Генриха, Саша улёгся рядом, перенимая нагревшийся до невозможности компьютер. На фото на экране красовались вожделенные формованные кусочки железа. Родные и почти не тронутые разрушительным временем. У продавца тоже когда-то был Цюндап, но сплыл по житейским обстоятельствам, оставив лишь воспоминания в виде завалявшихся частей. И он готов был продать ненужный хлам любому желающему за относительно невысокую цену. Относительно стоимости целого раритетного мотоцикла, причем на ходу, причем с нулевым пробегом. — Во всяком случае, мы знаем, где их взять, — порадовался Белов.— Есть нюанс, — ворочаясь в поисках удобного положения, сказал Генрих. — Денег нет.— Герр Шварцкопф не даст?— Отец отрезал меня от кассы, — приуныл нерадивый сын. — Сказал, денежные знаки разлагают меня как личность.— Хмммм, — задумался Саша. — А как насчёт заработать?— Это когда совершаешь много телодвижений во имя чужого обогащения?— Это когда ты совершаешь телодвижения ради заработка.Генрих тихо прыснул. — Сам понял, что сморозил?— Друг мой, да ты тунеядец!— Вовсе нет, — открестился Генрих. — Я просто даже не представляю, где бы можно было быстро заработать денег. Парни замолчали, прикидывая реальные варианты. Разными логическими путями они пришли к обоюдному умозаключению. — Ты думаешь о том же, о чём и я?— А чем думаешь ты?Генрих думал, что Саша невероятно беспокоит всё его существо, когда сидит в майке без рукавов перед Цюндапом. Белов же все дивился, какие невероятные у Шварцкопфа глаза и длиннющие ресницы.— Если они заплатят, почему бы и нет? — пожал плечами Генрих.— А если они потребуют приобрести членский билет?— Развернёмся и уйдём.***В штабе VDI царило оживление пчелиного улья, схожее с ним бешеным ритмом и сливающимся наподобие жужжания звуковым фоном. Каждый тут отлично знал своё дело и, несмотря на внешнюю хаотичную суету, исправно крутился, аки шестерёнка в часовом механизме. Дисциплина в партии была железная, нарушать её дозволялось разве что самым высоким лицам организации. И то, во избежание дурного разлагающего влияния, те и сами вкладывались на сто десять процентов. Никто не обратил внимания на двух с интересом озирающихся парней, а те никак не решались потревожить кого-нибудь из этих жутко серьёзных занятых пчёлок. Пока одна из них сама на них не наткнулась. — Вы кто такие? — с нескрываемым подозрением пристально изучил незнакомцев с ног до головы опрятный старичок.— Мы хотим принести пользу партии, — отрапортовал Генрих.— Слышали, вам нужна помощь, — добавил Саша.— Ах, вы волонтёры, — на хитрой физиономии пенсионера расплылась маслянистая довольная улыбка, — это замечательно! Мы всегда рады видеть новые лица, и работы у нас достаточно. Особенно теперь.Заозиравшись по сторонам, он поднял ладонь, просившую гостей проявить ещё немного терпения.— Герр Шелленберг, будьте любезны!— Что такое, Франц? — шествовавший мимо Вальтер приостановился.— Тут двое молодых людей, — указав на оных, сообщил старик, — предлагают свои услуги.Быстро оценив добровольцев и что-то прикинув в уме, Шелленберг снисходительно кивнул. — Пусть поднимаются ко мне в офис, — разрешил он и продолжил свой путь, на ходу раздавая короткие указания деятельным пчёлам.— Яволь, — подобострастно крикнул Франц и, торопя, подтолкнул парней в поясницы, — следуйте за господином Шелленбергом на этаж выше, третья дверь налево.Дверь в нужную комнату была оставлена приоткрытой, и ребятам не пришлось стучать. Задумчиво пялясь в компьютерный монитор, Вальтер указал на складные стулья у стены и велел им сесть. После того, как они устроились напротив внушительного, сравнимого с амбициями хозяина, рабочего стола, Шелленберг про них забыл. Минут десять он увлечённо стучал по клавишам, маринуя юнцов в неизвестности. Надо было сразу показать, кто тут главный, и заодно проверить у волонтёров уровень энтузиазма.— Что ж, — поскольку ни тот, ни другой никак не проявили недовольства относительно вопиюще пренебрежительного к ним отношения, Вальтер счёл их достаточно мотивированными. — Значит, вы у нас студенты.— Так точно, — ответил Саша.— Учимся в Техническом, — поспешил доложить сердобольный Генрих.— Прекрасный университет! — восхитился Шелленберг.— Вы тоже его заканчивали? — для установления надёжного контакта поинтересовался Белов.— Нет, я учился в Бонне, — поправив галстук, гордо заявил Вальтер. — И какие же вы студенты? Идейные или просто бедные?Парни многозначительно переглянулись, и Шварцкопф робко признался: — Мы очень бедные.— Это не порок, — на долю секунды улыбнулся одной щекой Шелленберг. — Как насчёт пятидесяти евро? Каждому. Саша остался спокоен, а вот импульсивный Генрих заинтересованно заёрзал на стуле.— Работа непыльная, — продолжил расписывать Вальтер, откинувшись на спинку, — всего на одну ночь.— Ночь? — отмер Белов, нахмурившись.— Вы что темноты боитесь?— Что нужно делать?— Все очень просто, возьмёте краску в баллончиках и на всех изображениях вот этого господина, — Шелленберг продемонстрировал им рекламный плакат с взявшим под козырек Канарисом, — напишите ?вор?, ?шпион?, ?лжец? и все в таком духе.— Но это же, — усомнился Саша, — незаконно.Отложив в сторону портрет конкурента, с которым они вроде бы заключили временное перемирие, Вальтер сцепил пальцы в замок на животе. — Вы же не идейные, — напомнил он.Конечно, это ?дельце? можно было поручить и настоящим членам партии или кому-нибудь сильно сочувствующему. Подошёл бы даже уличный бомж, пожалуй, оборванец обошёлся бы дешевле. Но светить ?своих? было рискованно, а у бродяг нет никакого постоянства — получат аванс, напьются и ничего не станут делать. Левые, ищущие заработка люди, особенно молодёжь, тут имела преимущество — из-за наличия зачатков ответственности и влияния таких стимулов, как вечные финансовые прорехи в карманах. — Да, но если нас поймает полиция, едва ли её будут интересовать наши политические предпочтения, — возмутился Белов, которому затея прийти в штаб VDI резко разонравилась.— Согласен, лучше Вам не попадаться, — Вальтер почувствовал, как телефон во внутреннем кармане коротко провибрировал. — Ну, так согласны или нет? — не желая тратить на упрямцев драгоценное время, напрямую спросил он.— Мы да, мы согласны, — опередил открывшего было рот Белова Генрих, за что заслужил протестующий взгляд друга.— Ну, вот и отлично, — довольно кивнул Шелленберг, извлекая побеспокоивший его гаджет на свет божий. — Идите к Францу, вы его уже встречали, он выдаст вам орудия труда и объяснит остальное.— А… — чувство беспокойства в Саше стало нарастать в геометрической прогрессии.— Аванс, — перебил Вальтер, открывая новое сообщение от ?Максима?, — тоже получите у него.?Сегодня? В обычном месте? Надо поговорить?, — горело на экране мобильника.— Я имел в виду, — все никак не желал отступать Белов, — что нам делать, если мы все-таки загремим? Выбитый из колеи внезапным письмом Шелленберг рассеянно посмотрел парню в глаза. На задворках его сознания пронеслась догадка, что он точно не немец. Говорит хорошо, но все равно слышится что-то чужеродное. — Будьте осторожны, — посоветовал он сухо.— Но если, несмотря на бдительность, нам не повезёт? — настаивал Саша, хотя Генрих уже поднялся и пытался увести его из кабинета, пока их обоих не выгнали.Охваченный лишь желанием поскорее прояснить ситуацию с незапланированным вызовом в ?обычное место? Шелленберг оторвал жёлтый квадратный стикер и быстро написал на нем свой рабочий мобильный номер. — Позвоните мне, — сдавшись, протянул он бумажку Белову, — я разберусь.Заручившись хоть какой-то поддержкой, Саша, скрепя сердце, согласился ввязаться в чистейшей воды авантюру. Франц по натуре был человеком обстоятельным и педантичным — выставив перед волонтёрами объёмную сумку с гремящими баллончиками, он пересчитал их количество дважды, сделав себе в блокноте пометку. Пусть расходы на нечестную борьбу с политическими противниками в партийной бухгалтерии не всплывали, это вовсе не означало, что не велось никакого их учёта. Запись о выданной на руки наличной сумме он тоже сделал, предварительно выспросив у ребят имена и фамилии. Документально подтвердить личности Франц не требовал, поэтому Саша назвался Иоганном Вайсом, не сумев придумать ничего оригинальнее.— Что от вас требуется, герр Шелленберг вам уже объяснил, — инструктировал старичок после, — не пускайтесь в импровизацию, никакой дополнительной порчи не нужно. Только слова или короткие обвинительные фразы.— А рожки и бородку нельзя пририсовать? — хохотнул Генрих.Франц всерьёз призадумался. — Это, думаю, можно, если нарисуете как у дьявола, — приставив ко лбу указательные пальцы, разрешил он. — Отработать надо как можно больше мест в городе. Но в радиусе трёх-четырёх километров от штаба желательно следов не оставлять. Хорошо, если сосредоточитесь на таких местах, где большая проходимость. А главное, перед тем как идти работать, переоденьтесь в неприметную одежду и прикройте лица, сейчас никогда не угадаешь, где установлены камеры.Сложив руки на груди, Саша слушал старика молча, не прекращая хмуриться. — Какие указания на случай столкновения с патрулём? — без обиняков спросил он.— Вы ни в коем случае не упоминаете VDI, — Франц и глазом не моргнул, так как вполне допускал вероятность такой встречи. — Говорите, что вы выражали личную неприязнь или что вас наняла любая другая партия, но ни в коем случае не мы. Это обязательное условие получения второй части денег.— А как вы узнаете, насколько хорошо мы справились? — поинтересовался Генрих, косясь на содержимое сумки, позволявшее раскрасить едва ли не три-четыре вагона поезда.— О, поверьте, мы узнаем, — хотя старик не прекращал ухмыляться, обоим послышалась неприкрытая угроза. — В общем, желаю вам удачи, молодые люди, и до завтра.Не обронив ни слова, Саша развернулся и покинул штаб, оставив Генриху тащить тяжёлую ношу с красками и ответственность за собственную жадность. И хотя он не отказался от соучастия в правонарушении, до наступления темноты с другом он не разговаривал и держался с прохладцей. И только когда они, переодетые в чёрное и с повязанными под самые глаза банданами, подобно двум идиотским ниндзя, оказались перед первым ?Канарисом? в пустом и гулком подземном переходе, он сдался. — И это называет демократией? — разразился он саркастическим возгласом.— Алекс, ну я тебя умоляю, — закатив глаза, чертыхнулся Шварцкопф, — демократия это честный подсчёт голосов, а это грязная предвыборная гонка. И будто в России никто никому тормозов не портит?Вздохнув поглубже, Саша вознамерился отстоять Родину, но справедливости ради должен был признать здесь чужую правоту.— И потом, ты вообще не местный, — встряхивая баллончик, легонько пихнул его Генрих, — Тебе не все ли равно?— А тебе?— Для меня они все, — нажав на распылитель, он с озорством ребёнка пририсовал адмиралу Люцеферову бородку клинышком и хвостик, увенчанный пикой, поднимавшийся из-за спины, — на одно лицо, мне все равно.— Но невозможно же быть совсем равнодушным к судьбе своего государства!— А я стремлюсь к невозможному.— Генрих, это плохо кончится, — изнывая от подспудного ощущения близившейся опасности, предположил Белов.— Так, Алекс, — утомился слушать пораженческие речи Шварцкопф, которого противоправность и рискованность мероприятия приятно возбуждали. Для легкомысленного студента такое задание было очередным доступным городским развлечением, своеобразным вызовом. — Кончай трепаться, и раз уж ты все равно здесь, помогай мне. Ничего с нами не случится. Полицейские уже спят, да и бегают они не особенно проворно.***Обдолбанный до полного умопомрачения наркоман визжал и бился в истерике, пока его не утащили прочь. Его вопли отрезала тяжёлая дверь, и в полицейском участке вновь воцарилась дремотная тишина, перемежаемая телефонными звонками и тихим бубнежом дежурного за стойкой. Скованные вместе наручниками, Саша с Генрихом около часа врастали в пластиковые стулья. — Можно мне позвонить? — занудствовал Шварцкопф.— Вызываемый абонент недоступен, — огрызнулся полицейский.— Может быть, он уже вернулся в зону действия.Ответа не последовало. — Вообще-то, у меня есть права, — вспомнил Генрих, топнув ногой в негодовании.— Не зли меня, сосунок! — ткнув в него ручкой, рявкнул мейстер.Оскорбившийся Генрих вознамерился разразиться тирадой о полицейском произволе, но тихое категоричное Сашино ?хватит!? остудило его протест моментально. Приосанившись, он вжался в стену и затих. На Белова было страшно смотреть: от затаённого бессильного бешенства его скулы словно стали ещё острее, а голубые глаза метали ледяные молнии, призванные замораживать все живое. Таким злым и колючим Шварцкопф друга ещё не знал, и амплуа это ему не нравилось. Признавая за собой вину, он боялся справедливого гнева и стыдился того, что втянул товарища в неприятности. — Он не ответит, — Саша не питал иллюзий относительно попыток дозвониться до Шелленберга.— Почему нет, в конце концов, ночь на дворе, может быть, он просто не слышит звонка.— Потому что это не в его интересах — здесь появляться, — как глупцу разъяснил Белов, пялясь пред собой, потому что на Генриха смотреть ему было тошно, хотелось отвесить пару затрещин, ой, как же ему хотелось проучить этого избалованного мальчишку. Но, правда, ничего б не переменилось от драки в данный момент, так какой толк тратить злобу попусту. — Подозреваю, он уже и забыл о нашем существовании. — У тебя могут быть проблемы в универе, — грустно заключил Генрих, ведь Саша — иностранец, схваченный на административном правонарушении. Им обоим придётся как-то объясняться, но у Белова перспективы гораздо более угнетающие.— Да что ты говоришь, — процедил тот сквозь зубы, обдумывая, как бы им выкрутиться с минимальными потерями.Вздохнув, Шварцкопф пощупал на ободранном лбу свежую нашлёпку пластыря, любезно предоставленного полицейскими.— Тебе нужно было уносить ноги, — сказал Генрих отстранённо.Нахмурив брови, Саша все ж таки к нему повернулся, чтобы отбросить его руку от заклеенной раны. Когда появился патруль, они рванули с низкого старта, как два оголтелых зайца, но кто ж ожидал что правоохранительные органы нынче в такой прекрасной физической форме, да ещё и улочки с переулками в подотчётном районе знают лучше. Впрочем, шанс уйти безнаказанными у парней был, если бы Генрих не растянулся, поскользнувшись на сыром асфальте. Серьёзного ничего, только кожу содрал, но заметив, что друг отстал, Саша, не раздумывая, вернулся за ним, потеряв, таким образом, преимущество в забеге. — Это как?— Перелез бы через забор, и хрен бы они тебя достали. Я-то что, я бы отбрехался, — заявил мучающийся совестью Шваркопф.— Ну, извини, — пожал плечами Саша, — я по-другому воспитан.— Что, русские своих не бросают? — фыркнул Шварцкопф.— Типа того, да, — без гордости и позы кивнул Белов. — И потом, мы оба заварили эту кашу.— Мой отец — уважаемый человек, — обнадёжил Генрих, — если будет нужно, он замолвит за тебя словечко, всё обойдётся.— Кстати, — зацепился Саша — когда герр Шварцкопф тебя хватится?Получив возможность позвонить, Генрих принялся названивать Шелленбергу, даже не попытавшись набрать отца во вторую попытку. Реакции родителя он боялся и предпочёл избежать, хотя успел раскаяться в собственной мелкой трусости. — Дней через пять, — совершенно серьёзно прикинул он, ошарашив Белова. — Для меня нормально не ночевать дома, — пояснил Генрих, — однажды после ссоры я полтора месяца жил у друзей. Он не кинется искать меня с собаками, тем более мотоцикл стоит в гараже.— Засада, — пришёл к не утешительному выводу Саша.— Прости, — потупился Шварцкопф.— Да ладно, — отмахнулся друг, — это и моя вина тоже. Надо было отговорить тебя идти в VDI, или вытащить за шкирку из штаба сразу после.— Интересно, как бы тебе это удалось, — язвительно уточнил Генрих и, позабыв, что они скованны, попытался сложить руки на груди.Саша воспротивился и дёрнул на себя, короткая цепочка наручников между ними основательно натянулась. Возможно, ребята, измученные тревожным ожиданием, все ж таки сцепились бы на почве установления, кто виноват больше, но из внутренних помещений участка вышли двое беседующих мужчин, и они замерли, прислушавшись. — К сожалению, — говорил тот, что был в полицейской форме с погонами руководителя, — это всё, чем я могу помочь вам, комиссар Штейнглиц, в данном деле. Сами понимаете, народу в баре в тот вечер было пруд пруди, а на запись с камеры слежения этот тип не попал, так что… — он бессильно развел руками.— Спасибо и за ту информацию, что есть, оберкомиссар Герд! — поблагодарил второй, в штатском, но с выправкой бывшего военного. — С вашей стороны было очень любезно уделить мне время в столь поздний час.— Бросьте, Штейнглиц, — рассмеялся полицейский, — мы всегда готовы помочь коллегами из криминальной полиции. — Тут он заметил двух нахохлившихся молодых людей с настороженными непримиримым взглядами. — Так, что у нас тут, Герлах?— Вандалы, — доложил вскочивший при старших чинах мейстер, — плакаты ABR уродовали.— Что же вам такого сделал старина Канарис? — искренне удивился комиссар Штейнглиц, обращаясь к юным хулиганам, но, не ожидая получить ответ.— А вы что же, — прищурился Герд, облокотившись на стойку, — поддерживаете адмирала?— Почему нет, — отозвался тот, — его я хотя бы понимаю, я тоже служил в армии.— Читали, что о нём в газетах пишут?— Вздор! — твёрдо обозначил Аксель. — Скоро выборы, вот они грязью друг друга и поливают, вот таких вот, — он качнул головой в сторону Генриха с Сашей, — горе художников нанимают. Я предпочитаю не обращать внимания на всю эту пропагандистскую возню. И вам не советую, Герд. Кстати, сами-то вы кому собираетесь довериться?— Пожалуй, сейчас есть только один достойный уважения человек, — сообщил оберкомиссар, всё же осторожно осмотревшись, — который предлагает хоть какие-то действия и призывает к переменам.— Вы же не хотите сказать, что поддерживаете этого пижона Гейдриха?!— В отличие от прочих, он не боится поднимать серьёзные, давно требующие решения проблемы, — убеждённо сказал Герд.Белов навострил уши и повнимательнее присмотрелся к этому реальному или потенциальному члену вездесущей VDI. Не менее подозрительно стал посматривать на собеседника и комиссар Штейнглиц. — Побойтесь Бога, они же несут сущий невоплотимый в жизнь вздор.— Да, но в процессе осуществления любой план может быть доработан, — остался при своем Герд, — а вы себе даже представить не можете, комиссар, какая это чума. На моём участке только за последние несколько месяцев выросли и кражи, и побои, и вообще о прежнем спокойствии остались только воспоминания. И я спрашиваю, сколько это будет продолжаться? Их ведь, иммигрантов, становится день ото дня все больше.— По-моему, вы преувеличиваете.— Вы простите, комиссар, но вы в уголовной полиции сидите за столами в основном и смотрите в окно, а мы тут на передовой, на улицах. Мы наблюдаем это воочию. Германии пора перестать быть добренькой, понимаете?— Нет, — спокойно сказал Штейнглиц, — не понимаю. И уверен, что власти тоже осознают и размышляют над происходящим. Просто, не все можно поправить в одно мгновение.— Когда они соберутся, от Германии ничего не останется! — возмутился оберкомиссар, и его подчинённый горячо и согласно закивал.Осмотрев их обоих, Аксель понял, что хочет поскорее уйти. На политические споры у него не было ни сил, ни желания, да и ужасно хотелось спать. Пожав руку коллеге, он торопливо раскланялся и, на ходу доставая пачку сигарет, вывалился на парковку перед участком. Ночь была в самом разгаре, сбрызнутый дождём асфальт серебрился под светом фонарей. Фольцваген Штейнглица был одним из немногих авто, оставшихся на стоянке, и кто-то поджидал его рядом с ним. Догадываясь, кому могло прийти в голову отираться поблизости, Аксель, закурив, взволнованно выпустил дым из ноздрей. Похоже, завтра на работу он поедет не спавшим.— Привет, Аксель! — сияя улыбкой, счастливо приветствовали его.— Какого хрена ты тут забыл, Дитрих?- сразу принял неприступный вид комиссар.— Ты не отвечал на мои звонки, — пожаловался Оскар, зябко запахнув свою без сомнения очень стильную, но совсем не подходящую к сезону короткую куртку.— Я сменил номер, — мрачно сообщил Аксель, глубоко затягиваясь сигаретой.— Здорово! Дашь мне новый?!— Нет. Как ты вообще узнал, где я?— Ну, я же частный детектив, Аксель — самодовольно дернул головой с идеальной стрижкой Дитрих, — повесил на тебя жучок и теперь всегда знаю, где ты есть.Шутка не дошла до адресата. Плюнув на окурок, Штейнглиц забросил его в ближайшую урну и, игнорируя присутствие Оскара, взялся за ручку дверцы полный намерений немедленно ехать. — Ладно, ладно, — сдался Дитрих, встав у него за спиной, — я следил за тобой от комиссариата.— Ты меня преследуешь?— Ты игнорируешь мои сообщения!— О чем нам, собственно, разговаривать?!По мнению Акселя, красивый и ухоженный, почти как модель с журнальной обложки, Оскар стоял к нему слишком близко. Так близко, что он улавливал аромат его парфюма чересчур для мужчины сладкий и интригующий. Волна протеста поднималась в Штейнглице ещё и от того, что Дитрих не стеснялся рассматривать его ждущим, требовательным взглядом, будто он и вправду ему что-то задолжал. — Слушай, Аксель, — наконец заговорил пронырливый частный сыщик. — Я ведь, не виноват, что мой клиент — твой подозреваемый, верно? Так получилось, что у нас общий интерес и одинаковые трудности. На тебя давит прокурор, меня торопит заказчик, и отчего бы нам не объединиться ради общей цели? Тем более, что несколько раз из нас уже получался отличный тандем.Да, Штейнглиц должен был согласиться, что Дитрих не зря зашибал в своей конторе такие впечатляющие суммы, что позволяли ему безупречно выглядеть и красиво жить. К работе парень подходил творчески и славился редкой интуицией, которая иногда сполна восполняла пробелы в его методе расследования предлагаемых загадок. Однажды пути их пересеклись, и после бесплодных попыток отвязаться от настойчивого детектива, комиссар разрешил ему соучаствовать в раскрытии преступления. Виновника они в конечном итоге нашли довольно быстро. Дело даже принесло Акселю премию и похвалу начальства, которое не подозревало, что ему оказывали содействие, а Дитрих лавров не требовал, удовлетворившийся гонораром от нанимателя. Однако в процессе совместной работы кое-что пошло не так, и Штейнглиц поклялся больше никогда не иметь дел с Оскаром. И всячески теперь его избегал.— Мы преследуем разные цели, — привел аргумент комиссар. — Я считаю твоего клиента убийцей.— Ты врёшь, Аксель, — упёрся Оскар, который все пытался разыскать причину, по которой их успешное сотрудничество обернулось игрой в кошки-мышки. — Если бы ты был уверен в его виновности, ты давно сдал бы дело прокурору, не парясь. Вместо этого ты сегодня сюда припёрся, как пить же дать, ищешь к чему придраться. Значит, сомневаешься. И правильно делаешь.— Нет ни единого повода сомневаться, — со своей стороны гнул комиссар, хотя Дитрих был прав относительно гложущей его неуверенности.— Ты просто не там их искал, — покопавшись во внутреннем кармане, Оскар достал флешку, — а я нашёл. Штейнглиц потянулся было за картой памяти, но Дитрих с улыбкой превосходства убрал её обратно.— Ну, уж нет, Аксель, — помахал он пальцем прямо у него перед носом детектив. — Ты же со мной ничем не делишься, поэтому я предпочту оставить это для клиента, чтобы его адвокат развалил дело в суде. Правда тогда и ты, и прокурор выставите себя на посмешище. Как тебе такой расклад?— Шел бы ты! — рыкнул комиссар.— Куда же?— Дрючить какого-нибудь голубка, — зло огрызнулся Аксель, распахнув дверцу, в которую, желая его задержать, немедленно вцепился Оскар.— Ты грубиян, — обиженно сообщил он и, склонившись к самому уху комиссара, интимно добавил, — и я предпочитаю, чтобы дрючили меня.Рывком дёрнув дверь на себя, Штейнглиц нырнул в машину. — До свидания, комиссар, — с издёвкой сделал ручкой Дитрих и прогулочным шагом, сохраняя чувство собственного достоинства, направился прочь.Аксель долго смотрел ему вслед. Пожалуй, он уже слишком стар для такого испытания жизненных принципов. Когда они встретились впервые, простой по натуре, как крестьянский сын, Штейнглиц сразу про его ориентацию все понял и воспринял в штыки. Впоследствии его раздражали каждое слово и жест Дитриха, даже то обстоятельство, что они дышат одним воздухом, приводило его в ярость. Но обременённые одинаковыми заботами и буквально наступающие друг другу на пятки, они сходились снова и снова, а всякое действие, после многократного повторения, входит в привычку. Избавившись от слепящего отвращения и узнав Оскара ближе, Аксель более трезво стал смотреть на вещи. Постепенно он пришёл к тому, что быть геем — не означает быть прокажённым или убыточным. Дитрих хоть и вел себя как вздорная примадонна, идиотом или маньяком-извращенцем не был. А по иным показателям превосходил самого Штейнглица, по привлекательности так точно. Вскоре он совсем перестал концентрироваться на сексуальных предпочтениях детектива, целиком отдавшись бесконечному обмену шпильками и ?любезностями?, из чего состояли их беседы, и взаимодействию по изобличению преступника. Ни аромат духов, ни тронутая загаром кожа, ни полные капризные губы, ни спортивная, вечно обтянутая слишком узкими штанами задница, ни мягкие ухоженные руки с ногтями конченного метросексуала, уже не бесили комиссара, наоборот, превратились в объекты наблюдения исподтишка. И лёжа по полночи без сна в своей постели, Аксель, вынужденно примирился и с мыслью о том, что при определённых обстоятельствах он бы, пожалуй, переспал с Дитрихом. С кучей оговорок, но отчего бы и нет. И именно после того теоретического допущения их угораздило, как в дурном анекдоте, оказаться тесно прижатыми друг к другу в забитом вагоне метро. И вместо приступов рвоты Аксель испытал диаметрально противоположные позывы. Худо было то, что Оскар заметил и распознал их, и всем своим поведением в дальнейшем демонстрировал полную готовность пойти им навстречу. Он не лез к Штейнглицу сам, опасаясь нарваться на физическое противодействие, все ещё на тот момент вероятное, но с радостью принял бы решившегося проявить инициативу комиссара. Но Аксель, поставленный перед фактом взаимного влечения к Дитриху, предпочёл пуститься ?в бега?. Во многом потому, что не смог вообразить себе жизни после их окончательного сближения. Как партнёра на одну ночь, ради самого опыта секса с себе подобным, Штейнглиц его не рассматривал. На переосмысление всей жизненной философии ради единичного случая он бы никогда не пошёл. В глубине его сурового сердца нашлось нечто звучащее в унисон с Оскаром, и если назвать любовью ни тот, ни другой это чувство не рисковали, оно явно было выше приземлённой похоти. Поэтому в перспективе их ожидала совместная жизнь, не представлявшаяся затруднительной для Дитриха, но приводящая в отчаянье Акселя. В его отделе разошлись слухи о неком комиссаре во Франкфурте, совершившим каминг-аут после утверждения бундестагом закона об однополых браках. И хотя закон этот вступил в силу, и правозащитники ликовали, а бранденбургские ворота засияли радугой, вокруг Штейнглица ничего не поменялось. И сослуживцы все с тем же омерзением отзывались о ?гомиках?, пробравшихся даже в полицию. Ведь перемены в умах людских происходят не сразу, не так быстро, как на бумаге. Он и сам с тем же аппетитом травил скабрёзные шуточки о заднепроходцах и недобабах. Как он станет выживать в таком коллективе, когда они с Оскаром лягут в кровать, и последние пережитки нетерпимости в нем испарятся? Бывалому криминальному комиссару проще было рассориться с частным детективом и вернуться к своей тихой размеренной жизни, скрашиваемой короткими интрижками с женщинами на стороне. Так было легче. Однако легче не становилось. Беспокоился Дитрих, искренне не понимающий, почему они топчутся в малопонятных отношениях, хотя дозрели оба. Мучился Штейнглиц, который, как ни пытался, не мог избавиться от образа Оскара, нет-нет, но являвшимся ему во снах.Нагнав бредущего по тротуару детектива, Аксель сбросил скорость и поехал вровень. — Где твоя машина? — спросил он в открытое окно.— Без понятия, — пожал плечами Оскар, — твои коллеги из дорожной полиции угнали её в неизвестном направлении.— Ты снова бросил её в неположенном месте?— Я ушел на пару минут, а они будто только и делают, что сидят в засаде, — чертыхнулся не первый раз остающийся без транспортного средства Дитрих.— Садись, подброшу, — любезно предложил Штейнглиц.— Нет, — задрал башку Оскар, — я лучше пройдусь.— Ага, конечно, — не стал спорить комиссар, — только райончик тут не особо благополучный, как мне поведали, а у тебя на роже написано, что ты педераст.— Так ты обо мне переживаешь! — театрально всплеснул руками Дитрих, останавливаясь. — Так бы и сказал.— Кончай ломаться, — вышел из себя Аксель, — и садись в чёртову машину!Оскар внезапно послушался и даже пристегнулся, хотя обычно ему приходилось о том напоминать. — Куда тебя везти? — спросил Штейнглиц, одобрительно кивнув.— Ну, мы можем поехать ко мне, правда я начал ремонт на прошлой неделе, и там сущий ад, но до спальни строители пока не добрались. Или мы можем поехать к тебе, мне всегда было интересно, как ты живёшь, — напрямую высказался Дитрих, заглядывая в глаза комиссару.На лице Штейнглица ничего не дрогнуло, хотя внутри он воспламенился словно пропитанная бензином тряпка от спички.— Я спросил, куда тебя отвезти? — раздельно повторил он.Сдавшись, Оскар назвал адрес и всю дорогу сохранял молчание. А когда они прибыли на место, он бросил флешку в бардачок. — Заместитель моего клиента уверял тебя, что был на футбольном матче в день убийства, но он солгал. Здесь тому доказательства. Какой резон ему был стряпать себе алиби, выясняй сам.Посмотрев на комиссара, Оскар грустно улыбнулся. — Закрой дело, — попросил он, — этого будет достаточно. И да, — спохватился он, когда уже одной ногой был на тротуаре, — ты осел, Аксель, самый настоящий осёл.***Спровадив комиссара, Герд переключился на юных вандалов. Присев напротив, он закинул ногу на ногу, сцепив пальцы в замок на колене.— И что же мне с вами делать? — спросил полулениво, чтобы сполна ощутили засранцы такие, в чьих руках сейчас их судьба. — Кто вообще вас послал? Сколько заплатили?— Никто нам не платил, — ринулся в бой Белов, надевая на себя личину непримиримого идейного борца за справедливость.— Не лей мне в уши, парень, — потребовал Герд. — Ты вообще не немец, так что давайте чётко, кто оплатил?— И что с того, что я из России?! — возмутился Саша. — Вы считаете, у нас нет схожих с вашими проблем? Или мы глухи к хорошим идеям? И, вообще, партия считает, что российско-германские связи надо укреплять.Самодовольный Герд посчитал, что поймал парня на крючок, и выслушивал его с надменной ухмылкой.— Так вы всё-таки партийные? И какая же партия допускает в ряды вредителей вроде вас?Генрих, который совершенно не понимал, зачем Белов начал разыгрывать из себя чёрте кого, благоразумно помалкивал. Саша же забегал глазами, как положено реагировать случайно проболтавшемуся человеку. — Если у нас узнают, чем мы занимались, нас по головке не погладят, — сообщил он. — Наша партия не одобряет такие методы.— Так какого дьявола вы краской ляпались?— Мы прочитали статью о Канарисе и сочли такого рода акцию полезной. Так мы выражали свой протест против его двуличной политики!— Это очень мило сынок, что у тебя есть гражданская позиция, но её стоит выражать другим способом, — посоветовал Герд, почти тронутый наивной идейностью русского парня. Он думал, что такая активная молодёжь давно перевелась, а та, что осталась, тратит время на тупые развлечения и деградивную музыку. — Так из какой вы партии?— Мы волонтёры VDI, — доложил Саша и удручённо вставил, — то есть были. Герр Шелленберг нас лично выставит, если до него дойдет, на чем мы попались.— Герр Шелленберг, — Герд, конечно, не был лично знаком с правой рукой Гейдриха, он и в штабе партии никогда не был, зато он был достаточно наслышан и видел его на встречах с лидером партии, — вы его что, знаете?— Мы иногда участвуем в организуемых партией мероприятиях и помогаем ему в штабе, — пожал плечами Белов.— И подводите его, — сыпанул соли Герд.Парни пристыжённо потупили очи. На уличных хулиганов и шпану они похожи не были, видно, что образованные, вляпались по дурости. Уверенный прежде Герд растерянно почесал в затылке и, поднявшись, отошёл к Герлаху, любопытно наблюдавшему за разъяснительной беседой из-за стойки. — Ты что творишь? — едва слышно прошипел Генрих. — Нам запретили сдавать VDI.— Я пытаюсь вытащить нас отсюда, — так же отозвался Саша, — так что веди себя естественно.Обермейстер тоже шептался с подчинённым, выспрашивая у того подробности задержания и масштабы нанесённого ущерба. На стойку были подняты забитые баллончиками рюкзаки, красноречиво свидетельствовавшие о намерениях своих владельцев. Но ни о чем больше они не свидетельствовали. Кроме того, в одном из них обнаружилась листовка VDI, которую Генрих не выкинул после того, как ему сунули бумажку на территории кампуса, а по инерции запихал в боковой карман. Сейчас его забывчивость пришлась очень кстати. Герд критически осмотрел ребят и испытал к ним нечто похожее на жалость. В конце концов, он тоже был молодым и совершал глупости, и иногда его выручало именно понимание со стороны облечённых властью взрослых. Тем более, что сломать молодую жизнь просто, а вот поспособствовать формированию личности — посложнее будет. Герд считал выбор ребят в пользу VDI проявлением их личности, то есть доказательством её правильного развития. И его долг как сторонника Гейдриха, в коем он действительно видел надежду для Германии, был не загубить добрые начинания. С рюкзаками наперевес он вернулся и пошвырял их парням. — Значит, так, — строго сказал, открывая браслеты наручников. — Слушайте меня очень внимательно. Я хочу, чтобы вы сейчас исчезли с глаз моих долой и больше никогда, вы улавливаете, никогда не безобразничали в моём районе. Если тут обнаружится хоть ещё один изгаженный Канарис, я знаю, где вас искать. Усекли? — грозно навис он над ребятами.Тряся головой как китайские болванчики, те промычали, что понимают и больше никогда, и как они благодарны, пообнимали свои пожитки и кубарем выкатились вон, пока добрый полицейский не передумал. — С ума сойти, — когда они разрешили себе остановиться, выпалили Генрих, — он нас отпустил.— И слава Богу, — сказал Белов. Он не особенно рассчитывал, что спектакль будет иметь успех у зрителя. Ныне люди не настолько сильно зависят от своих идеологических убеждений, но с обермейстером им повезло.— Я даже не предполагал, что ты такой тонкий психолог, — заметил Шварцкопф.— Поверь, для меня самого это новость, — хмыкнул Саша, ощущая, как на него наваливается усталость — день выдался беспокойный.— Что мы будем делать теперь? — резонно спросил Генрих.— Теперь мы пойдем по домам, — приключениями Белов был сыт по горло.— А как же задание VDI? Они же спросят.— Ничего они с тебя не спросят, потому что знают, что ты можешь их сдать.— И кто мне теперь поверит, если в полиции уже решили, что мы из партии? Хорошо тебе говорить, ты назвался каким-то Вайсом, а я-то своим настоящим именем.— Мы не можем снова рисковать, оно того не стоит. Если есть охота, можешь дальше заниматься этим без меня. — Ну, в общем-то, ты прав, — обдумав, согласился с другом Генрих, — тебе не надо лишний раз подставляться.Шварцкопф отвернулся и стал трепать на затылке волосы в раздумьях. Отчётливый укол совести побудил Сашу задуматься тоже. А как же ?русские своих не бросают?, да и, взявшись, надо доводить дело до логичного конца, иначе можно и самого себя перестать уважать. — Ладно, — против воли пошёл он на попятную, — вообще-то, есть одна задумка.Вновь окрылённый надеждой Генрих взглянул на него, как на спасителя, и Белову даже чуточку польстила такая признательность. — Ты рисовать кроме рогов и хвостов что-нибудь умеешь?— Более или менее дружу с рейсшиной.— Будешь мне помогать, — велел Саша, отлипая от стены и пытаясь нагуглить их местоположение, чтобы понять, как далеко им придётся топать. — Но нам понадобится стремянка и подходящая стена. И, допустим, где взять стену я знаю.Генрих тоже достал телефон и быстро залистал свой километровый список контактов. — А я знаю, кого можно поднять вопросом о лестнице. Но что мы собираемся делать, нам же вроде как запретили прикладывать руку к городской собственности.— Творить, — уклончиво отозвался Белов, уже набирая в поле поисковика фамилию Гейдриха. — И потом, учитывая смысл затеи, едва ли господину Герду оно будет против сердца.— Ты разве ещё и художник, — хмыкнул Шварцкопф, прикладывая телефон к уху.— Как ни странно, да.***В тот вечер не только Саша с Генрихом не смогли связаться с Шелленбергом, но и половина штаба была доведена до состояния легкой паники внезапным исчезновением помощника. Ведь в его отсутствие многие вынуждены были согласовывать свои действия непосредственно с Гейдрихом, что могло привести к совершенно непредсказуемым последствиям. Даже те, у кого было преимущество в виде личного контакта, не сумели им воспользоваться: на второй номер звонки он не принимал с тем же упорством. После обеденного перерыва в офисе он так и не объявился, приведя в негодование уже самого партийного лидера, привыкшего, что Вальтер постоянно под рукой, стоит лишь пальцами щёлкнуть. К потухшему, помертвевшему зданию штаба Шелленберг подъехал только поздним-поздним вечером, когда в нём остались лишь полусонные охранники. Ночные сторожа привыкли к тому, что некоторые трудоголики могли либо высиживать за мозговым штурмом до рассвета, либо вовсе заночевать, либо явиться, чёрт знает во сколько, и начать остервенело сигналить перед шлагбаумом. Припарковавшись, Вальтер в сопровождении гулкого эха, метавшегося по подземной стоянке, направился к себе в офис. Погружённый в личную трагедию, он буквально ничего вокруг не замечал. Прошёл мимо притаившегося в самом дальнем и тёмном углу чёрного майбаха, не обратив ни малейшего внимания. На душе скребли кошки от дурных новостей.— Меня отзывают в Москву, — сообщил ему Макс, когда он, сорванный с места свалившимся на голову сообщением, примчался в тайский ресторан ?Золотой Слон?, где они обычно обедали, удобно скрываясь от посторонних в отдельном кабинете.— И когда ты вернёшься? — начиная волноваться, но, пока не веря в неизбежность расставания, с надеждой уточнил Вальтер.— Ты не понимаешь, — вздохнул Максим, и сам не восторгавшийся скорым отъездом, — меня совсем отзывают.Вот тогда тщательно продуманный Шелленбергом план на будущее затрещал по швам. С сотрудником российского посольства Максимом Максимовичем Исаевым Вальтер познакомился при травмирующих и экстремальных обстоятельствах. Как-то ранним утром, почти полгода назад, он, как обычно не выспавшийся, мчался по срочным делам партии. При этом отчего-то решил, что со стаканом из Старбакса в одной руке и телефоном — в другой, он вполне сможет удержать руль коленом. Скорость на парковке у торгового центра была смешная, а Франц строчил в мессенджере об очередной волне репрессий, предпринятой вставшим не с той ноги и поссорившимся с женой Гейдрихом. Самоуверенность Вальтера была наказана немедленно, когда от удара его кинуло вперёд, и чтобы неповадно было впредь нарушать ПДД, он ещё и вылил на себя остатки кофе. Выскочив из машины, Шелленберг схватился за голову, так как знатно помял крыло машины с дипломатическими номерами. Водитель её, скрываясь за непроницаемыми чёрными стёклами, отреагировал поразительно флегматично. Негодовали одни лишь осколки разбитой фары, хрустя под его ботинками. — Мне… Так… Неловко, — единственное, что смог пробормотать виновник происшествия.Оторвавшись от оценки повреждений, Максим снял тогда очки и долго придирчиво рассматривал Вальтера, пока, наконец, не спросил: — Обожглись, должно быть?— Ах, это, — спохватился Шелленберг, не сразу сообразив, что речь идёт об огромном светло-коричневом пятне, расползшемся по рубашке. — Все в порядке, он был холодный.— Слава Богу, — с облегчением улыбнулся Максим, — главное, никто не пострадал, а железо наплевать, железо ремонтируется.— Да, ремонтируется, — растерявшись от постороннего участия вместо праведного порицания, согласился Вальтер.Пока они вызванивали страховщиков и объясняли причины задержки коллегам, успели рассмотреть друг друга лучше. Максим купил им свежего кофе, а Шелленберг переоделся в лежавшее в багажнике поло с логотипом VDI. Логотип партии не понравился Исаеву, но он не подал вида, предпочитая не судить о книге по обложке. И даже после того, как все суммы возмещения были выплачены, а бумаги подписаны, авто отрихтованы и окрашены, они продолжили переписываться, обедать, играть в теннис в выходные, ходить на кинопремьеры и футбол, обходить в беседах политические темы, дарить скромные подарки при наличии повода, случайно соприкасаться, обниматься в тёмных парковых аллеях, целоваться, прощаясь и просто ради удовольствия, заниматься любовью, забывать друг у друга зарядные устройства, портмоне или макеты листовок на согласование и скрывать существование любовника от руководства. То есть неизвестно, афишировал их отношения Максим, или же его начальству просто было все равно. Сам Вальтер прилагал титанические усилия, чтобы изменившиеся обстоятельства частной его жизни не стали достоянием общественности. Слухи и сплетни могли дойти до Гейдриха, что было крайне не желательно. И так лидер партии, прозванный соратниками ?супергипероберподозрительным?, начал чаще цепляться к причинам отлучек Шелленберга, после курьёзного инцидента на общем собрании. Запамятовав отключить звук, Вальтер погорел на ?Выйду ночью в поле с конем!?, затянувшейся посреди монолога Гейдриха. Её однажды душевно спел Макс, и Вальтер потехи ради её на его звонки и поставил. Тогда присутствовавшие дружно посмеялись над отличной шуточкой. А вот Райнхард учинил помощнику допрос с пристрастием и как будто до конца не поверил в наивную отмазку смены мелодии звонка ради хохмы. Рано или поздно ему пришлось бы раскрыться, но он полагал, чем позже это случиться, тем лучше для всех. И потом, какое кому дело, с кем он спит, и кто владеет его сердцем. Обязанности по партии им исполняются ответственно, общему делу он предан по-прежнему. Подумаешь, есть у него любовник, к ЛГБТ сообществу VDI относилось терпимо, не желая отталкивать лишний процент возможных голосов. С Россией тоже призывала выстраивать крепкие дружеские связи. Так что даже идеологически он не совершал никакой ошибки. Шелленберг не любил смешивать личное и карьерное. В штабе он был одним человеком — не чуждым интриг, и спокойно ступающим по невинным головам, при необходимости, а вне его, рядом с мудрым и всегда по-буддиски уравновешенным Максимом, он был страстным ценителем полотен эпохи возрождения с умильными ямочками на щеках, не способным обидеть даже муху. В Исаева он был влюблён до неприличия, до потери рационального мышления, нежно и трепетно, словно впервые. Ничего подобного с ним прежде не происходило, и уверенный, что это раз и навсегда, он уже успел уложить Максима в собственную систему мира. Но тут оказалось, что у любовника есть свои интересы и потребности, справиться с коими у Шелленберга не было власти. — Скажи им, что ты против, — между тем все же потребовал Вальтер.— Как ты себе это представляешь?— Неужели ничего нельзя предпринять?!— Отчего же, — подобрался Максим, подаваясь вперёд и накрыв сжатый кулак Шелленберга своей крупной теплой ладонью. — Ты можешь поехать со мной.— Мне как-то сейчас совсем не до твоих шуточек, Макс.— Я серьёзно. Поехали со мной, у меня квартира в Москве и дом под Рязанью, я тебе рассказывал, помнишь.Одёрнувшись, Вальтер нервно рассмеялся. — Что же я буду делать в России? Доить козла и разговаривать по-рязански?— Во-первых, козлов не доят, — сообщил Максим, мрачнея.— Ты же сам говорил про ?доить козла?.— ?Как с козла молока? говорят, в смысле, что бесполезное занятие. И говорят по-русски.— Мне плевать, — отмахнулся Вальтер. — Мне совершенно ничего не светит в твоей России.— Ты юрист, а это довольно универсальная профессия.— У меня выборы на носу, — напомнил Шелленберг, которого возмущало само предположение, что все его труды настолько не имеют ценности.— Да не бывать твоему Гейдриху канцлером, — закатив глаза, предрёк Исаев, недовольно передёргивая плечами.— Почему это?— Потому, что сволочь он, — просто ответил Максим, у которого на VDI давно открылась сильная аллергия и принципиальная личная непереносимость. Он считал, что партия с её нравами и порядками дурно влияет на Шелленберга и тащит его за собой на нравственное дно.— По твоей логике выходит, я тоже, — разозлился Вальтер.— Станешь, если не бросишь пособничать ему, — достоинством Исаева всегда была откровенность, порой жестокая. — Ты же всё о нём знаешь. Может, другие видят в нем лишь то, что вы вдвоем там стряпаете для толпы, но ты-то, ты все знаешь.— Дело не в нём.— А в чём? В Германии? В твоих личных амбициях?— В перспективах, Макс, — окрысился Шелленберг. — С ним у меня есть перспективы и, как не крути, куда более привлекательные, чем в твоей стране. И как ты вообще можешь предлагать мне уехать, если у вас там чёрт знает, что творится! Как ты будешь объяснять московским начальникам совместное проживание с другим мужчиной, а?— Разберёмся как-нибудь.— Как-нибудь, — передразнил Вальтер, — извечный русский авось. Авось не узнают, авось разберусь. Нет уж, мне нужны гарантии.— Их нет, — обозначил Максим, разочарованный до глубины души, — и не будет. Есть только я. И только тебе решать, как поступить. Своё предложение я уже внёс, — посмотрев на часы, Исаев выбрался из-за стола. — Мне пора бежать. Обдумай все хорошенько.Мимолётно поцеловав Шеленберга, он оставил его в ресторане в совершенно растрёпанных чувствах. Остаток дня Вальтер бесцельно колесил по Берлину, отключив телефоны, и вернулся штаб лишь оттого, что ничего не знал кроме работы. До Максима не знал и без него не видел для себя ничего иного. Постоянное деятельное движение и реальная власть в качестве приза где-то за горизонтом — вот во что превратилась его жизнь. Поднявшись к себе, он не успел нажать на выключатель, как вспыхнула настольная лампа. Возложив длинные ноги прямо на рабочий стол, его поджидал Гейдрих, самолично. — Ты меня напугал, — огрызнулся Шелленберг, захваченный врасплох.— Где ты был? — спросил Райнхард требующим немедленного ответа тоном.— Знаешь, — у Вальтера не было настроения потакать его деспотическим замашкам, — это совершенно не твоё дело.— Неужели, — отозвался Гейдрих, поднимаясь, — а я полагал, у нас нет никакого дела, кроме общего. Но ты не берёшь трубку, не отвечаешь на эмейлы, бросаешь все в разгар рабочего дня и исчезаешь, никого не предупредив. Это как-то не способствует общему делу.— И ничего не рухнуло ведь, — бесцветно пожал плечами помощник. — А мне нужно было отлучиться.— Так, где ты был? — повторил Райнхард, подойдя к нему вплотную и высверливая злыми глазами дырочки в самообладании Шелленберга.— Я уже сказал…Гейдрих зажал ему рот ладонью и удержал за шею, не давая отшатнуться. Спортсмен под два метра ростом, он имел неоспоримое преимущество перед мужчиной, предпочитавшего гантелям более щадящие виды спорта. — Шшш, — призвал к молчанию Райнхард, — прежде чем ты повторишь эту вопиющую глупость и окончательно меня взбесишь, подумай дважды.Длинные паучьи пальцы переползли на плечи одеревеневшего Шелленберга. — Чего ты хочешь от меня? — подавленный превосходящей силой беспомощно спросил он.— Понять, что происходит Вальтер, — вздохнул Райнхард, стаскивая с него пиджак и ослабляя узел галстука. — В последнее время у тебя появилось столько секретов. Меня это не устраивает, я привык доверять тебе, ведь кому ещё, как не тебе? М? Мы же вместе все это затеяли. Помнишь, с чего мы начинали? Не забыл, откуда я тебя вытащил? — Гейдрих схватил его пониже спины. — И если чья-то задница мечтает однажды приземлиться в министерское кресло, то не следует злить меня.Очнувшись от такого откровенного хамства, Шелленберг упёрся Райнхарду в грудь в тщетной попытке отпихнуть. Его хотели поцеловать, но он брезгливо отвернулся, отчаянно выкручиваясь из нежеланных объятий. — Райнхард, отпусти! — требовал он.— Что такое? — удивился тот. — Прежде ты не был особенно против? Брось, мы уже много месяцев ужасно заняты и не находим времени. Почему бы не сейчас?— Потому, что я не хочу.Слабое сопротивление постепенно переросло в откровенную потасовку, быстро закончившуюся для Вальтера приземлением лицом об стол.— Не надо делать из меня дурака, — зло шипел навалившийся сверху Гейдрих, — мне известно все и обо всех. Ты же ведь не питал иллюзий, что мне не донесут о твоей русской зазнобе или о том, что Канарис пытался сманить тебя. Но мне важно, чтобы ты запомнил, Вальтер, раз и навсегда, мы вместе начали, вместе и дойдём до победы. Пожалуйста, не вынуждай ломать тебя.Чем именно занимался Райнхард в тот конкретный момент, вопреки его воле намереваясь стащить с него брюки, Шелленберг не понял. Переполненный ненавистью он брыкался, несмотря на очевидную тщетность усилий. Прямо у него над ухом засветился, вибрируя, айфон Гейдриха: обеспокоенная его долгим отсутствием жена разыскивала супруга. Её фотография на экране немного отрезвила Райнхарда, и давление сверху ослабло.— Не хочешь ответить своей жёнушке? — пользуясь удачным случаем, поинтересовался Вальтер, знавший патологическую ревнивость фрау Гейдрих, достигшую небывалых масштабов после недавнего скандала с появившимися в прессе описаниями разнузданных вечеринок лидера VDI. Если он проигнорирует звонок, то дома будет колоссальное разбирательство ночных его ?полётов?. И при всей своей бравости и беспощадности с подчинёнными матери своих троих детей он побаивался. Шелленберг вхожий в дом Гейдрихов, отлично разбирался в их семейных отношениях. Когда Райнхард неминуемо потянулся за телефоном, Вальтер, изловчившись, спихнул его на пол по другую сторону стола.— Что б тебя, — чертыхнулся Гейдрих, но, отпустив помощника, кинулся за ним как собака за мячиком.— Да, Лина, любимая, — вскочив с пола, бодро отчеканил он в трубку, стараясь звучать убедительно. — Я? Все ещё в штабе. Мы тут засиделись с Шелленбергом.Не дожидаясь, пока Райнхард окончит свои унизительные оправдания, Вальтер улепётывал, на ходу поправляя одежду, и бросив все остальное на поле брани. Повезло ещё, ключи от машины он сунул в карман брюк. На этот раз охранник не дремал на посту и поднял шлагбаум, едва только мелькнули фары, в противном случае Шелленберг снёс бы заграждение к известной матери.***В современном мире обмен информацией происходит почти молниеносно, а новости передаются подобно импульсу от одной падающий костяшки домино к другой. Поэтому не успели Белов со Шварцкопфом явиться к Францу в штаб, чтобы отчитаться о выполненном, почти выполненном, задании, как тот сам накинулся на них с криками и руганью. — Вы что, с ума сошли! — колотило старика. — Я вам велел без самодеятельности, а вы? Это же ваших рук дело, признавайтесь!Утомлённые, с глубокими тенями под помутневшими от бессонной ночи глазами, молодые люди без особого энтузиазма выслушивали поток негодования. На сто процентов уверенные, что оказали всей VDI огромную услугу, они собирались внушить это всякому, кто в их великолепном шедевре усомнится. Тем более, шедевр стоил им нервов, сил и даже немножечко собственных денег. — Кто вас просил, ну, кто вас просил? — заламывал руки Франц.— КТО ЭТО ПРИДУМАЛ?!Гейдрих, который, на удивление, тоже выглядел не выспавшимся, ворвался в штаб со шлейфом свиты. О чем вопрошал он, все догадались, ведь каждый уже успел в разных социальных сетях по несколько раз перепостить фотографию огромного портрета лидера, появившегося на стене одного из домов на людной улице Берлина. Лаконичное изображение отличалось внешней схожестью и венчалось не менее лаконичной подписью ?#окончательное решение?. Надо ли добавлять, что данный хештег стремительно набирал популярность в интернете. Больше на рисунке не было ничего, и имя художника никому не было ведомо, кроме побледневшего, как мел, Франца.— Я спрашиваю, — с нажимом повторил Райнхард, шествуя через холл, — чья это идея?— Герр Гейдрих, — робко взмахнул рукой Франц, привлекая его внимание, лучше сдаться самому, чем ждать, пока за тобой придут.— Да? — пружинисто шагая, он подошёл к старику и парочке незнакомых ему ребят.— Понимаете, герр Шеллебнерг велел дать им краску… — сбивчиво начал разъяснять Франц.— Это его акция?— Да, то есть, нет, он только распорядился выдать им краски, но для другого, а они… они...— Значит, ваша работа? — переключившись на юные дарования, уточнил деловито Гейдрих. Из-за монгольского разреза глаз и непривлекательно вытянутой формы лица с высокими скулами было в нём что-то от рептилии. И глаза были прозрачные, холодные невыносимые, поэтому Генрих предпочёл рассматривать носки своих запылившихся кед. Белов, напротив, без дрожи снёс пристальный взгляд и выдержкой своей угодил Гейдриху. Ему импонировали крепкие духом волевые люди, которые не пасовали перед его превосходящим ростом и грозностью. Из таких в будущем могли получиться славные соратники. Их обоих Райнхард ошибочно принимал за членов партии. — Мне нравится! — объявил он во всеуслышание. — Нет, правда, это действительно великолепно. Ничего лишнего, доходчиво и внятно. ?Окончательное решение?!— Подразумевалось, окончательное решение голосовать за вас, — прокомментировал Саша.— Отлично, — от души пожал ему руку лидер VDI. — Хлёстко и бескомпромиссно. Всем запомнить и взять на заметку эту фразу, — велел он свите, через плечо.— И свяжитесь с администрацией, надо любым способом сохранить этот рисунок. Молодцы, вы просто молодцы.— Нам обещали заплатить, — оставаясь равнодушным к комплиментам, заметил Белов между прочим.— Сколько вам пообещали?— По пятьдесят евро, — влез Франц.— Боже мой, заплатите по сто пятьдесят, — приказал Гейдрих. — Мы в VDI cчитаем, что всякий труд должен быть достойно оплачен.Таким щедрым образом облагодетельствовав представителей молодёжи, он оставил их на попечение Франца. Минутой позже из его памяти даже изгладились их лица. Одно лишь его собственное лицо, воспроизведённое на серой городской стене, волновало сейчас лидера, и больше ничего. То, как оно вскоре будет с тысячи плакатов по всей Германии взирать на прохожих и призывать их прийти, наконец-то, к ?окончательному решению?. Эти несколько слов, безусловно, пришлись ему по душе. Прочее казалось сейчас сущей ерундой, разве кроме одного. — Где Шелленберг? — спросил он у секретарши.— Его все еще нет, — сообщила та. — Никто не может до него дозвониться. Может быть, послать кого-нибудь к нему домой?— Не нужно, — к ложке утреннего мёда примешалась ложка дёгтя. — Будем считать, он приболел. Поправится — сам придёт.***Закупившись кебабами и кофе, Генрих с Сашей оккупировали лавочку в парке для импровизированного завтрака. Теперь все неприятности уж точно были позади, а они, как ни крути, ещё остались и в огромном плюсе. Но Белову все равно кусок не лез в горло. — У меня такое чувство, будто я сотворил нечто ужасное, — поделился он наболевшим с другом.— Что ты имеешь в виду? — прочавкал, оголодавший как волк, Шварцкопф.— Не знаю, просто противное ощущение. Наверное, Фаза прав, этот Гейдрих какой-то мерзкий, а мы ему, кажется, предвыборный лозунг подарили.— И чёрт с ним, — успокоил Генрих, утираясь салфеткой. — В конце концов, теперь мы никому ничего не должны. И сможем доделать Цюндап, а потом уедем в Ригу.— Ты зовёшь меня с собой?— Конечно, ты так много сделал сегодня, что я просто обязан, — Шварцкопф хитро прищурился, — взять тебя в Ригу.— Ты мне вообще многим обязан, — согласился Саша, за что получил пальцем под рёбра.— Ладно, ладно, — проворчал Генрих, отчаянно зевая, — жуй, давай активней, и пошли по домам. Иначе я лягу прямо здесь на травке.— Какое спать, у кого-то сегодня лекция, — напомнил мстительный Белов.— Ты что, издеваешься, да, — жалобно простонал горе-студент. — Какой толк мне туда тащиться, если я все равно через пять минут вырублюсь.— Зато ты поприсутствуешь, знаешь, фон Зальц человек безвольный, но и у него есть предел терпения, так что сделай милость.— У тебя нет сердца, — заключил Генрих, — сам-то пойдёшь дрыхнуть.— Да, но исключительно по причине свободного времени.— Зануда! — протянул друг. Курт с Густавом как обычно шумно выясняли отношения, толкаясь посреди комнаты, но бросили склоку, увидев на пороге изнурённого Белова. — Мы уже собирались отправлять за тобой поисково-спасательную группу! — приветствовал соседа Курт. — Ты бы хоть записку оставил.— Как будто тебе интересно, где меня носило, — Саша стащил кроссовки и ничком рухнул на кровать. Отвернувшись к стене, он натянул одеяло на голову, намекая, что собирается вздремнуть и надеется на понимание с их стороны. — Мне интересно, как зовут твою девушку, — гыкнул Курт, — с которой ты развлекался всю ночь.?Генрих?, — чуть не ляпнул Белов, но вовремя прикусил язык: эти, пожалуй, поймут его буквально. — Отвяжись ты от него, — пришёл ему на помощь Густав, — не видишь, трудная выдалась у человека ночка.— Да пусть дрыхнет, — милостиво разрешил неугомонный верзила, — только пусть сначала ответит, сделает Зубов Скорцени или нет?— Откуда бы ему знать, — усомнился второй, присаживаясь за компьютер писать реферат.— Ну, он же тоже русский!— Может быть, он не увлекается…— Сделает, — отозвался Белов из патриотического чувства, — во втором раунде положит.— Ага, щас!— Вот я тоже думаю, попортит себе австриец статистику этим боем, — согласился обрадованный появлением союзника Густав.— Да ну вас, — обиделся за державу Курт, — вот увидите, Скорцени его вынесет так, что его потом самого вынесут, вашего Зубова.— Ты что, на него деньги поставил?— Совсем немного.— Тогда всё ясно, — потерял интерес Густав.— Чего тебе ясно, — завязав шнурки на ботинках, нахохлился Курт.— Ясно, чего ты такой озабоченный. Давай, иди уже, ты мне мешаешь и вон Алексу поспать не даёшь.С уходом Курта на занятия в комнате воцарилась блаженная тишина. Вскоре Белов крепко заснул под клацанье кнопок клавиатуры и отдалённые призрачные отголоски музыки, доносившиеся из наушников Густава.***Алексей Зубов не любил публичности, но свыкся с ней. Про себя он считал, что занимается непосредственно спортом, в то время как его менеджер пёкся об организации шоу. У каждой эпохи свой хлеб и свои зрелища, и без шумихи на боях денег не заработаешь. Вот он и улыбался фотографам, давал интервью, подписывал футболки, толкал устрашающие противников речи в камеру, периодически снимаясь в пафосной рекламе фитнес инвентаря. Таковы были условия контракта — цена славы, без которой он, ?русский богатырь?, обошёлся бы, но его самого бы не существовало как спортсмена первой величины. Или почти первой, не так давно он начал восхождение на бойцовский Олимп и находился, скорее, в стадии раскрутки, чем в зените. Но тренер был им доволен, менеджер счастлив доходами, а школьники писали в социальных сетях, что хотят быть на него похожи. И именно ради них, ради мальчишек с огромными восторженными глазами, узнававших его на улицах, тех, что записывались в секции, подражая примеру кумира, ради них он дрался. И ради удовольствия, не ради денег и позолоченных чемпионских поясов. Ещё ради неё, потому что думал, если однажды оставит ринг, тогда хрупкая связь между ними оборвётся.У Зубова не было ни малейшей причины соглашаться на бой с Титаном Отто, ему могли приискать и более подходящего по опытности и статусу противника. Близились к успешному завершению переговоры с молодым американцем, но, лишь уловив в болтовне менеджера упоминание о приглашении из Германии, Алексей вцепился в этот шанс мёртвой хваткой. Изрядно потрепав нервы своей команде, он своего добился, и вызов был принят. Наделав изрядного шуму в медиа. Никто не верил, что вчерашний завсегдатай подвального зала, где из инвентаря допотопные советские гири и забитая до смерти кожаная груша, способен выстоять перед беспощадным Скорцени. У огромного австрийца за несколько лет не было ни одного проигрыша, зато кое-кто из противников отправился на больничную койку, а после навсегда оставил спорт, так и не сумев реабилитироваться окончательно после полученных травм. Отто в связи с этим хотели засудить за неспортивное поведение, но ему удалось худо-бедно оправдаться. Не удивительно, учитывая, сколько он зарабатывал и насколько ценен был как боец. Не все, конечно, слепо одобрили признание его невиновным, именно этим Зубов и мотивировал свой приезд в Берлин. Сидя между тренером и менеджером на пресс-конференции и моргая от фотовспышек, он заявил, что приехал проучить Скорцени и доказать, что и в боях без правил есть, мать их, правила. Не то чтобы он рвался восстанавливать справедливость, просто надо было как-то уворачиваться от бесконечных выпадов журналистов. Вся толпа представителей прессы и телевидения слилась для него в единое размытое галдящие пятно. Отчётливо, с кристальной ясностью, он видел лишь одну её, примостившуюся на краешке стула и светло ему улыбавшуюся. Каким образом и под каким предлогом она пробралась на пресс-конференцию, Зубов не знал, он бы просто счастлив её присутствию. Впервые взгляды их встретились, когда он лежал на ринге, истекая слюной и кровью после пропущенного удара. Маленькая, изящная, как фарфоровая статуэтка, женщина сидела в первых рядах вместе с бесновавшимся от азарта престарелым спутником и плакала. Толпа громогласно его поносила как слабака, рефери орал, выясняя, способен ли он подняться, а она сидела, вцепившись в стул от шока, и плакала. Прежде чем сознание его померкло, Алексей спросил себя, какой садист притащил такое чудо в перьях на столь жестокое представление. Зачем она сама согласилась, дурочка. Потом ему долго было стыдно из-за посторонней слезливой жалости, и он тренировался как бешеный, распаляя в себе зло отвращением к собственной немощности. Отброшенный провалившимся дебютом назад, он прошёл весь путь заново, и когда та же толпа ревом превозносила его как победителя, она снова плакала. Оказывается, не имело значения, побеждал он или проигрывал — крупные слёзы катились по щекам, размывая макияж. На пару всё с тем же стариком она посещала каждый его бой. В какой-то момент он даже стал едва заметно кивать ей головой перед началом, и она принималась светиться, словно фея, и взволнованно теребить украшения на шее.Задавшись целью, он разузнал её имя: Бригитта Вейтлинг, молоденькая жена состоятельного промышленника. Из него уже лет десять, не прекращая, сыпался песок, но будучи конченым фанатом легального мордобоя, он не пропускал ни одного. Ко всему прочему являлся щедрым спонсором ассоциации. На Бригитту многие пускали слюни, отпуская пошлые шуточки о том, как удачно та пристроилась. Мол, супруг скоро склеет ласты, и все его миллиарды лягут в её маленькие ручки. Наслушавшись разных сплетен, Зубов почти потравил в себе все всходы первоначальной заинтересованности. Действительно, отчего ей по доброй воле вступать в столь не равный брак, кроме как из корыстных устремлений. Но всякий раз, находя её среди зрителей, разительно на их фоне контрастирующую, Алексей сам себя опровергал, мол, нет, она не такая как остальные. Душа у неё на месте. Не может человек без души так близко к сердцу принимать, когда кому-то делают больно. А то, что убивается, именно воображая себе его страдания, Бригитта сама рассказала. Они познакомились лично на вечеринке, устроенной, впрочем, не в честь победы Зубова, однако подсуетившись, он оказался в числе приглашённых. Договорившись одними только тайными жестами и мимолётными взглядами, как бы невзначай сошлись в оконной нише, поодаль от чавкающей болтовни блестящего общества.— Почему вы все время плачете? — спросил он тогда, давно терзаясь этой загадкой.Трепетно коснувшись большим пальцем белого шрамика, рассекавшего его бровь, она сострадательно поморщилась.— Ну как же, — шепнула Бригитта, — они же по живому лупят.На самом деле женщина она была слишком впечатлительная, отзывчивая и открытая. Чересчур даже, до неосторожности и, хорошо себя осознавая, Бригитта сбежала от Зубова, стоило ему сделать неосторожное двусмысленное движение в её сторону. Но никуда не делась, следовала за ним повсюду — Дубай, Лос-Анжелес, Москва — с мужем или в одиночку, искажённое страданием бледное лицо её маячило за сеткой. Разве что научилась радоваться его триумфам, смахивая слёзы платочком. Никак иначе, кроме как во время боя, они не встречались. Истомлённый Алексей решил не дожидаться у моря погоды и, пользуясь возможностью, приехал к Бригитте на Родину. Едва высидев пресс-конференцию до конца, Алексей в нетерпении вскочил, стоило менеджеру подвести её итог. Но рой дотошных писак немедленно облепил бойца со всех сторон, силясь вырвать ещё какой лакомый кусочек информации. Пока его совместными усилиями охраны и членов команды выводили из зала, Бригитты и след простыл. Разозлившись, Зубов наорал на какого-то особенно назойливого журналиста, со скрипом удержавшись от рукоприкладства. — Да что с тобой сегодня? — подивился тренер его взвинченному состоянию.Неопределённо отмахнувшись, Алексей пожаловался на переутомление и по возвращению в гостиницу немедленно отправился к себе отдохнуть. Сминая в беспокойных пальцах лаковую сумочку, Бригитта подобно видению стояла в коридоре прямо напротив его номера. Не отвлекаясь на лишние рассуждения, Зубов быстро подошёл к ней, и, пока они оба были под влиянием долгожданной встречи наедине, бережно обнял и, оторвав от пола, как игрушечную, внёс в комнату. В золотистом сумраке спальни она липла к нему, как изголодавшаяся без ласки кошка. Целовала и гладила широкие развитые плечи с не скрываемым благоговением, исследовала подушечками пальцев очертания мышц, словно он греческая статуя, а не человек.— Трогать лучше, чем смотреть, — сказал Зубов, ощущая, как её распущенные волосы щекочут спину.— Гораздо, — озорно выдохнула Бригитта, обхватывая его ногами и руками и крепко — крепко прижимаясь.— Нравится?— Очень.— Так, может быть, ну его, магната твоего?— Ох, Алексей, — вздохнула она грустно, положив подбородок ему на плечо.— Я, вообще-то, вполне серьёзно.Хватка Бригитты ослабла, и она отстранилась, стыдливо натянув на обнажённую грудь одеяло. — Мы разговариваем всего лишь второй раз, — неловко отшутилась она.— Ну так будет время, — повернувшись к ней, определился Зубов — наговоримся ещё. Или ты от большой любви его терпишь? — Да какая там любовь, он уже ничего не может и не требует ничего. Я для него как ещё одна красивая вещь, друзьям показать и бахвалиться приятно.— Тогда что же? — задал Алексей логичный вопрос. — Если ты о капитале, так и я не бедный, миллионы свои зарабатываю честно, башкой собственной, кулаками.— Ага, башкой он зарабатывает, — схватив его за волосы, Бригитта легонько потаскала бойца за чуб, — а потом половину этих миллионов на лечение тратит. Я и сама довольно состоятельная женщина: мне отец оставил семейное предприятие.— Ну в таком случае совсем удивительно, что ты ещё не послала его к чёрту?Выскочив из кровати, она суетливо принялась собирать разбросанную по полу одежду. Молча наблюдая, Зубов ничего не предпринял, чтобы попытаться остановить её, Бригитту такая пассивность задела. — Ты ничего не знаешь обо мне, — словно требовали того, кинулась оправдываться она.— Так расскажи, — по-простецки пожал плечами Алексей. Ведь это не он первым начал её преследовать и изводить долгими страстными взорами.— Я вольна идти на все четыре стороны, — призналась Бригитта, — но, если я попрошу развода, по контракту отцовский завод останется в его концерне. А я не хочу, чтобы все, во что он вложил столько сил и труда, досталось этому… Ругательных слов она не знала, поэтому сердито сжала губы. — Собираешься дождаться, пока он сам окочурится? — догадался Зубов, сползая с постели с другой стороны.— Почему бы и нет, при его образе жизни долго он едва ли протянет, — вертясь юлой на месте, Бригитта пыталась самостоятельно застегнуть на себе платье. Надев джинсы, Алексей любезно помог ей, втянув собачку наверх.— А если он ещё всех нас переживет, — пропустил он сквозь пальцы тёмные локоны, чтобы лучше запомнить, — отравишь?Возмущённо развернувшись к нему, она гневно сверкнула глазами. — Издеваешься?— Нет, отчего же, — смягчился Алексей. — Я-то тебе для чего тогда сдался?— Мне кажется, я тебя люблю, — импульсивно выпалила Бригитта. — И Вейтлинг начал догадываться об этом. Ему нет до меня дела, но он невыносимый собственник. Он запретил мне без него ездить на бои, так что сюда я приехала, наврав с три короба. Ему всё равно, а я не могу так больше, понимаешь, — слёзы, но на этот раз от жалости к самой себе, которые, как известно, у чувственных женщин всегда близко, затуманили ей взор. — Я ребёнка хочу.Шумно втянув воздух, Зубов отошёл к двери и широко распахнул её, нимало не заботясь, есть кто-нибудь в коридоре или нет.— Уходи, — коротко велел он.— О нет, нет, Алексей, ты не правильно меня понял, — спохватилась Бригитта, кинувшись ему на шею.— Да нет, я все понял, — отняв её цепкие руки, он галантно поцеловал их, — а теперь вам пора, фрау Вейтлинг, подозреваю, супруг вас уже хватился.Он выставил её, босую и растрёпанную, преодолевая рвущую сердце тоску, такая беспомощная и растерянная она была. Но если бы Зубов позволил Бригитте остаться, он мог начать презирать её, а ему того вовсе не хотелось. ***Удобнее перехватив стопку книг, Белов не без труда нашарил по карманам ключ от комнаты. Но не успел он провернуть его в замке, дверь распахнулась навстречу, и не отскочи он, выронив книги, заработал бы по лбу. — Прости, пожалуйста, — нырнул подбирать пособия смущённый Густав.— Если я тебя чем-то обидел, так и скажи.— Да нет, я вовсе не нарочно, — загундосил сосед, избегая смотреть Белову в глаза. — Я услышал, что кто-то идёт.— Спасибо, что вышел навстречу, — по новой уложив книги, Саша устремился внутрь, но Густав заградил ему путь. Уши его пунцово пульсировали.— Тут такое дело… — промямлил робкий толстячок.— Ты что-то натворил с моими вещами? — устало приступил к полемике Белов, у которого были весьма конкретные планы на пятничный вечер. Например, разобраться с лабораторными, чтобы высвободить себе выходные.— Нет.— С вещами Курта?— Нет. Ко мне Инга приехала.— Кто?!Упомянутая барышня немедленно появилась на пороге собственной внушительной персоной. Румяная и щекастая, она напоминала типичную баварскую разносчицу пива. — Привет, — сказала она гулко.— Привет, — автоматически кивнул глубоко впечатлённый Саша.— Я же сказал, сейчас вернусь, — оттеснив обратно, Густав спрятал её за дверью. — Короче, Алекс, войди в положение, переночуй сегодня где-нибудь, а?— Ты с ума сошёл?! — опешил Белов.— Да пойми ж ты, Инга живёт в другом городе и приезжает ко мне всего лишь раз в два месяца.— Я за вас очень рад, но…— Тебе трудно, что ли? — насупился Густав.— А как же Курт?— Он сказал, что тоже заночует у подружки.— Класс, Густав, у меня-то подружки нет.Сосед молитвенно сложил ладони и состроил щенячьи глазки. Чертыхнувшись, Белов проклял всех амуров на свете. Заодно с женщинами.— Ну ладно, — сдался он, ведь ожидающая девушка — это святое. — На, книги забери, бросишь на мой стол.— Ты человечище, Алекс, — с радостью перенял у него ношу Густав. — Ещё чего нужно?— Зубную щётку, если можно, — съязвил Саша и мгновением позже получил требуемое.— Человечище! — потряс его за плечи Густав и упорхнул в объятья к невесте.Откровенно говоря, Белов ощущал себя не благодетелем, а идиотом, набирая Генриху за неимением иных вариантов перекантоваться. Трубку друг не взял, но перезвонил раньше, чем Саша успел набрать слово ?хостел? в поисковике. — Рейн слушает!Забава с паролем и отзывом неизвестно с какой стати прижилась в повседневном общении, и друзья нет-нет к ней возвращались.— А вот Волга совсем тебя не слышит, — пожаловался Саша, потому как с трудом разобрал сказанное из-за ритмичного ?туц-туц? на заднем фоне.— Подожди-ка, — ненадолго все звуки в динамике стихли, пока прижимая телефон к груди, Генрих перемещался в более располагающее к разговору место. — Да, вот теперь журчи.— Пустишь переночевать в гараже? — сразу перешёл к сути Белов.— А что, общага погорела, или тебя выселили?— Ни то, ни другое — к соседу приехала зазноба из провинции.— Какой счастливчик! Не вопрос, дружище, только я сам не скоро буду дома. Ты же помнишь, у Берты сегодня концерт.У бизнес-партнёра Рудольфа Шварцкопфа, господина Гольдблата, была дочь Берта, училась она в консерватории по классу фортепиано и, как часто бывает с творческими людьми, мечтала стать знаменитой. На досуге она пописывала песни и, пользуясь безмерной любовью родителей и семейным бюджетом, записывалась в профессиональной студии и раскручивалась посредством YouTuba. У неё уже имелась маленькая армия фанатов, и специально для них и близких друзей Берта устроила презентацию первого полноценного альбома. Сашу тоже позвали, но, рассудив здраво, он предпочёл вежливо отказаться и позаниматься. Видимо, у провидения на тот вечер были иные планы. — Кажется, это намёк, — вздохнул Белов, силясь припомнить название заведения, где планировалось мероприятие.— Ага, — непонятно чему возрадовался Шварцкопф, — бери ноги в руки и дуй в ?Валли?.К входу в клуб выстроилась длинная очередь: желающих пропускали по приглашениям и билетам. Выскочив из-за необъятной спины контролёра на фейсконтроле, Генрих протащил Белова контрабандой, размахивая пластиковой карточкой с тремя магическими буквами ?VIP?. — При всём уважении… — потешался он над важностью собственной персоны. — Но Берта иногда пафосна до нелепости!Из-за тесного и длительного сотрудничества родителей Генрих с ней вместе вырос, и в подростковом возрасте, посещая одну школу, они почти не расставались. С годами разность увлечений и мировоззрения неизбежно их разделила, но дружба не угасла. — Смотрите, кто явился!Миновав обречённый на толкучку танцпол, Шварцкопф привел друга в приватную зону, откуда открывался прекрасный вид на сцену. В чёрном ушастом котелке, кривя ярко алые губы, Берта восседала среди подружек и приятелей, почти как совсем взошедшая звезда. Манерно подняв руку, она едва-едва шевельнула пальцами. — Кто-то уверял, что у него по горло ужасно важных дел, — холодно напомнила она Белову.— Я понял, что буду жалеть до скончания дней своих, если пропущу такое событие! — схватившись за сердце, слукавил Саша, лишь бы угодить хозяйке бала.— Не цепляйся к нему, — обойдя изогнутый подковой диван, Генрих облокотился на спинку и сдвинул шляпку ей на глаза.— Ладно, уговорили, — пискнула Берта, отложив в сторонку наигранный высокомерный тон и превращаясь в себя настоящую — добродушную, помешанную на своём призвании музыкантшу. — Позвольте рекомендовать, — торжественно сказала она остальным, поправляя сбившиеся локоны. — Наш общий русский друг — Александр Белов.Покончив с политесом, девушка подскочила с подушек и в отместку совершенно фривольным образом взъерошила Генриху светлую чёлку. Немедленно отшатнувшись, тот растопыренной пятернёй взялся ревностно укладывать её обратно. Стрижка Шварцкопфа считалась священно неприкосновенной. — Требую любить и жаловать, — нервно добавил он к короткому Сашиному представлению. — Кто-нибудь хочет выпить?Собрав заказы, умчался, предоставив другу адаптироваться в неизведанном коллективе самостоятельно. Впрочем, две знакомые Берты, назвавшиеся Каролиной и Шарлоттой, сразу взяли его в оборот, атаковав с обоих флангов. Выспрашивали типичные банальности о Москве и устрашающем Европу русском президенте. Видимо, они из всей честной компании пребывали в самом активном поиске. У Саши же не было ничего противопоставить им, так как Берта во всеуслышание сообщила собравшимся о его свободном статусе. — Как тебе живётся в Берлине? — интересовалась большеглазая Каролина.— Я тут уже как дома, — после попадания в полицейский участок за опосредованное участие в политической междоусобице, он всерьёз считал себя без пяти минут почётным немцем.Извинившись перед гостями, Берта отбыла готовиться к выступлению. Стоило ей скрыться в служебных помещениях, разом нарисовался Генрих в сопровождении официанта с нагруженным коктейлями и пивными бутылками подносом.— Кого-то только за смертью, — откомментировал кто-то, пока посуду сгружали на стол.Не покосившись даже в сторону ропщущих, Шварцкопф выхватил два стакана и бесцеремонно плюхнулся между Каролиной и Сашей, тем самым разжав давящие друга тиски. — Жив ещё? — подав Белову напиток, полушуткой справился он. — Ты смотри, будь осторожнее, не маши особо перед ними руками, а то ведь укусят.— Могу попробовать, — качнув тяжёлыми блестючими серёжками, зовуще облизнулась Шарлотта.Парни и вправду замерли, опасаясь ненароком спровоцировать хищницу. Хорошо, ослепительный луч прошил клуб насквозь, привлекая внимание к роялю и разминавшей над клавишами пальцы Берте. Надо отдать ей должное, чистый и сильный голос завораживал, и мелодия, извлекаемая из её инструмента, была сложна и одухотворена не в пример многим современным популярным образцам. Зрители внимали ей, затаив дыхание, бурно аплодируя между песнями. Смущённая и довольная реакцией зала, Берта лучилась изнутри, посылая воздушные поцелуи, в её искренность нельзя было не влюбиться, хотя бы пока она пела о превратностях неразделённой любви. Во всём помещении один только Генрих остался глух и замкнут в себе. Хмуря брови, он покусывал губы, терзаемый скрытым душевным смятением. Но стоило ему заметить, что Саша наблюдает за ним, он весело осклабился.После концерта фанаты ещё с полчаса не отпускали Берту, требуя на бис опять и опять, но, в конце концов, софиты потухли, и клуб вновь наполнился сотрясательными треками. Часть ребят ломанулась качать исполнительницу, и Генрих, не сумев отбрыкаться, был увлечён общим потоком. Как ни крути, похвалы от близкого друга детства сейчас были ей дороже всего. За столиком остались лишь Каролина и Белов, по скромности своей предпочитавшие выразить восхищение позднее, когда уляжется всеобщая эйфория.— Правда, они замечательно смотрятся вдвоём? — чтобы быть услышанной, девушке приходилось говорить в самое Сашино ухо, задевая его губами.Окружённая поклонниками, с охапкой цветов, Берта, принимая поздравления с дебютом, невзначай приобняла стоявшего рядом Шварцкопфа за талию. Тот не подал вида, продолжая белозубо улыбаться окружающим, даже рук из карманов не вытащил, будто так и надо. Если бы Белов видел их впервые, решил бы, они так долго влюблены друг в друга, что успели привыкнуть и утомиться от своих чувств. И отчего бы им не встречаться? Фройляйн Гольдблат — завидная невеста, и Генрих для неё весьма подходящая партия. — Есть такое дело, — согласился Саша, отворачиваясь от умилительного зрелища.Сосредоточившись на собеседнице, он не усмотрел, как счастливый ?Ромео? сигналил бармену, срочно требуя очередную порцию горячительного.В беседах с Каролиной, достаточно смышлёной и не настолько настойчивой, как Шарлотта, Белов убил несколько часов. Люди приходили, выпивали, вваливались посреди темы, высказывались и исчезали. Проведать их заглянула и Берта. Удовлетворённо осмотрев расслабленного Сашу и полную надежд подругу, она приняла комплименты и предусмотрительно удалилась. Разноцветные пятна метались по потолку, расцвечивали колыхающуюся на танцплощадке толпу беспечной молодёжи. Порой среди извивающихся тел мелькал Шварцкопф и снова терялся из виду. Время перевалило за полночь, народ распалился, в частности Шарлотта. Покачиваясь на высоченных каблуках и не прекращая пританцовывать, она вернулась к столику за добычей.— Алекс, — ультимативно прокричала она, — ты должен со мной потанцевать.Снисходительно глядя на неё с дивана, Белов отрицательно замотал головой. Чего-чего, а вот для плясок он был не в кондиции. К алкоголю он относился сдержанно, и до состоянии кондиции ни разу не доходил. Лишённая комплексов Шарлотта не собиралась легко сдаваться. Плавно заизвивавшись, она решила соблазнить упрямого русского личным примером. Приоткрывшая от возмущения рот Каролина беспомощно созерцала импровизированный приватный танец подруги. При всех очевидных недостатках новой знакомой Саша почти поддался. Кто же не подвержен влиянию основных инстинктов, тем более, в пятницу в клубе в двадцать с хвостиком.Вечеринку испортил Генрих, вынырнувший из ниоткуда и принявшийся яростно хлопать в ладоши. Не задумываясь особо, он извлёк сложенную купюру и попытался засунуть бумажку под бретельку платья Шарлотты. Отвесив нахалу смачную оплеуху, униженная девушка, спотыкаясь, ретировалась. Ещё более шокированная выходкой Шварцкопфа, чем использовавшей низкий приём подружкой-конкуренткой, Каролина побежала следом оказывать первую психологическую помощь. Тряся явно звенящей после удара головой, Генрих рухнул рядом с другом. — Я сделал что-то не так? Собиравшийся отчитать его за свинство Белов обнаружил совершенно стеклянный взгляд и придурковатую ухмылку. — Ты пьян, — констатировал он.— Пфффф, — Генрих бескостным мешком съехал по спинке, — ни капельки.— Господи, когда ты успел так накидаться?— Я в порядке, — упрямо твердил Шварцкопф, в доказательство предприняв попытку встать, но ноги уже не особенно верно служили своему хозяину.Завалившись прямиком в Сашины объятья, он обдал его воистину драконьим дыханием. Поднеси спичку — полыхнёт, мама не горюй. Где-то у бара Генрих методично истреблял водку, не закусывая, по стопке за подход. — Ты лучше вот что скажи мне, ты не устал?— К чему такой вопрос, — рассерженный Белов отпихнул от себя это омерзительное чудище.— Если тебе осточертели Содом и Гоморра, — обличительный перст указал в направлении, в коем скрылись девушки, — я могу отвезти тебя домой. Правда, потом надо обернуться мне, я обещал подбросить Берту.— Ты приехал на мотоцикле? — поразился Саша, невольно подпирая плечом не державшееся прямо тело.— Нет, пешком пришёл, — передразнил Шварцкопф. — Короче, поехали отсюда, — решил он, с рывка вернувшись в вертикальное положение. — Пожалуйста.Просьба прозвучала с отчётливой мольбой, отчасти прояснившей Саше мотивы спонтанного запоя.— Хорошо, как скажешь, — оглядевшись в поисках своих вещей, согласился он. — Где байк?— В переулке у чёрного входа, в тупичке, там надёжнее, — поведал Генрих.— Я понял, иди вперёд, а я со всеми попрощаюсь.Расспросив выловленные на ходу знакомые лица, Белов выяснил, что Берта отправилась подышать свежим воздухом. Кутаясь в шарф, она мерила шагами тротуар в сторонке от входа, тишком покуривая тонкую длинную сигарету. С ресниц свисали прозрачные капли, покрасневшие глаза влажно блестели. — Там Генрих малость… — сильно смягчая, заговорил Саша, опасающийся ляпнуть лишнего.— Я знаю, — закусив ноготь на большом пальце, отозвалась пианистка. — Я знаю, что он уже накачался, и в курсе, как обошёлся с Шарлоттой. — Мне подумалось, будет лучше отвезти его домой.— Правильно, — поддержала она, сглатывая остававшиеся невыплаканными слезы, — я уже сама собиралась попросить кого-нибудь спровадить его, пока он ещё чего не выкинул.— Он утверждает, что должен был подвезти тебя.— Не беспокойся, Алекс, — хмыкнула Берта, прикладываясь к сигарете. — Это далеко не первый раз, когда Генрих меня подводит. Я вызову такси.Мигая фарой, из переулка выкатился байк Шварцкопфа и остановился в отдалении. Друзья детства долго всматривались друг в друга сквозь призрачную стену раздора. Особого удовольствия, находясь на линии огня, Белов не испытал.— Очень жаль, вот так расставаться, — извиняясь и за себя, и за друга, подосадовал он.— Ты тут абсолютно ни при чем, — по простоте душевной ошиблась Берта. — Ты замечательный.— Нет, это ты просто чудо, — от чистого сердца сказал Саша. — Это был удивительный вечер, у тебя настоящий талант, и здорово, что ты движешься к мечте.— Спасибо, — слабо улыбнулась она. — Большое спасибо.— Ну что ж, в следующий раз, когда соберёшь стадион, — девушка, не удержавшись, рассмеялась, — не забудь оставить мне местечко.— Обязательно. Осторожнее на дороге, и спокойной ночи.Обиженный, что его заставили ждать, Генрих свирепо сопел в шлеме. Переводя взор с друга на Берту и обратно, он тревожился о содержании их беседы, и чего она могла наплести про него, одному Богу известно. — И куда ты залез? — строго спросил Саша.— У тебя нет прав, — пробормотал пьяный лихач, неохотно уступая место более трезвому водителю.— Есть, — довел до сведения Белов. — Ну, в смысле не с собой, конечно. Поэтому мы поедем, по твоим представлениям, довольно медленно, чтобы ни у кого не появилось побуждения нас тормознуть. Ну и чтоб тебя не потерять, болван ты этакий.Пока он наглухо, под горло, застегивал куртку для защиты от пронизывающего на скорости ветра, Генрих уткнулся ему между лопаток. — Я люблю тебя, — пробормотал он отчаянно.— Я тоже тебя люблю, — не растерялся Саша, — так люблю, что придушил на месте, если б за это не сажали.Генрих, то ли устыдившись, то ли по иной причине, не стал больше ничего говорить. Захлопнув забрало, он прикрепился к Белову вторым увесистым рюкзаком. Мутило его в третий степени от выпитого, угрызений совести и езды по правилам с остановками на каждом проклятом светофоре. Ценой героических усилий, совладав с желудком, наизнанку он вывернулся лишь по прибытии домой. Согнувшись над клумбой, потерял остатки достоинства. Тактичный Белов не мешал Генриху в столь интимную минуту. Прекрасно ориентирующийся в гараже, он поставил железного коня в нужном углу, повесил ключи и зажёг булькающую лавовую лампу на хлипком столике у знакомого дивана. — Да, да, — вползая с улицы, одобрил бледно-зелёный Шварцкопф. — Добро пожаловать, и чувствуй себя как дома, и все такое.— Тебе нужна помощь? — опуская за ним ворота, спросил Белов.— Нет, — гордо отказался Генрих, сразу споткнувшись на ровном бетоном полу. Больше доверяя личным впечатлениям, Саша подхватил жертву русской водки и помог преодолеть ?трудную? — целый лестничный пролёт — дорогу до спальни. Шуметь категорически воспрещалось, чтобы не разбудить герра Шварцкопфа и не нарваться на полуночные нравоучения. — Спасибо, дальше я сам, — уверенно заявил благодарный друг по достижению цели.Каким-то невероятным образом, не расстегивая, он стащил через голову рубашку. Затем изрядно развлёк Белова комичным сражением с заевшей молнией на ширинке. Попыхтев и несколько раз крепко выругавшись, Шварцкопф все же самостоятельно разделся до белья. — Спать, — догадался Саша.Неопределённо мотнув взлохмаченной головой, Генрих с блаженством растянулся на постели, не потрудившись её предварительно разобрать. — Завалишься прямо так?— Наплевать, — выдохнул он в подушку и тут же вырубился.— Ну вот и отлично.Собрав с пола скинутые вещи, Саша развесил их на спинке стула. Оставить, как было, и не вмешиваться, не позволяла внушённая отцом дисциплинированность. Бардак в комнате — бардак в мозгах, говаривал Белов-старший, поучая сына. Следуя такой логике, у Шварцкопфа в голове раскручивался и вихрился самый настоящий хаос. Стол скрывался под слоем тетрадей вперемешку с книгами, чертежами и какими-то журналами, дисками от игр без коробочек и коробочек без дисков. Длинная гирлянда из канцелярских скрепок, собранная от безделья, обвивала спот на гибком штативе. В расстановке книг на стеллаже не прослеживалось никакой системы, а на одной из полок лежал набор отвёрток. Каждая мелочь тут раскрывала кусочек жизни Генриха, воплощала его.Удивительно похожий на свою покойную маму, чей портрет висел в кабинете инженера на видном месте, Шварцкопф был из тех счастливчиков, кому удалось в идеальной пропорции совместить в себе внешнюю форму и внутреннее содержание. Любовное томление Берты и других знакомых фройлян, с кокетливой нежностью обнимавших Генриха при встрече, Саше было вполне понятно. Малость взбалмошный, несомненно, избалованный в детстве, будучи единственный обожаемым ребёнком, Генрих оставался поразительно радушным и честным парнем. Вопреки предпосылкам не заносился, не кичился обеспеченностью и не гнался за призрачным престижем. Как тут не влюбиться.Полистав оставленную раскрытой книжку об истории создания ядерного оружия, Саша решил остаться ночевать здесь. Ведь предложили же ему располагаться с максимальным удобством. Отчего-то он был совершенно уверен, что друг не станет сильно ругаться поутру, обнаружив его рядом. Если, вообще, придаст тому хоть какое-то значение. Как фокусник скатерть из-под сервиза, Белов выдернул из-под него одеяло, не особенно потревожив. Выстрел из ?Катюши? не возымел бы действия на спящего. Чтобы не спровоцировать подозрений, Саша лег в футболке. Закинув руку под затылок, он прислушивался к размеренному дыханию Шварцкопфа, особенно громкому в темноте, и к самому себе. Вообще-то, он был рад, что они покинули клуб пораньше и не особенно опечалился приключившейся у Генриха с Бертой размолвкой. Он, скорее, огорчился от того, насколько они органичны как пара. Оделённый особым расположением Шварцкопфа Саша постепенно утверждал на него собственную монополию. Преследуя благую цель — организовать расхлябанный график Генриха, он без нажима давал ему советы, незаметно понуждая следовать собственному примеру, выискивал и беспощадно критиковал порочные замашки. Непонятно с чего заслуженный авторитет способствовал ему в перевоспитании немецкого товарища, и, ещё часто срываясь, тот медленно, но верно преображался. На радость отцу и заинтересованным лицам. Одна беда, в процессе становясь ещё более идеальным молодым человеком. Словно уловив, что думают о нем, Генрих неразборчиво пробурчал что-то сквозь сон. Вот уж он сам никогда не считал себя эталоном чего бы то ни было, а с появлением во всем образцового Александра осознал собственную слабовольность и частичную нравственную недостаточность. По инерции он тянулся за русским, тихо восхищаясь его самостоятельностью, сдержанностью, разносторонностью навыков, последовательностью — всем, чего недоставало в его натуре. В общем-то, между друзьями все было вполне взаимно. ***В питейном заведении иного сорта в противоположном районе Берлина одолевающую тоску заливал ещё один представитель рода Шварцкопф. Елозя локтями по липкой поверхности стола, он заплетающимся языком исповедовался малознакомому Оскару Папке. Неопрятной личности, курсирующей между полюбовницей в Германии и официальной женой где-то в Прибалтике. Без конкретного рода занятий Папке подрабатывал то тут, то там, регулярно посещая разве что кабак и неблагополучные квартирки, где смолили самокрутки и резались в картишки. Иногда продуваясь в чистую, Папке был вынужден подрабатывать собутыльником для любого, у кого было, на что купить выпивку, и кто нуждался в слушателе. Так он экономил на пропитании и коротал время вынужденного простоя за отсутствием работы. С Вилли он бухал уже третьи выходные, и нытье его начало просачиваться даже сквозь абсолютное безразличие чужого человека. — Я как прокажённый всю свою грёбанную жизнь, — жаловался Вилли, заглядывая на дно кружки, — как гадкий утёнок среди хреновых лебедей. Конечно, ведь моя мать в их представлении наглая шлюха, стремившаяся развалить приличную семью. Никого не волнует, что она ничего не желала принимать от папаши, пока не поприжала нужда. Я всегда был против, чтобы она выходила замуж за этого сноба. Но она, дура, его любила. А мне, мне пришлось потом постоянно терпеть высокомерие Рудольфа. Знаешь, как он на меня смотрит? — Как на ничтожество, — кивнул Папке, предугадывающий всякое следующее слово, ибо Шварцкопф зашёл уже, наверное, на пятый круг. — Вот именно! — грохнул младший брат по столешнице. — А разобраться, чего он в сущности сам добился? Завел бизнес с хитрожопым евреем, который по-любому дурит его, осла доверчивого. Сыночка вырастил…— Раздолбая, — поддакнул Оскар, прикуривая от спички, наплевав на запрещающий знак. — Конченого. И этим он мне вечно тычет, мол, тоже заводи семью, рожай детей. Сдались мне сраные спиногрызы! Вилли не умеет управляться с деньгами. Вилли водится с дурной компанией, — пискляво передразнил он старшего братца. — Заявил мне, что я должен знать своё место. Мол, работа продавцом — мой естественный предел. И каждый раз, каждый раз, когда я прихожу к нему с нормальной многообещающей идей, он меня унижает.— Может быть, он поступает так потому, что знает, дай тебе волю, ты его переплюнешь, — утешил Папке, похлопав страдальца по спине.— Конечно, — предположительная зависть Рудольфа доставила пьяному Вилли непередаваемое удовольствие. С такого ракурса все препоны, выставляемые братом на пути к осуществлению его грандиозных планов, казались злонамеренной подлостью. — Конечно, он боится меня и вечно жаловался отцу, сочинял басни, и в конечном итоге тот ему поверил, старый болван.— Да, ты говорил, лишил тебя наследства, — снял табачинку с оттопыренной нижней губы собутыльник.— Было бы не так обидно, если бы просто лишил, — вздохнул Шварцкопф, подпирая щёку кулаком, — он поступил гораздо более жестоко. Он поставил между нами, — имелись в виду вожделенные средства, — моего братика, будь он не ладен.Папке встал в стойку, заслышав свежие подробности, упущенные им ранее. Он-то полагал, Вилли заурядный неудачник, отчего-то уверенный, будто ему должны все, кто оказался немного предприимчивее и проворнее. Россказни об окружавшей его в юности роскоши казались сильно преувеличенными сказочками, какими изводят себя не сумевшие примириться с изменившимися жизненными обстоятельствами люди. Коих сам Папке, кстати, презирал до зубовного скрежета, вот у него не было даже и шанса куда-то пробиться. Родился и вырос в семье с достатком ниже среднего в рабочем районе. Ни в чём себя не нашёл, да и не особенно озадачивался поисками, жил как перекати-поле, сегодня тут, завтра там. Но никогда, видит Бог, никогда не жаловался. А у Вилли была семья, которая терпела его дурости и со своей стороны всячески стремилась оградить бунтующего обиженного отпрыска от их последствий. У него была стабильная зарплата, квартира, машина, медицинская страховка. Но ему все равно было этого не достаточно! — То есть как это, — возненавидев Вилли ещё сильнее, раз он кроме прочего действительно потенциально богат, полюбопытствовал Папке, придвигаясь ближе.— Только он решает, сколько и на что отстегнуть мне от моей доли. Как сраный банковский клерк! Помимо него я не могу распоряжаться своим деньгами.Иметь, но не владеть, пыткой действительно было изощрённой, тут Папке, пожалуй, согласился бы. — Уж я бы ими распорядился как должно. Но он не отдаёт их мне, понимаешь, не отдаёт. Что б он помер уже, наконец! — снова вернулся к преступным помыслам Вилли.С того вечера, как мечта о скоропостижной смерти брата посетила его впервые, он её одинаково лелеял и гнал прочь. По здравому размышлению воплотить её не было никакой возможности, все-таки Вилли не был хладнокровным убийцей. Трус по натуре он представлял пышные похороны Рудольфа лишь на пике озлобленности. В повседневной рутине среди холодильников, стиралок и полусонных покупателей он не вспоминал о недавней решимости ?заказать? родственника. На самом деле сочинял новую речь для старшего, призванную все ж таки сломить упрямое сопротивление. Но стоило ему переборщить с выпивкой, со дна снова поднималась чёрная муть.— Он что сильно болеет?— Увы, пыхтит трубкой как паровоз, но удручающе здоров.— Тогда к чему ты клонишь? — хитро сощурился Папке.Сообразив, что сморозил лишнего, Вилли угрюмо замолк. Но собеседник уже увидел личные выгоды и поспешно заказал ещё пару пива.— Может быть, ты надумал грохнуть его? — напрямую спросил он, подливая пенного в бокал.Разомлев от новой порции, Шварцкопф с хрустом размял шею. — Будто это так просто, кого-то убрать, — проворчал он, совсем теряя бдительность и позволяя личной неудовлетворённости захлестнуть себя окончательно.— Нет таких сайтов, приятель, где свободные мокрушники предлагают услуги с калькуляцией приблизительной стоимости. А начнёшь допытываться, чего доброго напорешься на подставного, и здравствуй, решётка, пока, миллионы.— А что, ставка такова, что можно и грех на душу взять.С силой растерев заросшие дневной щетиной щёки, Вили неуверенно пожал плечами. — Может, и можно, да только пустое старание. Самому нельзя. Не смогу я, понимаешь. А, кроме того, что надо кого-то найти, потом еще и платить придется. Но я же гол как сокол.Откусив заусениц на заскорузлом большом пальце, Папке счёл их встречу счастливой для них обоих. — А сколько, по-твоему, стоит человеческая жизнь?— Она вроде как бесценна, — хмыкнул Вилли, смаргивая пелену, застилавшую взор. Пора было выдвигаться домой, ловить такси.— Да брось, — приобняв его за плечи, сказал Папке, — все в мире имеет свою цену. Размер твоего хвалёного наследства может потянуть такое?— Ммммм, — на самом деле Шварцкопф никогда точно не знал, сколько ему собственно положено, его столь мелкие подробности не волновали. Сколько б ни было, все равно его. Но, сопоставляя то, что было ему известно о капитале покойного батюшки, Вилли рассчитывал на многое. — Думаю, да.— Скажем тринадцать тысяч, — позагибав пальцы, произнёс Папке.— Легко, — махнув рукой, Шварцкопф опрокинул ещё наполовину полную кружку. Разлившееся пиво закапало на пол.— Хорошо, хорошо, — засуетился Папке, закидывая лужу салфетками.— А ты что? — наконец, сориентировался Вилли. — Ты что же, хочешь…Сделав жест, как будто застёгивает рот на молнию, его собеседник подсказал ему выбирать выражения.— Я могу тебе помочь, — пока без особой уверенности заявил он. — Если, конечно, ты и вправду очень в моих услугах заинтересован.— Как ты это сделаешь?— Конечно, таким образом, чтобы никто на тебя не подумал. Можешь поверить, я даже не стану у тебя много выспрашивать, только несколько нюансов, остальное я спланирую сам, — деловито потёр ручонки Папке. — Главное, чтобы ты, — он сделал особое ударение в данном месте, — чтобы ты этого хотел.Алкогольный туман поглотил все вопли разума, отрезав Вилли от действительности. Низкорослый мужичок в поношенном пальто с прокуренными зубами казался ему сейчас чуть ли не посланником бога справедливости.— Я хочу, — сказал он, — но денег нет.— Как это, — удивился Папке, — они есть у тебя, дружище, надо просто их получить. А я готов впрячься за честное слово.— Не улавливаю.— Я берусь прикончить твоего брата относительно безболезненного для него и насколько возможно безопасно в плане подозрений для тебя. Потом я свалю из города, навещу супружницу, скажем, или ещё где пересижу. Но я вернусь, и ты мне заплатишь тринадцать тысяч.— А если я передумаю?— Ты напишешь мне бумагу, своего рода расписку, где пообещаешь оплатить услугу по умерщвлению твоего родственника. Если ты откажешься, я отнесу её в полицию.— Ага, щас, — погрозил ему пальцем Шварцкопф, — а потом полжизни будешь тянуть из меня жилы шантажом.— Зачем бы мне оно? — обиделся Папке. — Впрочем, — отряхнув с колен крошки недавно съеденных гренок, дёрнул он плечом. — Мне что, больше всего надо что ли?— Ручка есть? — тяжело дыша от возбуждения, спросил Вилли.***В незашторенное с вечера окно проникало солнце, упираясь жгучим лучом прямо Белову в лицо. Смахнуть его не вышло, и он проснулся. Часы, накануне убранные под подушку, сообщали ему, что уже неприлично позднее утро. Сев на кровати, он сладко потянулся, разгоняя кровь и остатки дремоты. Завернувшись ночью в одеяло, как в кокон, Генрих не рвался покидать сонное царство, а будить настолько сладко спящего было бы кощунством. Надев джинсы, Саша отправился умываться. В отличие от него солнечный свет ко всему относился без пристрастия. Настырный луч перепрыгнул на второго человека и припекал, пока и тот не был приведён в чувство. Мученически застонав, Шварцкопф сполна ощутил в черепушке всю тяжесть неминуемого наказания за излишества. Чугунная голова с трудом оторвалась от блаженной мягкости подушки. На автопилоте, почти не размыкая ресниц, он тоже отправился в ванную. Изучавший себя в зеркале над раковиной Белов увидел в отражении, как он, на ходу стянув трусы, закрылся в душевой кабине. Ни тебе доброе утро, ни привета. Завинтив кран, Саша убрался обратно в комнату ожидать, пока друг закончит с водными процедурами. И он едва не задремал опять, прежде чем тот, наконец, накупался. Обернув полотенце вокруг бёдер, Генрих направился к шкафу, отыскал чистое полотенце и кинул смущённому его откровенной раздетостью Белову. — Тебе тоже стоит освежиться, — посоветовал он, придирчиво перебирая стопку одежды. — Если нужна зубная щётка…— У меня есть с собой, спасибо, — протараторил Саша, разглядывая облака за окном.— Класс, потому что я не представляю, где у нас лежат новые.— Да все в норме. С твоего позволения.Хлопнувшая дверь ванной комнаты отвлекла Генриха от геометрической абстракции, украшавшей выбранную в результате майку. С похмелья соображал он неповоротливо, и до него не сразу дошло, что Саша заночевал прямо в его постели. Наглость несусветная, конечно, но обдумать, как к свершившемуся факту относиться, он решил позднее. Или вообще никогда. Ни его сознание, ни тело постфактум и намёка на дискомфорт не испытывали. По выходным в доме Шварцкопфов завтракали поздно, уважая право членов семьи выспаться после трудной недели. Еду для двух одиноких мужчин готовила фрау Дитмар, приходящая домохозяйка, поддерживающая чистоту и порядок. Милая женщина проживала через улицу и относилась к нанимателям как к родным. — Доброе утро! — пожелала она спустившимся в столовую парням. — Саша, я не знала, что ты у нас гостишь!— Извините, что не успел предупредить, — повинился Генрих.— Ничего страшного, — фрау Дитмар всегда была оптимистично настроена, — я сейчас принесу ещё прибор. И алкозельцер.— Вы просто прелесть, — возблагодарил Шварцкопф, потирая висок.Пряный аромат табака предвосхитил герра инженера. При его появлении парни по-старомодному встали. — Доброе утро! — если Рудольф и удивился, обнаружив за утреней трапезой Белова, то не подал вида. Он рад был принимать под своей крышей смышлёного юношу. Особенно, учитывая его усмирительное влияние на стихийный характер сына.Вернувшаяся фрау Дитмар принесла поднос с посудой, горячим кофейником и стаканом с пузырящейся, тающей антипохмельной таблеткой. Недовольно пыхнув трубкой, старший Шварцкопф воздерживался от комментариев, пока они, собственно, ели, зато потом дал себе волю. — Вижу, вчера на концерте было очень весело?— Не особенно, — отозвался Генрих.— Берта была просто великолепна, — перекрыл его Саша. — Слышали бы вы, как её принимали.— Она большая умница, — согласился Рудольф. — Мы все ею очень гордимся.— Просто отец всегда мечтал о дочке, а родился я.— Возможно, с дочерью невзгод было бы меньше, — манера сына спорить и язвить раздражала привыкшего командовать Шварцкопфа. — Я только надеюсь, он ещё не заразил тебя своей безалаберностью.— О, как же, я стараюсь, — протянул Генрих, пихнув Белова локтем.— Не переживайте, — убеждённо ответил Саша, наступив другу на ногу под столом, — у меня иммунитет.— Слава Богу, — возрадовался инженер. — И, я так понимаю, Берту ты вчера домой не отвез?— Нет, она предпочла вернуться на такси, — уклончиво ответил сын.Почему-то явная попытка спустить тему на тормозах породила в главе семейства близкие к истине подозрения.— Ты опять натворил что-нибудь?— Ой, всё, — возвёл очи Генрих, хватаясь за чашку с кофе, — я, пожалуй, закончу завтрак в другом месте.— Они опять поругались? — сокрушённо обратился к Белову Рудольф, когда сын позорным образом смылся в гараж к единственному своему возлюбленному — Цюндапу.— Возможно, он был немного не сдержан, — попытался объяснить Саша. — Перебрал коктейлей и бузил.— Ты привёз его?— Да, доставил вместе с мотоциклом, герр Шварцкопф.— Спасибо, Саша, ты так много времени ему уделяешь, что мне даже неловко. Если он будет донимать тебя своими выходками слишком сильно…— Все в порядке, — улыбнулся Белов, разделяя тревоги за легкомысленного друга. — Мне вовсе не в тягость. И если вы не против, — он отодвинулся вместе со стулом, но не встал, ожидая разрешения.— Да, конечно, иди за ним, а то ещё он решит, что ты мой тайный осведомитель.Поблагодарив фрау Дитмар, Саша отправился прояснять ситуацию с Генрихом. Постукивая мундштуком по зубам, Рудольф впал в сумрачную задумчивость.— Не надо беспокоиться, — приободрила собиравшая тарелки домохозяйка, — молодо-зелено. Им свойственно ругаться и мириться.Сняв очки, Шварцкопф- старший небрежно швырнул их на скатерть. — Дело не в молодежи, — признался он верной своей помощнице и давнему другу, — в конце концов, Генрих сам должен разбираться в любовных своих делах. Лишь бы учился и не свернул себе шею, а кого он выберет, второй вопрос. Он мальчик чуткий с дурным человеком не свяжется, это я знаю.— А что же тогда тебя гложет?— Вилли, фрау Дитмар.— Вот ещё, — фыркнула она пренебрежительно, — нашёл по кому убиваться.— Он не объявляется уже который день.— Потерпи, ещё приедет поскандалить.— Я все думаю, что был чересчур резок с ним, — поделился Рудольф, действительно размышлявший о брате время от времени. — Ведь он же не просто требует денег, а хочет вложить их в дело.— Однажды он уже пробовал, — скептически высказалась она.— Всякое бывает. Может быть, мне стоило просто помочь ему. Как-то посодействовать, проконтролировать на первом этапе.— Он посчитает, ты опять хочешь его подавить, — вполне резонно предположила фрау Дитмар.— Это несомненно, — кивнул он.Добрая женщина прекрасно знала, что за внешней строгой чопорностью Рудольф скрывает подлинную гуманность, способную оправдать многое. Как не был порой он холоден с Вилли, случись нужда, первым кинулся б выручать нерадивого брата. После смерти любимой жены он стал более трепетно относиться к семейным связям. Ведь у него не осталось никого из близких, кроме сына и брата. Опустив обратно подхваченный было поднос, она утешительно сжала его плечо. — С другой стороны, — сказала она, — ты же ни разу не предлагал ему, верно.***Насупленный Генрих играл маленьким упругим мячом, швыряя его об стену. Планируя потом вернуться в общежитие, Саша забрал рюкзак из его комнаты, прежде чем прийти в гараж. Посмотрев немного, как ловко, вероятно натренированный часами бессмысленных упражнений, друг снова и снова ловит мячик, он пошёл напролом. — Так все ж таки, зачем ты обидел Берту? Для нее это был такой знаковый день, а ты…Сжав перехваченный мяч в кулаке, Шварцкопф опять начал обкусывать губы. — Для неё будет лучше считать меня негодяем, — сказал он.— Но почему? — удивился Белов.— Тогда, возможно, она подыщет кого-нибудь, кто не станет доводить её до истерики.— Так ты что же нарочно ведёшь себя как свинья?— Подумай сам, — объяснил Генрих, снова начиная монотонно стучать в стену. — С её талантом, её целеустремлённостью года через полтора о ней заговорит вся Германия. А если повезёт с продюсером — весь мир. Съёмки, выступления, полчища фанатов, уязвимая частная жизнь. Она переедет в Америку, получит какую-нибудь музыкальную премию.— Боишься померкнуть на её фоне?Раздражённо цыкнув, Шварцкопф сполна выразил своё отношение к тем, кто мнил его самовлюблённым павлином. — Нет, я никогда с ней не конкурировал. Я люблю Берту и считаю, что она, правда, заслуживает славу и признание. — Так что же тебе в ней не нравится? — Белов словно накручивал верёвку на барабан, вытягивая ведро со дна глубокого колодца. В надежде достать правду.— Есть большая разница между симпатична, нравится и люблю, — неожиданно мудро изрёк Генрих.— Ты же только что сказал, что любишь её.— Да, — капитулируя, посмотрел он на дотошного друга, — я люблю её. Но не так, как она хочет, чтобы я её любил.Совершенно внезапно Саша испытал прилив необъяснимого стыдного счастья. Он даже одёрнул себя, воскресив в памяти заплаканную красивую Берту, дышащую дымом и неразделённой любовью.— Скажи ей об это прямо, — посоветовал он из практических соображений. — Или не хочется брать ответственность?— А чем тебе мой метод не угодил?— Потому что не понятно, кто сдастся первым: твоя печень или Берта.Генрих слабо усмехнулся такой заботе о его бренном организме.— Или, может, ты сомневаешься?Друг ненадолго задумался, даже не стал ловить мячик, и он укатился под машину герра Шварцкопфа. — Может быть, — сглотнул он. — Как там, в вашей русской пословице про птиц?— Лучше синица в руках, чем журавль в небе, — перевёл на немецкий Белов.— Точно, у нас говорят о воробьях и голубях.Берта явно была ярче воробья. — С тобой все ясно, — подвёл итог Саша. — Но, по-моему, это не особенно честно по отношению к ней. Ты и хочешь её отпустить, и не отпускаешь. Определись.— Как-нибудь разберусь, — успокоил Генрих, и поскольку препарирование его романтических затруднений порядком ему осточертело, он неуклюже, но сменил тему. — Кстати, а как твои успехи? Взял телефон у Каролины? По-моему, она на тебя всерьёз запала.— Нет, не успел, кого-то надо было срочно эвакуировать, — без особого огорчения сказал Белов.— Могу достать, — предложил друг.— Не нужно, — твёрдо решил Саша.— Что так?— Она не в моем вкусе, — запуская подъёмный механизм ворот, расплывчато заявил он. — Мне блондинки нравятся.— Ха! — хлопнул себя по колену Генрих. — Они же глупые.— О, да, — согласился он с многозначительной улыбкой. — Подчас так совсем. Пока.— Бывай, — проводил, нырнувшего под поднятые на треть ворота друга Генрих — Ты у нас очень рыжий, ага — проворчал он пустоте.***Для сотрудников VDI выходные закончились как минимум до дня Х — дня выборов. Но в субботу и в воскресенье партийцы трудились в режиме лайт с удалёнок. Неизвестно, из садистских ли побуждений или просто из вредности Гейдрих затеял совещание, обожаемую им форму самоутверждения, именно в субботу, причем спозаранку. Перед собравшимися он начал толкать речь о том, как важно именно сейчас не расслабляться и не потакать позывам усталости.— Потому что мы буквально на финишной прямой, — в самый разгар мотивационных разглагольствований его прервал опоздавший к началу Шелленберг. Он невольно перетянул на себя все внимание, так как многие успели если не похоронить его, то исключить из партийных списков. Самоволка помощника успела обрасти самыми разными домыслами, вплоть до слухов о предательстве и перебежке под знамёна ABR. Но вот он, наконец, вернулся, так же внезапно, как и исчез, по-прежнему подобающе одетый и при партийном значке. В безмолвии, воцарившемся в помещении, каждый произведённый им звук громыхал — от шуршания пиджака до скрипа выдвинутого стула. Пока он устраивался в самом конце длинного стола, лидер выдерживал красноречивую паузу. — Нам остался последний рывок, — закончил предложение Райнхард, когда Вальтер, наконец, перестал шевелиться и обратился в слух. С прежней бодро-торжественной интонацией он обрисовал круг задач на ближайшую неделю и свое видение последних массированных ударов по умам избирателей. Насытившись за сорок минут чужим преклонением и повиновением, он всех распустил. — Вам уже лучше? — спросил кто-то помощника, не последовавшего общему примеру и оставшегося сидеть. — Мы слышали, вы приболели. Как вы себя чувствуете?— Терпимо, — официозно поведал Шелленберг.— Я рад тебя видеть, — сказал Гейдрих, стоило последнему из сотрудников выйти. — Но мне казалось, ты продержишься дольше.Вальтеру тоже так казалось, пока он не взвыл от собственной инертности. Он жил один, да и не ясно, проживал ли он в своей квартире или изредка там появлялся. Трудоголизм коллеги давно поставили ему в качестве диагноза, добавляя неизменно, что однажды он его погубит. Расписание помощника всегда было очень плотным, и, получив прорву свободного времени, он не знал, куда тратить часы и целые дни. Прежде они заполнялись Максимом, но с ним он поссорился той же злополучной ночью. То ли опасаясь, что Райнхард кинется в погоню, то ли просто в поисках понимания, он поехал к Исаеву. Его на месте не оказалось, и Шелленберг одинокого слонялся по округе, пока вернувшийся с дипломатического приёма Максим не забрал его с улицы, словно побитую собаку. Разгневанный покушением на драгоценную свою персону Вальтер кричал и поносил Гейдриха на чём стоит свет и в аффекте совершил ужасную ошибку. Подчиняя все принципу ?разделяй и властвуй?, он как-то позабыл поведать любимому человеку о тонкостях взаимоотношений с партийным лидером. — Ты с ним спишь? — переспросил тот ровным бесцветным голосом.— Нет, уже нет, это было давно. Он всерьёз надеялся отделаться общими фразами, хотя должен был кинуться в витиеватые пояснения о том, что всё с Гейдрихом закончилось сразу после их встречи, и что их странная связь — сущее недоразумение, и всякие иллюзии Вальтер перестал питать после рождения третьего отпрыска Райнхарда, придя к выводу, что его просто используют как отдушину на стороне. Может, тогда и прокатило бы, виноватый всегда оправдывается красноречиво и пространно. Но Шелленберг виноватым себя не считал. Слово за слово, и они с Максимом дошли в споре до абсурдных обиняков, и Исаев со свойственной ему категоричностью поставил ультиматум: ехать с ним в Россию или оставить его в покое. В конечном итоге, дабы сохранить статус кво, Вальтер снова сбежал. С тех пор они не обменялись и буквой в переписке. Загнанный в тупик Шелленберг высиживал в четырёх стенах, пытаясь определить, что же ему важнее. И в конечном итоге, подчиняясь привычке, он проснулся утром, собрал ноутбук и приволокся в штаб. Здесь у него были влияние, авторитет и перспективы, хотя он понимал, что позорно сдаётся. — На самом деле, — Гейдрих принял капитуляцию помощника и, вполне насладившись своим превосходством, решил сменить кнут на пряник, — я должен извиниться. Перевернув стул, он оседлал его и, балансируя на передних ножках, наклонился к угрюмо молчавшему Вальтеру. — Пожалуй, я был малость груб, — признал он вполне искренне.Щека Шелленберга нервно дёрнулась. — Ну, хорошо, — торопливо поправился Райнхард, — я вел себя, как последний козёл. Но ты тоже виноват, знаешь меня, а бесишь. И ведь я же не против. Подумаешь, захотелось тебе славянской экзотики, ну, так и сказал бы. Придумали бы, как использовать это. Свой человек в посольстве никогда лишним не будет. А ты вместо этого шифроваться стал, как я должен был отреагировать? — Ты пойми, Вальтер, — вздохнул лидер партии, заметив, что тот намеренно сдерживается, крепко сжимая кулаки, — это все глупости, капризы. Сегодня этот русский есть, завтра нет, а партия будет всегда. И организация даст тебе в разы больше, она уже окупается. Знаешь, кто ищет со мной встречи? — интригующе понизил голос Гейдрих. — Ты будешь не на шутку удивлен. Нас признали, а мы ещё даже не в Бундестаге — значит, понимают, рано или поздно мы там окажемся. Так что кончай заниматься ерундой. Пора, пора сделать выбор, Вальтер. Принять окончательное решение. — Кто придумал этот дебильный слоган? — раскритиковал Шелленберг. — По-моему, весьма недурно, — вступился за ?решение? Гейдрих. — Его напишут на твоем позорном столбе, если ты совершишь ошибку, — предвидел Вальтер, знавший манеру разочарованной толпы обращать против политиков их собственные лозунги. — Не ошибается тот, кто ничего не делает, — сухо процитировал лидер, притомившийся уговаривать. — Никто тебя никак не ограничивает, хочешь развлекаться, чёрт знает с кем — развлекайся, хочешь нас покинуть — путь открыт. Незаменимых не бывает, ты помнишь. Но если тебе интересно моё мнение, — то есть, как надлежало ему поступить, — жениться тебе надо, мозги на место встанут. Не дело тебе холостым болтаться, люди любят судачить, а ты личность скрытная, провоцируешь домыслы. Да, и для политика приличней иметь семью и детей — это внушает доверие. Все ради победы, все ради имиджа. Вальтер горько усмехнулся. Наверняка у фрау Гейдрих имелась на примете подходящая подруга. — А когда я женюсь, — на всякий спросил он, — мы все равно будем трахаться? — Разве брак помеха крепкой мужской дружбе? — сказал Гейдрих. — Ты услышал меня, Вальтер? — Да, очень отчётливо. — Вот и славно, — потянувшись, Райнхард с силой помассировал Шелленбергу плечи, несколько раз провоцируя покривиться от боли. — Мне хочется надеяться, к этой неприятной теме мы больше никогда не вернёмся. ***Комиссар Штейнглиц снова отличился, не пойдя на поводу у очевидных улик, проявил твёрдость и спас невиновного от скамьи подсудимых. Он лично арестовал настоящего убийцу и расколол на первом же допросе. Коллеги хлопали его по спине и плечам за то, что не прогнулся под прессом прокуратуры и утёр им там нос. Берлинская полиция работает профессионально, и нечего её поучать. Сам Аксель пребывал в приподнятом настроении и возвратился за рабочий стол с чувством выполненного долга. Радуясь завершению долгого нудного расследования, он набирал хвастливое сообщение Дитриху, где иносказательно, через колкости и сарказм, благодарил детектива за подсказку. Но одёрнул себя, вспомнив, что не планировал восстанавливать контакты с Оскаром. Покрутив телефон в пальцах, он все-таки его отложил в сторонку, пододвинув к себе папку с новым делом.***— Вечеринка! — рявкнул Генрих, наскочив на Белова в университетском коридоре. — Опять! — изумился Белов, ещё помнивший недавнюю презентацию Берты и, соответственно, сольное выступление Шварцкопфа.— Отец отогнал машину в ремонт, намедни чуть в кювет не вылетел. — Он цел?!— Вполне. Он был за городом, слава Богу, дорога была пустынная, не скоростная, вырулил в отбойник, ему ничего, а машину изуродована, да. Сам виноват, я давно говорил, что она странно себя ведёт, но мы же, специалисты, умнее всех. Так что гараж пустой, нельзя упускать такую возможность! — Что планируется? — Посидим в приятной компании. — Кого позовёшь? — Я уже всех позвал, — расплылся в улыбке Генрих, — всех понемногу, но чтобы не как кильки в бочке. И Каролину. — Ну и зачем? — Саша осуждающе уставился на друга.— Я не специально. Она от кого-то услышала, что мы собираемся, и напросилась. Чего ты тушуешься, словно девственник. Мне что, следовало отшить её?— Нет, конечно, — страдая от собственного благородства, ссутулился Белов. — Не парься, — закинув руку ему на плечо, взбодрил Шварцкопф. — Есть и хорошая новость. Не будет Шарлоты. И Берта тоже отказалась! — Это обнадёживает, — подразумевая Шарлотту, конечно, утешился Саша. Однокурсники позвали Генриха в аудиторию. Убегая, он разрешил другу захватить с собой ещё парочку его личных приятелей, если есть охота. Поскольку под такую категорию попадали лишь его развесёлые соседи по комнате, их Саша и позвал. Те пообещали подтянуться к вечеру по указанному адресу, тогда как его самого перехватил после занятий Шварцкопф. В ожидании гостей они пытались навести в гараже хотя бы видимость порядка. На сугубо мужскую территорию фрау Дитмар со шваброй и тряпкой не заступала из принципа. Ну и по традиции замаскировать цюндап. Покончив с этим, Генрих завалился на диван и более ни к чему не прикоснулся. Развлекался пилотированием маленького жужжащего квадрокоптера. Сконструированного и собранного собственноручно, между прочим. — А мы не помешаем герру Шварцкопфу? — выкинув собранную по углам грязную ветошь в чёрный мусорный мешок, спросил Белов. — Не-а, здесь отличная звукоизоляция. В старших классах мы репетировали тут с группой, и когда у отца не получилось нас разогнать, он пошёл от противного. — Ты играл в группе?— Да, — со страстью припомнил Генрих, пригладив волосы. — Мы угорали по року, назывались ?Белокурая бестия?. На басу у нас был кузен Берты, на барабанах сидел афроамериканец, в общем, все в рамках расовой теории. — Ах, вот откуда эта гитара, — наконец-то установил Белов происхождение инструмента в чехле, пылившегося на стойке среди прочих пребывавших в гаражной ссылке вещей.— Не, струнные я так и не освоил, — поморщился Шварцкопф, изучив свои ногти. — Я на пианино могу, люблю побарабанить. В группе я был голосом. Скорее уж, лицом и массовиком-затейником, кто не пишет стихов в семнадцать лет. — Отец говорил у нас не песни, а дьявольский ор во славу сатаны. Но было весело. Потом я это перерос, — закончил он историю. — Гитару подарила Берта, надеялась вернуть меня в мир музыки.— Ты поговорил с ней? Заставляя коптер кувыркаться в воздухе, Генрих отрицательно покачал головой. Упрямец следовал изначальному плану взрастить в подруге отвращение к собственной персоне. — Нет, завтра утром повезу её в студию, как пить дать устроит разборки. Она ничего не забывает и вечно по два раза к одному и тому же возвращается. Опять поскандалим. — Ты мешаешь ей развиваться, — упрекнул Саша. — Для творчества нужно настроение.— Я потерплю, пока она не закончит, — пообещал Шварцкопф. — Если она сама не накинется с порога. Первыми появились Курт с Густавом. В кои-то веки Белов кого-то познакомил с Генрихом, а не наоборот. Парни притащили пиво и кое-что из еды. По прибытии остальных, после короткого спора о вкусах, заказали пиццу. Каролина, одетая наряднее всех присутствовавших дам, ходила за Сашей, словно привязанная, стремясь сесть к нему поближе, завладеть его вниманием. Со своего места за её манёврами наблюдал как всегда задумчивый, серьёзный Фаза, подсчитывая в уме собственные шансы. Тактично улыбавшегося и сторонившегося девушки Белова из категории ?соперник? проницательный москвич сразу вычеркнул. Саша явно был не заинтересован. Намеренно он уселся в приволочённое из дома кресло, и Каролине пришлось созерцать его лишь с дивана, куда определили женскую половину компании.Сам хозяин дома скромно примостился на подлокотнике того же кресла. Трепались обо всём подряд, затевали дурацкие игры с бумажками на лбу и комичными кривляньями, сталкивались на почве принципиальных убеждений, перемывали кости преподавателям, стучали кулаками по столу.— Кстати, Саша, ты был прав, — вспомнил Густав, когда речь зашла о спорте. — Ваш Зубов завалил Скорцени во втором раунде.— Я смотрел, — оживился Чижевский, сменивший Генриха за пультом управления коптера, — это был лучший бой в истории ассоциации, я вам говорю. Как он ему с правой прописал, жаль, близко не показали, уверен, там точно полетели зубы.— Ага, — зло вставил продувший на ставках Курт. — Только что толку-то… Богатырь-то в больничке теперь.— Почему, если он победил? — спросили несведущие девушки.— У него травма головы, — поведал подписанный на соответствующие паблики Густав. — Его в реанимацию увезли через час после боя. Пока новостей нет.— Ужас какой! — опечалилась Каролина. — И что же в этом избиении хорошего?— Говорят, это было форменное избиение, мол, судья намеренно закрывал глаза на нарушения, так как Отто не понравилась спесь русского. В общем, думаю, теперь ему точно грозит разбирательство. Бой транслировали в прямом эфире, даже слепой видел, что он тупо пытается забить противника. — Такое ощущение, что они там должны были вальс танцевать, — вскинулся Курт. — Нефиг лезть, если не готов получать по мозгам.— Можно сменить тему? — потребовали девочки.— А кто играет на гитаре?— Не я.— Увольте.— Никто, — заключил Генрих.— Нафиг тогда тебе она?— Дорога как память, — отшил он любопытных.Посмотрев на друга снизу вверх, Белов в раздумьях почесал подбородок.— Она хотя бы настроена? — издалека зашёл он.— А черт её знает, — пожал плечом друг.— Давай сюда, попробуем, — решился Саша, вызывая одобрительный гул ребят.— Ты что, ещё и на гитаре играешь?— Но предупреждаю весьма посредственно, — пустился в оправдания Белов.— А взрывчатку нахимичишь? — Шварцкопф торжественно вручил ему инструмент.— Если будет из чего, — хмыкнул имевший ?отлично? по химии в школьном аттестате Белов.— Дамы и господа! — ужаснулся Генрих, — мой друг — разведчик! Может всё, но никому в том не сознается. Приехал сюда вербовать в шпионы честных немцев.— А ты думал… — подыграл ему Саша, трогая струны и прислушиваясь к звуку. — Ты вот давно уже на меня работаешь. Ладно, если серьёзно, что вам сыграть, черти?— Про любовь!— О Господи, лучше классику.— Ты таких песен, наверное, не знаешь.— Давай ваше, русское!— Про любовь! — единым фронтом проскандировали девушки.— Ну, про любовь так про любовь, — согласился Саша, покопавшись в памяти. — Есть одна песня, довольно старая. Хиппарская. Не спрашивайте, откуда я её знаю. Устроившись удобнее, он заглянул в глаза Генриху, который пересел на столик напротив, чтобы не мешать другу играть. Гитара нежно вздохнула под пальцами, и гараж наполнился тихой незамысловатой мелодией. Куплеты были на испанском, но припевы — на английском. Очень простые, понятые любому школьнику, слова. Да, даже если бы Шварцкопф не знал английский, он бы угадал, о чём поёт Саша. Любой бы угадал, у кого сердце не на месте и ?журавль в небе?. I really love you, I really love you I really love you again I really love you, I really love you I love you more than a friend Won’t you be so kindWith so much love to find Боясь сбиться или что-нибудь напутать, Белов больше смотрел на гитарный гриф, но все же ощущал на себе взгляд Генриха. Остальные, кто был повнимательней и чутче, тоже это заметили. Чижевский легонько пихнул Фазу, мол, стыд-то какой. Тот жестом велел ему рта не раскрывать. Восторженная Каролина ничего не видела, кроме Саши, как и все остальные, она думала, что песня обращена к гипотетической возлюбленной. Возлюбленной, заставившей лирического героя голодать без любви и страстно желать заполучить её в объятья. Откровенно и прямо песня повествовала о том, как поверхностное знакомство перерастает в дружбу, но не останавливается, забираясь все глубже и глубже. И вот уже мало просто смотреть друг на друга, мало проявления доброты и участия, мало разговаривать, мало слушать, хочется большего, хочется всего. You, you got me starvingFor your love, your loveYou, you got me starvingFor your love, your loveYou, you got me starvingFor your love, your love — Your love…. — Белов смолк, выдержал паузу, опасаясь поднимать взор. — Вот, как-то так.— Чёрт, только у меня от этого моментально кариес образуется? — разбил томное послевкусие после такой романтики явно пребывавший нынче не в духе Курт. Всеобщий хохот и полетевший в толстокожего парня попкорн махом разрядили обстановку. Саша с Генрихом единодушно были ему почти благодарны. Шварцкопф ревниво подумал, как хорошо, что здесь нет Берты, а то она, чего доброго, поменяла бы объект вожделения. Причём это стало бы катастрофой. Впрочем, одна маленькая катастрофа в его беспечной прежде жизни уже приключилась.Понукаемый друзьями Саша играл, пока отвыкшие пальцы не заныли, в чём он честно признался, с помощью жалости выбивая себе вольную. Насытившаяся музыкой толпа пощадила, и гитара отправилась обратно в чехол. Пиво было выпито, от пиццы остались подсыхающие корочки, и удлинявшиеся перерывы в оживлённой беседе свидетельствовали, что пора расходиться. — Сваливайте, — подняв ворота, выпустил всю честную компанию в вечерний холод Генрих. — Вы мне надоели, — паясничая, распоряжался он. — Изыдите из моего дома. А тебе, — указующий перст переместился на Белова, — я повелеваю остаться и помочь мне вывезти эту помойку.— Если хочешь, Генрих, я тоже поучаствую, — добровольно вызвалась Каролина.— Нет, — любезно взяв под локти, Шварцкопф отвел ее на улицу. — Не нужно, мы сами справимся, а вам ещё всем добираться до дома, так что не переживай.— Ну, как знаешь, — промямлила она. — Пока, Алекс!— Пока, Алекс! — передразнил её манеру Генрих, когда гости были выпровожены. — Право слово, Саша, ты вдребезги разобьёшь её маленькое сердечко!— Я не давал ей надежду, — складывая пустые коробки, вывернулся несостоявшийся Дон Жуан. — В отличие от некоторых.Генрих состроил ему рожицу, с треском оторвав новый мусорный пакет. За десять минут они привели гараж в прежнее состояние, словно и не было вечеринки, и вынесли пакеты на помойку. — Отвезти тебя в общагу?— Нет, уже слишком поздно, когда приедем, будет ещё позже. Если ты не против, я останусь тут.— В гараже, — уточнил Генрих настороженно.— Если ты не против, — повторил Саша.— Я могу устроить тебя наверху с большим комфортом.— Не стоит, мне и тут удобно.— То есть сегодня я слишком трезв, чтобы ночевать со мной, — пошутил Шварцкопф.— Я боялся, что тебе станет дурно ночью, — эту отговорку Саша придумал давно, но все не было повода ею воспользоваться.— Ты такой заботливый, — съязвил друг и ненадолго покинул его, отправившись за одеялом и подушкой. — Держи! — На скорую руку обустроил кровать. — Ещё что-нибудь?— Нет.— Поцеловать тебя на ночь?Изгалялся Генрих, потому что не знал, куда деться. На взрослый разговор не хватало духу, поэтому он пустился в ребячество. Подобная тактика Сашей была уже изучена. — Я уже слишком взрослый для этого, мамочка.— А я, пожалуй, чересчур трезвый. Спокойной ночи.— Спокойной.Лежа без сна, они оба размышляли над тем, что с ними происходит, да и происходит ли? Может, песня — это просто песня, неосторожно брошенное спьяну признание — результат насыщения крови алкоголем. Почему вообще не похожие друг на друга люди из двух почти противоположных миров испытывают необъяснимое влечение. И влечение ли это? Конечно, опасаться нечего, и спешке в таких вещах нет места. Им всё ещё казалось, времени навалом, и каждый успеет разобраться в сути явления. ***Пообещав накануне составить Берте компанию, Генрих, между тем, едва не проспал условленный для встречи час. Наскоро одевшись, он, умяв вместо завтрака шоколадку, выскочил из дому в жуткой спешке. У калитки топталась расстроенная Фрау Дитмар. Перетряхнув свою сумочку, она так и не нашла свой магнитный ключ.— Не могу понять, куда он пропал, — беспомощно поведала она Генриху, впустившему её через ворота.— Не забивайте голову, — посоветовал молодой человек, — выронили где-нибудь, всего и дел-то. У нас где-то есть запасной.— А ты разве не будешь завтракать?!— Если я опоздаю, меня линчуют, — сказал Генрих, поворачивая ключ. Из рюкзака уже несколько раз доносились телефонные трели, скоро обрывавшиеся.Таким нехитрым способом его подгоняли. Раздражённый с утра пораньше настойчивостью подруги, он совершенно позабыл предупредить фрау Дитмар о Белове, крепко спавшем в гараже. Разложив продукты по полкам холодильника, домашняя хозяйка, как обычно, занялась приготовлением завтрака для герра Шварцкопфа. Тихо подпевая радио, она сварила свежий кофе, напекла оладьев и успела сервировать стол к приходу инженера. — Как спалось?— Сносно.— Молодёжь не дебоширила?— Нет, фрау Дитмар, — ностальгически улыбнулся Рудольф.- Когда я к ним заглядывал, они пели. Белов нашёл применение гитаре. А где, кстати, Генрих, спит ещё?— Ой, он уже укатил куда-то, — поведала она, неопределённо махнув рукой. — Можно мне тоже сегодня уйти пораньше? Мой сын возвращается из Пьемонта.— О чем вы спрашиваете! — разложив перед собой свои табачные принадлежности, Рудольф приступил к ритуалу раскуривания трубки. — Конечно, идите.И передавайте ему привет. Надеюсь, у него найдётся время навестить меня. С удовольствием послушаю рассказ о его проекте в Европейском Космическом Агентстве.Счастливая и гордая мать молодого учёного наскоро помыла посуду и отправилась готовиться встречать сына домашней выпечкой. После её ухода Рудольф ещё долго сидел в столовой, пуская дымные кольца и медитируя над телефоном. Собравшись с мыслями, он набрал номер своего непутёвого брата и поймал себя на том, что впервые проявляет инициативу. Уже обрядившийся в фирменную рубашку торговой сети и собиравшийся выходить на работу Вилли тоже глазам не поверил. — Это ты? — недоверчиво буркнул он в динамик.— Доброе утро, Вилли.— Какого чёрта?!— Уделишь мне немного времени?— Кто-то умер?— Нет.— Твой сынок женится?— Нет же, я по другому поводу. Я хочу ещё раз обсудить твой бизнес-план.Присев на табуретку, Вилли ошалело взглянул на своё отражение в зеркале. — Мой, что?— Идею, с которой ты ко мне приезжал тогда. Я обдумал все хорошенько, прикинул, и, возможно, при некоторых изменениях из нее можно извлечь прибыль.— Ты хочешь дать мне денег? — оттянув пальцами воротничок, спросил Вилли.— Да, и, возможно, я даже сам вложусь, если ты согласишься взять меня в долю.— Так вон оно что, — скрытый подвох немедленно расставил все по местам. Никто не собирался наконец отпустить его на все четыре стороны, наоборот — хотят ещё прижать, отняв мечту. — Шёл бы ты.— Ты не понял, — терпеливо взялся объяснять Рудольф. — Я прошу об этом вовсе не из-за желания урвать кусок или мешать тебе. Мне и без того есть чем заняться, уж поверь. Если ты берёшься поднять компанию, ты и будешь ею заниматься. Мне лишь хотелось бы, если хочешь, ради личного спокойствия, быть на подхвате. Несмотря на твой прошлый опыт, все равно есть подводные камни, о которых ты не ведаешь. Вилли, клянусь не докучать. Я в не меньшей степени заинтересован, чтобы ты встал, наконец, на ноги. Тогда мы перестанем изводить друг друга.— С трудом себе это представляю, — признался Вилли.— Мы это обсудим не по телефону. Давай встретимся, скажем, за обедом. Можешь приехать к нам или выбрать любое удобное место. Только заранее предупреди, какое, я пока без машины.— Мне нужно подумать, — попросил тайм-аут младший, для такого развития событий у него не имелось готового алгоритма действий. — А с машиной что?— Не знаю ещё, отдал специалистам. Чудить стала прямо на трассе, едва не угробила меня. Но обошлось, так что я пока клиент такси.— Ладно, я напишу, если надумаю.— Договорились! И, Вилли…— Чего ещё?— Прости меня, — преодолел пустое себялюбие Рудольф.— В общем, я тебе наберу, — не найдя, что ответить, брат отключился. Крутя на пальце брелок со звенящими ключами, Вилли пытался уложить в уме внезапно осенившую его братскую добродетель. Конечно, он не распахнул ворота души своей навстречу, привычка не доверять и в каждом поступке родственника видеть скрытую издёвку слишком укоренилась в подсознании. Но поворот от отрицания к принятию был настолько резким, что его было трудно игнорировать. При всей своей неприязни и частых приступах лютой ненависти, ничего серьёзного предъявить Рудольфу он не мог. На протяжении их вынужденного сосуществования брат лишь держал дистанцию, никогда не предпринимая ничего против, как бы ни докапывался Вилли. Вместо того, чтобы использовать выпавший шанс и позволить брату нищим отправиться в места не столь отдалённые, он, осыпая последнего критикой, расплатился с долгами и нанял за свой счёт юристов. Тогда Вилли посчитал такой поступок проявлением высокомерного превосходства и способом сделать его зависимым, а, следовательно, послушным должником. Но разве он стал покладистей? Разве Рудольф получил хоть какие-то материальные или прочие дивиденды?Отец неправильно воспитывал их. Культивируя между ними конкуренцию, он полагал, соревнование поможет им сформироваться и достичь успеха. Он позабыл о естественной разнице темпераментов и о том, что общие гены ещё не делают детей одинаковыми. Кто-то вроде Рудольфа под давлением выдавал лучший результат, тогда как Вилли ломался и начинал рычать и скалить зубы, обороняясь даже против собственной тени. Если бы старик проявил немного больше участия к одному, и, сделав ставку на его рассудительность, внушил второму, что они равны, несмотря ни на что, семейных склок можно было бы избежать. Но сложилось по-другому, и обоим братьям потребовалось полжизни, чтобы хотя бы усомниться в своей позиции.Но, в конечном итоге, разум восторжествовал над Рудольфом, а над Вилли восторжествовало польстившее ему предложение компромисса. Значит, доводы его признаны весомыми, пусть и после стольких скандалов. Во всяком случае, они вышли из тупика и могут прийти хоть к какому-то решению. Вилли не был дураком и отлично понимал, что чуть приоткрытая дверка может опять захлопнуться, если не проявить гибкости. Поднявшись, он снял с крюка куртку, так как дальнейшая задержка могла вылиться в опоздание и выговор от начальника. Впрочем, — и тут он довольно улыбнулся, — скоро плешивый жирдяй пойдёт далеко и надолго.?Едва не угробила меня?, — мелькнула на задворках его сознания, походя брошенная братом, фраза.?Едва не угробила?.Холодея, Вилли осмыслил сказанное, одновременно припомнив, как не так давно в абсолютном неадеквате вслух рассуждал об устранении брата. Проспавшись, он даже смутно помнил, как неразборчиво под диктовку черкал некую бумагу с обязательством выплатить баснословную сумму за это. Он ни в коем случае не отнёсся к этому серьёзно, уверенный, что они с Папке оба были в равной степени под градусом. Да, и зачем бы это нужно было какому-то непонятному человеку, с которым они в общей сложности не были знакомы и суток. Повоображали себя заговорщиками и разбежались, позабыв. Денег-то реальных не уплачено. А расписку Вилли мысленно отбросил, как ни к чему не обязывающую бумажку. Но, может быть, только он один тем вечером был пьян?Он совершенно не представлял, чем сейчас занимался Папке, и где вообще обретается этот мутный тип. Тот подошёл к нему сам, выразив сочувствие, и терпеливо выслушивал излияния униженной и оскорблённой души. Причём говорил всегда Вилли, а он больше молчал, покуривая вонючие дешевые папиросы. Спрашивал редко, почти никогда. О чем он дознавался в последнюю встречу очень активно, так это об обиходе Рудольфа. Настолько ли он богат и мнителен, чтобы установить камеры слежения в доме? Есть ли у него прислуга? Какая у него машина? ?Остальное я спланирую сам?, — сказал он тогда.— Твою мать, — проговорил Вилли вслух.Припоминая, что однажды Папке позвонил ему, зазывал пересечься в кабаке снова и продолжить знакомство, он судорожно листал журнал вызовов. Какого это было числа? Со своего ли мобильного сделал он это? Есть ли у этого бандита вообще телефон? Вилли ничего не знал, кроме того, что, кажется, ослеплённый эгоизмом, сотворил нечто непоправимое. Несколько раз ошибившись, наконец он услышал искажённый устройством, но с узнаваемым прибалтийским акцентом, раздражённый голос.— Мы договорились, что ты не будешь мне звонить, — упрекнул Папке, разом подтверждая худшие опасения Вилли.— Что ты делаешь?!— Много будешь знать — скоро состаришься.— Что бы ты ни делал, остановись!— С чего бы вдруг, — хмыкнул Папке.— Все разрешилось. Мы договорились миром. Все отменяется, слышишь!Трубка немного помолчала, пока Шварцкопф потел под одеждой от усиливающегося страха. — Ты что, правда повёлся на это, дружочек? — наконец с нескрываемым злорадством заговорил Папке. — Помахали перед мордой морковкой, и ты, как осел, возрадовался, потянулся. Тебя снова дурят, дружок.— Это не имеет значения! Я запрещаю!— Не кипишуй! — повелительно оборвал Папке. — И не надо надрываться. Мы заключили сделку, и возврата нет.— Я тебе заплачу!— Конечно, заплатишь, — лениво согласился негодяй, — из чего только? Неустойка будет втрое больше. Как ты обоснуешь такую сумму братику, а? Послушай, — заторопился Папке, — ты мне потом спасибо скажешь. Так что сиди тихо и не закатывай истерики. Начнёшь суетиться — и все сразу поймут, что ты участвовал. А то, что вы там сошлись по-братски, так оно даже лучше, это лишает тебя мотива, некоторым образом. И запомни, в случае чего, я потащу тебя за собой. Так что не высовывайся!Папке бросил трубку, оставив Вилли с перспективой стать братоубийцей. Но ведь он этого не хотел, то есть хотел, но не взаправду. Перекатывать идею в голове одно, но воплотить — другое, ему потому жить с этим. А если уличат? Тогда ничего не будет, и уже никогда, крест на всей жизни. Он станет ровно таким же отбросом, как и Папке, если не хуже. В порыве Вилли перезвонил брату, не понимая, что именно скажет. Посоветует чаще оборачиваться, осторожнее переходить дорогу или спасаться бегством, нанять охранника, или выложит как есть. Протяжные гудки и любезный женский голос сообщили ему, что абонент по каким-то причинам не отвечает, и предложил оставить сообщения или позднее… Если существовало ещё это самое ?позднее? для Рудольфа. Чертыхаясь в тесной прихожей, Шварцкопф разрывался на части. Одной половиной он рвался ехать к брату, к Папке, куда угодно, и как-то повлиять на происходящее. Другая хладнокровно советовала ехать уже на работу и провести день как обычно в ожидании хоть каких вестей. Он выстраивал верибельную версию, объяснявшую каждый его звонок, каждый его поступок, каждый шаг, совершённый за последнюю неделю. Он сможет выдержать расспросы полиции, не дрогнет на похоронах, а потом сосредоточится на племяннике. Будет заботливым дядей, и все поймут, как он страдает, как он на самом деле будет страдать.Скатываясь по лестнице, Вилли набрал Генриха, который, к его ужасу, тоже долго не желал реагировать на вызов. Но в конце концов мальчишка с подчёркнутой скукой пролопотал: ?Халло, дядя!?— Ты с отцом? — сражаясь с несвоевременно заевшим замком в дверце вольво, сквозь сжатые зубы спросил он.— Нет, — словно издеваясь над ним, медленно протянул тот, — но он, наверное, ещё дома.— Сейчас же дуй домой, — исключая возражения, приказал Вилли.— А что случилось? — Наконец-то щенок прочувствовал, что дядя вовсе не шутит, а действительно на грани срыва.— Не знаю! — тягостно признался Шварцкопф, — Я не знаю, случилось ли что или может случиться. Но, пожалуйста, срочно возвращайся. Я тоже еду.***Затолкав телефон в пальто, Папке крепко обругал бесхребетного придурка, радуясь только, что подлая, трусливая натура не позволит ему наделать глупостей. Во всяком случае, в тот момент, когда он уже собирался пересечь улицу перед домом Шварцкопфов, это было бы крайне некстати. К большому разочарованию, трюк с повреждённой машиной не сработал, хотя гибель в дорожно-транспортом подходила идеально. Папке пришлось импровизировать снова. Так-то он никогда никого не убивал по заказу, но не находил в том ничего сверхневыполнимого. Как умирают другие, ему видеть доводилось, чего только не насмотришься на городском дне. Поэтому, будучи дилетантом, он вдохновлялся мыслями о тринадцати тысячах, — было в этом нечто библейское, — компенсируя недостаток практики энтузиазмом.Несколько дней понаблюдав за Рудольфом и его сыночком, предпочитавшими одинокую холостяцкую жизнь с содержанием приходящей домработницы, он решил, что Вилли в чем-то прав. Шварцкопфы зажрались. Самодостаточные, чистенькие, правильные, они вызывали в Папке отвращение куда большее, чем Вилли с его беспочвенными жалобами и нытьем. Оградившаяся от остального гнилого мира забором семейка настолько ощущала себя в безопасности, что не обзавелась мало–мальски эффективной системой безопасности. Да, район тут был располагающий, но разве у этого поднявшегося инженера не нашлось бы ни одного завалявшегося врага? Сынок его гонял на дорогой игрушке и устраивал заполночные посиделки в середине недели. Следивший за домом отдаленно Папке видел, как толпа молодёжи, смеясь и пихаясь, разъезжалась, расходилась после одной такой. Видел он и как спозаранку отбыл Генрих, столкнувшись с Фрау Дитмар, тщетно искавшей ключи, которые он недавно выудил у нее из сумки в толчее на рынке. Как домработница ушла раньше обычного, он тоже видел, решив, что тянуть дальше не имеет смысла.Надо было сделать дело и поскорее сваливать, потому что суета поднимется неизбежно. Он не питал иллюзий на счёт идеального, без единого следа, убийства, но его это не волновало. Главное, чтобы никто не увязал никому не известного в семье Папке с Вилли, который будет молчать из опасения загреметь. Остальное — дело везения. Если младший из братьев Шварцкопф не слажает, то войдёт в наследство, и старания Папке окупятся. А даже если учуют неладное, и придурок останется ни с чем, ему всё равно придётся найти бабки. Иначе он как-нибудь исхитрится и продаст его племяннику, второй предполагаемый наследник уж точно не станет жаться, из желания отомстить за невинно убиенного папашу.Но лучше, конечно, — думалось Папке, проверявшему старенький пистолет выигранный несколько лет назад в карты во время остановки в Дюссельдорфе,- обойтись без эксцессов. Стрелять в Рудольфа он не собирался, оружие нужно было для удержания инженера под контролем. В кармане у него был заправленный шприц с тоненькой иглой. Полюбовница Папке в Берлине когда-то училась на фармацевта, но не доучилась, поэтому подрабатывала простой укладчицей на фармацевтическом производстве. Обрисовав ей гипотетическую ситуацию, он выяснил подходящий для смертельной инъекции препарат, провоцирующий при злоупотреблении остановку сердца. С её же помощью он его раздобыл, описав наивной бабе, как однажды он вернётся за ней на шикарной машине и увезёт на море, если она посодействует. Возможно, догадываясь о том, что Папке затеял нечто противозаконное, женщина все же решилась рискнуть вместе с ним. Тем более, он горячо уверял её, что никакой опасности нет, ведь ей ничего не ведомо, следовательно, какой спрос. Только мелкое воровство с производства, и то, если поймают. Не поймали.И вот, когда он в целом был готов действовать, ему позвонил этот нытик Вилли и спустил всё на тормозах. Ну что за болван. Дождавшись, пока местный житель, выгуливавший собаку, скроется из виду, Папке перебежал проезжую часть и, не задерживаясь, проник с помощью добытого ключа во двор. Действовал в перчатках, и, чтобы не оставлять отпечатков своих подошв, скотчем примотал к ботинкам целлофан. Осторожно толкнув входную дверь, он нашёл её незапертой, фрау Дитмар недостаточно сильно ею хлопнула, затерявшись в эйфории скорого свидания с долго отсутствовавшим сыном.— Ей-богу, зажрались, — решил Папке, крадучись пробираясь по дому.Рудольфа он нашёл в гостиной, задумчиво бродившего мимо камина с трубкой в руках. Уголком глаза приметив движение, Шварцкопф подумал, что вернулся сын, и был по-настоящему ошарашен, увидев направленный в грудь пистолет. Из столовой донеслась музыка — звонил забытый им там телефон.— Спокойно, — велел Папке, улыбаясь, — без резких движений.— Вы кто такой и что Вам нужно? — Если бы его хотел убить, заключил Рудольф, давно застрелили бы. Поэтому он приподнял руки, демонстрируя покорность.— К вам у меня ничего личного, — сказал нападавший, шмыгнув носом.— Вам нужны деньги? — догадался Шварцкопф.— Ой, да, — наслаждаясь игрой в недосказанность, признал Папке, — кто же их не хочет.— Вы их получите, — с готовность заочно расстался с любой ценностью в доме Рудольф.— Я рад, что вы так сговорчивы, но мне нужно, чтобы вы мне не мешали. Сделайте милость, чтобы я не нервничал, присядьте на диван и расслабьтесь.Полагая, что грабитель хочет его связать или нейтрализовать на время, пока будет обчищать дом, инженер счёл разумным повиноваться.Анатомическое строение дивана весьма способствовало продолжительному здоровому сну, поэтому Белов продрых почти все на свете. Но предчувствие всё ж таки выдернуло его из царства Морфея прямо посреди не сохранившегося в памяти сна. Почесав затылок, он выпутался из одеяла и нашарил обувь. Должно быть, Генрих по доброте душевной или шутки ради решил его не беспокоить или банально забыл. Поднявшись из гаража, он обнаружил в доме совершенно странную тишину и на долю секунды предположил, что его забыли все разом. Доверие, конечно, безмерное, но как-то неловко. Едва слышная, исходящая откуда-то из столовой трель звонка воодушевила его: кажется, кто-то из Шварцкопфов в доме наличествовал.Заглянув в гостиную, он увидел Рудольфа с поднятыми руками и стоявшего к нему спиной незнакомца. В глазах инженера при виде Белова мелькнули удивление и тревога, Папке заметил эту перемену и оглянулся. Появление постороннего в план не входило. Вместо того, чтобы припугнуть парня немедленной расправой над Шварцкопфом, он, запаниковав, решил поменять мишень. Пользуясь недальновидным упущением, Саша, подскочил к нападавшему, перехватил пистолет и дёрнул вверх. Выстрел угодил в один из плафонов стариной люстры. Пинком в живот оттолкнув от себя парня, Папке задал стрекача, предварительно выстрелив в обидчика. Не особенно целясь, острастки ради, чтобы не кинулись догонять. Пробежав несколько кварталов, он прыгнул в свою колымагу и на максимальной скорости рванул прочь из Берлина.***Генрих нарушил все, что только можно нарушить, но приехал позднее скорой и полиции. Один вид служебных машин и собравшейся на противоположной стороне улицы толпы зевак заставил его похолодеть. Бросив мотоцикл, он с криком: ?Я тут живу, там мой отец? прорвался мимо оставленного около калитки патрульного. В гостиной толпилось непривычно много чужих людей. Разговаривавший с комиссаром Рудольф все ещё шокировано качал головой, объясняя, что совершенно не имеет представления о личности грабителя. С виду на нём не было ни царапинки, и, привалившись плечом к косяку, Генрих ощутил, как внутренности завязываются узлом.— Где Белов? — спросил он пересохшими губами, не особенно беспокоясь о том, что именно приключилось.Отец с полицейским немного расступились, открывая вид на сидевшего на диване голого по пояс Сашу, чьё плечо врач как раз закончил перевязывать.— Тут я, — приподняв здоровую руку, обозначился он.Никогда не поминавший Бога иначе как всуе, Генрих вознёс ему неловкую хвалу и, наконец, занялся выяснением:— Какого хрена тут произошло?!— Нас пытались ограбить, — выдал Рудольф единственную на его взгляд логичную версию. — А ты чего примчался-то?— Мне позвонил дядя Вилли, — запальчиво выложил правду-матку взбудораженный Генрих. — Велел немедленно домой возвращаться, мол, тут уже потоп!— Вилли тебе позвонил? — глупо повторил Шварцкопф.— Кто такой Вилли? — немедленно ухватился комиссар.Сам виновник событий, словно призванный трёхкратным повторением, вырос за спиной племянника, задыхаясь от спешки и волнения. Осмотрев экспозицию, он сглотнул и невольно попятился. — Рудольф, — кивнул он приветственно, но брат не отозвался. — Что случилось?— На господина Шварцкопфа напали, — вместо пострадавшего поведал комиссар. — Кажется, с целью ограбления. Однако ваш племянник только что сообщил, что вы пытались предупредить его о грозящей опасности. Скажите, вы знали о готовящемся нападении?— Нет.— Может быть, вам известен нападавший? — не отступал служитель правопорядка, мысленно уже закрывший дело, не успев даже открыть.— Его зовут Оскар Папке, — признался Вилли, воочию наблюдая, как рушится его будущее, — во всяком случае, так он представился.— Так это твоих рук дело?! — напряжение, искавшее в Генрихе выхода, непроизвольно сдетонировало. Он знатно встряхнул дядю, схватив за грудки, и, возможно, врезал бы, не кинься другие полицейские, находящиеся в комнате, их растаскивать. Вырываясь, он вслух грозился убить негодяя и не желал уступать многоголосым уговорам сохранять спокойствие.— Генрих, довольно! — от команды, поданной Сашей сильным волевым голосом, даже комиссар полиции подпрыгнул. Но она возымела волшебное действие, друг его обмяк и позволил оттеснить себя в сторонку.— Боюсь, вам придётся проехать с нами, герр Шварцкопф, — подтянув ремень, официально заявил полицейский. — И дать ряд объяснений.— Я понимаю, — приунывший Вилли не противился. — Я не хотел, — сказал он по-прежнему немому Рудольфу, перед тем как уйти в сопровождении полицейских. — Это идиотское недоразумение.Придирчиво рассматривающий повязку и пытающийся угадать, насколько сильно пострадал драгоценный друг, Генрих презрительно фыркнул. Человек, едва не лишивший его разом и отца, и Саши, не мог рассчитывать на его сострадание.***Фрау Дитмар, узнавшая о произошедшем от вездесущих соседей, примчалась немедленно, оставив сына с пирожками. Охая и ахая, она сокрушалась о том, что её не было рядом в момент опасности, будто она смогла бы как-то остановить преступника. Собирая в совок осколки плафона, домработница как могла пыталась утешить Рудольфа, замкнувшегося в себе после ареста брата. О том, что Вилли приложил руку к случившемуся, уже тоже знали все. Некоторые соседи видели, как его увозили в полицейской машине. Но то, что для других было жирными сладкими подробностями чужой частной жизни, для инженера было горьким разочарованием.— Он всегда был таким, — говорила фрау Дитмар, — неблагодарным.— Это моя вина, — сказал Рудольф.— Ну, почему же! — возмутилась она, совершенно не разделяя стремление Шварцкопфа брать на себя ответственность за чужую низость. — Разве ты заставлял его идти на преступление?— Я тому поспособствовал. Постоянно только и делал, что подталкивал его к этому.— Каждый человек сам решает, как поступить, — назидательно сказала домработница, потрясая щеткой. — И последствия выбора своего тоже сносит сам!— Да, но это в равной степени распространяется и на других.— Слава Богу, что все обошлось, — не желая больше слушать, как убивается без повода этот мудрый сильный мужчина, в который раз порадовалось она. — Просто счастье, что Алекс оказался здесь.— Да, храбрый парень, — согласился с ней заметно смущённый своим бездействием в экстремальной ситуации Рудольф. — Из чего их только делают в этой России? На человека с пистолетом врукопашную. Он даже глазом не моргнул, просто кинулся, и все.— Может быть, сходить наверх, — озаботилась фрау Дитмар, — проведать, как там мальчики? Должно быть, они голодные.У мальчиков, засевших в спальне Генриха, вопреки здравому смыслу все было замечательно. Есть обоим не хотелось, кусок все ещё не лез в горло, а из-за отхлынувшего адреналина обоих немного подташнивало. Ранение Саши признали лёгким и не угрожающим жизни, ехать в больницу он наотрез отказался, предпочитая остаться у Шварцкопфов, которые, впрочем, и не отпустили бы его никуда. Сидя на кровати, Белов с блаженной улыбкой слушал бегавшего из угла в угол друга.— Нет, ну какая сволочь, а! Мы его привечали и терпели — и вот, пожалуйста! А что потом? Потом бы он разделался со мной, так что ли?— Может быть, все немного сложнее, — робко предположил Саша.— Тебя едва не убили! — вспыхнул Генрих.— Ну, не убили же!— Ты что, железный? — поразился друг, садясь рядом.— Как видишь, нет, — кивнув на видневшиеся под предоставленной в пользование рубашкой бинты, Белов, словно бы невзначай, стиснул прохладную подрагивающую ладонь Шварцкопфа в своей. Касание утихомирило Генриха. Сжав в ответ ладонь Саши, он ждал минуту, другую, но тот и не подумал прервать контакт. — Ты спас моего отца.— Любой поступил бы так же.— Завтра весь Берлин узнает, какой ты герой, — предрёк Генрих.— Не надо, — строго нахмурился Саша, всерьёз опасавшийся шумихи вокруг этого, на его взгляд, заурядного происшествия. — По возможности не трепли об этом никому, пожалуйста.— Как скажешь.Они все ещё держались за руки и отдёрнулись, лишь когда фрау Дитмар с бутербродами постучала в дверь. ***Телевизионщики готовили Гейдриха к эфиру, припорашивая пудрой и цепляя микрофон к пиджаку. Стоящая со сценарием в руках ведущая популярной вечерней дискуссионной передачи ?Экспертиза? Эльза Николь согласовывала с Гейдрихом детали, так как во время прямого включения возможности переписать что-то не будет. Он с ней флиртовал, это Шелленберг, наблюдавший за лидером партии по мониторам в аппаратной, вычислил по его особо слащавой улыбочке.— Знаете, — обратился к нему главред канала, низкорослый человечек с чёрными крысиными глазками, припадающий на одну ногу, — Эльза настроена вытрясти из него душу сегодня. Надеюсь, он готов к неудобным вопросам?— Дерзайте, — разрешил Вальтер. — Согласно бытующему у нас в партии мнению, души у него нет.Нахмурив брови, главред покосился на безучастного помощника. Интересная конторка, эта VDI, сегодня вечером он ждал сенсацию.Зрителей развели по местам, техслужбы провели последние тесты. Худенькая Эльза в изящном чёрном платье-футляре встала перед объективом наизготовку. Запустили обратный отсчёт, лишние люди убрались из кадра, осветители выхватили ведущую ярким лучом, погрузив остальную студию в полумрак. Три, два, один… Звёздный час Гейдриха свершился, лидер VDI — в подавляющем большинстве телевизоров страны и в онлайн-трансляции за пределами Германии. Как и предупреждали, для него припасли несколько неприятных сюрпризов. В частности, расспросили о фотографиях, где он в довольно непотребном виде окружен полуголыми девушками, об обвинении Канариса в нечестной борьбе, об источниках доходов партии. Отдельно спросили за резкие высказывания в адрес видных политиков. Особенно остановившись на отношении к проблеме с мигрантами.— Это весьма злободневный вопрос, требующий хоть какого-то решения, — заявил он.— Окончательного? — подсказала Эльза, которой её новый гость совсем не нравился, и она всячески пыталась его подколоть и вывести из равновесия. Но тому было хоть бы хны.— Вы улавливаете, да, — криво усмехнувшись, сказал Райнхард. — Компромисс более не возможен.И он выдал публике свою теорию борьбы с разрастающейся ?раковой опухолью? Германии, не трудясь скрывать свою нетерпимость.— Это просто бомба, — слушая его, восхитился главный редактор, заполучивший свой скандал.Оглянувшись, он не обнаружил Шелленберга, незаметно ретировавшегося из студии. Вприпрыжку спускавшегося по лестнице телецентра, почти не попадавшего пальцами по цифрам в телефоне. Он должен был за очень короткое время очень многое успеть.***В воскресенье, когда открылись избирательные участки, комиссар Штейнглиц позволил себе поваляться в теплой мягкой постели дольше обыкновенного.Потом он, следуя привычке, пошёл варить себе чёрный крепкий кофе. За окном его скромной квартирки лежал унылый урбанистический пейзаж, составленный из одинаковых многоэтажек. В сером из-за набрякших туч свете картина выглядела ещё более депрессивной. Прихлёбывая из кружки, Аксель думал о том, что по ту сторону стекла наверняка ещё и собачий холод.— Я тоже хочу кофе, — потребовал голый, как Адам в день творения, Дитрих. — И йогурт. Я, надеюсь, у тебя есть йогурт.Раздетый, он был так же безупречен, как и одетый в дорогие брендовые шмотки. Перемещаясь с завидной грациозностью, он прокурсировал к холодильнику. Любуясь им, Штейнглиц закомплексовал. Попытался немного втянуться, но выдохнул, вспомнив, что его начавшее нарастать на сидячей должности брюшко и другие недостатки фигуры Оскар вчера ночью уже рассмотрел. И ощупал.— Пустые надежды, — изучив скудный ассортимент продуктов закоренелого одиночки, посетовал Дитрих.Захлопнув дверцу, он отнял у Акселя кружку. Попробовав кофе, он перекосился, будто хлебнул микстуры.— Бе, — протянул он, высунув язык. — Как можно пить этакую горечь. Сахар есть?Положив руки на его затылок, Штейнглиц наклонил к себе и долго со вкусом целовал, ощущая, как отставивший кружку Оскар забирается ему под майку.— Нет, — сказал он после, — сахара нет.— Ну и ладно, — мурлыкнул Дитрих, прихватив губами мочку его уха. — Но жить в этой халупе я не буду, так и знай.Прижимая к себе этого невыносимого, капризного, прекрасного мужчину, Аксель не стал возражать против переезда.***Тем же утром состояние Алексея Зубова настолько улучшилось, что к нему пустили посетителей. Пребывавший в постоянном стрессе менеджер едва ли из штанов не выпрыгнул, обнаружив своего бойца видящим, слышащим и ощущающим все свои конечности.— Я боялся, он сделал тебя инвалидом, — честно признался он, горбясь на стуле у койки. — Но ты не переживай, с него станется. А ты теперь сам по себе, чемпион.Хмурясь, Алексей отстраненно внимал ему и тренеру. Победа не принесла особенной радости, потому что со Скорцени он дрался в одиночестве. Бригитты среди зрителей не было, как он ни силился высмотреть её в толпе. Конечно, он сам тому поспособствовал, но отчего-то её отсутствие болезненно кольнуло. Он разозлился на неё, потом на себя, в конечном итоге рассвирепев, как показалось комментаторам, от наглости противника.— Кстати, — наговорившись вдоволь, сказал менеджер, — тут есть ещё кое-кто, кто жаждет тебя проведать. Но отчего-то не уверена, что ты захочешь её видеть. И пожалуйста, Алексей, скажи мне, что это ничего не значит, потому что Вейтлинг — дядька вредный. Неприятностей потом не оберёмся.— Где она? — взволновано завозившись под одеялом, спросил Зубов.— Твою ж мать, Алексей, — пригорюнился менеджер, глядя на оживление ещё недавно неподвижного больного. — В коридоре топчется, сейчас позову. Она тут с первого дня, ночами дежурила, консилиум светил собрала.Впервые Зубов видел Бригитту ненакрашенной, с обычным хвостом, в спортивных штанах и кроссовках. Под глазами у неё были следы бессонных ночей и тяжёлых размышлений. Но и такой неприбранной она оставались удивительно красивой. Опустившись на стул, она погладила его по лбу и, удостоверившись, что врачи не соврали и он действительно поправляется, счастливо улыбнулась.— Я ушла от мужа, — просто сказала она. Теперь у неё ничего не было — ни денег, ни жемчугов, ни нарядов; весь этот груз она оставила Вейтлингу. Жила у знакомой или ночевала прямо тут, в больнице, в ожидании, пока проснётся её русский богатырь.Пока медсестра не объявила часы приёма оконченными, они разговаривали о том о сём, навёрстывая упущенное за целый год молчаливого знакомства.***Сотрудник российского посольства Максим Максимович Исаев улетал на Родину со смешанными чувствами. Он был рад вернуться, но и в Берлине ему было что оставить. Информационно табло обновилось, выкинув номера стоек регистрации рейса на Москву.— Макс! — окликнули его.Лавируя между людьми, Шелленберг пробирался к нему через толпу. И, судя по огромному чемодану, который Вальтер катил за собой, он явно приехал не на проводы. Встав пред внимательными строгими очами Исаева, Вальтер сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Он никогда в жизни так не боялся опоздать, как сегодня, поэтому, даже рассчитав время прибытия правильно, он все равно бежал, опасаясь разминуться с ним в суете аэропорта. Из нагрудного кармана у него торчал билет в один конец, и тоже на Москву. Время вылета он обходными путями выведал в посольстве, уговорив источник информации сохранить его заинтересованность в тайне.— Ты что тут делаешь? — оценив сюрприз по достоинству, Максим остался подчёркнуто спокойным.— Забери меня в Рязань, — попросил Вальтер.— А как же выборы? — напомнил Исаев.— Если ты спрашиваешь, выполнил ли я свой гражданский долг и опустил ли бюллетень в урну, то да. Я успел совершить волеизъявление и сделать выбор.Также он выковырял из телефона старые сим-карты и зашвырнул их в Шпрее с моста Обербаумбрюкке, сохранив на новой лишь самые важные контакты. Оставил свою старшую сестру распоряжаться судьбой квартиры, за машиной попросил присмотреть брата. Написал родителям, что улетает в Россию, и через Франца предал Гейдриху заявление о своем выходе из партии. Причем, учитывая, что на гонца с подобной новостью обрушится весь гнев лидера партии, бумага дойдёт до него ещё не скоро. Самолёт успеет пересечь границу, и Шелленберг станет недосягаем. Если, конечно, Максим ещё не окончательно в нем разочаровался как в личности.— И что же ты будешь делать в Рязани? — экзаменовал Исаев.— Если козлов не доят, — прикинул Вальтер, — то коров-то, наверняка. Но я очень надеюсь, что работать руками мне не придётся.От смеха у Максима проступили слёзы. Притянув в объятия этого непостоянного немца, он с облечением чмокнул его в макушку.— Мы посмотрим, чем тебя занять, — сказал он.— И ещё, — отстраняясь, сказал Вальтер.- У меня виза только на три месяца. И ты бы знал, чего мне стоило так быстро её оформить!— Разберёмся! — уверенность Исаева перечёркивала любые сомнения. — Но почему же ты не воспользовался своими связями?— Люблю эффектно появляться, — признался Шелленберг. Они шагали, держась друг за друга, навстречу совершенно другой неизведанной жизни.***После покушения Белов стал Шварцкопфам как родной, ему даже непрозрачно намекнули, что он может перебраться жить к ним. Свободная комната есть. Но тот пока приглашение отклонил, чем заработал ещё больше уважения. Его геройство все же не кануло в небытие. О том, как храбрый русский парень спас немецкого гражданина, написали и в Германии, и особенно история пришлась по душе русским СМИ. Но от каких-либо комментариев тем, кто все-таки разыскивал его в университете и просил ?пару слов?, он категорически отказывался. Барышев, позвонивший ему после того, как Саша, несколько часов красуясь перед скайпом, успокоил переволновавшуюся мать, похвалил его отвагу. В остальном будни Белова протекали по-прежнему: учёба, общага, друзья, Генрих, Генрих, Генрих.День выборов для Саши был самым обычным воскресеньем, для Шварцкопфа — тоже. По причине его аполитичности. Они наконец-то закончили Цюндап и собирались испытать. В последний раз ребята придирчиво осматривали механизмы, когда явился герр Шварцкопф вместе с доктором Функом, адвокатом.— Папке поймали, — поделился он новостью, открывая гараж.Генрих угрюмо промолчал. Усилия отца по вызволению дядюшки из рук правосудия он категорически не одобрял. Не желал даже обсуждать и смягчаться в данном вопросе. Инженеру оставалось лишь надеяться, что, став старше, сын поймет, отчего он не бросил раскаявшегося брата на произвол судьбы. Наказание Вилли все равно понесёт, как бы его ни оправдывал Рудольф. Государственная машина была уже запущена, но постараться добиться для него самого мягкого приговора — это он мог. На отремонтированной авто они с юристом уехали на очередную консультацию с маявшимся в ожидании суда братом.— Никогда не подозревал, что отец такой христианин, — пробурчал Генрих. — Его по левой, а он подставляет правую.— Герр Шварцкопф говорит, твой дядя сожалеет.— Ага, только никому от этого ни горячо ни холодно. — И, переключаясь на более приятные заботы, он с трепетом взялся за руль. — Ну, попробуем?Отойдя на пару шагов, Белов выжидающе сложил руки на груди. Генрих ударил по стартеру, Цюндап чихнул и заглох.— Так, дай-ка я, — оттеснил друга в сторонку Саша. У него мотоцикл завёлся с полпинка и, разбуженный от многолетней спячки, недовольно зарычал.Включив фонарь, он обернулся к донельзя довольному Шварцкопфу.— Похоже, ты нравишься ему больше.— Ещё бы, я столько над ним корячился. Ты рад?Тучи над Берлином, долго пучившиеся, наконец, разразились мелкой белёсой крошкой.— Ещё спрашиваешь! Но, видно, поездку в Ригу придётся отложить, — указав на сыплющихся во двор предвестников скорой зимы, развёл руками Генрих.— Ну, что ж поделать, — Белов заглушил мотор и присел на Цюндап, ожидая, чего ещё интересного ему скажут. Сегодня друг был каким-то особенно задумчивым, что выдавало в нем напряжённую работу мысли и невысказанную потребность с кем-нибудь поделиться её результатом.— Я поговорил с Бертой, — погладив фару мотоцикла, сказал Генрих.— Это правильно. И как она восприняла?— На удивление стойко. Даже по морде мне не съездила. Но мне кажется, она мне не поверила.— А что ты сказал ей?— Сказал, что с ней у нас ничего не получится, и ей не стоит тратить со мной время.— Зато теперь вы оба свободны, — обозначил важное Саша.— Теперь — да, — согласился Генрих.Ледяной ветер быстро выстудил гараж, и даже в толстовках парни начали замерзать. Развивать данную щекотливую тему не стал ни тот, ни другой. Отправляясь на кухню перекусить, они, не сговариваясь, перескочились на университетские новости. Их время ещё не пришло.ЭпилогДвое мотоциклистов, обгоняя друг друга, катили вдоль позолоченного заходящим солнцем моря. С рюкзаками за спинами они проделали долгий путь от Берлина до Риги. Из-за того, что они не спешили и не отказывали себе в удовольствии, делая лишний крюк, чтобы ознакомиться с попадавшимися достопримечательностями, на дорогу они потратили несколько дней. Воскрешённый и отполированный Цюндап вел себя замечательно, поломавшись всего лишь раз. Но в умелых руках двух очень упёртых путешественников он вернулся в строй как миленький, несясь к заветной цели — Рижскому заливу.Взмахнув рукой, Генрих просигналил остановку. Закат был в самом разгаре, отбрасывая на людей полыхающий алый отсвет и отделяя море от неба оранжевой полосой. Стащив шлемы, парни оставили их на седлах и присели на песок — насладиться зрелищем. Ветер шевелил взмокшую чёлку отчего-то не ликующего Генриха. Он так давно планировал приехать сюда, что, оказавшись на пляже, даже толком не прочувствовал момента. Так бывает, когда одна мечта перегорает, уступая место неизбежно приходящей ей на смену другой. За зиму Шварцкопф успел продумать более сложный маршрут по всей Европе и даже, при Сашиной консультационной поддержке, замахнуться на Россию.— Надо где-то поставить галочку, — угадал его чувства Белов.— И двигаться дальше.Восприняв это как сигнал к действию, Саша скользнул ладонью по спине друга, взъерошил волосы, вызвав недовольный вскрик. И когда Генрих повернулся возмутиться, наконец-то поцеловал его. Там, где никто на них не смотрел, не толкались друзья и сокурсники, не попыхивал трубкой Рудольф и не хлопотала фрау Дитмар. Там, где были только они вдвоем. К краскам заката добавился румянец застигнутого врасплох Генриха.— И что это значит? — спросил он, облизав губы.— Это значит, что я не зануда, не отличник и не девственник, — припомнил его беспочвенные предположения в самый первый день знакомства Саша.Вскочив на ноги, Шварцкопф направился к мотоциклам.— Генрих, — Белов бросился следом, всерьёз испугавшись. — Что-то не так?Ему-то казалось, что где-то с февраля они оба только и делали, что травили друг другу душу. Единственное, что мешало им окончательно сблизиться, — это Сашина манера сначала все взвесить и удивительная при его импульсивности нерешительность Генриха. Хотя он-то мучился больше всего.Его открывшаяся неприязнь к Каролине ставила в тупик общих знакомых. От пересечений с девушкой он защищал Белова всеми правдами и неправдами. Успокоился лишь, когда Фаза привел её в компанию и представил как свою пассию. Он постоянно вис на друге по поводу и без. И эта странная тяга к объятиям и прикосновениям насторожила старшего Шварцкопфа. Он, конечно, никак не высказался, но всё чаще Саша ощущал на себе его оценивающий взгляд. И в Ригу он провожал их с какой-то особенной отцовской печалью.Остановившись, Генрих от избытка чувств пнул песок.— Да нет, всё правильно, — наконец, решился он, разрешая Саше себя настигнуть. — Все правильно.Они целовались, пока огненный шар окончательно не потонул в Балтике. Жадно, как и положено молодым и спешащим узнать и изведать. Упоительно, как и положено влюблённым. Когда совсем стемнело, вместо поисков приличного ночлега парни валялись под звездами. Снялись с места неохотно, просто потому что спать на пляже романтично, но не особенно комфортно. И потом, хоть и не обговаривая вслух, против двуспальной кровати в какой-нибудь гостинице не возражал ни тот, ни другой.— То есть, весь этот год ты меня окучивал, — допытывался Генрих, отряхивая с мотоциклетной куртки песчинки.— Вот ещё, — усмехнулся Саша, — я просто разрешил тебе соблазнить себя.Не сумев пнуть увернувшегося без меры самоуверенного русского, Шварцкопф запрыгнул ему на спину.— Так, слезай! — потребовал Белов, когда ему не удалось спихнуть хулигана. — Заканчивай на мне ездить.— Я только начал, — веселился Генрих.