Часть 9 (1/1)

Дневник Дианы7 марта 1904 г.Никогда не любила писать дневники. С двенадцати лет периодически предпринимала попытки делать записи, в итоге бросая их и объявляя глупой затеей. Но сейчас мне просто смертельно необходимо куда-то сбросить груз боли, тяготящий меня. Светка, моя Светка. Как ты посмела нас покинуть? Уйти, не проронив и слова прощания? Прости меня. Я не имею права винить тебя в чем-то. Мой воспаленный мозг сейчас с трудом рождает правильные мысли. Сегодня утром, когда я нашла на своем столе твое письмо, я была уверена, что ты решила разыграть меня. Но, когда за завтраком я столкнулась взглядами с Ольгой, с этой гадкой горгульей, я поняла, что твое послание – не шутка. На мой вопрос ?где Светлана?? она неоднозначно ответила, что не видела тебя с самого утра. А за ужином Ольга объявила, что твоих вещей нет, и якобы она узнала от горничной, что та видела, как ты уходила с чемоданом поздней ночью. Какая же отвратительная ложь! Клянусь, я готова была в тот момент вцепиться в ее змеиные волосы и удушить ее ими же! Пришлось выбежать из-за стола при первой возможности – разбила в своей комнате вазу. Намеренно. Иначе убила бы Ольгу. Димка весь день ходил сам не свой, раз десять обошел весь дом, пытаясь отыскать пропажу. Конечно же, тщетно. Ни за что не хотел ложиться спать, требовал, чтобы мы пошли искать тебя. На утверждения ?где мы ее найдем? Петербург такой большой? дрожащим и срывающимся голосом отвечал: ?Все равно пойдем искать. Хоть по Петербургу, хоть по миру!?. С огромным трудом уложила его спать, а потом рухнула на свою кровать и, наконец, позволила этой невыносимой боли вылиться из меня огромными жгучими каплями слез – как бы я хотела, чтобы эта соль растворила меня. Чтобы от моего никчемного существа не осталось и пылинки.Светка, клянусь, я буду тебя искать. Завтра же подам объявление в газету о пропаже человека, просто буду ходить по улицам, по нашим с тобой местам. Ты же не могла просто исчезнуть. Впрочем, меня даже посетила одна жуткая мысль, которую я стараюсь гнать прочь. Ольга, конечно, ужасный человек, но не способный на (черт возьми, не могу этого произнести!) убийство. Нет, это все воспаленное сознание. Ты жива, здорова, я верю. И я тебя найду, Светка. Когда приедет Вячеслав Геннадьевич, я все ему расскажу. Только чем я смогу подкрепить свои доводы? Твое письмо слишком интимно, а по-другому он мне не поверит… Это ужасно. Почему это случилось с нами? ***14 марта 1904 г.Дорогая моя Светка! Так и не научилась писать дневники. Поэтому они больше похожи на письма. Но пусть я хотя бы так смогу с тобой поговорить. Как ты там? Как твоя жизнь? Твое здоровье? Где ты? Что с тобой сейчас? Кто с тобой? От одной мысли, что ты скитаешься сейчас где-то, не найдя крова и заработка, мне хочется задохнуться. Как я могу помочь тебе? Если бы ты рассказала мне все, мы бы непременно что-нибудь придумали! Но ты, как и всегда, побоялась доставить кому-то неудобства и принести неприятности. Несколько дней назад вернулся Вячеслав Геннадьевич. Когда он узнал, что ты ?оставила нас?, он не поверил этому. Потому тоже обещал бросить все свои силы на поиски. Он позвал Ольгу в свой кабинет, и они долго о чем-то разговаривали – громко, кажется, даже ругались. На следующий же день она уехала, попрощавшись только с Димой. Я не оставляю надежды, что мы выйдем на твой след, Света. Ты только держись, дорогая. Светка. Как же мне тоскливо без тебя. Зачем?..***5 апреля 1904 г.Я измождена. Я измучена до такой степени, что не узнаю собственного отражения. Впрочем, я перестала смотреть в зеркала. Незачем. Дима тоскует. За весь месяц он, кажется, и не улыбнулся по-настоящему. К скрипке не притронулся ни разу. Вячеслав Геннадьевич тоже в недоумении и печали. Хотя я вижу, как в его глазах с каждым днем гаснет вера в то, что мы отыщем тебя. Боюсь, что я останусь на этом поле битвы одна. Но, Светка, клянусь, я не сдамся.Не было, кажется, ни минуты, когда бы я не думала о тебе. Порой, когда усталость притупляет осознание моей потери, я вспоминаю наше знакомство: ты тогда показалась мне навязчивой, а твоя улыбка – неискренней. Как же я ошибалась, Светка! Уже спустя несколько недель за эту улыбку я готова была, наверное, даже убить человека. Намерено пыталась пересечься с тобой в коридорах, мимоходом заглянуть в классную, где ты занималась с Димой, якобы забыв там какую-то книгу – все это только для того, чтобы лишний раз увидеть, как изгибается гибкая безупречная линия твоих губ, когда ты улыбаешься, смотря мне прямо в глаза. Вспоминаю наши с тобой совместные музыкальные вечера: идеальное созвучие наших инструментов, отточенные движения рук и взгляды, говорящие больше, чем мы тогда смели произнести вслух. Помню, как впервые увидела тебя играющую на скрипке. Уверена, ничего совершеннее ни Бог, ни природа придумать бы не смогли. Помню, как часто я любовалась тобой, пока ты, прикрыв глаза, играла. Как бессовестный тать – украдкой, чтобы не быть пойманной – воровала у вечности твой образ: вглядывалась в каждый завиток на твоей голове, в каждую линию твоего лица, изгиб узких плеч, взмах бесконечно гибкой руки. И с торжеством победителя понимала: теперь это – твой образ, выжженный на моей сетчатке – принадлежит только мне. Наступали минуты, когда мне казалось, что ты замечала мой изучающий взгляд – тогда мне становилось так неловко, что я не могла смотреть тебе в глаза, не могла находиться с тобой в одной комнате. И я трусливо сбегала. Светка, какая же я дура.Я помню, какой красивой ты была в ту новогоднюю ночь. Когда ты появилась в гостиной в праздничном белом платье, у меня перехватило дыхание: я тогда подшутила над собой, что это все из-за моего тугого корсета. Но лгать себе самой было бессмысленно. Когда Вячеслав Геннадьевич пригласил тебя на танец, я не могла оторваться от тебя, меня переполняло столько одинаково невыносимых чувств: любование тобой, зависть, что я не на его месте и (к чему скрывать?) ревность. Жгучая, проедающая дыру в груди, ревность. Стоит ли говорить, что я испытала, когда стала случайным свидетелем вашего поцелуя. Мне кажется, будь у меня тогда в руках револьвер, я бы выстрелила в него. А тебя просто похитила бы – у него, у Димы, у всего мира. Почему-то тогда мне казалось, что ты уже моя. Прости, я всегда стремлюсь скорее присвоить себе то, что заинтересовывает меня. А ты не просто заинтересовала – ты пронзила. Никогда не забуду нашу первую ночь. Как дрожали мои колени, когда я минут двадцать простояла у двери в твою комнату, не решаясь войти. Как ты подошла ко мне – такая легкая, светящаяся от белоснежной сорочки и рассыпанных по плечам русых прядей. Как внутри что-то сорвалось, будто отсеченное невидимым острым кинжалом: так срывается марионетка, если вмиг перерезать все веревки. И я броском пантеры накинулась на тебя, почему-то уверенная, что не получу отказ. А дальше – туман. Все, что осталось четким – это ощущение твоих пальцев, крепко сжимающих мои оголенные плечи. В письме ты сомневалась, стоит ли называть наши чувства любовью. Светка, я только так и могу говорить о них. Что есть любовь, если не идеальное совпадение двоих на всевозможных уровнях? Что произошло между нами, если не безупречное тождество всех наших чувств и порывов? Где же ты, Света?***20 мая 1904 г.Редко пишу сюда, тебе, моя дорогая. Потому что писать не о чем. Мысленно часто обращаюсь к тебе: спрашиваю, как ты, где ты, здорова ли; прошу совета, помощи. Да, именно у тебя, Света. Не у Бога. Он мне не союзник, раз так распорядился с нами. С тобой. Музыку я тоже не пишу. Почти три месяца. Я знаю, что ты была бы расстроена, узнай об этом, ведь ты всегда твердила, что мне нужно развивать свой талант, обязательно писать. Но тебя нет – и я не хочу стараться. Да и о каком вдохновении может идти речь, когда источник его сейчас неизвестно где. Светка, мне так страшно, но я все чаще впускаю в свой трусливый разум мысль: вдруг мы никогда уже не увидимся, а вдруг ты вообще умерла?Иногда по ночам я пробираюсь в классную комнату и тихонько наигрываю на фортепиано твоего любимого Шопена. В эти минуты я представляю, будто ты со мной – вот-вот положишь мне теплую ладонь на плечо, тихонько рассмеешься, когда я собьюсь и перепутаю клавиши. Но вместо твоего звонкого смеха я слышу только ритмичный стук маятника, размешивающего густую тишину.Как же ты любила играть Шопена... Я даже ревновала тебя к нему и в очередном порыве ревности едко назвала тебя: Возлюбленная Шопена. А тебе понравилось…Как же горько, дорогая. Как же мне нестерпимо горько.***10 июля 1904 г.Они поверили! Света, они все поверили в то, что тебя уже не найти! Они опустили руки. Вячеслав Геннадьевич смирился с этим, прекратил поиски, попросил помягче объяснить Диме, что бессмысленно ждать и нужно жить сегодняшним днем. А я – Я! – не хочу мириться с этим! Чувствую себя диким тигром, пойманным хитростью и безжалостно упрятанным в клетку. Я готова разгрызать эти железные прутья зубами, лишь бы вырваться, рычать так громко, чтобы треснули стены. Но из моей такой по-человечьи бессильной гортани выходит совсем не устрашающий звук, больше похожий на вой. ***19 августа 1904 г.Светка, прости меня. Сегодня чуть было не случилось непоправимое. Это было бы так нелепо – прямо в годовщину нашего с тобой знакомства. Прости. Прости. Прости. Не хочу об этом писать. Потому что этого ведь не случилось – значит, не за чем говорить…Я шла по мосту, думала о том, как мы с тобой несчастны. А вдруг – уже я одна? Вдруг тебя уже нет? Или ты нашла мне замену? Или… Нева казалась такой успокаивающей, несмотря на сильный ветер и тучи, серым месивом отражающиеся в ее водах. Я крепко схватилась за чугунное ограждение и перегнулась, чтобы лучше всмотреться в реку. Перед глазами быстро пробежали такие чарующие картинки: вот холодная влага окутывает мое изможденное усталостью тело, вот меня стремительно и неотвратимо тянет ко дну, вот я делаю первый свой вдох в новой для моих легких стихии, вот благодарная тьма забирает меня в свои материнские объятья. Эти мысли были так соблазнительны! Но вдруг я услышала твой голос, прозвучавший будто из глубины моего сознания: ?Динька!?. Я стала оглядываться по сторонам – настолько реальным были эти знакомые нотки. Но я, конечно же, тебя не увидела. Скажи, действительно ли ты не хотела нас покидать? Что если я обманулась в твоих чувствах ко мне, и это была иллюзия любви?Прости мне, Светка, такие глупые мысли. Просто я в отчаянии.***27 ноября 1904 г.Светка, а я снова пишу музыку и стихи. Кажется, получается недурно. Думаю, ты бы оценила. Появились в них какие-то новые нотки – пока не пойму, какие именно и нравятся ли мне они. Главное, это что-то новое, отличное от того, что приходило раньше. Похожее на кисло-сладкий запах в яблоневых садах по осени. Не знаю, сколь уместно это сравнение. Господи, Света, кого я пытаюсь заговорить этими метафорами? Ведь от себя не убежишь. Прости мне мою слабость. Тогда, в начале года, когда мы гуляли с тобой по праздничному Петербургу и встретили женщину, я не захотела тебе рассказать, кто она. А теперь не могу рассказать. Но я все равно напишу – буду думать, что я общаюсь с тобой. Анна – это не просто мамина подруга. Нас связывает нечто большее. Я познакомилась с ней, когда мне было, кажется, девятнадцать. Она очаровала меня. Статная, богатая, независимая женщина, немного старше меня, она вызывала во мне восхищение и внушала в меня какую-то уверенность, когда оказывала мне знаки внимания. Помню ее первый подарок для меня. Это были перчатки. Атласные перчатки нежно-оливкового цвета, как раз под мое новое платье. Я всегда не любила такие изысканные вещи, но после ее уверений, что мои руки в них приобрели особую изящность, я покорилась. Ее выбору, ее воле, ей самой. Мы стали часто выбираться вдвоем на прогулки, по выходным я нередко гостила в ее доме. Однажды ночью под предлогом страха грозы я прокралась к ней в комнату, неслышно забравшись в постель – а она не оттолкнула. Разумеется, мы скрывали наш роман, который продлился несколько месяцев. А однажды я шла по Невскому и заметила ее в компании какой-то женщины: Анна нежно поддерживала ту под руку и, склонившись к самому уху, что-то с улыбкой нашептывала ей. Я прошла мимо них, но Анна даже не заметила меня. При первой же встрече я устроила ей истерику: с криками, слезами и уверениями в том, как я ее ненавижу. Анна спокойно выслушала меня, улыбнулась и сказала, что я вольна уйти от нее, если ее поступок так меня задел, ибо в вечной верности да и просто в любви мне никто не клялся. Эти слова раздавили меня, я рысью выскочила из ее комнаты. И больше не видела ее вплоть до того момента, когда мы столкнулись на ступенях Казанского. И теперь… Светка, прости меня. Я не понимаю, как это случилось. Мы случайно встретились пару месяцев назад. Она позвала к себе выпить чая и так искренне сочувствовала мне. Уложила спать. Ничего не было. В ту ночь… Света, я чувствую вину перед тобой, но я тоже не из стали. Ты покинула меня, я честно пыталась тебя найти. Но, видимо, не судьба. А Анна так удачно оказалась рядом, вытащила меня из беспросветного страдания, вдохнула в меня желание жить и, главное – снова творить. Недавно она позвала меня на один благотворительный концерт, где будут выступать дети-сироты. Я согласилась сразу же. Интересно, своей посильной помощью этим малышкам я подсознательно пытаюсь загладить вину перед тобой? Почему у меня такое жуткое волнение перед этим концертом? Я боюсь взглянуть в глаза этим детям и прочитать в них то, что было и в твоих глазах, когда ты была ребенком? Узнать, каким было твое далекое несладкое прошлое. А, может, это событие поможет мне отпустить тебя? Вернуться к исходной точке твоего существа, исчерпать твой образ в своем сознании и, наконец, отпустить прошлое? Что ж, я готова проститься, дорогая. Я готова. Потому что, наверное, так будет лучше.