8 (1/1)

Этот странный сентябрь можно было бы назвать идеальным, если бы не наши разбитые сердца. Майк таскал свое в специальной пуленепробиваемой коробке, которую вмонтировал под ребра. Осколки перекатывались, врезались друг в друга и в стенки коробки, а всем окружающим казалось, что это вполне нормальное сердцебиение.Мое сердце торчало наружу и периодами кровоточило, пачкая мою карму, и портя всем вокруг настроение. Гетин звонил мне фактически ежедневно. Я слушал, как со мной разговаривает его придушенное чувство вины и очень старался его утешить. Я врал, я шутил, как конченный неврастеник, я много улыбался. Я много говорил про Майка. Словом, я изо всех сил поддерживал его треснувшую уверенность в своем выборе.?Порядочный ли я человек?? - наверняка думал он, обнимая своего морячка, ?я бросил больного спидозника на последнем издыхании. Как этот престарелый педик будет без меня жить? Я оставил ему свой бизнес, я ушел со слезами, и я ежедневно с 9 до 18 испытываю муки совести! Но ведь этого мало, да? Нужно сделать еще что-то? Нужно испоганить жизнь себе, чтобы не было так мучительно стыдно?Может быть не в точности так, но Гетин точно думал обо мне в подобном ключе. И он постоянно звонил.А я постоянно изображал, что у меня все отлично.Естественно этот пузырь должен был рвануть в самое ближайшее время. Но мы так увлеклись игрой в ?спаси-лицемерь?, что пропустили пик напряжения на поверхности нашей раздувшейся проблемы. И взрыв произошел.Майк копался в своих записях, когда зазвонил телефон. Он поднял голову, внимательно посмотрев на аппарат, словно сам ждал звонка. Но трубку естественно взял я. Я только вернулся из студии и собирался на репетицию, так что немного беспокоился – не отмена ли это. Черт знает, что могло случиться с дармоедами-актеришками в число которых я входил. Похмелье или запой… Или даже тетя заболела у осветителя.Но это был Гетин Робертс.Не знаю, что произошло, но меня вдруг прорвало. Он ничего толком не сказал, кроме заботливых и привычных слов, его чувство вины зашкаливающе фонило, но это тоже была обыденная ситуация.Наверное, я просто не смог собраться и играть по правилам и вместо ?все отлично? я вдруг начал на него истошно орать.Это было просто ужасно. Я орал, что он чертов извращенец. Да, мне больно и плохо, и я плачу по ночам в подушку! И чаще всего я это делаю после его звонков! - Прекрати уже звонить и иди к своему парню! Пусть он тебя трахнет как следует! И забудь уже этот номер! Нет, я не хочу, чтобы ты приезжал! Я хочу, чтоб ты отвалил от меня навсегда!Я верещал, как свинья, которой вспороли брюхо. Майк встревоженно подорвался, вскочил и замер, уставившись на меня. Кроме изумления, в его округлившихся глазах было выражение, с каким, наверное, купальщики смотрят на внезапное цунами. Он жутко испугался. И меня, и за меня.Я грохнул трубку на рычаги, проорал что-то вроде: ?Сдохните вы все, ублюдки!? и хлопнул дверью.Нужно было что-то сделать с чудовищным состоянием моей психики. Быстро. Без табака и алкоголя. Я почему-то хотел жить, хотя не осознавал этого из-за удушающей, кошмарной ярости и отчаянья, которые бесновались внутри меня.Я шел, громко и неразборчиво матерясь и размахивая руками, как сумасшедший. Бедные наши соседи закрывали окна, чтобы не выступать свидетелями в полиции, если я кого-нибудь убью. А я очень даже хотел кого-нибудь убить! Видит бог, если бы Гетин нечаянно попался мне навстречу, я бы накостылял ему не хуже, чем те подонки в восемьдесят четвертом. Потом бы я умер от раскаяния и сожаления о содеянном, но я бы ему врезал!На перекрестке с Хорн лэйн я вдруг остановился и замер. Внутри стало тихо и тоскливо. Жизнь стремительно теряла всякое очарование, даже ярость и злоба на вкус стали как жеванная бумага. На меня наваливался отходняк и серые сумерки депрессии. Я сел на лавку. Слез не было, энергии тоже. Мне совершенно ничего не хотелось: ни двигаться, ни говорить, ни даже дышать. Напротив, через дорогу включилась неоновая вывеска, какой-то индус в чалме вышел на порог своей лавки, и начал тереть тряпкой стекло. Лавка торговала чем-то цветастым и южным. Около сотни платков и шарфов на витрине были завязаны в виде огромного лотоса. Это выглядело одинаково кошмарно и великолепно.Я подумал вдруг, что у Майка так и нет ни одного шарфа. Ничего яркого. Только его мертвенно- синяя куртка, скучная рубашка (их было три, но нормальный человек не отличил бы их одну от другой) и конечно модная шапка, но с шапкой я смирился довольно давно. У Майка не было шарфа. У меня их была дюжина и еще десяток, а у моего милого и грустного парня только серое, синее и мрачное.Я заставил себя встать, прийти в себя, хотя бы относительно. Лавка всего лишь в десяти метрах, сказал я себе, надо обязательно пойти и купить шарф для Майка Джексона.И я поплелся к индусу. Даже в состоянии близком к суициду, я не собирался ничего покупать дороже пяти фунтов! Даже великолепный крепдешин с жакардовыми нитями! Мы торговались с Динешем минут десять, после чего обнялись как братья, и я забрал лучший шарф в моей коллекции всего за 4 фунта 75 пенсов.- Привет, - сказал я Майку, который кажется похудел на десять фунтов за час и стал совсем прозрачным. Он обнял меня очень крепко, так, словно я собирался вырваться и сбежать.- Я купил тебе шарф, - я погладил его по спине и поцеловал в висок.Он вздрогнул и прижался ко мне сильней.- Шарф? Мне?- У тебя не было… Не порядок.- Ты подумал обо мне? Почему?- А о ком мне еще думать? Он судорожно выдохнул и наконец отпустил меня, отступив на шаг.Я накинул ему на шею шарф, и мы пошли на кухню, потому что мне следовало поесть. Драмы драмами, а ужин по расписанию.