Море оттенков. Оттенки моря (1/1)

На фоне произошедшего баня и чревоугодничество мальчишки прошли более, чем обыденно. Он больше почти не уходил в себя, да и я в мытье пацана за минувшее время поднаторел. Тоже мне, задача. Единственным, что портило общее настроение вполне не плохого такого дня была моя никуда не девшаяся усталость. Я ощущал слабость. Мне требовалось отдохнуть, потому как только мальчишка задремал, я с удобством расположился на полюбившемся мне подоконнике, вооружившись книгой и подставив полуденному солнцу босые Птолемеевы пятки?— приятно всё же.Не могу сказать, что в чтении было так много пользы. Читал я всё подряд?— всё, что имело хотя бы косвенное отношение к сложному устройству человеческого тела?— его развитию, болезням, травмам, восстановлению после них. Попался мне также тоненький томик чего-то про психологию?— томик я бросил на половине?— редкостная, надо вам сказать, оказалась дрянь. Сейчас же моим вниманием завладело нечто с заголовком ?физиология переходного возраста. Из мальчика в мужа?. В том, что из Ната получится этот вот самый ?муж? я сомневался крепко, однако книжонку вознамерился всё-таки проштудировать. Мало ли, что в последствии пригодится.—?Бартимеус?Когда приступы моих самопроизвольных челюстных отвисаний особенно участились, а зевать от скуки абсолютно расхотелось, недоразвитый ?муж? внезапно отозвался с кровати.—?М? —?Я как раз читал о ночных поллюциях, так что отрываться от чтива был не особо-то и намерен. В голове всё равно кроме изумлённого ?надо же. Ну и ну? больше пока ничто объективно не помещалось. А самопроизвольные эрекции? Это вообще куда? И кому оно надо такое? Вот как бы так помягче спросить у Ната? Может у него нормально пройдёт? Без этого всего… Нам же вот оно ни к чему совсем.—?Эй, Бартимеус!—?Что. —?Судя по тому, что мальчишка повысил голос, моё невнимание его зацепило. Я покосился с подозрениям. У него там не эрекция часом, нет? —?Чего тебе?Для того, чтобы видеть меня хотя бы краем глаза, Мендрейку приходилось выворачивать шею, так что, ведомый исключительно милосердием, я так уж и быть переместился к нему поближе, всё-таки расставшись с ужасно интересной… ужасной книжкой. Уж не знаю, что было тому причиной?— быть может то, как неохотно я отозвался, а может ещё чего, но выглядел Натти крайне нерешительно. Ну говори уже. Я же тут ужасов начитался.—?Бартимеус. Ты бы не мог расчесать мне волосы?Знали бы вы, как у меня отлегло. Но…—?Что-о-о?***Натаниэлю снилось что-то глупое и странное. Настолько странное и глупое, что, едва проснувшись, он сразу захотел позабыть об этом. Потому что во сне шагал по облакам. Облака были розовыми и мягкими. Ступни утопали в них по щиколотку, а пушистые клочья, дрейфующие вокруг, щекотали колени. Но самое странное было в другом?— Натаниэля держали за руку. Он конечно не видел, кто?— только смуглые пальцы. Пальцы сжимались и разжимались, сжимались и разжимались. Кому принадлежат эти пальцы волшебник знал.Вернувшись в реальность, Мендрейк почувствовал, что продолжает разжимать и сжимать кулак. Это было хорошо. Это было важно. Но смуглая рука в облаках…Натаниэль помотал головой, силясь избавиться от расползающейся улыбки?— да что за бред?Несколько спутанных прядок упало ему на лоб и Мендрейк поморщился. Он был рад, что больше не может смотреться в зеркало. От постоянного лежания волосы превратились в колтун, и несмотря на регулярную головомойку, устраиваемую Бартимеусом, годились по ощущениям лишь на то, чтобы приютить бездомную ворону?— а то и пару. Натаниэль мечтал о расчёске. Мечтал давно. Но Бартимеус никогда не жаловал причёску Натаниэля, так что волшебник предпочитал молчать. Было почему-то неловко. Да и… всё равно ведь запутаются опять, так что всё это вообще не имеет смысла.Прядки продолжали щекотать. Наверное стоит как-нибудь их отрезать. Но Натаниэль не хотел. Когда-то в прошлой жизни длинные волосы он любил, и теперь этот спутанный колтун был едва ли не единственным, что осталось ему на память от некогда лощёного Джона Мендрейка.Бартимеус сидел на подоконнике. Всем его вниманием завладела какая-то книга, но из-за стоящего в зените солнца Натаниэль не мог рассмотреть даже её переплёт. Было бы интересно узнать, что читает джинн. Натаниэля до крайности изумляла привязанность духа к литературе. Скажи ему кто-нибудь год назад, что демон гипотетически может читать запоем, не за что бы не поверил. Ещё и высмеял. Но вот он, Бартимеус?— сидит довольный, даже направленного взгляда не замечает.Натаниэль смотрел достаточно долго. До тех пор, пока не заломило шею, а в глазах не защипало от яркого света. Сейчас джинн снова принял облик смуглокожего мальчика?— хрупкого и тощего, с острыми коленками и локтями. Это был не тот совершенный юноша, чья внешность повергала волшебника в смятение своей нечеловеческой красотой, но Мендрейк тем не менее наблюдал. В этом было что-то умиротворяющее, что-то приятное?— видеть кого-то рядом.Как бы Натаниэль не встряхивал головой, прядки продолжали падать на лицо?— щекотать, закрывать обзор. И пока физически дискомфорт причиняли волосы, в мыслях нерешительность боролась с желанием попросить. Просто попросить. Почему же это настолько сложно? Может потому, что Мендрейк не привык просить? Натаниэль всё делал сам, а Мендрейк?— приказывал.Он не умел. И потому боялся.—?Бартимеус. Ты бы не мог расчесать мне волосы?Сердце колотилось. Ладони вспотели. Если откажет, Натаниэль больше никогда, ни о чём его не попросит. Если откажет…—?Что-о-о? Эти противные патлы? —?Смуглый мальчишка скривился. —?Может побрить тебя налысо, Натти, а? У монахов прекрасные прически, к примеру. Вот бывал я как-то в Шаолине… или Можем сделать тебе татуировку на черепе. Тоже модно.Натаниэль отвернулся.—?Забыли. Всё. —?И тотчас получил ощутимый тычок в плечо.—?В смысле ?забыли?? Зря ты меня дёрнул? Нет уж. Теперь вставай.***А они оказались не такими уж и мерзкими на ощупь?— эти противные патлы Ната. Знатно конечно спутались, но это поправимо. Вооружившись гребнем и оперев мальчишку о подушки к себе спиной, я битый час восстанавливал хотя бы относительный порядок. Проще бы было конечно всё это и правда сбрить, но что-то такое-эдакое вспыхнуло в ауре Ната, стоило мне возмутиться для порядку, что показало: по непонятным причинном для мальчишки очень важно моё согласие. Пришлось кропотливо трудиться. Хорошо хоть Нат разговорами отвлекал. Иначе я бы и вовсе завыл от скуки.—?Не знал, что вы, дем… —?Я ощутимо дёрнул его за волосы, так что пацан, возмутившись, всё-таки счёл за лучшее исправиться. —?Больно, Бартимеус! Но прости. Духи, можете читать. Не в смысле способности и умения, а вообще. Джинны и книги как-то не сочетаются.—?Хм… —?в задумчивости пропустил между пальцами только что прочёсанную длинную прядку я. —?А ты думаешь, я уродился таким всесторонне развитым? Я в смысле талантлив безмерно, но знание ведь должно же откуда-то браться. Нет?—?Я вообще не думаю. Не думал.—?Заметно—?В этом ключе. Не было как-то повода задуматься.—?Всё прекрасно сочетается. И джинны с книгами, и наоборот. Я их, если хочешь знать, не только читать, но и писать могу. —?Волосы на затылке пацана спутались особенно сильно, так что когда я принялся за эти морские узлы всерьёз, Нат зашипел от боли.—?Ага. Не сомневаюсь. И швец, и жнец, и на дуде игрец. Но блин абсолютно не парикмахер.А вот это он был не прав.—?Да я, если хочешь знать, самой Клеопатре причёски делал. —?(Было бы чем хвастаться, конечно. И не ?причёски?, а ?причёску?. Всего одну. Но факт-то место имел).—?Сам великий Бартимеус… —?мальчишка хмыкнул. —?А платья ты ей тоже стирал?И вот надо мне было пробалтываться…—?Это был вообще единичный случай. Некому больше было. Вот и всё. И волосы у неё были не то, что твои отвратительные патлы.—?У плохого мастера и пила плохая.—?У тебя что сегодня?— день поговорок, Нат? —?Я ещё разок с удовольствием его дёрнул. Будет знать. Мальчишка в ответ только скривился, но возмущаться не стал. Вместо этого посерьёзнел.—?Так, а что ты читаешь сейчас?Ну что, Мендрейк, рассказать тебе про поллюции? Или ты мне расскажешь?—?Да так… —?Я неопределённо пожал плечами. —?Литературу…Мальчишка скуксился.—?Не хочешь?— не говори.А я и хотел и вроде?— не хотел. Было как-то неловко признаваться, что штудирую что попало исключительно из-за этого гадкого пацана. С другой же стороны пусть знает, поганец. Я вообще-то терпеть не могу читать?— нудное, зачастую пыльное и исключительно раздражающее занятие.—?В основном физиологию и медицину.Нат посмотрел изумлённо.—?Зачем? —?И сразу добавил растерянно. —?Из-за меня? Ты про ?эспандер? из книги вычитал?—?И не только про него. Я скоро начну заумными терминами общаться.Нат едва заметно дёрнул плечом.—?Не надо. —?А потом замолчал. Надолго. Выражение его лица было каким-то растерянным и несчастным. Он?— не знаю нарочно или нет,?— медленно сжимал и разжимал пальцы. С тех пор, как держал его за руки, я прекрасно знал, насколько они у него слабые и чего ему это стоит.Продолжая бережно распутывать его волосы, я задумчиво смотрел сквозь окно. Высоко в небесах, как в самый первый день, вольно парила птица. Я думал о Нате?— о том, что теперь он ?заперт?, о том, что не то, что летать?— умыться теперь не может. И справить естественную нужду. И даже вот… самостоятельно расчесаться. А если и правда эти ?непроизвольные эрекции? с ним случатся?— он ведь будет и здесь беспомощен. И чем это тогда для него чревато?Нат на самом деле был не первым, с кем я ?носился?. Первую неделю после путешествия Птолемей был едва ли не беспомощнее младенца?— заново учился стоять, сидеть, делал неуклюжие шаги и падал мне на руки. Помню, как выносил его вечером на крышу и как, глядя в далёкое небо, он хмурился и вздыхал. О чём он думал? —?я не спросил, а он не сказал ни разу. Быть может вспоминал чудеса моей прекрасной родины, а может сожалел о том, что навсегда утратил.Мне почему-то подумалось, что сквозь врата он пошёл не за мной, а за знаниями. Да, он доверился мне, он был мне другом, был для меня тогда больше, чем всем на свете. И он отпустил меня. Но значил ли я для него так же много, как для меня?— он? —?может быть да, а может и нет?— как знать.От этих размышлений во рту появился привкус горечи. Вынырнув в реальность, я обнаружил, что перебираю блестящие, аккуратно уложенные, мягкие пряди Ната. Все пряди были давно расчёсаны, но я продолжал пропускать их между пальцами. А может быть мальчишка и прав. Может их стричь не стоит.Волшебник смотрел на меня и щурился. Обычно болезненно бледные, сейчас его щёки окрасились румянцем. Было так спокойно и тихо. Так умиротворяюще.—?Спасибо, Бартимеус. —?Он произнёс шёпотом. Шёпот не нарушил того покоя, что заполнил комнатушку и отзывался щемящим ощущением тепла где-то внутри меня.—?Да не за что. Было не так уж сложно. И не так уж противно.Нет. В том, что это всё мне почему-то нравится я ни за что признаваться ему не буду. Лучше отложу гребень, оставлю патлы мальчишки в покое, переложу его от себя наконец подальше…—?А… волосы. —?Уголки его губ дрожали в попытке не улыбаться. —?Да, за это спасибо тоже. Но я про другое. Про то, что ты для меня читаешь. Из-за меня.Щемящее ощущение резко усилилось. Это было практически невыносимо. Хуже того, я снова обнаружил чёрную прядку у себя в пальцах. А вот слов на языке как на зло?— ни одного подходящего.Может ему всё-таки просто про поллюции рассказать?***На следующий день Бартимеус сам образовался у изголовья Натаниэля с гребнем наперевес.—?Ты так измочалился о подушку, что все мои труды пропадают в туне. Я не хочу через неделю снова распутывать гнездо. Ещё раз так себя запустишь?— сниму со скальпом.Натаниэль не спорил. Ощущение осторожных пальцев в волосах было расслабляющее приятным, так что он с готовностью подставил затылок джинну.Со временем расчёсывание стало вечерней традицией. Натаниэль совмещал его с тренировкой рук, потому что нуждался в чём-то, что отвлекало бы от непонятных, а потому нежелательных эмоций?— смущения, волнения, душащего кома тепла внутри.Иногда Бартимеус подолгу молчал. Мендрейк сосредотачивался на ?эспандерах?, а джинн перебирал его волосы. Временами Натаниэль ловил его на том, что просто гладит по затылку, а себя на том, что довольно щурится. Когда же однажды чуткие пальцы обхватили голову, принявшись настойчиво массировать кожу, волшебник и вовсе почувствовал, что пропал.—?Я прочитал, что тебе это надо,?— поспешил оправдаться джинн. Натаниэль почему-то думал: это не больше, чем оправдание. Впрочем, кто его, этого духа, знает. Может и правда вычитал. Может?— нет.Теперь они много говорили. Зачастую Бартимеус рассказывал, а Натаниэль слушал, откинувшись на подушки. Иногда, когда Мендрейку казалось, что джинн особенно завирается, он издавал презрительное хмыканье или какой другой почти неприличный звук. Случалось, помогало. Но чаще нет.Бартимеус часто отлучался.—?Мы не будем вечно торчать в этой халупе,?— говорил он. Натаниэль кивал. Почти каждый раз возвращаясь, Бартимеус приносил ему то, что волшебник считал подарками. Бартимеус же это не считал по всей видимости ничем. И не называл никак. Просто обыденно сообщал: ?на. Полюбуйся?,?— и протягивал то огромную раковину, покрытую белой соляной коркой, то осколок дивной красоты коралла, то камень забавной формы.Около кровати стоял низенький, страшненький табурет. Теперь табурет превратился в крохотный кусочек далёкого мира здоровых, полноценных, живых людей. Всякий раз просыпаясь по утрам, Натаниэль первым делом смотрел на свои ?сокровища?. Это заставляло его улыбаться и непременно чувствовать себя лучше.Но радовал Бартимеус не только ракушками да камнями. Однажды волшебника разбудил ни с чем несравнимый дурманящий аромат. Аромат был настолько густым и сладким, таким манящим, что Натаниэль даже приподнял голову и плечи, жадно раздувая ноздри и пытаясь понять, что же это настолько чудесно пахнет. Уж не Бартимеус точно.Пах, как оказалось, и вправду не Бартимеус, а целый пакет разноцветных фруктов. Были тут и красные, и жёлтые, и красно-зелёные. Тычась носом в любезно подставленную джинном смолистую кожуру, Натаниэль не мог надышаться?— так ему это нравилось.Но ещё более прекрасным оказался вкус удивительных фруктов манго. По привычке принимая еду из рук Бартимеуса, Натаниэль едва не облизывал эти руки. Ему казалось, что, будь у него возможность, он за раз уничтожил бы ящик. Или два. Или сразу четыре ящика.По итогу к концу завтрака вся постель Мендрейка, и вся его грудь, и лицо, и шея были запачканы липким и сладким соком, так что даже пришлось организовывать внеплановую ванну.Мендрейк тем не менее был доволен.Случались однако и инциденты, от которых волшебник доволен не был. К примеру как в тот раз, когда, влетев в окно, Бартимеус без предисловий бросил в него чем-то прозрачным, холодным, склизким и, что самое отвратительное, живым. Это омерзительное нечто лениво шевелилось, лёжа на ключицах волшебника, пока Натаниэль самозабвенно визжал на высокой ноте. Визг постепенно перешёл в мат, и до самого вечера волшебник принципиально с джинном не разговаривал. Это правда нисколько не помогло, так что обстрел медузами периодически повторялся.В то утро Натаниэль проснулся со странным чувством?— чувством, что что-то наверняка скоро изменится. Перемены буквально витали в воздухе, и главным их вестником был необыкновенно суетливый Бартимеус. Когда Натаниэль распахнул глаза, джинн деловито засовывал в огромную клетчатую сумку весь их нажитый за недолгое время скарб. Наблюдая за ним, волшебник невольно напрягся.—?Что-то случилось?Джинн на секунду отвлёкся.—?Доброе утро. Нет. —?И помахал запястьем над табуретом. —?Вовремя ты проснулся. Это твоё барахло берём?—?Куда берём?—?На кудыкину гору. Берём или нет?Натаниэль ещё достаточно туго соображал, так что, как не пытался, вспомнить места с таким названием не смог. Предпочёл уточнить:—?Берём. А это где?Джинн аж камень выронил.—?В рифме. —?Увлечённый чем-то, что его беспокоило, он всегда становился грубым. —?Это выражение такое. Чтобы дураки всякие глупых вопросов не задавали. —?Хмыкнув, прищёлкнул пальцами. Камень послушно прыгнул ему в ладонь, и вскоре исчез в недрах безразмерной, казалось, сумки. —?Мы наконец-то переезжаем, Нат.—?И далеко ли?Приблизившись, джинн посмотрел серьёзно.—?В Малороссийский союз.В повисшей тишине неприятный холодок пробежал по спине Мендрейка.***Я приложил очень много усилий к тому, чтобы этот день всё-таки настал. И вот наконец мы готовились покинуть Александрию, покинуть Египет. Было ли мне грустно?— пожалуй нет. Слишком много воды утекло. Город больше не был таким, как прежде. Люди больше не были такими, как прежде. Птолемея больше не было. И духа его здесь не было. Зато у меня оставался Нат. Для того, чтобы хотя бы попытаться ему помочь, мне требовалось двигаться дальше. Требовалось искать способы и ответы не только в книгах. И я собирался двинуться. Но было бы неправильно покидать Египет, не сделав ещё кое что. Как-то это кощунственно?— достаточно долгое время прожить у моря и даже ни разу на него не взглянуть. Было бы неправильным с моей стороны не предоставить такую возможность Нату.Солнце ещё не успело подняться настолько высоко, чтобы его назойливое присутствие стало невыносимым. Я выбрал уединённое, тихое местечко с неприветливым обрывистым берегом. Вряд ли кому-нибудь в здравом уме могла бы прийти мысль искупаться здесь, так что несмотря на прекрасный вид, местечко популярностью не пользовалось ни у туристов, ни у местного населения.Мальчишку я нёс на руках, набросив на нас отвод глаз, так что полёт для него оказался вполне комфортным. Мы расположились почти у воды. Нат?— на припасённом мною загодя сложенном покрывале и я позади, позволив ему опираться на меня и (лишь для удобства) слегка приобняв за плечи.Завтракали тут же. Вернее мальчишка завтракал, а я уже практически механически привычно его кормил, отрывая от большого ломтя кусочки копчёной курицы и перемежая их то освежающим красным чаем, то хрустящими салатными листьями. Впрочем, предложенное Нат поглощал сегодня без аппетита. Мне приходилось то и дело толкать его в подбородок, привлекая к себе внимание?— им безраздельно владело море.***Бесконечная гладь до самого горизонта, мерный, ненавязчивый шёпот волн, блики восходящего солнца, глубокая лазурь, в которой так хочется затеряться. Даже если бы захотел, Натаниэль ни за что бы не смог отвести глаза. Это было слишком прекрасно, чтобы упустить хотя бы секунду, хотя бы миг. Море перекатывалось, море дышало тёплым солёным ветром, и когда, особенно разгулявшись, ретивая волна ударялась о каменистый берег у ног Мендрейка, лицо его и руки осыпали десятки мельчайших брызг.Прежде Натаниэль не раз видел картины. Море на этих картинах встречалось тоже, но на фоне того, что волшебник сейчас созерцал и чувствовал, все эти попытки изобразить красоту и мощь казались особенно неуклюжими.Натаниэль не знал, сколько просидел, опираясь на джинна, чувствуя на плечах тепло его надёжной руки, поглощённый морем. Наверное, очень долго. Лишь, когда первый восторг прошёл, он смог наконец позавтракать и преступить к разговору. Тому, который они так и не закончили нынче утром.—?Зачем нам туда, Бартимеус? Я имею в виду… Малороссийский союз. Это же настолько… небезопасно.—?Небезопасно? Почему же? —?Джинн созерцал горизонт. —?Потому что там не кишат волшебники? Потому что ни Прага, ни Британская империя так и не дотянули до туда свои загребущие лапы?—?Не знаю. Я просто ничего не знаю об этом, Бартимеус. Ни языка, ни обычаев, ни культуры. Это закрытая страна.—?А я и швец, и жнец, и на дуде игрец?— помнишь? —?Рука на плечах Натаниэля сжалась чуть-чуть сильнее, как бы оберегая.—?Почему бы нам не остаться здесь? Или не выбрать любое другое место?—?Могу предложить Китай.Волшебник невольно вздрогнул. Враждебная коммунистическая держава, имевшая на вооружение мощные артефакты, ограждённая каменной стеной и магическим заслоном. Даже Гледстоун не сумел бы её сломить.—?Ты нарочно выбираешь самые паршивые варианты?—?Самые перспективные.—?Перспективные в каком смысле? —?спросил Натаниэль, хотя ответ уже предчувствовал, и с замиранием сердца ждал, что его услышит.—?Сам я не знаю, но слухи ходят. Там медицина лучше. Во всяком случае люди от водянки не мрут. Магия у них не в чести, так что развиваются Малорусские по совсем иному пути. В Китае история другая, но я бы туда не рисковал соваться.—?Почему?Джинн передёрнул плечами.—?Не очень хорошо у меня с китайским. Да и воспоминания неприятные. Хуже Китайца хозяина не придумаешь. —?И почти сразу добавил. —?Разве только один британец паршивый…Губы Натаниэля невольно расползлись в довольной улыбке. Слабо шевельнув рукой, он на несколько секунд приподнял её?— и тотчас уронил. Ему почему-то очень хотелось, чтобы смуглые пальцы снова переплелись с бледными. Бартимеус жеста не заметил. Или попросту сделал вид.—?Ты думаешь, это возможно? —?спросил Натаниэль через несколько минут мягкого, исполненного очарованности молчания.—?Возможно что?—?Что однажды я встану на ноги.Джинн обдумывал ответ достаточно долго. Рука на плечах сжалась сильнее снова, и наконец Бартимеус сказал:—?Не знаю. Но узнаю. Во всяком случае… я попытаюсь, Нат.На большее ни у кого из них не хватило слов. Только у Натаниэля очень устала шея и, на секунду заколебавшись, он уронил голову на обнажённую смуглую грудь Бартимеуса.Прижиматься щекой к нечеловечески горячей коже было приятно. Шея отдыхала.А может быть дело было вообще не в уставшей шее?Оба пребывали в моменте моря. Каждый думал о своём. Каждому хватало другого для того, чтобы чувствовать: всё, как надо. А моря и вовсе двоим хватало. Море?— оно такое. Море?— это особая форма магии. Было бы так странно уехать отсюда и не увидеть его. Хотя бы одним глазком.