Глава 11 (1/2)

Сверхосторожно выбравшись из-под одеяла, Рета медленно, чтобы не колебать воздух, поднялся, и на цыпочках добрался до ванной, спрятавшись там. Судя по слабому свету, пробивающемуся сквозь едва заметные щели в шторах, медленно наступало утро, и некоторые птицы уже начинали подавать голос, щебеча под окном. Аомине еще спал. Он лежал боком, спиной к Кисэ и, вставая, блондин не увидел его лица, хотя хотелось бы. Было страшно.

Рета с замиранием сердца ждал первых слов от него. Что он скажет после их первой ночи вдвоем, когда они действительно были одним целым? Осудит ли излишнюю напористость и самоуверенный захват инициативы? Простит ли за боль, не важно – моральную или физическую? И что, если после всего он вдруг станет ему противен? Ведь так бывает… Кисэ боялся, что Дайки отвернется или отдалится от него, и уже начинал жалеть, что оставил его там, в комнате, одного. Возвращаться в постель не было смысла, поэтому решив умыться и побриться, чтобы не терять время, Рета прикрыл дверь в ванную и включил теплую воду.Половина выделенных на съемки дней уже прошла, причем прошла так быстро, что казалось, будто они приехали в рёкан еще вчера. Однако вместе с этим присутствовало ощущение, словно событие на станции метро, драка с Хайзаки, лечение в больнице были где-то в далеком прошлом, но точно не несколько недель назад. Как-то странно Рета начал чувствовать время. Раньше такого он за собой не замечал.

?Скоро закончатся съемки, состоится премьера, а что потом? – думал Кисэ. – Что будет делать Аомине? Скорее всего, он будет продолжать работать на этой же студии, новое место найти ему сложно как никому другому. А что буду делать я? Как будут складываться отношения между нами, если мы лишимся этих коротких минут общения на съемках??

Плохое свойство человеческого мышления – даже когда все хорошо, думать о том, что всё может обернуться чем-то плохим. Кисэ не хотел терять то, за что боролся столько времени, за что так много страдал и что с таким огромным трудом получил. Он пообещал себе, что если между ним и Аомине снова вырастет стена, он разрушит её, и будет делать это каждый день, если понадобится. Усердно отстаивать свое право на счастье и не давать своим чувствам ослабевать – все, что он должен делать, чтобы не лишиться всего обретенного.

Что-то скрипнуло, и дверь в ванную отворилась. Боясь оглядываться, Кисэ испуганно следил за тем, что творится позади него в зеркало, и задержал дыхание. В стекле отразилось два мрачных, налитых кровью глаза, и это так испугало Рету, что тот с возгласом прилип к стене, хватаясь за нее руками. С сильно помятым лицом, спутанными волосами и в наспех запахнутой юкате Дайки стоял голыми ступнями на холодном кафеле и протягивал Кисэ мигающий телефон. Ондержал его пальцами за брелок, и мобильник плавно качался в воздухе, отвлекая внимание Реты от созерцания вида потрепанного Аомине. Похоже, Дайки не собирался ничего делать, он только молча ждал, пока Кисэ заберет свой телефон, который возмущенно звонил, требуя чтобы его взяли в руки и ответили на вызов.

Выдохнув и сглотнув слюну, Рета не касаясь Дайки, забрал мобильный и, с опаской поглядывая на Аомине, как ни в чем ни бывало зевающего, прикрывая рот рукой, нажал кнопку телефона, после приложив его к уху.- Я слушаю.- Кисэ-сан? Простите, я вас не разбудил?- Да нет, я уже проснулся.- Прошу прощения, что сообщаю вам об этом только сейчас, но меня просили передать вам, что съемки сегодня переносятся с восьми часов на два часа дня!- Ах, хорошо. Я понял. Постараюсь не опоздать.Когда он положил трубку, Дайки ничего не сказав, вышел из комнаты, почесывая лохматую макушку. Сердце у Кисэ билось и металось как птица в клетке, к горлу даже подступила тошнота. У Аомине был такой зловещий вид, что Рета уже мысленно попрощался с жизнью, но когда он уже был уверен в том, что ему несдобровать, все закончилось, не успев начаться.

Значило ли все это, что Дайки злится?Приведя себя в порядок, Кисэ заглянул в комнату, и увидел, что Аомине опять лежит на футоне спиной к нему. Было еще раннее время, поэтому решив не мешать сну друга, Рета тихо, стараясь не шуметь, вышел за дверь номера. Ему не хотелось уходить и оставлять Дайки одного, находиться в неведении и держать в неведении и его. Но сейчас он просто не мог находиться в той комнате, в который еще стоял запах их недавней близости, их разгоряченных тел и их жаркого дыхания.

Уходя, он не заметил, что глаза Аомине были открыты.Рета вышел в коридор, чтобы немного прогуляться по гостинице. В этот час вне номеров можно было увидеть разве что горничных, натирающих полы до блеска, и никому не было дела до проснувшегося человека, что искал, чем бы себя занять. Он прошелся по всем этажам, изучил расположение комнат, служебных помещений, походил во дворе, посидел на шезлонге у бассейна, любуясь трепещущими на ветру листьями деревьев за воротами. Понаблюдал за швейцарами, готовящимися к рабочему дню, и несколько раз перечитал все объявления, висевшие на информационном стенде. Вернувшись в гостиницу, он поднялся по лестнице до самого последнего этажа, и, увидев, что дверь, ведущая на крышу, открыта, вышел.

Там он обнаружил голубятню, в которой суетливо хлопало крыльями около трех десятков птиц. Какой-то человек в униформе гостиницы кормил их, ссыпая зерна из мешков в лотки. Голуби шумно налетали друг на друга, толпились у лотков, спеша наесться, и воздух был наполнен шумом их перьев и ветром от движений их крыльев. Пройдя по крыше, Кисэ подошел к самому краю, и присел у перил, спустив ноги. Человек, кормивший голубей, с интересом глянул на блондина, но не спешил заговаривать первым, продолжая выполнять свои обязанности.

- Простите, что пришел сюда без спроса, но можно я побуду здесь немного? – приветливо улыбнувшись мужчине, спросил Рета.- Обычно клиенты сюда не заходят, - ответил человек, – если хотите, можете находиться здесь сколько угодно.- Надеюсь, я вам не мешаю?- Отнюдь.

Закрыв клетку, мужчина спустился вниз, и стал наводить порядок в шкафчиках с птичьим кормом и водой. Голуби вскоре стали притихать, и, разлетаясь по жердочкам, ласково ворковать на своем особом языке.

На руки, которыми он держался за перила, Кисэ положил подбородок и прислушался к звукам вокруг. Над городом поднималось солнце, и светило оно еще не яростно, а мягко, согревая остывшую за ночь землю. Позади него скрипнула металлическая дверь – это тот человек ушел работать дальше, ведь его день полон забот. Было слышно, как птичьи лапки касаются железной сетки, и как крылья задевают потолок клетки, как их клювы ударяют в зерно, рассыпающееся в специальных сосудах. Что-то теплое зажглось в груди Реты. Было приятно наблюдать и проживать эту тихую жизнь серых птиц, которые чистили перышки. Ближе к вечеру их пустят полетать, и они будут свободно сновать в небесах одной стаей, пока не устанут, пока не поймут, что пора возвращаться. Они ворковали, говорили что-то друг другу, давали обещания и жили. Вот одна птица подлетела к другой, и стала точить клюв о тоненькую деревянную жердь.?Давай полетаем вместе, когда нас выпустят???Но мы и сейчас вместе??Я хочу летать с тобой рядом??Разве тебе не достаточно нашего времени в клетке???Нет??Почему???Потому что я люблю тебя?Птица со стоном взлетела и ударилась в угол, не нашла выхода и тихо осела вниз, где до неё никому не было дела. Там она собрала остатки зерен, и подлетела на то же место, с которого сорвалась, поднося в клюве подарок другой птице.?И я тебя?***Все было странно. Тело будто перестало принадлежать ему, и не слушалось своего хозяина. Аомине попробовал подняться, и голова его еще долго не отрывалась с подушки, а в затекшей шее хрустнули позвонки. Сев на постели, Дайки провел рукой по простыне, где лежал Кисэ. Она еще хранила тепло его тела. Он сам хорошо помнил это тепло, помнил его ласковые руки и трогающий сердце голос. Тепло было в животе, в груди, оно чувствовалось в тех местах, которых он касался. Никогда не думал Дайки, что чьи-то объятия могут подарить столько тепла.

Никогда не нуждался он в этой нежности, в этой слабости, и сам себе не позволял быть мягким. Всегда был агрессивным, грубым, и не считался ни с кем.Не видел глазами очевидных вещей, когда еще мог их увидеть. Только дав слабину, доверившись, смогосознать, как много не понимал и не знал он раньше. Никто так и не смог бы научить его этому, если бы не Рета.

С тех пор, как Кисэ вышел из комнаты, прошло больше часа, и все это время Аомине думал. Обычно он не погружался так глубоко в свои мысли, но это утро стало исключением. В голосе Реты и в звуках, с которыми он дышал, Дайки услышал чувство вины. Он хотел сказать ему хоть что-нибудь, хоть жестом, хоть движением головы показать, что он хочет узнать, зачем Кисэ раскаивается. Столько мыслей перемешалось в его голове, что он не смог выловить из этой кучи хоть одну стоящую и высказать её вслух. Так и промолчал,не показал, что ему интересно, что он заинтересован, а остался стоять и не двигаться, пока он говорил по телефону. А когда и стоять стало совсем неловко, развернулся и ушел, оставив Рету со своими, должно быть, противоречивыми чувствами. И не остановил, когда он вышел из ванной, даже не повернулся лицом, хотя чувствовал, что он смотрит и ждет.

Они должны были провести это утро вместе. Как же жаль, что не хватило духу.Разозлившись на свою никчемность, Аомине с грехом пополам свернул футон и убрал его с глаз долой. Раздвинув занавески, чтобы солнечный свет наполнил комнату своей жизнью, Дайки собрался и покинул номер, чтобы исправить свою ошибку.

Он не знал, куда идти. Он знал только, если Кисэ увидит его, то обязательно отзовется. Он прошелся по всем этажам, и по дороге наткнулся на пожилого постояльца, который двигался по фойе настолько бесшумно, что Аомине не услышал его шагов. Он вышел во двор, и долго втягивал носом утренний воздух, пытаясь уловить в нем знакомый запах. Он вышел за ворота и ходил под кронами просыпающихся деревьев, а ветер играл на их листьях незамысловатую песенку.Он разозлился еще сильнее, и чуть не угодил в бассейн, когда искал Рету у шезлонгов. В конечном счете, он вернулся обратно в гостиницу, наступил на первую ступеньку винтовой лестницы и остановился, ощупывая руками стены. Он понял, что лестница винтовая по тому, что ближе к окнам ступени увеличивались в ширине. Найдя у стены поручень, он взялся за него одной рукой, а второй продолжил нащупывать стену, представляя её в своем воображении. Если стены в фойе были рельефными, то вдоль лестницы они были испещрены глубокими линиями, образующими какой-то орнамент. На ощупь поверхность была шершавой и немного пыльной, возможно, на нее здесь не обращали внимание при уборке, в основном следя за чистотой поручней.

Касались ли руки Кисэ этих стен? Держался ли он за них, пока поднимался? И ступала ли вообще его нога по этим ступеням? Дайки не знал этого, но терять ему все равно было нечего. На это ушло бы много времени, потому что когда вокруг не было людей, Аомине терял уверенность и его шаги становились робкими. И даже не смотря на это, он пренебрег лифтом и захотел подняться сам. Он понял, что дошел до последнего этажа, когда услышал ласковый гул наверху. По щиколоткам пробежал сквозняк, и Дайки задрал голову, будто хотел что-то разглядеть там, над своей головой. Он был уверен, что дверь не заперта, и открыл её, но не спешил выходить наружу. Его лица коснулось солнце, когда он раскрыл эту дверь. Даже на улице утренняя свежесть не чувствовалась так, как здесь, на крыше. Лучи обволокли его всего, пробрались в складочки у бровей, разгладив их, обвели контур его рта, распрямив губы и потянув уголки вверх, запутались в волосах, играя с цветом, проникли в глаза, заставляя их сверкать.

Солнечный свет, который привел Дайки сюда, не мог ошибаться. Не давая себе озябнуть от еще непрогретого воздуха, Аомине шагнул на крышу и, пройдя около метра, остановился.

Не молчи, скажи хотя бы слово!Он искусал себе все губы в кровь, когда понял, что что-то перекрывает его от света. Чувство, которое Дайки ощущал кожей, поменяло свою окраску.

- Рета, ты здесь?

Как только его губы произнесли последний звук, кто-то взял его руки, повернул ладонями вверх и положил на свое лицо.

Стрелочки в уголках глаз, улыбка, что-то лисье и колечко в мочке уха.Не было сомнений, что это был именно он.- Ты куда исчез, Кисэ? – водя руками по щекам, сказал Аомине.

- Потерял меня? – услышал он в ответ.- Я уже битый час тебя ищу.- Прости.- И это всё?- Аомине, я…Дайки быстро закрыл рот Реты ладонью. Слова прошли сквозь руки, через вены, через расстояние между ними и достигли его. Покачав головой из стороны в сторону, Аомине поднял указательный палец другой руки, и сказал:- Ничего не говори.

Он повернул голову в сторону голубятни и прислушался к воркованию птиц. Постояв так немного, Аомине еле заметно улыбнулся, и все его лицо посветлело.