Глава 10 (1/1)
В оконной раме, сероглазый мой малыш,Ломаешь плитку пополам - и молчишь.Шуршит обертка как серебряный оклад,Осиротел и пуст.Я знаю все, в чем был и не был виноват.Я не могу войти в твой плюшевый ад.Ты проглотил бы все, на чем задержишь взгляд……Но я испорчу твой вкус.Лора БочароваБеспокойство встрепанной вороной угнездилось в груди. Некоторые люди почему-то считают, что слепой не может точно определить время без часов – только приблизительно, по ощущениям, указать, день сейчас или ночь.
Глупости. Он живет здесь уже семь лет. Он уже пророс в этот дом невидимыми корнями и питается с ним одними соками, живет в едином ритме: он вместе с домом вздрагивает, когда спешащий на работу взрослый или подросток, беспечный и нетерпеливый, распахнув дверь в подъезд, проскакивает в открывшийся проход, не заботясь о том, что эта самая дверь с грохотом ударится сначала о стену, по которой на уровне ручки уже разрастается паутинка трещинок, а потом грохнет о дверной косяк, заставив покачнуться настоящую паутинку, висящую в углу над дверным косяком. Он вместе с домом вздыхает и медленно, неуверенно, одновременно с раскрывающимися окнами по фасаду, открывает глаза, такие же слепые и пустые, как запыленные стекла в оконной раме. Он вместе с домом дышит, тихо-тихо, едва вздымая грудь, и вместе с домом же слышит – слышит многое, потому что нет в мире звукоизоляции хуже, чем в старых домах, доживающих свой кирпично-пыльный век на окраинах города. В доме можно услышать все. Особенно когда слушатель – слепой, слух которого обострен настолько, что может различить малейшие нюансы и призвуки.И сейчас, когда в квартире так пусто и тихо – Нельсоны всей семьей впервые за последние семь лет уехали к морю на недельный отдых, Саммерс спит беспробудным сном после дневной смены, а мадам Уинсли отправилась в театр на представление для взрослых, – он особенно остро чувствует, что жизнь увильнула, свернула с проторенной дорожки на вертлявую тропинку: уже поздно, слишком поздно. Поздно, потому что кошка мадам Уинсли мурлычет и трется о его ноги, требуя внимания и ласки и намекая, что она не прочь устроиться в ногах у теплого человека, когда тот ляжет спать. Поздно, потому что дети соседей сбоку уже не спорят о том, кто сегодня займет верхнюю койку их двухъярусной кровати. Поздно, потому что одинокий сосед снизу, судя по скрипу ключа в замочной скважине, уже уходит на ночную смену – он охранник на складе. Поздно, потому что кран на кухне у соседей сверху подтекает, и капельки воды с громким, влажным стуком падают на немытую тарелку, но никого это не раздражает, и не слышно ворчание престарелой дамы, причитающей на тему того, что давно пора бы вызвать сантехника, а беззаботная дочь не соизволит набрать нужный номер телефона, пока вода не затопит нижние этажи вплоть до подвала – отчего она сама не может позвонить, Аллен никогда не мог понять, зато в первые же недели жизни в этом доме заметил, что старушка, живущая сверху, ложится спать ровно в одиннадцать часов, после того, как закончится показ старого фильма по какому-то ей одному известному каналу. А сосед снизу уходит из дома в ночь ровно без двадцати двенадцать, чтобы успеть пешком дойти на работу. Его шаги как раз отдаются шорохом где-то в районе второго этажа. Уже очень поздно, и ворона-беспокойство недовольно чешет клювом перья расправленного крыла: где Барти?..Аллен не знает и, что ещё сильнее тревожит его, даже не может предположить, где мог так задержаться Грембли. Грязная, ободранная ворона в душе нахально каркает и чистит перья, да так усердно, что одно перышко выпадает и опускается на нервы пыточной щекоткой. Где Барти?Тревога приливает к вискам током крови, и он судорожно, как за руки спасителя, хватается за шерсть кошки, облюбовавшей местечко на диване рядом с ним. Кошка, такая же старая, как и её хозяйка, берёт нотой ниже, мурлыча громко и с присвистом, и задирает голову, выгибаясь навстречу ласкающей её руке, и требует большего, властно трогая колено человека лапкой с то выпускаемыми, то втягиваемыми когтями. Облегчения это не приносит, только усиливается беспокойство и кажется, что из-за этого мурлыканья он не услышит шаги Барти, когда тот будет подниматься по лестнице. А ведь это было бы так кстати – он умеет различать знакомых людей по звуку их шагов, по характеру походки – он бы сразу успокоился, услышав внизу знакомое шарканье! Но нет. Тишина на лестнице да мурлычет кошка, да капает сверху из крана вода, да посапывает во сне, готовясь захрапеть, Саммерс в дальней комнате, да визжат тормоза чьей-то машины на улице, не очень далеко от дома… Где Барти?!Часы в гостиной, высокие, стилизованные под старинные, с тяжелым маятником, равнодушно тикают, отмеряя секунды. Он спихивает полезшую к нему на колени кошку и проходится по комнате, от дивана до окна и обратно. Не помогает. Чувство тревоги в едином ритме с секундной стрелкой, чуть шуршащей при движении, постукивает в висках, заставляя обращаться в слух в надежде услышать, а если не услышать, то почувствовать приближение Барти. Он вслушивается до боли в невидящих глазах, до рези в почему-то напрягшейся глотке, вылавливает из общего течения звуков даже такие мелочи, как слышный на грани восприятия свист воздуха, когда его рассекает маятник часов, и отзвук скрипнувших от старости половиц где-то сверху и справа, но не слышит шагов. Никаких. Кроме, пожалуй, мягких шажков кошки, но нужна ли ему эта кошка, если он ждет человека?!
Нет. Нет-нет-нет, нет. Все хорошо. Барти, наверное, нашел какое-нибудь дело и решил подработать, а сказать забыл. А может, и сказал, просто он не смог найти ?записку? - маленькую картонку со слоем пластилина, на которой Барти в детстве оставлял ему записки, если нужно было уйти до того, как он проснется?.. Он ведь даже не искал!..Воздух, лизнув его щеки, проносится мимо, а он бежит по коридору, ориентируясь на зыбкое эхо шорохов, оседающих на стены и пол, когда он шлепает по непокрытому ковром паркету старыми тапочками. Дверная ручка неожиданно холодная, а бок кошки, прильнувшей к его ноге в напрасной попытке вернуть к себе внимание, наоборот горячий. Не сейчас! Он отпихивает кошку от себя. Ногой, но не сильно и не резко. Кошка, обиженно мявкнув, кажется, уходит. А может, и нет. За ревом мотора проезжающей по улице машины ему не слышно.Картонка, картонка, картонка… Где? Под пальцы попадает какая-то коробочка. Не то. Лаково-скользкая поверхность стола, призвук свиста, когда чуть влажные от волнения пальцы скользят по ней, слишком быстро, слишком сильно надавливая. Не то. Кончиками пальцев легко пробежать по столешнице, слушая мягкий отзвук стука. Оно или нет?.. Кожу царапает скомканная бумажка. Он бездумно хватает её и тут же откидывает в сторону, куда-то на пол. Не то! Настольная лампа заваливается набок и жалобно звякает тяжелым абажуром, когда он задевает её локтем. Больно.
Подоконник, неприятное ощущение пыли на пальцах. Не то, снова не то. Локоть саднит. Стул оказывается неожиданно близко, и к болевым ощущениям в руке прибавляется острая боль – он ударился о спинку стула боком, прямо выпирающей косточкой таза. В уголках глаз становится влажно – наверное, впервые за много лет. Где же? Где же Барти?..Звонок в дверь, громкий и требовательно-внезапный, вызывает сначала необъяснимый страх, а потом – невыразимое словами облегчение. Коридор, каждый дюйм которого он за семь лет изучил и запомнил, удается преодолеть быстрее, чем в прошлый раз – и вот уже перед ним входная дверь. Ключ от дома висит у него на шее, на длинном шнурке, и найти его и достать из-под рубашки не составляет труда, а вот попасть ключом в замочную скважину… Ключ чиркает по двери и не попадает.- Я сейчас! – выкрикивает он, боясь, что Барти вдруг передумает и уйдет. Глупости. Грембли никогда так не сделает, никогда…Он наконец-то справляется с ключом и торопливо, нервно проворачивает ключ в замке несколько раз – до тех пор, пока сухой щелчок не извещает о том, что дверь открыта.- Барти!.. – распахнув дверь, он повис на шее у пришедшего, и только потом, когда носа, дразнясь, коснулся запах благородного парфюма, а под руками оказалось тело человека более высокого и тонкого, чем Барти, понял – не он.- Я рад такому приему, - едва уловимо пахнущие табачным дымом волосы пощекотали висок, а ухо опалило горячим дыханием, - но поверь, Аллен, когда ты произносишь моё настоящее имя, это доставляет куда большее удовольствие…- Тикки! – обнять крепче и доверчиво прижаться. Он устал, устал волноваться. А Тикки тёплый и рядом… На него можно положиться… - Тикки, ты знаешь… Барти… Я не знаю, где он… А уже так поздно…- Об этом я и пришел поговорить, - тон Микка стал тверже, - Аллен, Барти не придёт.- Что?.. – нет, он, наверное, ослышался. – Как это не придёт?
- Он умер от инфаркта три с половиной часа назад. Мне позвонили из морга, поскольку у него в кармане был листок бумаги с моим номером телефона…Нет. Нет, нет, нет… Тикки ещё что-то говорит, но… Нет! Барти – и вдруг умер? От инфаркта? Он же… Нет, да нет же!..- …мне пришлось задержаться там, чтобы уладить все формальности… - вздыхает Тикки, опуская голову, из-за чего его волосы вновь щекочут Аллена. – Бедняга Грембли, мне так жаль… Я ведь сегодня виделся с ним, мы так мило побеседовали…- Ты? Виделись?.. – выбитое из колеи сознание цепляется за мелочи, как за шаткие камушки, надеясь выбраться из пропасти, в которую его пытается столкнуть жизнь, ещё даже не коснувшись её дна.
- Я ужинал с твоим опекуном в кафе недалеко отсюда, - голос Тикки пропитан сожалением, как морская губка водой, - я хотел предложить вам* поехать со мной в Португалию…- В Португалию… - глаза отчего-то покалывает, а в горле скатывает в ком что-то бесплотное, тугое и тяжелое. – Тикки… Как, скажи мне, как?!
Ком в горле раздувается и давит, душа изнутри. Он не плачет, нет – он захлебывается в почти бесслезном рыдании, судорожно всхлипывая и хватая ртом ставший вдруг густым и неуловимым воздух. Сильные руки уверенно и горько сжимают его плечи и прижимают к груди Тикки. Микк что-то шепчет, как-то пытается успокоить…Он слышит звуки, но не слышит слов. Слезы прохладцей стекают по горящим щекам, а из груди рвется жалкое подвывание: Барти, Барти, как так вышло? Как ты мог уйти так?..Одна рука Тикки сползает на талию, а вторая – ладонь второй – опускается на затылок, заставляя уткнуться носом в шею Тикки. Мужчина практически втаскивает его в квартиру и, лишь на мгновение отпустив, закрывает дверь.- Аллен, - горячим шепотом на ухо, - Аллен, не дави это в себе… Плачь… Плачь, кричи, рыдай! Пусть боль уйдёт, пусть…- Ти…Тикки, - удается выдохнуть ему.- Я буду рядом, - обещает Микк и крепче прижимает его к себе.
Ему ещё хватает самообладания, чтобы кивнуть, подтверждая, что он услышал эти слова, а потом… Потом его сносит волной, и несёт, и крутит, и растворяет в кипящей пене, и вырывает из горла не проглоченный до конца крик, и выбивает из груди последний воздух вместе с последними слезами… Он рыдает, судорожно хватаясь за прохладное с улицы пальто Тикки и уже совершенно не боясь разбудить Саммерса или кого-то из соседей. Тикки гладит его по волосам, понимающе смотрит и, словно угадывая время очередного ?спазма?, в нужный момент сжимает его в объятиях, так крепко, как только может.
Больно, больно, горячо, больно, обидно, больно, горько, горько, горько… Никак. Опустошенный, Аллен отпустил рукав Тикки. Как же он устал…
- Ничего, ничего… - Тикки ласково оглаживает его щеку кончиками пальцев, стирая слезинку, и повторяет: - Я буду рядом, я всегда буду рядом.- Тикки… - что на этот раз? Что за щемящее чувство в груди?..- Аллен, - мужчина снова касается его щеки; пальцы скользят по скуле. – Я говорил, что хотел предложить вам* уехать… Почему бы не сделать это? Барти был бы рад тому, что ты отдохнешь от Альбиона…- Уехать?.. – что, вот так просто? Взять и уехать?..- Да. В Португалию. Со мной. На две недели. – Тикки придвигается ближе и добавляет: - Я плачу за все, если тебя волнует материальный вопрос.- В Португалию… С тобой… - слова удивительно легко слетают с губ, когда эти слова – не твои.Барти… Он действительно был бы рад этому… В глазах защипало. Неужели снова – в слезы?..- Нет…- Что ж, - Тикки вздыхает, но с пониманием. – Я, по крайней мере, попытался…- Ты не понял, - помотав головой, перебил Аллен. – ?Нет? значит ?Я не буду снова плакать?. Я поеду с тобой. И мне все равно, кто платит.- В таком случае тебе следует сейчас же собрать вещи, - улыбнулся Тикки. – А я тебе помогу уложить все, что тебе будет нужно.
- Да там и укладывать нечего, - пожал плечами Уолкер, наконец-то улыбнувшись. Пока слабо и грустно, но все же – улыбнувшись. Уже прогресс. – Я сам справлюсь.- Ну, хорошо, - согласился Тикки, но все-таки проводил Аллена до комнаты.Он ведь даже почти не солгал: он действительно беседовал с Грембли, и, по его скромному мнению, разговор вышел весьма неплохим… Лично для него.
Тикки, усмехнувшись, скользнул взглядом по комнате. Хм, что это за бумажка на полу?.. Микк, наклонившись, поднял бесформенный комочек и развернул. Перед глазами пробежали знакомые, собственноручно написанные строки: ?Барти, не волнуйся, со мной все в порядке. Я ушел гулять с другом. Не жди, вернусь домой поздно…? Надо взять с собой. Нечего разбрасываться номерами телефонов где попало, иногда на них могут набрести сумасшедшие фанаты… Аллен вот, кажется, говорил, что некая Саманта, проживающая здесь, без ума от некоторых португальцев…- Тикки, чем ты там шуршишь? – поинтересовался Аллен, складывая вторую пару джинс.- Всего лишь шоколад, - беззаботно откликнулся он, вынимая из кармана плитку молочного. – Хочешь?- Ты ещё спрашиваешь! – Аллен, нервно усмехнувшись (да, надо было успокоить его раньше…), взял плитку и шустро сдернул обертку.Вот так, улыбнулся Тикки. А смена места действия в разговоре с Барти нужна была лишь для того, чтобы не пугать Аллена громкими и непонятными ему адресами. А что касается Португалии, то… Ну, он ведь действительно хотел предложить поехать туда. И даже предложил. Просто каждый понимает все в меру своей испорченности*, и Аллен сейчас в очередной раз, сам того не зная, показал, кто тут непорочный ангелочек. И это……это будоражит._____________________________* Как известно, в современном английском языке нет слов ?ты? и ?вы? (случаи с поэзией, Библией и некоторыми диалектами, где различия существуют и слова, эквивалентные ?ты? и ?вы?, имеются, мы опустим как несущественные в данной ситуации). Англичане в подавляющем большинстве используют словечко ?you?. Слова Тикки ?Я хотел предложить вам…? на английском звучали бы именно как ?I wanted to offer you…?, что позволяет ему одновременно и говорить правду, то есть сказать Аллену, что он, Тикки, хочет поехать с ним в Португалию, и быть в глазах Аллена няшной пусечкой, поддерживавшей с Грембли хорошие отношения, вплоть до приглашения их с Алленом на совместный отдых.