1 часть (1/1)

ему было восемь, когда его жизнь пошатнулась в первый раз. он всего лишь играл с братом, всего лишь смеялся и подначивал его нападать смелее. всего лишь пытался научить его сражаться, чтобы вместе победить освальда, когда он объявится. всего лишь не заметил, как его брат с разбегу прыгнул на острые скалы, в последний раз истошно выкрикивая его имя.—?эдвард!ему было восемь, когда он бессильно упал на колени, отсутствующим взглядом смотря на окровавленный камень, который торчал из сломанных ребер мертвого принца. ему было восемь, когда он впервые рыдал навзрыд. ему было восемь, когда мама грубыми движениями надела на него черный костюм и заставила смотреть, как изуродованное тело роберта, недавно вытащенного из ущелья, кладут в черный ящик и медленно опускают в землю. ему было восемь, когда он впервые захотел оказаться в такой же комнате метр на два*.ему было восемь, когда жизнь медленно пошла под откос.отец так и не оправился от смерти младшего принца. закрылся от всего мира, не разговаривая ни с кем. на общих завтраках он никак не реагировал на оставшегося без брата сына, как будто вместе с робертом для него умер и старший. хотя, на самом деле, им обоим хотелось бы именно такого расклада. мама тоже не пришла в себя после смерти своего ребенка, но юный мозг отпускает проблемы куда проще, чем уже сформировавшаяся психика взрослой женщины, постоянно терпевшей унижения. когда она в первый раз выпила слишком много таблеток снотворного для одного раза, он плакал, говорил, что будет хорошим, только пусть она не оставляет его одного, а королева лишь улыбалась, дежурно целовала его в лоб и называла своим глупым солнышком.иногда (очень часто), он звал барса, чтобы тот пришел и помог ему, чуть чаще (постоянно)?— просил роберта вернуться к жизни, или хотя бы прийти к нему в виде призрака, не оставлять его одного. он не мог, не хотел оставаться один в этом мире, медленно расходившемуся по швам. не хотел натыкаться на безразличие отца, не хотел слышать, как он ругается с королевой, не хотел плакать, когда его мать перестала приходить к нему, чтобы пожелать спокойной ночи, и лишь горстями глотала эти дурацкие снотворные. ему нужна была помощь кого-то важного, значимого, всесильного.когда спустя месяц мама увеличила дозу чуть ли не вдвое, он уже даже не плакал?— слез не осталось. он не привык плакать, он был сильным мальчиком, который никогда не оглядывался на прошлое. только смерть брата немного его подкосила, но ведь не всегда люди должны быть каменными безэмоциональными глыбами, иногда каждому надо выплакаться, выговориться, избить что-то или кого-то до боли в кистях, лечь спать,?— и проснуться свежим человеком, отпустившим и готовым жить дальше. выговориться ему помогали его старые подруги, тоже тяжело переживавшие утрату младшего принца. они втроем ненавидели, когда кто-либо в их присутствии упоминал погибшего роберта олдена, но каждую ночь сидели в золотой гостиной и вспоминали шестилетнего мальчика всеми добрыми словами, какими его только можно было описать. это был своего рода мазохизм, как будто он проводил лезвием по еще незажившему ножевому и щедро осыпал его солью; как будто он не мог дышать самостоятельно, и нырял с головой на дно, отключив аппарат ивл; шел в горящий дом без защитной одежды, вдыхая дым полной грудью. это был самый отвратительный мазохизм, который только можно было придумать, но его это вполне устраивало. и он даже не догадывался, к чему это может привести шаткую детскую психику.а шаткая детская психика вскоре приняла на себя еще один удар.***ему было тринадцать, когда карл не пришел, чтобы разбудить его. для него это было странным, и чувство тревоги снова завизжало в голове, оповещая: что-то снова случилось. он быстро надел первый попавшийся камзол, и попросил дворец проложить путь к отцу, пробегая коридоры с бешеной скоростью. он помнил, чем в прошлый раз ему грозила невнимательность и медлительность, и, даже если он уже опоздал, лучше бы ему поторопиться?— он это чувствовал. на глаза ему попались двери королевских покоев, и тот, немедля, распахнул их, где на него уставились десятки недовольных глаз.—?эдвард!?— недовольно прошипела мать агаты, эмма. та никогда не была ему рада, но сейчас, видимо, он был особенно лишним.он медленно подошел к отцу, закрывшему глаза пальцами, будто так было видно куда меньше, чем с прикрытыми сами по себе веками, аккуратно убрал его руки, и спросил, что же, странник подери, происходит. долгое молчание, резкие слова об исчезновении королевы, еще более долгое молчание. весь мир снова ушел у него из-под ног, а тело пробрала дрожь. на несгибающихся ногах он поклонился, как можно спокойнее вышел из комнаты, и рванул подальше от озлобленных глаз, от осуждений, подальше от собственных мыслей, которые все равно его догоняли. ?снова, снова, снова??— казалось, его сердце, выталкивая кровь, произносило это слово каждый раз, оно было повсюду и почти осязаемо. силы оставили его, он запнулся о свою ногу и с коротким вскриком упал на ковер, решив, что вообще больше не будет двигаться. в полуметре от него была открыта дверь в сад, но его рука лишь безвольно упала рядом с головой, а глаза закрылись, как будто надеялись таким образом сдержать поток слез.ему было тринадцать, когда единственный оставшийся у него близкий человек пропал. не умер, не сбежал, не предпринял попытку самоубийства?— просто исчез, просто испарился со всеми вещами, не сказав ни слова. ему было тринадцать, когда он осознал, что теперь никогда не обнимет свою маму, что теперь некому будет называть его солнышком и читать сказки, когда собственные глаза устанут читать горы литературы из библиотеки, что теперь он не услышит тех прекрасных колыбельных, под которые было не так больно засыпать. ему было тринадцать, когда он сорвал голос в одном из королевских коридоров, раз за разом выкрикивая: ?ты не можешь оставить меня здесь одного, я не верю в это?. ему было тринадцать, когда он резко постарел?— не повзрослел, приобретя новый опыт и силы, а именно постарел, потеряв всякую волю к жизни, оставшись практически у разбитого корыта.ему было тринадцать, когда объятия одиночества оказались единственными, которые он мог почувствовать.с ним больше никто не хотел разговаривать, кроме агаты и розы, потому что потеря двух дорогих ему людей в столь юном возрасте слишком сильно ударили по его психике. единственным его досугом долгое время было лишь рассматривание массивной люстры и, уже столь призрачные, надежды, что все исправится. он часто разговаривал сам с собой, представляя, что один голос в его голове?— надоедливый, но любимый брат, другой?— строгая, но нежная мать, а третий?— он сам. только он не догадывался, что в какой-то момент эти два голоса станут существовать как будто отдельно от него, не поддаваясь контролю в его голове. только он не догадывался, что в какой-то момент его мечты о том, что роберт вернется к жизни, а мать с дорожными сумками войдет в его комнату и попросит прощения, что ей пришлось покинуть своих мальчиков, материализуются в его голове, и в его комнате поселятся два придуманных им человека. он не знал, как выглядел бы повзрослевший брат, не знал, как люди выглядят, измученные долгими поездками, но больной мозг так искусно подстраивал запомнившиеся детали внешности под то, какими они могли быть, что он сам практически в это поверил.барс медленно, но верно, становился ненужным?— зачем, если мать и брат уже с ним, и он практически чувствует их рядом с собой, чувствует дыхание роберта, когда тот наклоняется к нему, чтобы попросить перечитать с ним очередной трактат на четыре сотни страниц, чувствует длинные волосы матери на своей щеке, когда она проходит мимо него. ему казалось, что они и не уходили никуда, что никто не умер, просто почему то про них все забыли, но какая-то, еще неповрежденная часть его разума настойчиво пыталась сказать, что что-то не так.то же самое пытались донести до него роза и агата?— и, если первая несмело намекала на то, что рядом с ними никого четвертого нет и быть не может, то дочь хранителя казны чуть ли не кричала о том, что он?— псих, и воображает себе то, чего нет. поначалу он пытался убедить их в том, что они неправы, что роберт жив-здоров и прямо сейчас чуть не навернулся с лестницы, изображая из себя какую-то принцессу из сказок, но спустя годы ему это надоело. ему больше не нужны были такие друзья, которые не верили в существование его брата.казалось, хуже уже быть не могло, хотя бы потому, что он больше ничего не сможет почувствовать, но он в очередной раз ошибся.***ему было восемнадцать, когда духи раздора поглотили разум почти всех, кто был во дворце. самому ему дорогу из разрушающегося дворца показывала мать, требуя поторапливаться. ему было страшно, он не понимал, что происходит, чуть ли не запинался у каждого угла, но все-таки убежал как можно дальше от горящей столицы. отдышавшись, он понял, что некоторые из придворных тоже успели спастись, видимо, последовав за принцем. среди них он заметил розу, эмму и карла, который сейчас судорожно пытался нормально вдохнуть. что-то было не так?— но что, он не мог понять. он сумасшедшим взглядом снова осмотрел всех освободившихся от гнета духов, пытаясь убедиться, что ему показалось, не обращая внимания на то, что его брат буквально шипел ему в ухо, что им пора уходить, но внезапная догадка пронзила его сердце, и он, не чувствуя ног, сбежал по склону обратно к дворцу, боясь опоздать и не слыша никого и ничего, кроме своих шагов.—?эдвард!?— кричала вдали мать. —?вернись, солнышко, ты все равно ничем не сможешь ему помочь! я не могу потерять еще и тебя!!!все звуки доносились до него, как сквозь вату; перед глазами исчезло все, кроме последней стоявшей башни. как вдруг даже она упала вниз, как и собственное сердце. он встал на месте, пытаясь не думать о том, что отец так и не успел сбежать из дворца, прежде чем последнее, что осталось от замка, похоронило под собой все, что еще не было уничтожено. он лишь нервно и хрипло рассмеялся, хотя вскоре этот смех перешел в истерические вопли и рыдания,?— и уже было все равно, сколько людей увидят, как он оседает на землю, закрывая руками лицо в попытках сделать свои всхлипы чуть тише. он уже в миллионный раз за последние пару месяцев?— с того момента, как сбежала агата,?— подумал о том, как ему хочется, чтобы его сердце остановилось прямо сейчас. плевать, насколько это будет больно, насколько тяжело придворным будет оправиться от потери еще одного олдена?— для них он стал не больше, чем поехавший сын короля; ему хотелось только закрыть глаза, и больше никогда ничего не чувствовать. он практически на физическом уровне чувствовал, как роберт обнимает его со спины, как говорит, что все будет в порядке, и от всего этого он, не сдержавшись, заорал:—?отстаньте от меня!ему было восемнадцать, когда он остался абсолютно без какой-либо реальной поддержки. ему было восемнадцать, когда единственный взрослый человек, мнение которого хоть как-то было значимым для него, оказался похороненным среди обломков их бывшего дома. ему было восемнадцать, когда на него взвалился огромный груз ответственности за своих подданных, за свой народ, и в принципе за всех, в то время, как он не мог позаботиться даже о себе. ему было восемнадцать, когда он остался абсолютно один.ему было восемнадцать, когда он окончательно сошел с ума.все ждали от него хоть чего-то, ждали каких-то указаний, речей, но он все еще лежал лицом в земле, пытаясь хоть немного успокоиться. получалось у него так себе. перед его глазами проносились все потери, которые он пережил за последние десять лет, и с каждой новой деталью в его голове укреплялась мысль о чудодейственном самоубийстве, которое решит абсолютно все его проблемы. больше никаких неоправданных ожиданий, никакого груза вины за то, что из-за него страдает его семья (мысль о том, что с его смертью род олденов исчезнет в принципе, его голову так и не посетила), никаких кошмаров по ночам. просто тихая смерть, которую во всей суматохе даже и не заметят.он наконец открыл глаза и встал с колен. несколько придворных неуверенно сделали шаг в его сторону, но он лишь кинул на них угрожающий взгляд, говорящий, что к нему сейчас лучше не соваться. испуганному роберту, который за пять лет вырос до боли красивым юношей, он тоже качнул головой, и тот отступил, со страхом смотря, как он уходит все дальше от безопасного места. мама взвинченно кричала, что ей хватило смерти роберта и лоренса, и его смерть она точно не переживет, но тот не слышал. тот уже давно ничего не слышал.его нога нащупала какую-то большую трещину, и он осмотрел ее. так и есть?— чуть западнее разлом расширялся, и, скорее всего, там вполне можно было бы встретить свою смерть. даже не взглянув на вопящих жителей, он рванул к ущелью, остановившись лишь там, где оно было максимально близко к тому, что раньше было дворцом. там, где еще виднелась давно засохшая кровь. он слышал крики матери, слышал, как придворные говорят, что без него королевство окончательно загнется, и его снова пробрал дикий смех.—?прости, барс, но ты все уничтожил.он уничтожил его семью. он уничтожил отношение придворных к нему и друг другу. уничтожил нормальную жизнь. уничтожил его психику. уничтожил весь мир своими загадками и играми. и сейчас это все всплыло на поверхность. он больше не надеялся на чью-либо помощь?— сложно верить, что кто-то поддержит тебя, когда ты годами льешь слезы по своему брату, а в ответ получаешь лишь суицидальные наклонности. сейчас все, что могло ему помочь, это один шаг. всего один последний шаг?— и свобода от всех проблем. тот повернулся назад?— люди, знакомые ему и не знакомые, в ужасе смотрели на него, столь близко подошедшему к краю. его каблуки царапали рыхлую землю, еще пара сантиметров,?— и он сорвется. он видел, как роза бледнеет и пытается не плакать, видел, как карл пытается заставить себя сделать хоть пару шагов. видел, как роберт подходит к нему вплотную и, уже осязаемо, берет его руку в свою. улыбается. и разбивает свое тело о те же самые камни.ему было восемнадцать, когда он потерял абсолютно все.