Глава 1 (1/1)

— Семла*. Две, с собой. И упакуйте получше, мне далеко ехать. Продавец кивнул, заворачивая булочки сначала в бумагу, а затем – в плотный пакет. Отхлебнув горячего кофе, Дэвид сверился с часами. Метель за окном пекарни набирала обороты, швыряя снег по улицам чуть ли не целыми сугробами. По-хорошему, выезжать из города следовало час назад, и Дэвид выехал бы, не окажись заказчик мудаком каких поискать: менять техзадание на этапе сдачи результата – это вообще ни в какие ворота. Что, прибавив емких эпитетов, Лизерхофф и растолковал, попутно предложив, куда можно направиться со всеми внезапно возникшими правками, если без доплаты. Хоть рассчитался, как договаривались, и на том спасибо. Мазнув картой по терминалу, Дэвид подхватил пакет и, вжавшись в воротник куртки, вынырнул из теплой булочной, на ходу доставая ключи. Старенький Вольво безнадежно пропах миндальной выпечкой – никакие ароматизаторы не справлялись, разве что селедку в салон повесить. Тот же марципан Дэвид терпеть не мог и в жизни бы не прикоснулся к коробкам с этой дрянью, если бы год назад случайно не узнал, что Саймон тащился от дурацких печений, как кот – от валерьяны. Хенрикссон – тот еще партизан, у которого ?все нормально, мне ничего не нужно? вместо ?привет, как дела?, однако взятое на распродаже конфетное ассорти сработало эффективнее любой дознавательной техники. А ради его улыбки за праздничным столом можно, пожалуй, и селедку на приборной панели разделать – это ведь было, черт возьми, их первое нормальное Рождество, без истерик и седативных. Почти как у обычных людей. Дэвид щелкнул пальцем по бесполезной пластиковой ?елочке? и завел мотор. Почти. До чего долго они шли даже к этому ?почти?. Вскоре один за другим остались позади мосты, перекинутые через смоляно-черные сети каналов, а загруженное шоссе постепенно сузилось до пустой однополосной дороги. Из-за метели деревья едва просматривались, и Дэвид нехотя снизил скорость до совсем черепашьей, выискивая среди белесой мглы прогалину съезда. Без навигатора до заметенного грунтового аппендикса он не добрался бы и к полуночи. Жизнь вдали от городской суеты – это только звучит красиво, на деле всего сотня километров на северо-запад превращает в проблему каждую мелочь. Вышедший из строя водопровод не починится по щелчку, когда ближайший сантехник в соседней деревеньке, до которой еще добираться кружными путями. О тарификации выездного обслуживания лучше даже не вспоминать, как и о том, что скорая помощь, случись беда, окажется не скорой или вовсе не помощью. Однако возвращаться в Кирквилль Саймон отказался наотрез, Стокгольм встречал флешбэками, социализироваться же в другом городе было преждевременно. С браслетом на ноге вообще сложно социализироваться, а инвалидное кресло и наблюдение у психиатра задачу не облегчали. Но с чего-то ведь надо было начинать. С того же марципана, черт бы его. Вырулив, наконец, из соснового оцепления к знакомой поляне, Дэвид притормозил возле гаража и с облегчением отстегнул ремень безопасности. Какое счастье, что его дистанционная работа почти никогда не требовала личного контакта с заказчиками: он бы чокнулся кататься туда-сюда чаще раза в неделю. Если бы не терапевтические сеансы Саймона, Лизерхофф месяцами не выезжал бы за пределы коммуны. После злосчастной аварии, будь его воля – вообще не садился бы за руль. — Саймон, ты дома? – с порога крикнул Дэвид, стряхивая снежинки с волос. — Очень смешно, – раздалось со стороны кухни. — Кто тебя знает, вдруг ты решил прогуляться до Норвегии. — Оставив ногу с браслетом в спальне? Ну да, – Саймон выкатился к прихожей и болезненно усмехнулся. – Все равно я ее не почувствую, если отрезать. — Да купил я еды, чего ты. Подумаешь, забыл пару раз, зачем сразу ?отрезать?? – С напускной серьезностью Дэвид свел брови, кивая за спину. – Багажник под завязку, а рыбные палочки явно вкуснее твоей костлявой лодыжки. Саймон вновь усмехнулся, но уже без желчи. В изнурительной борьбе с его самоуничижительными выпадами действовала лишь одна тактика. На жалость Хенрикссон реагировал хуже, чем вампир – на святую воду. — Как прошло? — Порядок, – отмахнулся Дэвид, бросая куртку на вешалку. – Держи проценты от гонорара, только из печки. Как раз тебе к кофе. — Скромно же ты оценил мой вклад. — Ладно, уговорил, на следующей неделе еще возьму. Раскрыв бумажный пакет, Саймон с любопытством заглянул внутрь: — Их уже продают? — С добрым утром. Полтора месяца как. — В честь чего это? Сегодня праздник? — Ну… не совсем. – Под вопрошающим взглядом Дэвид неожиданно замялся. Четвертый десяток, а все как подросток. Стыдоба. – Скажем так, пять лет назад меня послали, довольно грубо и куда дальше Норвегии. А я впервые в жизни не врезал в ответ. Чем не событие, как считаешь? — Да катись к черту со своими извинениями! – шипит Саймон, едва не выпрыгивая из кресла. – Проваливай, я сказал! Тебе смешно, да?! Тебе, конченый, смешно?! С ?конченым? Дэвид согласен, целиком и полностью. Насчет ?смешно? – ну не виноват он, что на стресс такая реакция: лыбиться, особенно если на тебя орут, причем тем шире, чем громче крик. Мамашу это тоже бесило. — Хочешь прощения? Вали в церковь! А лучше сразу в ад, придурок! Зачем ты вообще приперся? Поглумиться? Дэвид сам не понимает, зачем. Он собирался почти три года, еще с той минуты, когда в полицейском участке ему показали записи с камер видеонаблюдения. День ото дня, все шесть месяцев тюремного заключения он представлял, планировал, прокручивал в голове каждое слово, но так и не смог заставить себя встретиться с Саймоном лицом к лицу и произнести хоть одно из них. Что вообще можно сказать человеку, который никогда не встанет на ноги из-за тебя? ?Привет, это я был за рулем, виноват, прости?? — Я тебя ненавижу! Ненавижу, понял? Убирайся! То, с какой скоростью апатичный паренек с отсутствующим взглядом переключается в режим истерики – пожалуй, лучшее подтверждение того, что терапия работает хреново. У наблюдающего сцену доктора, видимо, то же мнение: по коридору уже спешит медсестра со шприцем. А Дэвид стоит и демонстрирует чуть ли не все тридцать два желтоватых от никотина зуба – сам себе бы заехал в челюсть. Вместо чего прячет крупно дрожащие руки в карманы и впирается взглядом в плиточные стыки под ногами. Прочитав полгода назад статью о неудачной попытке самоубийства, окончившейся смертью двоих полицейских, он снова подсел на какую-то дрянь, надеясь хотя бы химией выжечь из мозга тот факт, что, по сути, обе жизни – плюс еще одна покалеченная – на его совести. Но сегодня Дэвид ?чист?, трезв. Какой-то час назад – верил, что три года самоедства подготовили его ко всему. Ни черта подобного. — Я скорее сдохну, чем прощу тебя! Убирайся! А лучше сам сдохни! Не то чтобы Лизерхофф не привык к оскорблениям или проклятьям – наоборот, кому угодно фору даст. Просто одно дело – знать, и совсем другое – видеть собственными глазами. Молодого парня, без преувеличения – еще мальчишку, который только должен начинать жить, но теперь не может в туалет сходить без катетера. И никогда не сможет. Из-за него, ?конченого?. Это пострашнее любого бэд-трипа, а сравнивать есть с чем. — Дэвид! — А? – Лизерхофф вздрогнул, поднимая голову. – Прости, полдня за рулем. Ты что-то спросил? — Я там сварил на двоих, – Саймон принялся за булочку, – тебе налить? — Давай. Сейчас только машину в гараж верну, пока не занесло. — Надо бы еще пеллеты** загрузить… — Понял. — М-м-м, – одобрительно покивал Саймон, слизнув выдавившийся на пальцы крем, – где ты их нашел? — Ну так, – надевая безрукавку, подмигнул Дэвид, – мне ли не знать лучших барыг Стокгольма. — Жаль, что браслет не транслирует звук: в полиции оценили бы твой искрометный юмор. Лет этак на пять. — На здоровье, господин Сарказм. Оставь кофе на столе, я быстро. — Кем вы видите себя через пять лет? — Трупом. – Во взгляде психотерапевта ясно читается неодобрение, но Дэвиду плевать. В рот он всех имел вместе с их одобрением. – Я что, на собеседовании? О, тогда я вижу себя главным торчком в этом отделении – ваше учреждение очень располагает к карьерному росту, у меня амбиции прямо зашкаливают. Когда можно приступать? Молодой доктор, скорее всего ровесник Лизерхоффа, устало снимает очки и трет переносицу. Дэвиду невыносимо хочется курить. Он, очевидно, просрал свой шанс закрыть реабилитационную сессию, психанув и послав образ добропорядочного подданного через двадцать минут после начала ?контрольного? сеанса, так что терять ему нечего. Поэтому облегчать задачу очкарику в планы не входит. Пошло оно все. Пошли они все. — Давайте начистоту. — Давайте! – охотно соглашается Дэвид и даже вперед наклоняется. – Я весь внимание. — Терапия вам не поможет. Лизерхофф не удерживается и присвистывает: — Плюс пятьдесят к уважению, док. Вы меня впечатлили. Серьезно, это комплимент: мало у кого получалось. — Я не закончил, если позволите. Дэвид забрасывает ногу на ногу и откидывается на спинку кресла. В кабинете пахнет не то хвоей, не то морем, не то всем вместе, будто два разных аэрозоля распылили, не договорившись об очередности. В голове – примерно то же самое, только совсем не елочки и соленый бриз. Двадцать четыре на семь. Без перерыва на сон. Вздернуться на лестничном пролете реабилитационного центра кажется чертовски соблазнительной идеей. Перфоманс с подтекстом, так сказать. — Терапия вам не поможет, если вы не поможете терапии. — О как. Оклад тоже пополам поделим? Тогда по рукам. — Дэвид. — Что ?Дэвид?? Что? Ну что я должен ответить? Я сломал человека – фигурально и буквально – естественно, у меня охренеть какие радужные планы на будущее! Можно мне уже пойти покурить, а? Невозмутимо кивнув, доктор выдвигает ящик стола и протягивает пачку красных ?Marlboro?: — Только откройте окно шире и не впускайте дым – здесь пожарная сигнализация. Лизерхофф удивляется во второй раз за полчаса, что вполне тянет на рекорд. С вялым ответным кивком благодарности он выбивает сигарету из пачки, тащится вдоль стены с банальными репродукциями и распахивает створку настежь. Пока глаза привыкают к свету, ему кажется, мозгоправ только что дал благословение на суицид, типа метафора такая: ?окно шире, а дальше сами разберетесь, не благодарите?. Однако ракурс заснеженного дворика быстро напоминает, что кабинет предусмотрительно расположен на первом этаже и надо исхитриться, чтобы сломать себе шею, сиганув с такой высоты. Горький дым в легких успевает немного привести в чувство, когда доктор бесшумно поднимается с кресла и присоединяется к Дэвиду, щелкая зажигалкой. — Это не профессионально, но, думаю, вы меня простите. Лизерхофф уже устает удивляться сегодня и решает просто забить: пускай хоть инопланетяне прилетают косяки крутить – он покажет мастер-класс. — Мы не продвинемся в лечении, если вы сами не захотите помочь себе, Дэвид. Никакие таблетки и методики не заставят вас отказаться от привычки убегать от реальности и начать смотреть в будущее вместо того, чтобы застревать в прошлом. Никто, кроме вас же, не способен снять груз вины за случившееся. — Ну да, – хмыкает Дэвид. – Зачем просить прощения у кого-то, если можно договориться с самим собой и закрыть вопрос – очень удобно. Мне в лютеранском приходе что-то похожее втирали, только про бога. А нахрен мне сдалось прощение бога? Я виноват не перед богом. — Так ли вам нужно его прощение, Дэвид? – Психотерапевт щурится от пробивающихся сквозь облака лучей солнца и вновь затягивается. – Так ли вам нужно прощение Саймона? Услышав имя, Дэвид непроизвольно вздрагивает. Язвить почему-то больше не тянет. Тянет, как ни странно, на откровенности: — Не знаю. Я уже ничего не знаю. Я устал. Глядя на старый, вытянутый в длину одноэтажный дом, Лизерхофф понимал, почему риелтор так старался на показе: удаленный от населенных пунктов, почти что обособленный уголок цивилизации в окружении лесов по ночам выглядел жутковато даже со светом в окнах. Задерживаться тут надолго в планы не входило, поэтому вкладываться в капитальный ремонт не хотелось. Дэвид рассчитывал переждать здесь год-два, пока Саймон не адаптируется к жизни вне стен психиатрической лечебницы, а потом – шаг за шагом тащить Хенрикссона дальше, к людям, прочь от самоизоляции и кошмаров. Психиатр был настроен оптимистично: рецидивов не было два года, острых психозов – лет шесть (а иначе Саймона не выпустили бы под домашний арест с амбулаторным наблюдением). Кризис остался позади, но до окончательного выздоровления им предстояло пройти еще многое. ?Им?. До сих пор звучало странно. Смахнув со лба намокшие от пота волосы, Дэвид бросил под крышей лопату и закрыл Вольво в гараже. Затарился он и правда под завязку: еле дотащил продуктовые сумки до холодильника. Однако за ребрами было на удивление легко, даже горячо, как под недоочищенным амфетамином: на кухне пахло арабикой и Саймоном. Пахло домом, и от этой мысли штырило покруче фена***. — Ну и где мой кофе, – скорее для проформы буркнул под нос Дэвид, не находя на столе обещанной кружки. В последнее время Саймон частенько забывал подобные мелочи. Врач утверждал – это побочный эффект от препаратов, помноженный на смену обстановки, который почему-то не только сохранялся по сей день, но будто бы усиливался. Приятного мало, конечно, хотя на все тревожащие вопросы Лизерхофф получал лишь снисходительную улыбку: ?Вы застаете далеко не самое страшное из того, что заставали мы?. И вроде не поспоришь. Дэвид включил кофеварку, параллельно сортируя гору скопившегося мусора на столешнице: бумага, бумага, стекло, бума… Его внимание вдруг привлек оранжевый стикер. Ими была обклеена половина спальни, служившей по совместительству рабочим кабинетом, но на кухне записки никто обычно не оставлял. Отлепив приставший ко дну жестяной банки квадратик, Дэвид хотел сгрести его вместе с пакетами из булочной, но невольно поймал взглядом надпись на обороте. И нахмурился. На стикере было выведено короткое: ?Он тебе лжет?. Знакомым пляшущим, до безобразия кривым почерком Саймона. Это еще что за новости. — Саймон не желает вас видеть, господин Лизерхофф. — Я в курсе. Изъяснялся он доходчиво. Доктор Пурнелл откладывает ручку и поднимает голову: — Это означает, что я не могу разрешить вам посещения. — Еще как можете. — Господин… — Да в жопу ?господин?! – Дэвид не выдерживает и ломает в ладони пропуск. Озноб колотит слишком сильно, чтобы скрыть от посторонних – особенно таких внимательных – глаз симптомы. – Если у кого в этой дурке и есть реальная власть… — Я и так превысил полномочия своей ?реальной власти?, разрешив в прошлый раз вам, не родственнику, не другу, поговорить с Саймоном. Мне нужно напоминать, к чему это привело? — Сейчас будет по-дру… — Не будет, – мягко, но уверенно перебивает его Пурнелл. – Саймон тяжело болен, а вы усугубляете его состояние. Я не стану провоцировать обострение, особенно сейчас, когда только-только привел к стабильности. Очень хрупкой, как вы, должно быть, заметили. — Мне нужно… — Вам нужна детоксикация. А еще продолжительный сон и обильное питье. Хотя бы последнее, если к профессиональной помощи вы прибегать не собираетесь. Щелкнув зубами, Дэвид стирает пот со лба рукавом. Доктор, между тем, продолжает все тем же ровным, бесяще спокойным голосом: — Будьте благоразумны, господин Лизерхофф. Вы ведь не хуже меня понимаете, что конструктивного диалога между вами не состоится. Не в ближайшем будущем. Придется набраться терпения и ждать. — Сколько? — Долго. Вряд ли меньше года. – Опережая бурную реакцию, Пурнелл поднимает руку. – Я понимаю, вам сложно. Чувство вины делает с людьми кошмарные вещи. Но поймите и вы: всему свое время. Саймон не готов вас услышать. Он себя-то толком не научился слышать. Дэвид невидяще пялится на кусочки пластика в руках: те сходятся друг с другом идеально, скол в скол, но не сцепляются. И клея нет. Да и не об осколках он сейчас. — Записку хоть передать можно? — Ты не оставлял стикеры на кухне? — Нет, – Саймон неохотно отвлекся от телевизора, – а что? Потерял? — Думал, ты потерял. – Дэвид приблизился к дивану, протягивая чуть мятую бумажку. — Я ничего не пишу, зачем они мне? — Просто почерк похож на твой. — Похож… немного, – после паузы согласился Хенрикссон. Записку в руки он, правда, не взял, разглядывая на расстоянии. – Но это не мое. — Ты уверен? — Да. Я. Уверен. – Саймон закатил глаза. С раздражением (он терпеть не мог, когда его адекватность ставили под сомнение), но без притворства. – Может, твой клиент отзыв оставил? — На нашей кухне? – Дэвид не спорил – скорее, самому себе пытался внушить от обратного. Что зря паникует. Что это таблетки, не симптом. Что на стикере действительно был ?отзыв? сегодняшнего мудака из Стокгольма, перепутавшего личную страничку исполнителя с карманом, а как липкий клочок очутился на месте преступления – дело десятое. С самовнушением у Лизерхоффа всегда были проблемы. Пожав плечами, Саймон вернулся к экрану. Дэвид постоял у дивана, бездумно созерцая мелькающие рекламные ролики, неторопливо вернулся на кухню, выругался, подобрав со стола телефон – часы показывали далеко за полночь, – и, вместо звонка, открыл почтовое приложение. Сменивший старика Пурнелла Линдберг мог сколько угодно обвинять таблетки. Дэвид заставит эту высокомерную задницу спуститься с высоты собственного эго и посмотреть уже на Саймона, а не в учебник. В учебнике всегда все просто. А у Саймона в голове по жизни та еще дичь.