Согласен/Согласна (Китлаф) (1/1)

Олаф лихорадочно вытирал руки о штаны. Разве ладони должны так потеть? Казалось, что его реакция была чрезмерной. Конечно, знание о том, что он женится на любви всей своей жизни было приятным, но каждый раз, когда Олаф думал об этом, он чувствовал, как нервы пронзают его тело и тогда его начинало тошнить от беспокойства. Хотя обычно Олаф не возражал быть в центре внимания, но это казалось уже чересчур. Здесь собралось слишком много людей, и все они смотрели на него. Он даже не мог спрятаться за каким-нибудь персонажем; все ждали, что он будет самим собой. Олаф снова вытер руки.Если убрать в сторону очевидные преимущества, то это было прекрасной шекспировской местью. Единственное облегчение приносило лишь осознание того, что брату Кит придется сидеть и смотреть, как он целует его сестру. Завтрашним утром Олаф будет в состоянии заткнуть этого идиота одной лишь фразой “Я переспал с твоей сестрой.” Это будет просто потрясающе. Не то чтобы это являлось единственной положительной стороной в его с Кит браке, это был всего лишь прекрасный побочный эффект. Каждый праздник Олаф проведет за обеденным столом, ухмыляясь и дожидаясь возможности выдать эту фразочку, и так будет до конца его жизни. Наконец-то он одержал победу. Кит встретила его взгляд, и его желудок совершил достойную попытку умчаться прямо через его мозг. Осторожно вытерев руки в последний раз, Олаф взял ее руки в свои, надеясь, что она не заметит, насколько они вспотели. Священник озвучил обеты, произнося стандартные, общие для всех фразы. В богатстве и бедности, в дружбе и вражде, в соучастии и рвении. Все говорят одно и то же. Олаф предпринял попытку получить разрешение написать свою собственную речь, но это сочли за "слишком большую ответственность". Этот ублюдок.Кит улыбнулась: ее зубы идеально отражали цвета слоновой кости кружева на ее платье, и Олафу пришлось физически сдерживать себя, чтобы не поцеловать ее прямо сейчас. Пару минут. Ему нужно подождать всего лишь пару минут. Не в силах расслышать слов священника, которые были для него звоном в ушах, Олаф понадеялся, что не слишком сильно спотыкался, произнося обет. Кит, все еще улыбаясь, повторила за священником неважно какие слова совершенно четко. Она обещала любить его, начиная от общих дел и заканчивая географией, прижимая свои пальцы к его пальцам, и это было блаженством.А потом, как будто бы ему нужно было разрешение, священник сказал, что он может поцеловать ее, и даже дьявол не смог бы его остановить. Моментально перестало иметь значение то, что люди смотрят; пускай себе смотрят. Все, что имело значение, так это ее руки в его руках, а затем он обхватили своими руками ее лицо, а она в ответ коснулась его талии, и все они стали тянущимися друг к другу пальцами, нуждающимися и такими отчаянно, отчаянно живыми. Он поцеловал ее, приподняв подбородок Кит вверх и почувствовав ее улыбающиеся губы; в его груди поселилось головокружительное, пузырящееся нечто. Олаф поцеловал ее, уверенный в том, что если бы вечность имела вкус, то он был бы именно таким. Восковой бальзам ее помады, мягкое прикосновение ее волос. На мгновение Олаф понял, что целует ее слишком долго, но кому было до этого дело? Она была огнем, на который он слепо смотрел, письмом, которое он читал снова и снова, участком земли, в которую он так отчаянно хотел зарыть свои руки. И она принадлежала ему. Навсегда. Всю оставшуюся жизнь она будет с ним рядом, засыпая у него на плече, целуя его незаслуживающие того губы. Она была воплощением блаженства, и когда Кит опустилась на пятки, она улыбнулась, принадлежа наконец ему.