Глава 13. В глазах чудовища — ты! (1/1)

Ассоль бежала, не оглядываясь. Страх гнал её вперёд. Нельзя было споткнуться, сбавить ритм, притормозить. Ведь там, за спиной, в заброшенном амбаре, куда притащили её Хин Меннерс с приспешниками, оставалось чудовище. Настоянная в веках, абсолютная глубоководная тьма клубилась в его глазах. И среди того мрака хищно вспыхивали алые отблески. У чудовища не было ног, длинный чёрный плащ переходил в гибкие с присосками щупальца. Они велись, взмётывались вверх, загибались в кольца. Грозили оплести, утащить, раздавить.Чудовище говорило, оно оказало милость — позволило ей уйти. Дало фору? И вот-вот рванёт следом, чтобы растерзать, уничтожить?Бежать! Скорее! Нельзя останавлиться!Пусть нещадно колет в боку, пусть задыхается, пусть ноги уже едва держат.Бежать!Но судьба сегодня не знает жалости.Под ноги попал камень, Ассоль полетела вдоль дороги, потом — покатилась кубарем с небольшого пригорка, обдирая локти, колени, набивая шишки. И упёрлась носом прямо в изношенные башмаки. Такие родные, с прохудившейся подошвой, с тощими ногами в них.Ассоль обхватила эти ноги, уткнулась лицом в острые колени и зарыдала, громко-громко, горько-горько.Он присел рядом, сгрёб в охапку, потрепал по рассыпанным, запылённым волосам, проговорил, тяжело переводя дыханье, будто тоже бежал:— Ну-ну, дураша. — Узкое лицо Эгля было бледным и сосредоточенным. Он помог Ассоль подняться, приобнял за плечи и добавил: — Нужно уходить.Она лихорадочно закивала:— Да-да-да! Скорее! Там чудовище! Оно явится и сожрёт! Я видела его глаза!— В них была ты?Ассоль испуганно мотнула головой:— Нет, только тьма и кровавые отсветы. Такие страшные, плохие глаза!Эгль положил ей руку на талию, поцеловал в лоб и утащил за собой в Незримый Коридор.Когда они приземлились в центре комнатки маяка, Ассоль даже задохнулась от восторга. Страхи отступили и стали несущественными, потому что душу заполняло сияющее ликование.— Эгль, — протянула она, — где ты этому научился?Старик покачал головой и приложил палец к губам: мол, цыц! не спрашивай! И важно ответил:— У библиотекарей свои секреты. Тебе пока рано знать.— Но когда-нибудь ты всё же расскажешь и научишь? — ?защебетала она, обнимая Эгля и кладя ему голову на грудь.— Кто знает, — лукаво отозвался старик, мягко отстраняя девушку.Ассоль прикрыла глаза и полной грудью вдохнула запахи родного жилища. С ними становилось тепло, приходила уверенность, убегали кошмары, прятались по норам чудовища. Ассоль чувствовала себя, как человек, очнувшийся от ужасного сна и осознавший, что это был сон.Вот и она проснулась, и здесь Эгль, и папа, пусть спящий, и всё так славно, родное, а на столе — корзина продуктов и красивый букет.— Ах! — воскликнула Ассоль, подскочив к гостинцу. — Что это, Эгль? Откуда?Эгль подошёл, опёрлся о столешницу и, сложив руки на груди, таинственно произнёс:— Сама взгляни, там записка есть.Ассоль нырнула пальцами в душистые кущи букета и вытащила на свет сложенные вчетверо листок.— Он… он благодарит за плащ… — она взволновано прижала письмо к груди. То был первый раз, когда ей писал мужчина. И… почти признавался в любви. А иначе как это понимать? Особенно, цветы.Она заворожено любовалась пастельными оттенками и изысканной формой венчиков, будто нежной акварелью вырисованных по сочной зелени, осторожно трогала атлас лепестков и млела от восторга.Красота подарка, забота, которую проявили при его подборе, наполняли сердце теплом и песней. И напрочь выбивали из головы дурные воспоминания. Например, о том, что плащ-то она забыла на пляже во время последней встречи с Грэем.Всё, что касалось Грэя, никак не вязалось у неё в голове с понятием ?хорошее, доброе, красивое?. Даже то, что он явился её спасать, не расположило Ассоль к ?серому осьминогу?. Слишком пугающий, нечеловеческий. Только и умеет, что выпотрашивать, воровать сокровенное, убивать мечту.Нет-нет, не думать о нём, не подпускать чудовище к тому счастью, что сейчас пушистым котёнком мурчит в ней. Она даже тряхнула головой, чтобы прогнать чёрный ползучий фантом с красными искрами в глазах, что уже поднимался со дна памяти.— Тебе стоит присмотреться к нему, — загадочно произнёс Эгль.— К кому? — не сразу поняла Ассоль, разрываемая грустными и радостными мыслями. ?— К этому твоему доброжелателю, — повёл рукой в воздухе Эгль.И тут Ассоль озарило:— Ты видел его?Эгль кивнул: он не мог врать ей даже ни на йоту.— ?Да, поэтому и говорю: присмотрись. Меня он смог удивить.— Ах, Эгль! — воскликнула она. — Это так чудесно! Скорее-скорее скажи, какой он?Эгль улыбнулся:— Я не мастак описывать, но такие, обычно, девушкам нравятся: интересный, высокий, — он указал на корзину с яствами: — заботливый, опять же.— Это так чудесно! Так волнующе! — ликовала Ассоль. — Как бы я тоже хотела увидеть его, и смотреть-смотреть, не наглядеться.— Ну так сходи и посмотри, — Эгль достал из кармана сюртука листовку и протянул Ассоль.Она впилась глазами в буквы. То было объявление: о вечере танцев на площади у ратуши.— Сходи, повеселись, развейся. Негоже юной девушке дома сидеть. Коль скоро твой капитан уже здесь, то и тебе стоит чаще на людях бывать. А то ж как он тебя увидит, влюбится и с собой в дальние страны увезёт? — Эгль подмигнул ей и ласково потрепал по щеке.Но Ассоль вспомнила недавнюю свою стычку на рынке и сникла.— Не думаю, что для меня хорошая идея выходить в люди, — грустно пробормотала она.— Хорошая-хорошая, — уверенно произнёс Эгль. — Уж поверь старику. Я чую: твоя сказка близко. Не прослушай её. Вселенная дважды не повторяет.Ассоль всегда знала, что Эгль — настоящий волшебник: вот он сказал, улыбнулся — и всё засияло. Вернулись сказка и вера, когда точно знаешь, что чудо в твоей жизни обязательно произойдёт. И исчезают все неприятности: вредные девицы с рынка, похитители, жуткий спаситель. Остаются только те, кто любим и дорог, с кем понятно и светло. И радужное сияние чуда на горизонте твоей судьбы, горизонте, до которого непременно доберётся корабль твоей жизни.Радостная и уверенная Ассоль принялась разбирать гостинцы и раскладывать их по шкафчикам и корзинам. Поставила в воду букет, позволив цветам красиво расположиться в вазе. И комнату тут же наполнил нежный аромат.?Потом они вместе с Эглем готовили ужин, кушали при свечах. А когда закончили, старый библиотекарь поднялся из-за стола, с важным видом взял канделябр ?и сказал:— Идём, пора нам разворошить сокровищницу старины Лонгрена!Ассоль ахнула:— У отца есть сокровищница?— У каждого моряка, дитя моё, есть не только скелет в шкафу, — многозначительно заметил Эгль, однако, увидев, как побледнела воспитанница, улыбнулся и подмигнул, успокаивая: — но и заветный сундучок на чулане.И он действительно нашёлся там, за ворохом ветоши и разного хлама, почти неприметный. Его принесли в крохотную комнатку Ассоль, зажгли все свечи, какие только нашлись, чтобы лучше рассмотреть сокровища, и приступили к ревизии.О, какие тут нашлись сокровища! Дороже них и не придумаешь! Старенький, почти затёртый снимок, с которого мягко улыбалась миловидная молодая женщина. Эглю не потребовалось объяснять кто это, Ассоль и сама поняла. Прошептав одними губами: ?Мамочка!?, она прижала изображение к груди и прикрыла глаза. Ей казалось, она слышит тихую песнь, и видит белошвейку, склонившуюся над работой у окошка. На подоконнике полыхает герань, яркий солнечный свет заливает маленькую убого обставленную комнату. Но та женщина была счастлива. Время от времени она прерывалась, клала узкую ладонь на округлый живот и говорила: ?Какая же ты резвушка, моя Ассоль?.Эгль тронул девушку за плечо, она вздрогнула, с неохотой возвращаясь в реальность.— Ну же, — подбодрил он, — смотри, что там есть ещё.Ассоль отложила снимок, снова нырнула в нутро сундука и извлекла на свет роскошное алое платье, низку коралловых бус, маленький венок из красных завощённых роз и пару изящных туфелек на невысоком каблучке. Находка привела её в неописуемый восторг.— Это — свадебный наряд твоей матери. Мэри не хотела мириться с унылыми традициями и обыденностью. ?Почему платье невесты обязательно должно быть белым? Так скучно. Моё будет самого удивительного оттенка алого, будто кто-то смешал маки, кораллы и зарю? — решила твоя своенравная мать и так и сделала. Шокировала всю Каперну. Яркая, как вспышка, невеста.Ассоль заворожено слушала его, жадно впитывая всё, что касалось мамы.— Примерь, тебе наверняка подойдёт, — сказал Эгль и деликатно вышел, чтобы не смущать девушку.А она принялась торопливо одеваться. Мамино платье было чудесным, оно струилось, обнимая фигуру, расходилось от колен пышными фалдами, играло и переливалось оттенками алого, подчёркивало трогательную хрупкость девушки и белизну её нежной кожи. Бусы изящно обнимали стройную шейку, а туфельки сидели аккурат по маленькой ножке.Ассоль посмотрела на себя в зеркало и не узнала. Оставаясь всё той же удивительно юной, она одновременно казалась старше, мудрее, но при этом выглядела пленительной, обворожительной, желанной.— Ты так же хороша, как и Мэри, в её главный день, — сказал Эгль, подходя сзади и обнимая девушку за плечи. — Жаль, что твой отец не видит, какой ты стала. Совсем взрослой и невозможно красивой. Обязательно завтра нарядись так на танцевальный вечер, дитя. И твой капитан не сможет уйти от тебя.Ассоль вспыхнула, едва ли не сравнявшись тоном с платьем, искренне поблагодарила наставника и постаралась задержать в душе это удивительное ощущение сладостного волнения, которое испытывает всякая девушка в момент, когда к ней приходит осознание собственной привлекательности.Они распрощались, пожелав друг другу доброй ночи, Эгль ушёл вниз, а Ассоль быстренько спряталась под одеялом. Ей хотелось поскорее заснуть, чтобы вновь увидеть маму в той комнате, освещённой солнцем, услышать её ласковое пение.Но сон пришёл другой. Музыка в нём звучала ярко, страстно, обжигающе. Прямо над бескрайним морем, в котором дрожали опрокинутые звёзды. И из водной глади медленно всплывал гигантский осьминог. Чудовище приближалось, росло в размерах, и вот остались только глаза, чёрные, как сама бездна с красными отблесками в них. И глаза тоже ширились, увеличивались, поглощали. Алые искры в них обретали очертания и формы. То была она сама в алом платье. Музыка звучала требовательнее, выразительнее, жарче, и Ассоль танцевала, стараясь выдерживать ритм. Было в том танце что-то запретное. Он тоже — вызов, брошенный в лицо обыденности, как и её платье.А вокруг падали лепестки красных роз. Или, может быть, то капли крови, метавшиеся, словно взвихрённые ветром искры костра?То был удивительный танец, её первый взрослый. Когда страсть и отвага пульсируют в тебе, когда ты становишься единым целым с кем-то ещё, когда сбиться с ритма, значит, перестать дышать.Ассоль было очень страшно и невероятно хорошо.И совершенно не хотелось просыпаться.