Глава I. Cornutus et hirsutus (1/1)

Раньше всего: ни на какую ногу описываемый не хромал,и росту был не маленького и не громадного, а просто высокого[...]...под мышкой нес трость с черным набалдашником в виде головыпуделя. По виду — лет сорока с лишним. Рот какой-то кривой. Выбрит гладко.Брюнет. Правый глаз черный, левый почему-то зеленый. Брови черные, но одна выше другой.Словом — иностранец.М. А. Булгаков ?Мастер и Маргарита?Если в товарищах согласья нет,На лад их дело не пойдет,А выйдет из него не дело, только мука.Однажды Лебедь, Рак да Щука...И. А. Крылов ?Лебедь, Рак и Щука?Март одна тысяча семьсот сорок второго года от Рождества Христова отличился особенной погодой, которую французы называют ?fond de l’air?, дословно — ?дно воздуха?. Именно это выражение пришло принцессе Эльмине в голову, когда она, читая книгу около теплого камина, почувствовала порыв ледяного ветра, принесшего с собой запах волн и соли. Люсиль, немая служанка, тут же бросилась закрывать окно, но принцесса, забыв о ?Божественной комедии?, потребовала, не теряя ни минуты, ехать на пристань: смотреть на входящие в порт корабли.Теперь же Эльмина, зябко кутаясь в парчовую накидку, с любопытством разглядывает покорное море, которое едва касается атласных туфелек, словно признавая в принцессе свою владычицу.Вечереет. На небе зажигаются первые звезды, и принцесса, на миг забывая о море, запрокидывает голову, любуясь ими. Но эти огоньки бледны и неподвижны, и мало интересуют ее. То ли дело — волны! Живые, шумные, словно кот, зовущий играть, неловко дергающие подол парчового платья.Вот по серебристой глади пробегают волны, и в трех сотнях ярдов от маленькой правительницы причаливает великолепный корабль под алыми парусами. Кому-то машет треуголкой капитан. Он привез ценный груз — индийские пряности и китайские шелка.— Смешная шляпа у месье, — говорит принцесса, кивком указывая на огромные перья, украшающие головной убор моряка.Разодетые в пух и прах придворные кивают и тут же принимаются повторять фразу, распевая ее на все лады:— Чудная шляпа, словно петушиный хвост! — насмехаются девицы, очаровательно покачивая головами.— Прелестная вещица! — вторят им юноши, забывая о собственных прихотливо изукрашенных нарядах.Суетятся рыбаки, в последний раз за вечер закидывая сети, но Эльмина удостаивает их лишь мимолетным взглядом и снова мечтательно смотрит вдаль.За первым флагманским кораблем появляются еще несколько. У всех одинаковые карминовые паруса и ало-золотые флаги Розенбургского Королевства.— Три, шесть, девять, — считает принцесса, загибая бледные пальцы, — двенадцать!— Двенадцать! — подхватывает свита.— Пятнадцать, — девушка хмурится и недовольно поправляет белокурые волосы. — Восемнадцать. А еще две сгинули на дне океана. Ах! Какая жалость!— Как печально! — перешептываются фрейлины, стыдливо прикрываясь кружевными веерами.На горизонте виднеются другие, под синевато-белыми парусами, кажущиеся с берега не длиннее мизинца.Эльмина вздыхает и, повернувшись к придворным, впервые за весь вечер обращается именно к ним:— Но, хочу справедливо заметить, господа, могло быть и хуже. А теперь нам следует вернуться во дворец — уже поздно, да и госпожа маркиза, верно, беспокоится: мы ведь ушли без ее ведома.С помощью расторопного слуги в бордовой с золотом ливрее принцесса садится в роскошную карету, запряженную тремя пегими лошадьми. По экипажам рассаживается и ее свита, не желая отставать от девушки ни на шаг. Эти люди, кажется, чувствуют себя счастливыми только оттого, что им дозволено находиться рядом с юной правительницей и всякое утро подавать ей новое платье.Ах, несчастные глупцы!***Вернувшись во дворец, Эльмина в сопровождении нескольких фрейлин — все они были ровно на два года старше, черноволосы, одеты в алые платья и, самое главное, не так хороши собой, как она, — вновь устроилась в своей гостиной, в кресле у камина. Девушки с важностью сели на стулья чуть поодаль, приведя госпожу в комнату, и замолчали: ждали, пока она прикажет говорить.Пьер Лекорню, который должен был сегодня читать принцессе ?Ромео и Джульетту?, ужасно опаздывал, и принцесса не знала, чем себя занять. Может быть, открыть пьесу и почитать самой? Или поиграть на флейте? Или стоит заняться вышивкой? Достойное, хотя и скучноватое, занятие для мадемуазели ее лет.Стрелка напольных часов ползла к восьми, а в белокурой голове Эльмины возникла мысль, донельзя возмутившая ее: может, граф вообще решил пренебречь встречей? Тогда будет глупо ожидать его еще хоть секунду... Ну уж нет, такие опоздания просто непростительны, и завтра же утром, на совете, господин Лекорню узнает все, что принцесса об этом думает!?Если он не появится через минуту, — девушка стучала ногтем по подлокотнику, отсчитывая время, — то я иду спать, а он пусть стоит всю ночь за дверью со своими книжками!?Эльмина, конечно, знала, что никого за дверью не найдет: граф слишком горд, чтобы стерпеть это — даже ради расположения принцессы — и слишком остер на язык, чтобы можно было хоть в чем-то упрекнуть, избежав слегка равнодушной насмешки над собою.?Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь... Нет, он и в самом деле не собирается приходить! Тридцать три, тридцать четыре...?На тридцать шестой секунде дверь задрожала и открылась: вошел паж в смешной красной шапочке.— Ваше Высочество, граф Лекорню...— Пусть скорее войдет! — нетерпеливо перебила принцесса.Пьер, несмотря на отсутствие трости, вошел почти бесшумно, и лишь частое дыхание, слышное в тишине, подтверждало: он в самом деле торопился. В одной руке граф нес серебряный поднос с чаем, а другой прижимал к себе тонкую и изрядно потрепанную книгу в золоченом переплете: несмотря на то, что в библиотеке было множество экземпляров, господин Лекорню предпочитал всем именно эту.Эльмина, опустившись в кресло, отвела взгляд: на графа никто не любил подолгу смотреть. Его почти никуда не приглашали — впрочем, Пьер сам избегал приемов, — и старались обходить стороной. Пальцев одной руки хватило бы, чтобы пересчитать все пятничные балы, на которых граф соизволил появиться, и многие гости вздыхали с облегчением, когда замечали, что он наконец-то исчез.Но на это была своя причина, и Эльмина не могла — не хотела — ее отрицать. Невозможно ворону спрятаться среди райских птиц, а Пьеру Лекорню — среди пестрой толпы придворных.Иногда принцесса даже спрашивала себя: что он делает здесь, среди золота, шума, шелка и парчи? Зачем он во дворце, если не желает ни танцевать, ни наряжаться — словом, как и все, проводить жизнь в веселье и праздности?Как всякий южанин, граф был смугл и темноволос — только у виска, словно у яломиште [1], серебрилась ранняя седая прядь, — и пудриться, румяниться, носить парик, клеить мушки он не считал нужным. ?Какое неуважение!? — воскликнул бы кто-то, но это все же можно было стерпеть, как даже и ужасную язвительность, непозволительную хмурость...Но он был непонятен, и потому пугал. А при дворе бояться не любили.Более всего странны были глаза: огромная темная радужка, из-за которой почти не видно было зрачка и белка, тяжелый взгляд... Если требовалось заговорить с Пьером и избежать этого было никак нельзя, многие предпочитали смотреть на его высокие скулы, на нос с небольшой горбинкой, на тонкие жесткие губы, столь часто кривившиеся в саркастической усмешке, но в глаза — никогда.Он носил простой черный сюртук, словно вдовец, и ярких цветов избегал. Ни перстней, ни колец, ни шейного платка; немного кружев на рубашке, да тонкая золотая нитка, змеившаяся по краям одежд — вот и все украшения графа.Как бы то ни было, никто не смел сказать о своей нелюбви Пьеру в лицо, опасаясь жгучих насмешек, взгляда и голоса, но — то лишь открыто. Стоило ему уйти, и вслед летел шепоток: ?Дьявол! Дьявол!?.Дьявол — и это было правдой.— Добрый вечер, Ваше Высочество, — он поставил поднос на стол и легко поклонился.— Господин министр, — обиженно начала девочка, — вы ужасно опоздали! Я уже думала... думала...— Вы думали, что меня не стоит ждать? — подсказал Пьер с улыбкой, словно бы говоря с ребенком. А меж тем, Эльмина совсем не ребенок — ей неполных пятнадцать лет, и, в конце концов, она принцесса, а это уже кое-что значит!— Я думала, что вы забыли обо мне, — поджала губы принцесса. — Я уже думала, что вы...Граф еще раз с улыбкою чуть наклонил голову: он совершенно не принимал девочку с ее приказами всерьез.— Я не могу приходить к вам, если дела требуют мое присутствия: все же, я сначала министр иностранных дел, и лишь потом — ваш... А, нет же... Mademoiselle Мариэтта теперь ваша гувернантка.Эльмина притворилась, что закашлялась: что ж, у него всегда, всегда есть оправдание!— Но мадемуазель Мариэтта всегда приходит вовремя! Садитесь же скорее, вы еще успеете почитать мне немного... Ах, вы принесли мне печенье...Печенье оказалось вполне подходящим поводом, чтобы окончить разговор; господин Лекорню, зная, что принцесса уже не станет пререкаться, замолчал и, бесшумно опустившись на стул, раскрыл книгу на середине.На носу графа покачивались старые круглые очки, — по крайней мере, им было уже лет пять, — так что ему не приходилось щуриться. Что странно, никогда, кроме как наедине с Эльминой, господин Лекорню очков не носил и, наверное, даже под страхом смертной казни не признался бы никому, что слегка близорук.— Ведь только лишь твое мне имя — враг. И можешь ты иначе ведь назваться — и все равно останешься собой. Что в имени? Оно же не рука и не нога, и с телом не срослося. Не будь Монтекки. Под любым другим названьем роза так же сладко пахла б...Пьер читал слегка нараспев, негромко, нежно — и принцесса различала слова все меньше, пусть и старалась не задремать: это было бы очень неприлично. Как же странно было слышать от этого человека столь трепетные фразы! Столь прекрасные, столь полные любви слова...Но теперь — и пока не кончится пьеса — Пьер Лекорню уступил место Ромео, Джульетте...И Эльмина, устало прикрыв глаза, не видела больше столь раздражающего облика: лишь влюбленных, лишь ночной веронский сад. Слышала только глубокий низкий голос, в котором было словно бы мурлыканье кота, хруст свежевыпавшего снега, он словно переливался перламутром. Голос, не принадлежащий никому.— Даю тебе попрыгать, а затем опять притягиваю в плен ревнивый.Девушка уже все равно не разбирала слов: чуть съехав в кресле, она засыпала, и только смутно надеялась, что господин Лекорню примет это за задумчивость.— Я рад бы пленной пташкой быть твоей, — тихо сказал он, скорее себе, чем Эльмине. — Вы спите, Ваше Высочество, не так ли?— Нет, совсем нет, — не открывая глаз, пробормотала та. — Нет... хм... Не могли бы вы дочитать мне завтра?Пьер, поднявшись и сняв очки, взял поднос со стола:— Разумеется, Ваше Высочество, я буду рад, — и все же граф посмеивался над нею, но сегодня — совершенно беззлобно.Опомнившись, Эльмина выпрямилась и распахнула серые глаза:— Только, господин министр, не опаздывайте в этот раз. Учтите, я вас ждала только сегодня и больше не буду.— Разумеется, Ваше Высочество, — повторил Пьер с неглубоким поклоном. — Но и работа моя тоже не ждет.Прощальный реверанс, обессмыслившееся ?покойной ночи? — и за господином Лекорню мягко притворилась дверь.Сонная же принцесса, подав фрейлинам знак, побрела в спальню; из сегодняшнего отрывка она не запомнила ровным счетом ничего.***Едва только часы пробили десять утра, Эльмина вошла в зал совета. За сегодня она не сказала почти ни одного слова (исключая приветствия, которые нужно говорить всегда), поглощенная мыслями о скорой коронации. Конечно, принцесса не ждала, что ее коронуют на этой неделе или в начале следующей, но знала, знала совершенно точно, что со дня на день кто-нибудь поднимет этот вопрос — а если нет, то она сама заговорит.Эльмине казалось, что точно так же это чувствуют и министры, и их секретари, и даже немного легкомысленная госпожа регент — словом, все придворные. Не чувствуют только слуги и глупышки фрейлины, но им это все же простительно.Принцесса сделала реверанс и отослала повторивших ее движение фрейлин взмахом руки. Словно вихрь золотистых бабочек, вылетели они за двери, и тогда министры ответили церемонными поклонами.— Доброе утро, Ваше Высочество, — несколько громко проговорил господин Анжу, министр финансов, и в его широкой улыбке Эльмина увидела только отражение собственной радости.Анжу сегодня выглядел прелестно: сиял его вышитый золотом жюстокор, сияли перстни на пальцах, сиял даже напудренный парик. ?Щеголь, — иногда перешептывалась госпожа регент со своими компаньонками, — и страшный растратчик?. Но, невысокий и несколько тучный, министр все еще был богат, что в глазах некоторых дам делало его писаным красавцем.— Доброе утро, герцог, — ответила принцесса, но уже безо всякого реверанса. — Садитесь все, пожалуйста.Министры, поклонившись еще раз, послушно расселись вокруг стола, а Эльмина прошла через весь зал — к слову, небольшой и совсем не такой роскошный, как другие, — и легко опустилась в кресло, стоящее во главе.Господин Лекорню сидел по левую руку принцессы, щурясь: солнце светило ему в глаза. Граф глядел несколько хмуро — оставалось лишь надеяться, что он не повздорил опять с министром финансов. Сложно, невероятно сложно было сдержать и хоть на время примирить двух столь разных людей, и они все равно спорили едва ли не до дуэли.Часто принимала сторону Пьера единственная дама-министр, Жаклин Вержес. Может быть, она чувствовала с графом нечто общее, ибо и на нее иногда посматривали косо: Жаклин присутствовала на советах не потому, что была умна и красноречива, не потому, что ловко плела интриги — лишь потому, что Эльмине однажды так захотелось. Принцесса любила напоминать себе, что ни несносный граф, ни госпожа регент, бывшая, если можно так выразиться, ее опекуншей, ни весь кабинет министров — вообще никто ей не указ.Поэтому мадам Вержес предпочитала поменьше обращать на себя внимание и, единственная из всех придворных дам, не чувствовала себя обделенной рядом с госпожой регентом — вдовствующей маркизой Женевьевой фон Брейгель.Маркиза сидела тут же, по правую руку Эльмины, и в самом деле любая придворная дама, будь она хоть молоденькая фрейлина, хоть дочь министра, блекла и как-то даже увядала на ее фоне. Рядом с Женевьевой любая красавица становилась просто хорошенькой, хорошенькая — миловидной, а миловидная казалась сущей дурочкой [2].Женевьева входила в залу — и мгновенно зала будто заполнялась мягким светом, исходившим от пламенно-медных волос маркизы, от ее пышного платья, от перламутровой кожи, чуть приоткрытых алых губ и больших серо-голубых глаз. Женевьева смеялась — и серебристый негромкий смех слышал каждый.Женевьеву любили все, а она сама не прикладывала к этому ни малейших усилий.Мадам черкнула что-то на листе и, сложив его вдвое, толкнула к Пьеру. Все это она проделала так быстро, что Эльмина успела заметить только неровное: ?... нет ли новостей от вашего французского друга? Он реши...?Граф, по-видимому, понял, и почти беззвучно прошептал: ?После совета, госпожа моя?.— Что-то важное, мадам? — тихо поинтересовалась юная аристократка.— Вольтер, — маркиза вздрогнула от неожиданности, но быстро нашлась: — Вам это неинтересно.Девушка хотела возразить, но тут своевременно вмешалась Жаклин:— Так начнем же скорее, Ваше Высочество, — и обернулась направо, к графу: — Месье, вы говорили, у вас есть не самые приятные новости.— Благодарю, madame. Ваше Высочество, — строго начал Пьер, не отводя взгляда от маркизы, — стоит обсудить венгерский вопрос: создавшееся положение меня весьма тревожит.Принцесса на него и не посмотрела.— Итак, господа, — слегка надменно начала она, — на этот раз мы с вами собрались здесь, чтобы обсудить мою коронацию.Послышался негромкий смешок, а затем Сильвер, министр внутренних дел, закашлялся, прикрывшись кружевным платком. Презанятнейший господин: что-то свое у него на уме, это Ее Высочество знала совершенно точно, а меж тем внешности он был весьма почтенной, напудрен аккуратно и одет по последней моде.— Вы думаете, маркиз, я пошутила? — с обидой воскликнула Эльмина.— Любезная моя, — маркиза фон Брейгель заговорила вполголоса, — полно, вам послышалось.— Ничуть, — принцесса поджала губы и сказала громко: — Так что же? Господин Сильвер, господин Анжу — неужто вам жаль коронации?Едва Ее Высочество замолчала, как маркиза, все так же улыбаясь господину Лекорню, ударила ее каблучком по лодыжке.— Ай! — несколько укоризненно воскликнула Эльмина. — Больно, мадам!В глазах графа зажглись веселые огоньки, и он провел рукой по лицу — такое выражение у Пьера всегда бывало, когда он слышал об очередном желании принцессы и, особенно, когда не собирался его исполнять.— Не думаете ли вы, господин министр, что пора бы упрочить мое положение на троне, — важно и невозмутимо продолжала она, решив добиться своего хотя бы из упрямства, — ведь вы столько мне говорили об императрице [3] и об австровенгерском вопросе?— Это правда, Ваше Высочество, — однако усмешка замерла в уголках губ графа. — Но — вреднее будет промолчать, чем сказать — сколь серьезно отнесутся к четырнадцатилетней королеве?— Однако королевство без короля выглядит столь же глупо.— Правду говорите, Ваше Высочество, — вмешался Анжу.— Но хватит ли у нас средств, сударь, — Пьер не заметил, как стал вставлять в речь русские выражения, — И не придется ли повышать налоги, чтобы устроить торжества?— Возможно, и придется, Ваше Сиятельство, — тон министра финансов был чрезвычайно ядовит.Вскоре Эльмина не могла и слова вставить, потому как все министры, чрезвычайно раздражаясь, говорили, говорили, говорили...Сильвер убеждал повысить налоги — почему бы и нет, казна-то скудеет, — министр финансов был не против, но упрямо повторял, что казна не только не скудеет, но еще и пополняется день ото дня. Впрочем, зачем в таком случае такие крайние меры, он так и не объяснил.Маркиза с улыбкой указала ему на это, что заставило герцога едва ли не прыгать на своем месте: он вообще всегда злился, стоило кому-нибудь сказать, что страна стремительно нищает. Конечно, это задевало Анжу, как министра, но выглядело его возмущение подозрительно.Пьер, однако, почти замолчал, больше наблюдал за остальными: ясно было, что у него появилась какая-то идея. Ею он пока не спешил делиться и то хмурился, раздумывая, то незаметно улыбался, наблюдая за соседями по столу.— Господа, — сухо сказала Женевьева, стукнув веером по столу, — успокойтесь. Ваша Светлость, (Тут она быстро взглянула на Анжу из-под полуопущенных век.) прошу вас, сядьте, не то мы докричимся до того, что кто-нибудь кого-нибудь вызовет на дуэль.Эльмина сидела, слегка покраснев, но, к счастью, под пудрой это не было заметно. Ну вот, даже веером стучать приходится мадам фон Брейгель, а ее — между прочим, наследную принцессу! — поднимают на смех иль вовсе не обращают внимания.Маркизу сразу послушались, и в наступившей тишине Эльмина различила, как она словно в ритм какой-то мелодии притопывает ножкой. И зачем это, интересно знать?Мадам притопывала.Сильвер нервно стучал пальцами по столу.Анжу с раздражением сопел.Вокруг было все еще слишком много шума.Как бы то ни было, принцесса вскоре пожалела о том, что вообще заговорила о коронации, ибо пусть уж лучше никакого внимания, чем та идея, что озвучил граф Лекорню.Он заговорил медленно и задумчиво, словно бы не успев оформить мысль до конца.— Ваше Высочество, это правда, четырнадцатилетняя королева выглядит несерьезно, но! Нет, не перебивайте меня, сударь, когда я даже не успел начать.— А четырнадцатилетний король выглядит серьезно?— Разумеется. Вполне возможно, что вам стоит выйти замуж.Эльмина и не пыталась скрыть удивление.— Простите, — тихо переспросила она, — вы сказали ?замуж??Уголки прелестных пухловатых губ мгновенно опустились вниз, и за несколько секунд, что принцесса смотрела в дьявольски черные глаза, она успела представить всю дальнейшую жизнь: она выйдет замуж за человека, которого даже не успеет узнать — какое уж там ?полюбить!?, — будет днями напролет заниматься рукоделием, вполне возможно, даже избегая общества мужа: кто знает, может, он окажется уродливым, или глупым, или дурно воспитанным, или еще что-нибудь... Но если брак принесет стране огромную выгоду, господину Лекорню будет все равно. Иногда он казался Эльмине сумасшедшим из-за своей готовности пожертвовать для королевства вообще чем угодно, будь то его время, счастье принцессы, его собственное счастье (а ведь в свои тридцать шесть граф даже не был женат!): общественное благо было для Пьера куда выше личного.— Именно, — негромко продолжал он. — Не сейчас, разумеется: вы еще слишком... молоды...?Вы хотели сказать — слишком мала??— ...но неплохо бы подумать о помолвке. Если вам хочется, Ваше Высочество, — тут граф слегка усмехнулся, — то вы можете продолжать править королевством точно так же (это не так уж сложно устроить), а меж тем ваш брак может наладить дипломатические отношения с...?Нет, пусть он только не начинает опять про своих проклятых венгров!?— И за кого же вы предлагаете выдать замуж Ее Высочество? — не вытерпев, перебил Анжу.Но граф ответить не успел — прежде чем поняла, что делает, Эльмина сказала твердо и упрямо:— Нет. — Теперь господин Лекорню удивленно вскинул брови. — Нет. Потому что я этого не хочу.— И вы не можете объяснить ничем, кроме своего нежелания? — в его мурлыкающем голосе было что-то угрожающее; принцесса словно видела, как Пьер медленно вытягивает из рукава тонкий кинжал.— Нет, — повторила она. — Это самый безумный выход из нашего положения.Пьер молчал, и это молчание совершенно вывело Ее Высочество из себя.— Нет! — хотя ей никто уже не возражал. — Нет!— Если вы знаете лучшее решение, я не стану настаивать на своем, — спокойно произнес граф, глядя Эльмине в глаза: это должно было предотвратить скандал.Только та и не собиралась мириться и, вскочив с кресла, обвела всех министров гневным взором.Ни за что, ни за что она не даст обвенчать себя с кем-либо, пока сама не захочет венчаться — ну и пусть даже от этого королевство многое потеряет, ну и пусть!Как и все дети, вступающие во взрослую жизнь, принцесса боялась повторить ошибки старших, потому что многие были несчастны — и Эльмина тоже боялась стать несчастной. Никто и ничто не сделает ее такой, никакие высокие цели!— Я принцесса, — голос юной госпожи звенел, взлетая почти под самый потолок залы, — а вы — министр иностранных дел. Вы должны его знать.— Сядьте, — тон мадам фон Брейгель напоминал о беспощадных русских морозах и метелях. — И успокойтесь.— Вы бы успокоились? — Эльмина, тряхнув золотистыми локонами, вылетела из-за стола, как напуганная сойка, и толкнула тяжелую створку двери. — Вы бы успокоились, мадам??Никогда! — упрямо твердила она про себя. — Никогда!?— Сядьте, Ваше Высочество, — казалось, от одного слова Женевьевы вода могла за секунду заледенеть в бокалах.Принцесса покачнулась на пороге, словно северный ветер толкнул ее в спину.— И не подумаю! — и с этим выпорхнула из залы. Дверь громко захлопнулась за нею, обрывая всяческие возражения.