Часть 1 (1/1)

Ники Лауда был честным человеком, порой даже чересчур. Иногда это выходило ему боком, но также помогало, когда иного выбора просто не было. Врать себе и остальным казалось ему глупым - по крайней мере, до определенного момента. До того самого момента, когда в голове не появилась навязчивая мысль о Ханте, гонщике и конкуренте. И чем чаще они встречались, тем больше мыслей и вопросов возникало; неразрешенные ситуации всегда нервировали австрийца, но сейчас на это не было ни сил, ни возможности, ни желания. Дело вполне ожидаемо было отложено в долгий ящик.Лето 1976 года выдалось удачным. С жарким, но не палящим солнцем, победами и поражениями. Лауда не любил проигрывать, особенно тем, кто играл не по правилам. Джеймс Хант был в их числе. Он знал о нарушениях и о том, что об этом скоро узнают и все остальные. ?Наверное, это поможет?. Вполне приемлемое объяснение для совести - или чего похуже. ***- И что ты, черт возьми, творишь? - Джеймс буквально врывается в чужое пространство, но находит нужный момент. Он зол. Тяжело дышит и подходит ближе, как дикий зверь загоняет свою жертву. Конечно же, Ники уже догадывается, почему он здесь. В небольшом доме на колесах совсем мало места, а за его стенами уже закипает толпа. Там столько же дикости и азарта, сколько сейчас в Джеймсе, быстро сокращающем расстояние между ними. А еще, за окном ливень: страшный, ужасный ливень, начавшийся еще ночью. Это, конечно, тоже повод для волнений, но все мысли австрийца сейчас о другом.- Это не я играю не по правилам, - Лауда старается держаться: говорит спокойно и отрешенно, смотрит как-то возвышенно, хотя и снизу вверх. - Крыса! - Хант что есть сил ударяет по стене, всего в паре сантиметров от чужих глаз. А ведь мог, мог бы врезать и по лицу, отмечает Ники. Но не стал. Слишком близко. Они стоят совсем рядом, в маленьком дорожном фургоне, в тусклом освещении прикрытого окна. Все вмиг обостряется: чувства, мысли и реакции. Лауда четче ощущает чужое разочарование, его обиду черт знает на кого, запах одеколона. Раздается еще один металлический, глухой удар - на этот раз уже за окном, заставляя вздрогнуть.- Да, пусть я крыса! - Ники замирает, борясь с подкатывающим к горлу комом, встречается взглядом с парой живых, ярко-голубых глаз. - Я отвратительная, страшная крыса, - он заразительно улыбается, но больше не выдерживает, опуская голову. И теперь он слышит. Не толпу, рев машин или крики персонала - слышит чужое рваное дыхание и четкие, ритмичные удары сердца. Раз, два… Ему лишь остается считать разрывы. На удивление, Хант молчит. Не отходит от него, как от прокаженного; не кричит и даже не пытается покалечить. - Не отвратительная, - Джеймс опускает руку, скользит вниз по поверхности стены, нарочито медленно касаясь ей чужого плеча. Лауда лишь удивляется его тихому, непривычному голосу, а внутри все стягивается в тугой, горячий узел. ?Почему он просто не отойдет? Догадался?? В голове всплывает лишь один вопрос, обращенный то ли к себе, то ли к Ханту. Он задает его снова и снова, прекрасно зная ответ. Все смешивается: напряжение, усталость и даже страх. Вот почему девушки любят Джеймса. Дело тут не только в накаченном теле - рядом с ним хорошо и спокойно, хотя Лауда и понимает, что так быть не должно.- Не отвратительный, - гонщик еще раз повторяет эту фразу, только шепотом, осторожно приподнимая подбородок Лауды и почти что невесомо касаясь чужих губ. Взрыв. Все словно собирается, аккумулируется внутри, становясь похожим на мигающее табло перед стартом. Но только если там, на трассе, Ники - звезда и знает, что делать, то здесь он теряется, лишь закрывая глаза. Но и не может заставить себя остановиться. Слишком странно, хорошо и необычно, он может признаться в этом - по крайней мере, себе. Джеймс прижимает его ближе, осторожно убирая выбившиеся кучерявые пряди, а Ники лишь неуверенно касается его предплечий, не пытаясь сопротивляться. У Ханта горячие, обветренные губы, он быстро углубляет поцелуй: ему нравится добиваться результатов. Дыхание сбивается окончательно, но австриец сопротивляется собственному телу, чувствуя бешеный стук сердца в собственном горле.Все прекращается так же быстро, как и началось. - Удачи на трассе, – Джеймс отстраняется, последний раз заглянув в темные, почти что непроницаемые глаза. Осознание действительности возвращается лишь тогда, когда стучит железная дверь вагончика и отпускает ощущение прикосновений чужих рук. Он медленно сползает по стене, пытаясь успокоить дрожащие пальцы.- Черт. До заезда остается меньше часа.