Часть 7 (1/1)

Конор считал себя взрослым. Он любил чуть сводить брови, уверенный, что именно так выглядят взрослые. Если бы над губой его начал пробиваться первый неловкий пушок, наверняка, он бы его не брил, считая, что усы сделают его несоизмеримо детское, по сравнению с внутренним миром, лицо убедительнее, серьезнее. Гарри бы, конечно, посмеялся, пожурил, а в конечном итоге убедил бы избавиться от такого ?посмешища?, с которым он целоваться отказывается. Но факт оставался фактом. Конор смотрел на себя в зеркало и понимал, как неорганично он выглядит по сравнению с тем, каким себя ощущает. Еще страшнее ситуация становилась, когда в отражение попадала статная фигура Гарри. О’Молли злился от того, каким ребенком выглядит на его фоне, хотя сам одноклассник в этом никакой проблемы не видел. Наверное, потому что внешнего он и вовсе не замечал. Ну в самом деле, в голове не укладывалось, что Конор – невысокий, лопоухий Конор, - далекий от спортивных достижений и лишенный хоть какой-нибудь земной-неземной красоты, мог его привлекать. Но Гарри каждый и каждый раз буквально пожирал его взглядом, цепляясь за каждую складочку на рубашке, за выпирающие косточки на запястьях, за каждый палец, испачканный серебристым грифелем. Но от чего у него по-настоящему сносило голову, так это от потрясающих глаз с длинными ресницами. От инопланетянских огромных глаз. Гарри опасался того, что кошмары снова вернутся к Конору, начнут донимать, грызть, уничтожать. Страшным становилось само понимание, что помощь может оказаться невозможной. А то, что они вернутся, в том или ином контексте, было ясно с самого начала. Но пока это попахивало скорее манией преследования. Беда пришла откуда не ждали. Точнее, именно Гарри не ждал. Он был уверен, что отец Конора окончательно на него забил, ограничиваясь скупыми телефонными разговорами, в которых можно было лишь пообещать золотые горы да разбавить их шуточками. И если обычно ОМолли слушал и кивал, перестав ждать и надеяться, то в этот раз его даже не вывело из себя дурацкое ?чемпион?. Дело было в том, что Гарри больше не мог избавить его от одиночества или просто в слишком сильной психологической связи сына к отцу, пока было не ясно. Но в очередной раз в гостях у Гарри, рисуя его, Конор объявил:- Отец купил мне билеты. Сказал, что летние каникулы я проведу у него. Оторвавшись от книги про самолёты второй мировой, одноклассник посмотрел на него. Некоторое время он молча изучал лицо Конора, очевидно, оценивая степень серьёзности его заявления.- Конор, нет, не говори мне, что ты снова повёлся. Мы же это уже обсуждали.- Да. И ты сам говорил мне в случае чего ехать и доводить его женушку до истерик, - невозмутимо ответил он.Да, конечно, оправдываться можно чем угодно. Но видно же, что на самом деле и как именно движет действиями человека. Желание Конора увидеться с отцом не подлежало вуализации, как невозможно скрыть под носовым платком слона. Бесчеловечным казалось лишать его этой надежды, в которую он уже верил целиком и полностью. - Не думаешь, что в этот раз точно так же всё отменится в последний момент? Наверняка у нее достаточно родственников, чтобы занять место для гостей на все дни каникул, - произнёс это Гарри, пожалуй, даже слишком зло. Настолько, что становилось ясно, насколько ему это не всё равно. Отпускать Конора он не желал. Он принадлежит ему. Только ему решать, когда и куда деваться Конору. Можно ехать или нет. Но его не спрашивали. Его ставили перед фактом, и никаких аргументов для того, чтобы остановить данное безобразие не находилось. - Не отменится. Я приеду в любом случае, хоть вся Америка окажется её роднёй. Гарри хмыкнул. Два месяца без Конора. Размышления сопливые, но даром что правдивые. Конечно, стоило и самому махнуть куда-то, тем более, что родителям устроить поездку – как раз плюнуть. Но что-то не складывалось. Не у родителей, у самого Гарри. - И что, бабушка не против?- Против. У вас с ней одинаковые доводы. - Хочешь сказать, я на неё похож? – он усмехнулся, но совсем не зло, разве что, как обычно, чуточку надменно. - Хм, - Конор скептически оценил свой рисунок, самого Гарри и заявил, - Определённо. Может, на самом деле, ты её внук.Гарри отложил книгу, отнял альбом и карандаш, обеспечил ей компанию на столе и толкнул О’Молли на подушки спиной с боевым возгласом ?Ах, так?!?. Они завозились в шутливой борьбе, Конор рассмеялся, бормоча в процессе: - Да! Ты смотри! Вы даже внешне больше похожи!- Дурак ты, О’Молли, - так же смеясь отвечал Гарри, - Хрен бы я стал встречаться с кузеном. Они оба замерли, словно услышанное вылилось на них ледяной водой. Слово соскользнуло с языка так просто. И повисло в воздухе, заставляя обоих задуматься. Никто и больше ничего не сказал, но взглядом Конор спрашивал: ?Встречаться??, и Гарри так же безмолвно подтверждал. А потом подался вперед, поцелуем вжимая голову О’Молли в покрывало. Что-то дикое накатывало на него в эти моменты. Он не удержался в этот раз, и руки скользнули под рубашку, приподнимая её вместе со свитером и оголяя чужой живот. Конор хрипло выдохнул от прикосновений, глотнул ртом воздух и снова сам нетерпеливо прижал свои губы к его. Гарри воспринял данное как согласие и провёл ладонями вверх, изучая острые рёбра. Конор вздрогнул, дёрнулся и, наконец, всерьёз его от себя отодвинул, уперевшись копьями локтей в его грудь. - Нет, не надо.Не тихо, не забито, как говорят нетронутые скромные девчонки, воспитанные одновременно на романтических мечтах о прекрасном принце и запретах мам думать о каких-либо телесных отношениях ?пока не? - выросла, поумнела, закончила школу, вышла замуж и так далее. Конор оказался резче. Хотя и абсолютной уверенности в его отказе не читалось, потому Гарри молча признал - рано и настаивать не стал. Было ли это как-то связано с нелепым признанием и попыткой близости или и впрямь О'Молли ждали дома, но он поспешно поправил одежду, кинул альбом в рюкзак и выскочил из комнаты, скомкано попрощавшись. Без улыбки и поцелуя.Гарри пару мгновений смотрел на захлопнувшуюся дверь, словно вместо нее в проёме всё ещё находился этот злосчастный Конор, затем откинулся на одеяло, закрыл лицо подушкой и тихо зарычал. Конечно же, Конор никому не рассказывал о том, что между ними происходит, ни бабушке, ни, тем более, Лили. Но именно сейчас он ощутил абсолютное непонимание и осознал, что советоваться, собственно, не с кем. Хотя в последнее время он и разговаривал, и советовался, и делился с замечательным, самым умным и понимающим собеседником. Но не обсуждать же с ним его самого. И Конор решил ждать. Он уснул, сам не осознав, когда. Словно чьи-то прохладные руки успокоили и убаюкали, не спрашивая и не ожидая разрешения. Там, во сне, барахтались сине-зелёные волны, толкаясь о побережные камни и разбегались, оставляя о себе белую пену воспоминаний. Каждая волна не походила на предыдущую, каждая стирала следы сестёр и пела только о себе. А дальше, где дно скрывалось за непроглядной темнотой, где над водой кружила тонкокрылая чайка, притаилось что-то, о чём Конор пока знать не желал. Он не сомневался, что еще пара мгновений и из мрачной темноты вырвется огромное щупальце или лапа. Птицы таких существ никогда не интересуют. Чудовище придет за ним. Конор попятился назад, проваливаясь ботинками в пустоты между камнями. Он не сводил взгляда с воды и одновременно хотел и не хотел увидеть его. Он дернулся всем телом, стараясь удержать равновесие, когда нога в очередной раз соскользнула с глянцевого валуна и оказалась между ним и его таким же каменным и безликим соседом. Зажало. Беспощадно зажало лодыжку, и захотелось закричать. Только вот оповещение о собственной беззащитности только приблизило бы появление монстра. Конор зажмурился, подергал ногой, стараясь вырваться из внезапного капкана, но, кажется, только крепче застрял. А в воде и в правду что-то забурлило. Чайка молнией ударила по ней, очевидно, надеясь выхватить рыбу покрупнее, забила крыльями, размётывая капли над поверхностью, но вскоре, в отличие от Конора, взиравшего на ее потуги с земли, смогла вырваться и вновь оказалась в родной стихии воздуха. Она крикнула что-то на своём птичьем языке и стремительно полетела вдаль и вверх, бросая его одного.Вода, словно бы, закипала, выпуская на свою поверхность всё более и более крупные пузыри. Конор не мог оторваться от этого зрелища, как не мог и оторвать от земли ногу, стиснутую камнями. В небо брызнула мощная струя и дождем быстро осыпалась обратно. От неожиданности и парализовавшего его страха, О’Молли упал назад и сильно ударился крестцом, но боли не почувствовал. Только в окно комнаты кто-то стучал с такой же силой и тем же ритмом, как било в груди сердце. Конор быстро проморгался, чтобы картинка перестала расплываться, и бросился к окну, по дороге споткнулся, чуть не упал, чудом успев схватиться за край стола. В голове так же беспрерывно кричало: ?Это он! Он! Он вернулся!?. Конор не знал ликует он или расстроен. Руки слушались плохо, дрожали, возясь с замком окна. Вверх. Вбок. Вниз. Не слушалось. От старости или от неверных действий. Вбок. Снова вниз. Ночная прохлада мгновенно облепила лицо, словно выдохнул незримый ледяной великан. Грудь вздымалась и опускалась быстро-быстро. Конор замер.Пустота давила со всех сторон, как необозримая глубина из сна.12:07. Время разговоров. Время то ли друга, то ли принятия одиночества в особо извращенной форме – этого самого друга. Время осознания, что ничто не вечно. Но вечен ты - в конкретный и данный момент.Он, медленно перебирая ногами, доплёлся до кровати, взобрался на неё и обхватил колени руками. Никого не было. Тис безмолвствовал. Тис не приходил. А в голове его жил совсем другой монстр. Без страшных глаз, налитых кровью и ненавистью, без острых клыков и когтей, без ветвей, щупалец и чешуи. Самое прекрасное чудовище из возможных.