Глава 20. Утренние новости. (1/1)

Над крышами многоэтажек догорал рассвет. Небо уже практически полностью вернулось к чистоте синевы, и лишь маленькие отсветы розоватых полос чуть выше линии горизонта напоминали, что это утреннее природное явление всё-таки существовало, но, к сожалению, будучи невечным, тихо умирало, не зная, возродится ли вновь. Августовская трава, которая ещё не успела пожелтеть в преддверии осени, словно умытая каким-то добрым волшебником, отражала едва появляющиеся лучи восходящего солнца.Лёша возвращался домой, не чувствуя ровным счётом ничего и едва переставляя ноги по тропинке к подъезду. Что-то справа вдруг привлекло внимание парня, и он, завидев боковым зрением это нечто, повернул голову: на свалке лежал футбольный мяч, сдутый до вмятин, со свистящим отверстием где-то на поверхности, который почему-то показался ему знакомым.—?Давай! Бей!Солнце в зените беспощадно: на улице неимоверно душно, словно весь воздух сплетён в неделимую плёнку, которая не позволяет глубоко дышать, лучи блуждают в траве, превращая лето вокруг в бесконечное зелёное море, что вызывает желание закрыть глаза из-за яркости городского пейзажа и упасть на прогретую землю, чтобы в полной мере ощутить спокойствие жаркого мира.—?Гол! —?разносится счастливый крик на небольшой площадке, оборудованной под футбольное поле с помощью ворот.—?Папа! Папа! —?мальчишка бежит к мужчине, радостно размахивая руками, а в следующую секунду пропадает в объятиях.Это искреннее счастье их победы, несмотря на то, что на футбольном поле нет соперников или болельщиков.—?А давай теперь ты мне будешь пытаться гол забить? Я ни за что не пропущу мяч в ворота! —?мальчишка просит, заглядывая в тёмные карие глаза, которые отражают солнечные лучи и кажутся бронзовыми.Вместо ответа мужчина поднимает ребёнка над тёплой землёй и шепчет ему в самое ухо три заветных слова ?я тебя люблю?, а после обнимает?— долго, искренне, как самое дорогое счастье во всём мире.Парень вздохнул, вновь ощутив тепло воспоминаний, хотя он понятия не имел, почему в памяти есть образы двух разных мужчин, но обоих мальчишка из прошлого одинаково зовёт папой. Лёша открыл тяжёлую железную дверь подъезда, которая перестала работать ещё до того, как он появился в этом доме, а затем принялся в задумчивости считать ступени, постоянно сбиваясь, но даже не думая начинать с начала. Парень думал о мужчинах, одного из которых он помнил чётко, вплоть до пары родинок на щеке, а вот второй существовал лишь в общих чертах, что явно значило разных людей. Оба ?папа?, но один из них пугающий, а второй подозрительно любящий, от которого Лёша всегда ждал подвоха в воспоминании, но ничего ужасающего с ним не происходило. Может, это всё же один человек, только в разные года жизни, ведь и себя он помнил мальчишкой и подростком? Тогда получалось вполне логичным то, что маленького сынишку папа любил, а потом, в силу собственного возраста и подростковых желаний сына, не смог остаться таким же добрым.Ступени закончились, но Лёша так и не продвинулся в счёте дальше семи.Проникать в квартиру практически бесшумно парень уже научился, а потому, осторожно сняв обувь, он зашёл в комнату. При виде кровати стало резко клонить в сон, словно Лёша не спал несколько недель, и неудивительным стало то, что, едва голова опустилась на мягкую подушку, сознание стало тонуть в тумане дремоты.***—?Ты опять это сделал? Несмотря на предупреждение?Лёша почувствовал, как сон стал медленно отступать, позволяя открыть глаза, но парень не спешил это делать: он узнал голос, который его разбудил. Это был отец. Снова он здесь, рядом, тяжело дышит, опаляя лицо горячим дыханием. Лёша решил, что нужно сделать всё, лишь бы не открывать глаза, лишь бы не видеть его.—?Ты не спишь уже, верно? Так посмотри на меня, недоразумение! —?голос то становился приторно мягким, то не мог сдержать ярости. —?Я сказал открыть глаза! Сыночек, неужели ты не хочешь увидеть своего папу?Лёша не хотел, да и не мог себе позволить пошевелиться или посмотреть на человека над собой даже сквозь ресницы. Было страшно, и удержать спокойный ритм сердца или успокоить частое дыхание не получалось, а потому догадаться о лжи не составляло особого труда. Отец действительно знал.—?Я же вижу, что ты не спишь! Эй, ты боишься меня?Парень надеялся вытерпеть до утра, а на рассвете обязательно кто-нибудь придёт. Вот только время было ему неизвестно, а в ступне уже предательски заколола судорога, словно сотни иголок разом проткнули кожу.—?Я же просто хочу поговорить с тобой. Всего лишь поговорить. Только открой глаза, и я уйду через несколько минут,?— теперь голос был абсолютно спокойным, даже безэмоциональным, видимо, для лучшего внушения.Лёша продолжал притворяться, хотя судорога постепенно переросла в боль, а потому хотелось поскорее размять сомлевшую конечность. Парень терпел, но с каждой секундой всё меньше верил в собственные силы и возможность потерпеть до утра.С губ сорвался крик, и Лёша по инерции открыл глаза, разом осознав свою ошибку. А вдобавок к судорожной боли парень не мог контролировать движения, лишь беспомощно пытаясь понять, как до этого момента он шевелил рукой.—?Вот так. Молодец! —?бояться больше не было смысла: сбежать не выйдет, а потому следует смириться и с болью, которая теперь не усиливалась, но оставалась прежней.Лёша попытался наклонить голову набок, чтобы повернуться и посмотреть в глаза отца, чтобы доказать, что ему действительно не страшно, но от шеи только молниями разнеслась боль по всему телу, словно парень спал несколько лет, не ворочаясь во сне и не вставая с кровати.—?Сдвинуться с места не можешь? Ладно, давай тогда я к тебе поближе подвинусь.В следующую секунду над головой навис силуэт, а Лёша почувствовал острую необходимость вновь закрыть глаза, желательно навсегда: над ним появилось окровавленное лицо отца, с которого ещё стекали тонкие струйки на шею, исчерчивая кожу алыми узорами. Кровь начиналась где-то в волосах, обычно русых, но теперь, слипшиеся между собой, они были больше похожи на чёрную меховую шапку не лучшего качества. На губах, где застыла пугающая улыбка, тоже виднелись красные полосы, которые вскоре засохнут.—?Ты опять это сделал, правда? Снова убил человека? —?голос не казался таким безумным, когда звучал немного дальше, не сопровождался силуэтом отца на фоне белого потолка с вечными трещинами.Лёша хотел было что-то ответить, но слова будто в горле застряли, позволяя лишь слушать и вникать в те риторические вопросы, что срываются с кровавых губ.—?Ну, что же? Придётся тебя ещё разок поучить хорошему поведению,?— теперь перед лицом появился нож, его, Лёшин, главный спутник с недавних пор. —?Надеюсь, что ты готов?Парень пытался жалобным взглядом, мечущемся от ножа к лицу отца, сообщить, что он совершенно не готов, что всё это нелепая случайность, что вот сейчас в окна заглянет рассвет и всё забудется, но к коже щеки было приложено ледяное лезвие, которое постепенно стало погружаться, создавая во рту металлический вкус крови и острия ножа, что пыталось найти язык.—?Не волнуйся, я всё сделаю быстро, сынок.Лёша в который раз попытался открыть рот в немом крике, и теперь отчаяние действительно вырвалось из горла, закружив по комнате смесь звуков: смех отца, всё тот же мертвенно-ледяной, боль, которую наконец удалось озвучить, и тихий скрип половиц около кровати…***—?Эй! Лёша? Лёш, что случилось? —?Женя вздрогнул, когда друг резко открыл глаза, продолжая загнанно дышать.—?Где я? —?выдыхает он, панически оглядываясь вокруг.—?Лёшенька, ты дома, всё в порядке. Тебе, наверное, сон плохой приснился? Ты кричал во сне. Но ничего страшного, теперь я рядом,?— в доказательство Женя притянул к себе друга, который по-прежнему не мог прийти в себя, и, успокаивающе поглаживая по спине одной рукой, стал перебирать тёмные волосы, которые текли сквозь пальцы непослушными после сна локонами.—?Проснулись уже? Доброе утро, мальчики,?— в комнату заглянула Анна Васильевна, мать Жени, и, подойдя к окну, раздвинула шторы.Тем временем в коридоре вновь раздался звонок, хотя до недавнего времени телефон чаще всего молчал. По обрывкам фраз можно было понять, что Павел Дмитриевич отчаянно пытался успокоить своего собеседника, но это ему никак не удавалось. В конце концов послышался характерный писк отключения вызова, а на пороге вырос сам мужчина, всё ещё сжимая телефон в руке.—?Звонила… Мама Лики,?— голос дрожал, а пальцы лишь крепче сжимались на чёрном корпусе. —?Лика прыгнула с крыши сегодня ночью.Теперь в комнате воцарилось молчание, совершенно непохожее на утреннюю ленивую тишину, а граничащее с чувством ужаса, когда по спине пробегает холодная дрожь, а в мыслях перекати-поле шуршит. Слова, впрочем, были не особо нужны, ведь достаточно столкнуться взглядом с человеком, чтобы понять, что он чувствует такую же панику, когда в голове иногда проскальзывает ?всё будет хорошо?, но эта вспышка столь же быстро гаснет. Пожалуй, в мире не существует новостей страшнее, чем сообщение о смерти.Лёша сидел на своей кровати, чуть покачиваясь из стороны в сторону, чем он часто занимался в компании белых стен, и обхватив голову руками. Создавалось ощущение, что в сознании разом оживились все возможные и невозможные темы для размышлений, из-за чего болел затылок, словно череп вот-вот взорвётся от давления. Вернулись обрывки воспоминаний, связанных с отцом, но они резко смешивались с тёплыми моментами и вторым мужчиной, отчего в голове будто буря начиналась, закручивая в общий вихрь остатки ночного кошмара и ночи, кожи, лезвия, крови.Павел Дмитриевич и Женя (тётю Аню практически сразу же отвели на кухню и оставили её наедине с успокоительным) переглядывались в попытке понять, стоит ли подходить к Лёше сейчас или нужно просто уйти из комнаты, на всякий случай. Оба предполагали, что к утренней новости причастен парень, но каждый боялся это сказать, всё ещё пытаясь оправдать свой страх перед Лёшей отсутствием доказательств.—?Может ты попробуешь пойти и душ принять? Полегчает? —?шепнул Женя и тут же столкнулся со взглядом отца, выражающим одобрение.—?Да. Думаю да. Хорошо,?— неуверенно согласился Лёша.