Шоу для двоих на троих. (1/1)

Чернильная тьма поглотила комнату, лишь белоснежная, прилипшая к телу рубашка Лукаса белеет ядовитым пятном. Он лежит на спине, закинутые за голову руки крепко сжаты в кулаки, а длинные ноги покоятся на покатых, обожжённых афганским солнцем плечах. Мужчина раскачивает бёдра, то быстро, то мучительно медленно, приподнимает Лукаса под поясницу, и развязно улыбается, когда крик резкими толчками вырывается из напряжённо горла распростёртого перед ним молодого мужчины. Губы скользят по аккуратной лодыжке, порождая новую волну судорожных вскриков и мурашек по всему разморенному телу. Воздух вязкий, тягучий, невозможно вздохнуть. Глаза мужчины ярко-зелёные, ядовитая краска в них неприятно жжёт, Лукас спешит отвернуться, повернув голову в бок. Непроницаемая чернота надёжно скрывает того, кто затеял всё это. Лукас не мог сопротивляться, ослабленный добавленным в алкоголь наркотиком, ещё в баре ему показался странным взгляд Портера, который он кидал в самый дальний угол, словно безмолвно переговариваясь с кем-то. Интуиция подвела оперативника там, в России, когда он был сбит с толку разводом, и, после всего этого ада ему казалось, что она никогда больше так не облажается. Но что говорить, когда в его жизнь ворвался Джон со своими тараканами и, как оказалось, совершенно извращённой фантазией. Оголодавший по сексу, он был напорист, не сдержан, и видит Бог, Лукас, как целка перед старшеклассником, совершенно потерял голову, стоило его отражению развязно улыбнуться, а потом самым наглым образом нагнуть в его собственном кабинете. Взгляд выхватывает какое-то движение. Тусклый свет лампы совсем чуть-чуть не достаёт до кресла, в котором вольготно развалился Портер. Изредка слышно, как он глубоко вздыхает, с шумом втягивает воздух, но руки его покоятся на подлокотниках. Он лишь смотрит, как его старый армейский друг размашисто имеет Лукаса, проникает так глубоко, что Норт гнётся до хруста, кричит, когда движения приносят боль, но вырваться не может, лишь судорожно ловит разогретый воздух раскрасневшимися губами, и смотрит на Джона своими невероятно распахнутыми глазами. Яркие, наполненные всеми оттенками синего, они подозрительно блестят, и если присмотреться видно, как в них застыли крынкой слёзы. Он не может вырваться – наркотик действует исправно- до боли сжимает челюсть, сдерживая крик до сорванных связок, который из него так старательно пытаются выбить. И всё это доставляет Джону извращённое удовольствие, стёкшееся вниз живота, скрутившееся пружиной вдоль позвоночника, лаская чувствительные точки. На белом поджаром теле англичанина отравленным узором вьются татуировки, отвратительные, уродующие не только тело, но и душу. Клеймо, проступившее из самой глубины, оставшееся на мягкой коже. На них физически больно смотреть, сразу вспыхивает обрывками картин ужасы, которые пришлось перенести этому человеку. Джон внимательно следит, чтобы бывший сослуживец не посмел поцеловать или укусить Лукаса. Чужое клеймо на нём, Джон не потерпит. Пусть трахает, разводит длинные ноги до боли, но что-то свыше – пусть даже и не думает! Хватит и тех, что оставила проклятая Россия, и тех, которые ставит сам Джон. Глухой стон наполняет комнату, закрадывается в уши и звучит упоительной музыкой. Норт устал, он возбуждён, но ему не дают кончить, пережав член у основания. - Джо-о-о-н….- голос сорван оглушительными криками, а в глазах лишь мольба, - п-пожалуйста-а-а…мх-х-х-…н-н-е могу больше! Зеленоглазый мужчина останавливается, внимательно смотрит на Джона. Короткий кивок, и он отпускает член Лукаса, а сам доходит до финала, жёстко и глубоко толкнувшись до упора в изнывающего англичанина. Кончая, он грубо, без всякой ласки сжимает его напряжённые бёдра, замирает, задушено выдыхая. Лукас изливается себе на живот, при этом совсем по-детски всхлипывая. Насытившись, мужчина отпускает его, скидывает ноги с плеч, и, оставив Лукаса лежать, голого и бесстыдно открытого, одевается, коротким кивком прощается с Джоном. Портер совершенно не реагирует, неотрывно глядя на то, как Лукас тяжело дышит, пытается привести дыхание в порядок, рассеяно стирает с живота собственную сперму. Тишину нарушает тихое дыхание Лукаса. Постепенно в голове рассеивается наркотический туман, притуплённая боль от жёсткого секса разливается внизу живота. Перевернувшись на бок, он поджал ноги, зашипел, пальцем коснувшись развёрнутой горячей дырки, сочившейся белой тягучей спермой. В желудке моментально разбушевалось, хотелось вскочить и убежать в душ, чтобы вымыть из себя всю ту мерзость, оставшуюся после этого ублюдка. Но слабость давила мёртвым грузом, не позволяя встать с кровати. - Понравилось? - Пошёл ты! – Рявкнул Лукас. Горло ещё болело после криков, но послать Портера ему хватило сил. – Сукин сын! - Не забывайся, - в ответ рыкнул Джон. – Тебе предстоит кое-что ещё. Лукас застонал, на секунду закрывая глаза и собираясь с силами. Сев на кровати, он встал только с третьего раза, на покачивающихся ногах подошёл к Джону, и устало рухнул на колени, оперся ладонями о бёдра Портера. Трясущимися руками Лукас расстёгивает бляшку ремня, вытягивает из петель туго прижатый ремень и, наконец, расстёгивает пуговицу и натянутую до предела ширинку. Облегчённый вздох Джона служит ему наградой, побуждая действовать дальше. Отяжелевший от прилившей крови, член Джона мужчина заглатывает до половины, аккуратно сжимает губы, гибким языком касается головки. Джона словно срывает с якоря: он совершенно по блядски стонет, толкается бёдрами вперёд, грубо хватает Лукаса за аспиддно-чёрные пряди, а потом не сдерживается и давит на затылок. Горячая головка больно скользнула по чувствительному нёбу, задела язычок, от чего желудок Лукаса едва не вытолкнул всё своё содержимое, вплоть до желочи. Судорожно вздохнув, Лукас зажмурился, приводя дыхание в норму, успокоив взбунтовавшийся желудок. - Отдышался? – хрипло спросил Джон. Его грубые пальцы вновь потянули за короткие пряди волос на голове Норта. Вместо ответа, Лукас медленно скользнул губами по всей длине, сжал губы под головкой, кончик его языка коснулся крохотной дырочки на верхушке, сочившейся смазкой. Джон глухо застонал, его тело съехало вниз по креслу, еле-еле удержавшись в нём, вовремя напрягая ноги. Несмотря на слабость и саднящую боль, от которой не хотелось ровным счётом ничего, Лукас с наслаждением скользил мягким языком и губами по члену Джона, не пропуская ни одной широкой вены, его пальцы чутко гладили потяжелевшие яички. Широкие ладони с длинными пальцами поднялись выше, под чёрную рубашку, проехались по напряжённому животу, приподнявшись на коленях, Лукас дотянулся до груди, ласково перекатив меж пальцами сжавшуюся нежную плоть, погладил подушечками пальцев сморщившиеся ореолы. Лукавым взглядом из-под опущенных длинных ресниц, он наблюдал, как на загорелом лице Джона выступил горячий румянец, как белые зубы прихватили нижнюю губу, а ресницы трепетали на закрытых веках. Ему было хорошо, очень хорошо. Возбуждённый недавним шоу, и столько времени сдерживающийся, Джон совершенно не контролировал себя сейчас, не пытался верховодить, как делал обычно, эмоции на его лице были яркими, чёткими, он выглядел счастливым что ли. Эта его редкая улыбка на упрямо сжатых губах, появляющаяся в исключительных случаях, так ему шла. Лукас смотрел и не мог насмотреться. - Но-о-орт! С-сука…!!!!!!Его ладонь надавила на затылок, а сам Джон толкнулся бёдрами, протолкнул член в самое горло, излившись в мягкое нутро. Член пульсировал, выталкивая из себя последние тягучие капли спермы, и когда сил толкаться вхолостую уже не было, Лукас сам задвигал головой вверх-вниз, доводя его до полного финала. В ушах немного звенело, всё тело пульсировало горячей истомой. Совершенно расслабленный, Джон открыл горящие от послевкусия секса глаза, и ухмыльнулся, глядя на то, как Лукас оттирает капли его семени с покрасневших губ. Красный, в одной только рубашке, с горящими глазами и припухшими губами, Лукас смотрелся соблазнительно. Джон поймал себя на мысли, что сейчас его хотелось не дико отыметь, а прижать к себе, погладить по бедру, мягко прикусить кожу на шее, оставив своё клеймо. Впрочем, это были лишь фантазии. На деле же, Джон просто оделся и ушёл. И вовремя, потому что почувствовал, что вся эта их связь, основанная исключительно на сексе, перерастает в нечто большее. Этого нельзя было допустить, потому что потом будет мучительно больно.