V. (1/1)

***Паша переводил взгляд с предмета на предмет и отчаянно пытался найти хотя бы одну причину, почему он когда-то считал свой дом уютным, хотя бы одну вещь, которая бы имела хоть какой-то смысл помимо потраченных на нее денег и которая бы не вызывала у него отвращение. Но все его попытки были тщетны. В этой большой, вылизанной до кристальной чистоты квартире не было и намека на тепло, уют или смысл. И не было ни одного предмета, который был бы ему дорог…Когда они только зашли в квартиру, Лидия Алексеевна до невозможности весело и оптимистично прощебетала ?Ну вот мы и дома? и Паша не мог удержаться от того, чтобы мысленно не назвать ее ?святая простота?. Умение его гувернантки улыбаться даже в самых паршивых ситуациях и всегда находить положительные стороны во всем, было просто поразительно. И казалось, уже ничто не может убить этот ее оптимизм. Вот только Паша не видел ровным счетом ничего обнадеживающего в том, что они, наконец, ?дома?. Он чувствовал себя словно загнанный в клетку зверь, эти стены вокруг душили его, смеялись над ним, напоминая о том фарсе, который он называл своей семьей. И чем больше он находился в этих стенах, тем сильнее было желание сбежать, послать все и всех к черту, просто взять Катю и удрать. И тут же Паша дал себе мысленную оплеуху за это свое малодушие. Он обещал Кате, что больше никогда не будет притворяться и убегать и, наконец, встретится лицом к лицу со своими проблемами, с родителями. Катя была единственной причиной, по которой он вообще сейчас находился здесь, а не уехал в деревню. Когда-то она назвала его сопляком и кретином и, как ни странно, именно это нужно было услышать Паше для того, чтобы наконец признать то, что он уже давно подозревал – он был трусом. Потому что вместо того, чтобы решать проблемы, чтобы разобраться во всем том, что он увидел и понял о своих родителях, вместо того, чтобы что-то делать со своей жизнью и бороться, он просто струсил и притворился дебилом, с которого не было никакого спроса и никакой ответственности. И жизнь не лишена иронии: ему нужно было очутиться на необитаемом острове, чтобы увидеть, что есть в этом мире нормальные люди, которые знают, что такое честь, уважение, храбрость и любовь… И та угрюмая девчонка с огромными глазами, назвавшая его сопляком вдруг стала именно тем человеком, ради которого Паша хотел стараться, хотел быть лучшей версией самого себя, не лгать и не бежать от проблем. Потому что она нуждалась в нем, сильном и надежном, а не в трусе-притворщике.И вот сейчас он сидел на кухне и поедал жареную курицу, которую приготовила его мать. Сколько он себя помнит, она редко когда готовила, тем более специально для него. Лидия, сославшись очень уставшей, унесла ужин к себе в комнату, давая Паше понять, что пришло время, наконец, поговорить с матерью обо всем произошедшем. Но они не сказали друг другу ни слова с того момента, как зашли в квартиру.София сидела рядом с сыном на высоком барном стуле и то и дело гладила его затылок или сжимала плечо, и едва ли не кормила с ложки. Паша позволял ей все это делать, но каждое нежное прикосновение матери причиняло ему почти физическую боль. София, словно не замечая этого, продолжала с благоговением смотреть на сына, который вернулся не просто живым, а еще и здоровым. Паша не знал, как начать разговор. Сможет ли он простить родителей за то, что они сделали с ним и Лидией? Когда Кати не было рядом, и он не чувствовал себя в эйфории от ее присутствия, он не был так оптимистичен и смотрел на вещи более трезво. Он не знал, что сказать этой постаревшей от горя женщине с заплаканными глазами, этой тени его матери. Но он был уверен, что она должна сделать первый шаг. Он попытался, когда согласился вернуться в этот дом, теперь ее черед. Но она молчала.Паша встал со стула, медленно, давая матери шанс, наконец, открыть рот, он вымыл руки, открыл холодильник, налил себе стакан сока. Но София так и осталась сидеть неподвижно с щеками, мокрыми от слез. Бросив на мать последний взгляд, Паша ушел в свою комнату, поджав от злости губы.Его мать пришла за ним следом, тихонько села на край дивана и сложила руки на коленях. Паше на секунду показалось, что он видит не мать, а скорбное изваяние, какие ставят на кладбищах. Она выглядела настолько потерянной и бесцветной, что мысленно чертыхнувшись, Паша сделал еще один шаг.- Сыграем в игру? – Паша придвинулся на диване ближе к матери так, чтобы видеть ее глаза. – Называется ?Хоть раз в жизни скажи правду?. Я даже сделаю первый ход. Я притворялся. Не было у меня никакого аутизма. Все это время я притворялся. Я все понимал, я все видел, я все слышал…Он ожидал, что его мать закричит, закатит истерику, как она имела обыкновение делать, даст ему пощечин за то, как он доводил ее и отца. Но все, что она сделала – это горько и тихо рассмеялась. Ее смех становился все громче и исступленнее, она смеялась, запрокинув голову, и Паша не на шутку забеспокоился, что его мать будет следующей в очереди к психотерапевту. Смех Софии стал постепенно переходить в всхлипывания и, наконец, в рыдания. - Прости меня… Сыночек… - Волжанская обхватила голову сына руками и прижалась губами к его лбу. – Прости за то, во что мы нашу жизнь превратили и твою… Прости, прости, прости… - Покрывая лицо Паши поцелуями она продолжала причитать и просить прощения.- Теперь твоя очередь… - Пробормотал Паша и отстранился из ее объятий. Он не хотел быть резким, не хотел причинять боль матери, но и давать ей надежду на то, что она легко отделается, он тоже не хотел. – Просто скажи мне, что случилось с нашей семьей. Как мы докатились до такого? - А мы тоже притворялись… - Прошептала София. Она уже давно понимала всю правду о своем браке, который рассыпался на куски уже много лет назад. И вместо того, чтобы пытаться спасти хоть что-то, они с мужем только и делали вид, что все в порядке, лгали окружающим, лгали себе… И в итоге дошли до того, что чуть не убили единственного сына. Вот какую цену приходиться платить за ложь. – Делали вид, что проблем нет, что если их не замечать, то они просто пройдут, сами рассосутся.- И как, рассосалось? – Паша не удержался от того, чтобы уколоть мать. Она еле заметно вздрогнула, словно от боли. Но Паше было больнее. Он стиснул челюсти и изо всех старался проглотить предательский ком в горле, старался изо всех сил не заплакать от злости и досады. Его родители исковеркали жизнь не только друг другу, но и ему тоже, Лидии. И пусть на острове они нашли Катю и Вадима, это не искупает того, что натворили парочка завравшихся клоунов только ради того, чтобы подходить под рамки ?образцово-показательного?. - Мы с твоим отцом разводимся… - Выдавила София и закрыла лицо руками. - Ну, хоть какое-то взрослое решение…В комнате вновь повисла тишина, нарушаемая только тихими всхлипами и прерывистым дыханием Софии. Что еще Паша мог добавить к этой новости? В его глазах они уже давно были жалкой пародией на семью. Всю его сознательную жизнь родители вдалбливали ему в голову высокие идеалы, все эти разговоры о любви и чести и семье. Но ничего этого не было у них самих – ни любви, ни чести, ни семьи. И это было тем, что приводило его в бешенство: были только слова, слова и слова и никакого подтверждения на практике.- Станешь старше, поймешь, что невозможно жить в этом мире, в этом городе и быть честным – с людьми или даже с самим собой. – София выпрямилась, показывая свою горделивую осанку и вытирая слезы, все еще катящиеся по ее щекам. – Здесь все время приходится быть кем-то, менять одну маску на другую, притворяться, изворачиваться. Быть честным хорошо, когда тебе девятнадцать. А потом понимаешь, что с волками жить – по-волчьи выть.Паша слушал мать и ловил себя на мысли, что он не чувствует отвращения к ней, не чувствует всепоглощающей злости. Впервые в жизни его мать честно призналась в том, что она думает, и он был просто благодарен ей. Был ли он с ней согласен? Абсолютно нет. Но у каждого на плечах своя голова и каждый сам решает, что ему делать со своей жизнью. И вот что он сделает со своей: он будет честным, перед собой и другими, чего бы ему это не стоило. Он будет самим собой. Это то, чего они так хотели с Катей больше всего на свете – просто быть собой. И он добьется этого. Потому что прямо сейчас перед его глазами сидел пример того, как много приходится платить за ложь.Внезапно, Паша захотел увидеть Катю, обнять ее, попросить ее сказать, что все у них получится, что все хорошо и не напрасно. - Я все же попробую жить по-другому. - Схватив со стола мобильный и бумажник, заботливо приготовленные матерью, Паша обмотал шею шарфом, но уже в дверном проеме комнаты он остановился и взглянул на мать, смотревшую на него с изумлением.- Ты куда на ночь глядя? - Я к Кате. – Паша присел на корточки перед матерью; он сомневался несколько секунд прежде чем взять ее трясущиеся руки в свои. – Ты меня тоже прости за то, как я вас доводил. А теперь иди к Лидии Алексеевне и проси прощения у нее. Она – святая, ты знаешь это? Мы все у нее в ногах должны прощения просить.На последних словах голос Паши все же дрогнул и он поспешил встать и направился к двери. Надевая ботинки, он слышал, как мать тихо постучала и вошла в комнату Лиды. Но чего Паша не ожидал, так это открыть входную дверь и обнаружить на пороге облокотившегося о стену вдребезги пьяного отца.