Часть 2 (1/1)

Было горячо, жгло где-то внутри под ребрами и лопатками – Лени в беспамятстве скреб простыни пальцами, звал то отца, то Грега, забываясь в лихорадочном бреду. Ему было очень страшно в той темноте, в той тишине, которая окружала его плотным коконом.

- Если это смерть… Я не хочу умирать, Боже, только бы это была не смерть. Это ж полное дерьмо!!! – Он то матерился, то молился, ему казалось, что никто не спасет его из этого черного ада – он навечно останется там сидеть в грязной мотоциклетной форме и треснувшем шлеме.

Спустя какое-то время стало казаться, что он торчит там, в своем персональном аду, сотканном из спокойствия и вакуума, уже целую вечность. Его удивляло – как это так – он не хочет есть, не хочет пить, он не хочет… Да ему даже отлить не хотелось, хотя, когда Лени нервничал, то бегал каждый минут тридцать.Не было ничего жизненного в его одиночестве. Ничего и никого.

- Клянусь, если я выживу, я стану другим. Я…. Блять, да честное слово! Я обещаю, только выпустите меня отсюда, мать вашу. Я больше… не могу. – Плакать в тишине сначала казалось нормальным, совсем даже не стыдным – никто не видит. А потом вдруг делалось так тоскливо, что Лени готов был себе вены грызть – только бы все это прекратилось. Происходящее напоминало нестабильный психодел какой-нибудь анимешки, но никак не… собственно Девойт и не знал – что это такое было – его персональная кара за то, что он был самовлюбленным баловнем судьбы, или за то, что расшвыривался близкими людьми?- Папа. Прости, папа. Папа…- Все хорошо, Лени. Все будет хорошо. – Его лба касалась сначала холодная ладонь, потом такие же мертвецки холодные губы. Девойт чувствовал эти прикосновения на той стороне, у себя в черноте, с которой свыкся. Но он даже не мог поднять руку, чтобы схватить прохладные пальцы, умоляя без слов продлить это мгновение своего неодиночества.- Энтони, мне действительно жаль. Ты же знаешь, Лени мне как сын. Я всегда был рядом… - ?Тренер??- Уходи, Руперт. Иначе, Богом клянусь, я тебя убью.

Девойт младший заморгал, щуря слипшиеся ресницы от яркого белого света. Он захрипел, ну или застонал – ему казалось, что это было похоже на рев раненого льва, хотя на самом деле писк вышел тихий и едва уловимый.- Воды… - Прошептал он запекшимися губами.- Лени. Лени. – Он только успел ощутить, как прохладные пальцы коснулись его руки и вновь провалился. Благо на этот раз в сон.Сквозь морфейское марево Лени чувствовал, что кто-то заботливо поит его подкисленной водой, протирает лоб и руки влажным полотенцем, что-то много и долго говорит – вот только Лени не мог понять – что именно – как будто он подслушивал марсиан – одни наборы звуков и ничего определенного.Пробуждение было неприятным – болело все – сломанный нос, треснувшие ребра, голова, гудевшая паровым котлом. Лени застонал, попытался сесть, чтобы понять, где он находит, что вокруг него творится и не привиделся ли ему отец, и почему трубочка в носу так неприятно щекочет горло. Больничная палата была пуста. Девойт попробовал упереться руками в матрас, чтобы подтянуться до подушек и вот тут до него дошло. Ноги. Совсем не болят – он их вообще не чувствует.- Кто-нибудь. – От страха у него затряслись пальцы, и пропал голос. Силикон царапал гортань, но Девойт не мог найтись во всем этом безумии, не мог вытащить трубку и заорать в полную силу, разворачивая легкие, словно младенец в первый раз. - Мои Ноги. Господи… мои ноги!

Через двадцать минут притихшему от успокоительного и обезболивающего Лени дали в руки его больничную карту. Будь у него чуть больше сил и наглости, он бы херанул ее о стену, потому то он не понимал ровным счетом ничего из терминов, которые были там написаны. Но он был слаб, как котенок.

?Котенок, блядь, бывший когда-то львом?, - хмыкнул Лени и сжал кулаки. Он старался, действительно старался понять – что написано в карте, обескуражено вчитывался в длинные слова, написанные торопливым корявым почерком, листал плохо гнущимися пальцами тонкую бумагу и не мог взять в толк – как его угораздило так расшибиться.- Как твою мать… КАК?- Выбитый нос, треснувшие ребра, всякие мелочи навроде гематом, царапин и сотрясения. – Девойт старший стоял в дверях. Лени поднял глаза и залился удушающей краской стыда – волосы отца были, словно пеплом присыпанные, а на висках серебрились, как у старика.

Хотелось сказать ?прости меня папа?, ?мне так жаль?, ?почему это случилось со мной!?, но Лени не мог – только отвернулся к окну и зарыдал, чувствуя как на кровать рядом опустился отец и обнял его, здоровенного детину, совсем как в детстве.- Я не смогу… не смогу…- Тссссс…… - Энтони за проклятые три недели, пока сын валялся в коме, постарел лет на десять. Он был высококвалифицированным, мать его, врачом: резал, зашивал, ампутировал – за долгие двадцать три года практики привык к смерти, насмотрелся на нее с лихвой, чувствовал, когда она приходила за его пациентами. Но когда она постучалась в палату к его сыну…

?Выжил, слава Богу. Отступила до поры до времени…?

Но Дэвойт старший не знал, как сказать своему ребенку, пусть даже и взрослому, что тот больше никогда не сможет ходить, не сядет на мотоцикл, не почувствует ни траву под ногами, ни песок, ни даже тонкую шерсть носков с Гриффинами, которые тот так любил.- А Грег, как Грег?- Грега нет, Лени.

Девойт младший попытался рвануться, отталкивая от себя настойчивые крепкие руки отца, затрясся мелкой неконтролируемой дрожью, выблевывая на пол лекарства и воду, которой его пичкали все это время, заорал не своим голосом , булькая носом и хрипя содранным горлом. Он отчаянно желал, чтобы все это дерьмо, свалившееся на его голову, оказалось дурным сном.Ему было так больно… Он ведь выжил, как это ни странно, не понимая еще, что все это – больше, чем можно вынести, именно потому что он – живой человек.В палату вбежала молоденькая медсестричка в аккуратном белом халатике и настороженно замерла у кровати со шприцем успокоительного.- Я сам, - беззвучно прошептал Девойт старший, и мастерски уколол сына. Лени дернулся скорее от неожиданности, чем действительно от боли – он вообще сейчас на фоне своего агонизирующего организма вряд ли смог бы различить что-то, столь же незначительное.- Присмотрите за ним. – Улыбнулся Энтони, подоткнул одеяло с краю и вышел из палаты.- Руперт. Это…- Да, да. Я слушаю. – Тренер на том конце, казалось, даже привстал – так напрягся его голос.- Через две недели Лени выписывают – нужно оплатить больничные счета – страховка не покроет и трети… - Мистер Дэвойт устало опустился на лавку возле выхода из госпиталя и утер лицо ладонью.- Энтони. Я не могу. Деньги лежат в банке до совершеннолетия. – Джейд забарабанил пальцами по столу – слишкомдлинные неаккуратные ногти для человека его профессии ровненько отбивали ритм на стеклянной, похоже, поверхности – звук был тоненький и звонкий.- Я ведь его отец. Я сделаю полную выемку и закрою счет.

- Прости, Энтони, я не могу…- Чт…Руперт? – На том конце провода раздались короткие надрывные гудки.

Дэвойт сглотнул - как только его сына выпишут, он вернется в Америку. Как раз начнется семестр - можно будет пойти в университет при госпитале Хасбро, придется, конечно, рвать контракт с ООН, благо, что неустойки у него нет – выплачивать не заставят.Остался только один вопрос – где достать сто шестьдесят тысяч…