Судьбоносный разговор (1/1)

А вот я. Только я?— не этот Джек Шеппард, знакомый вам: взрослый, уставший, грешный мужчина с воспаленными глазами и сединой на висках, знакомый вам. Такие вещи с трудом удаётся вспоминать. Этот?— кареглазый подросток с открытым доверчивым взглядом; прямодушный, но недоверчивый; любящий головоломки, но не хитросплетения межчеловечьих взаимоотношений. Он был в душе порывистый, хотя традиционное воспитание привило ему превосходно развитую сдержанность. Но сейчас что-то идёт не так. Отлаженный механизм даёт сбой. Подросток плачет, сотрясаясь от рыданий, словно стремится сбросить с себя осевшую грязь.Едва помнит, каким именно манером он оказался в кабинете отца: мягко, но настойчиво он был туда препровожден, еще снизу доносились разговоры родителей: встревоженный голос матери, перемежаемый суровым вопросительным тоном отца. Почему-то так не хочется, чтобы они пришли, хочется подольше продлить этот миг подслушивания, неучастия в происходящем. Вот так вознестись над ситуацией, стоя у двери. Между тем голоса продолжают раздаваться, и в разговоре появляются новые голоса: неуверенные, сбивчивые, ломающиеся. Голоса подростков.—?Поэтому, мистер Шеппард, мы и привели его к вам.—?Про это я уже слышал. Расскажите мне, как произошёл конфликт?—?Саймон прямо на уроке плохо отозвался об учительнице, а потом Джек сказал, что тот не прав, а потом после уроков Саймон предложил Джеку выяснить отношения. -Но это было не на уроке?—?Да, после урока, на уроке все было нормально.—?Надеюсь, вы отвечаете за свои слова?—?Да.—?Что было потом?—?Потом мы решили, что в таком состоянии… он может не дойти до дома, и позаботились о нём.—?Мы здесь не при чём, мистер Шеппард!Решаюсь выглянуть из-за двери. Видно не особо удачно: в нашей довольно обеспеченной гостиной, подле двери, стоит мой отец, доктор Кристиан Шеппард, высокий, в голубой рубашке, он заслонил своих юных собеседников, да и самого его видно лишь со спины. Мать моя стоит рядом с ним, руки сомкнуты, всё хочет что-то сказать, порывается, но не может решиться. Отец кладёт ей руку на плечо, избавляя от обязательств.—?Хорошо, можете идти.—?Я не гляжу на то, как гости ретируются, только спешу вновь скрыться за массивной дверью отцовского кабинета. Мне было велено сидеть там и не высовываться, и вовсе не пристало мне быть замеченному за подглядыванием. Усаживаюсь на стул. Стул высок, я даже не достаю ногами до пола, и начинаю бессмысленно болтать ногами, а потом мне это надоедает. И я ощущаю, что мне физически делается легче, а слёзы уже исчезают. Шмыгаю носом. Мне предстояли, наверное, строгие расспросы, я уж настроился на это.Осматриваюсь вокруг. Как говорится, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Волею судьбы я ?переступил священную границу?, я оказался там, где не должен был быть. Ибо кабинет отца был тем местом, куда в любой ситуации категорически запрещалось входить другим домочадцам, кроме него. Там он коротал свои вечера, там он подолгу бывал в одиночестве, отдыхая после сложных трудовых будней. Это место было предназначено только для него. И вот теперь я здесь. Вижу два массивных книжных шкафа?— отцовскую библиотеку, два светильника с красными абажурами. Стол, стулья из резного дерева, а в дальнем углу?— телевизор. На стене много всевозможных рамок. Я присматриваюсь повнимательнее. Ничего не могу понять, но общий вывод напрашивается только один. Это грамоты. Грамоты, дипломы, благодарности. Кристиана Шеппарда все знают и уважают. Доктор Шеппард?— великий человек. Надо же, не подозревал, как уважение окружающих выглядит на практике. Сбоку от шкафа виден мини-бар. Я вижу бутылку. Любопытство овладевает, и я подхожу ближе. Встаю на цыпочки. Удаётся прочесть надпись ?whisky?. Рука протягивается к ней, просто посмотреть. Но тут раздаётся скрип двери, и входит отец.Большинство мальчишек видят в отце идеал мужчины, они считают его примером для подражания. Именно поэтому на Джека падал огромный груз?— быть сыном великого отца. В таких случаях есть выбор. Первый вариант?— ты можешь ?оставаться на задворках?, так и оставшись в истории лишь сыном великого человека. Второй вариант?— ты можешь сделать фамилию своей семьи брендом и превзойти своего создателя. И я всегда был благодарен отцу за то, что тот прикладывал все усилия, чтобы я совершенствовался наилучшим образом.Он уставился на меня в тот момент, когда моя рука вновь потянулась к бутылке из мини-бара. Обернувшись, я ощутил растерянность, привычную, когда я находился в обществе своего родителя. Да что же это? Мне было велено сидеть молча и ждать его прихода, а я! Даже с этим не справился! Он никогда не поднимал на меня руку, не повышал голос. И всё же я в его присутствии неизменно робел и ощущал себя недотёпой, никчёмышем, пасуя перед его мужественностью.—?Это… я не хотел ничего такого! —?судорожно спешу оправдаться, отдёрнув руку.Он тяжело смотрит. Видно, что он расстроен, и даже бледно-жёлтый галстук его воинственно топорщится. Какой у него тонкий и длинный нос, почему-то я раньше не приглядывался. Наконец он изрёк:—?И вновь нас подводит голова, причём не размерами, но глупостью,?— наконец изрекает он. Присядем?Вытираю глаза.—?Зачем?—?Ну, будет неудобно беседовать стоя.Соглашаюсь с ним, пристроившись на высоком, не для мальчишеских размеров массивном атрибуте мебели.—?Не желаешь поведать мне, что случилось?Вот оно. Вновь на меня накатывает желание заплакать. Хотя уже самая острая фаза миновала.—?Просто… мы решили выяснить отношения.—?Это было в школе?—?Нет, мы решили выяснить отношения после уроков… подальше от школы.—?Этот Саймон… он что-то тебе сделал?—?Нет.—?Оскорбил тебя, испортил твою вещь? —?голос его всё мягче.—?Нет.Чувствую себя в дурацком положении, ведь об обстоятельствах произошедшего он явно знает. Но поделом, я готов испить чашу унижения до дна.—?Он был не прав.—?Тогда почему же твои товарищи говорят, что ты был инициатором драки?—?Он был не прав.—?Они также утверждают, что свой удар ты нанёс первым.Наконец решаюсь сказать о причине.—?Он оскорбил миссис Бергланд, заявив, что она?— дура. А она старается, учит нас! А потом сказал, что у него влиятельные родители, и она ничего ему не сделает! —?голос мой дрожит, я представляю, каково это было ощутить ей, ведь подростки всё ощущают остро! —?И он меня избил… немного.—?Естественно, это и не могло вызвать столь сильную агрессию,?— кивает отец. —?Но что было после? —?отмалчиваюсь. —?Ты не смог смириться со случившимся и набросился на него ещё раз,?— заканчивает он за меня. —?И вот последствия,?— заключает он, кивая на мою физиономию.Долго молчит, не говоря мне?— взять себя в руки, чем еще больше раздувает огонёк тревожности во мне. Наконец, уперев руки в бока, задаёт вопрос.—?Ну, а почему ты решил, что тебе следует вмешаться?—?Я почувствовал несправедливость, и я знаю, что нельзя так поступать!—?Есть она, взрослая женщина, есть её семья, есть другие люди, но почему… Проклятье, как не вовремя! —?разговор прерывается скрипом входной двери, Кристиан отходит, не закончив фразу, что-то шепчет матери и закрывает дверь. После этого возвращается на свой стул и продолжает:—?Я могу поговорить с его родителями, чтобы они как-то повлияли на него?— благо, ты знаешь, что определённое значение я имею. Но не стану этого делать. Не стану, потому что не считаю это необходимым.—?Он?— негодяй!—?Джек, смотри на меня. Почему же ты решил, что этот Саймон?— непременно негодяй? Ты не знаешь, какие у людей бывают основания.—?Я никогда не поступаю без оснований!—?А вдруг у него сегодня случился плохой день? Что, если она ему причинила зло, а ты ничего об этом не знаешь? Может быть, он глумится над ней, но в трудной ситуации он будет готов пойти на героизм и спасти ей жизнь? Мало ли как меняются люди в трудной ситуации.—?Это несправедливо!—?Что такое справедливость? У всего разная мера, сын. Нельзя всех подводить под одну гребенку. И справедливость гораздо более сложна, чем про неё говорят, и чем её принято понимать. Так всегда было в истории.—?Вот и нет!С этого момента обеим собеседникам было нечего сказать, и наступила очередь молчания взять инициативу в свои руки. Долго мы молчали, наконец, дверь приотворилась, и в кабинет вошла мать. В её руках был поднос, на котором расположились две чашки чая, а ещё там было сдобное печенье. Покосившись на моё разбитое лицо, она поставила поднос на стол и удалилась, но закрыла дверь она сильно. Наконец отец сказал:—?Хочешь? —?он спросил с непривычной заботой, а затем демонстративно взял сдобу с подноса и принялся есть, запивая чаем. —?Ты любишь печенье?Я слегка удивился, но взял себя в руки.—?Да… но ты не разрешаешь есть его помногу.—?Помногу и не надо. Но угостись.В горле странная дрожь, так бывает после слёз. Но провизию беру уверенно. Мы сидим очень долго, но молчание объединяет порой сильнее слов. Молчит и Кристиан. Странно, я знаю, что в моей стране принято иногда обращаться к родителям по имени и называть их так в присутствии посторонних, но в нашей семье такого никогда не было заведено. Родитель?— он на то и родитель, а не какой-нибудь сверстник.—?Папа, а почему?—?Что?—?Почему ты сказал… —?спешно проглатываю,?— что так всегда происходило в истории? И справедливость никогда не понимали?—?А-а… ну, вероятно, потому что хотели не этого. А скорее всего, справедливости, может, и хотели, но только понимали её неправильно.—?Это неправильно,?— делаю большой глоток чая, так как вкус сдобы мешает сосредоточиться на мысли.Кристиан встал, уперев руки в бока. Его вид вновь стал воинственным, я пригляделся к нему. Наконец он спрашивает меня:—?Ну, а почему бы тебе не объяснить людям этого?—?Что?—?Ну, если ты считаешь, что понимаешь справедливость хорошо, почему бы тебе не начать объяснять этого другим? Почему бы тебе не проявить настойчивость в этом. Как знать, что из этого выйдет?—?Но как? Я же не президент, не папа римский, не…—?Не надо кричать об этом на каждом углу. Но понимай, что такое хорошо и что такое плохо правильным образом, и следуй этому. Но ни в коем случае не заставляй других стать жертвами твоего?— возможно, возникшего! —?заблуждения.Мне нечего было сказать. Я понуро направился к выходу. Мой отец уже вновь уселся в кресло, перед моим уходом добавив:—?И поднос захвати, не забудь.Я тут же бросился выполнять это распоряжение, помышляя о произошедшем разговоре. Я пошёл на кухню, чтобы посуду вымыть. Невозможно было всерьёз поверить в то, что я, обычный ребёнок, буду в жизни всерьёз исправлять несправедливость, так, как я это сделал сегодня.Механическая работа меня умиротворила, и в самом конце я уставился в белую стену. А что, пожалуй, я и могу. Да нет, невозможно в это поверить.Но я тогда ещё не знал, что мне суждено было всегда защищать справедливость, по любому поводу, и всегда брать на себя очень многое. Самая тяжёлая для меня пора ещё вовсе не настала?— до неё было далеко?— а уж до той поры я ещё не знал, что это такое?— когда твои убеждения начинают терпеть крах. Когда от твоих убеждений страдают люди, которые идут за тобой, а судьба наносит окончательное поражения. Но впоследствии так и случилось. Предначертанное свершалось. Судьба не меняла дорогу.