8. (1/1)
Решился все косить?— валяй и себя по ногам!И.С. Тургенев?Отцы и дети? Федор величаво сидел на коне своем гнедом среди своры опричников, что уж заканчивали растаскивать добро дружины Морозова. Всяким добром возы набивали: и коврами не гнушались, да утварью разной, карманы златом смело набивали, коли перстень какой находили?— сразу себе на палец. Самого опального боярина связали да в телегу водрузили. Скакать было недалеко, оттого лошадей не спешили гнать. Кравчий впереди ехал, думал об том, отчего государь его к себе подпускать перестал. Каждый раз, как Федя пробует того к ласке склонить?— только грубость получает. Не может же быть того, что болей он не люб. Прошлой ночью государь сам явился в покои полюбовника, да любовь та на любовь и вовсе была не похожа. Силою он Басманова взял да так, будто он царю ненавистен али даже противен. Кудри черные он теперь не оглаживал, а в кулак собирал, да тягал. Кожу белую не нежным поцелуем сминал, а зубами терзал. А как брал, так и вовсе безжалостно, грубо. Руки теперь в синяках, тело будто побито, да губы закусаны. Принял юноша смиренно и эту любовь царскую, жесткую, беспощадную. Все стерпеть, все сделать готов ради его государевой милости. В противовес грубости царской, вспомнился ему Максима взор чистый, теплотою полный. Помнится, как глядел он на Федора, когда тот разоблачался пред купанием, с восхищением. Все юношеское желание отразилось прямо на лице, да орган детородный тоже выдал его. Кравчий тогда над опричником посмеялся, мол слаба воля да держать себя не умеет, а тот лишь раскраснелся со стыда, да стал прикрываться. Уж на въезде в Александрову слободу встретил опричную братию Малюта, коий тут же приказал драгоценное всякое в казну снести, а всякую домашнюю дребедень себе оставить. Все в очередь пред постом пропускным выстроились, Скуратов каждого оглядывал, коли кто чего не отдал?— силою забирал и в большой сундук кидал, подле коего Максим стоял для сохранности.—?У тебя чего, Федор Алексеевич? —?вырвал из мыслей Григорий.—?Да я и не взял ничего, своих цацок валом. —?кравчий с коня слезает. Малюта похлопал юношу по карманам, взором окинул всего, задержал глаз на серьгах да перстнях и жестом разрешил проезжать. Юноша тут же вскочил на коня, взором да кивком головы Максима поприветствовал, да проехал. Услыхав крик боярина, Федор оглянулся и увидал, как опричники тащат того в темницы, а Скуратов следом смеясь плетется. От сего вида аж холодок по спине кравчего прошелся.—?Федь, подсоби, а? —?окрикнул его сын Лукьяновича, пытаясь тщетно сдвинуть наполненный дорогим барахлом сундук. Басманов прямо на лошади направился к юноше.—?Совсем ты слабак, Максимушка. И сердцем, и духом, и телом даже.—?Зачем тогда дозволяешь мне любить тебя? —?шепчет опричник.—?Жалко мне тебя, дурной ты еще совсем.*** В тронном зале ныне встреча Грозного с воеводой Басмановым, да опричной братией проходила не спеша. Столы накрыты были закусками, вином да медовухою, дабы разговор проще шел. Иван Васильевич рассказывал воякам, как Персы важные решения принимают. Есть у них традиция чудная, двухэтапная. В один день, они садятся и пьют допьяна, думают, каким путем дела решать. Утром другого дня, когда уж все трезвы, то решение повторно рассматривается и принимается, коли звучит здраво. И наоборот, что было решено без алкоголя надобно изнова в хмельном угаре рассмотреть.—?Собрал я вас здесь, дабы молвить об том, что чует сердце мое, смута затевается где-то.—?Да как же, государь?! —?подал голос кто-то из опричнины.—?Вон, у Басманова в хате черт пойми чего делается, Морозов этот воду мутит. —?молвит Грозный, да на Алексея искоса глядит.—?Великий государь, не вели казнить. —?воевода встает, кланяется. —?Разгадал уж я, что бесовщина в избе моей?— то твоя забава.—?Да как ты смеешь на царя клеветать?! —?Иван посохом ударил по полу, громовым раскатом прозвучал.—?Не гневись на холопа своего, надежа-православный царь! —?Басманов падает в ноги царю.—?Полноте, Алеша. —?мирно молвит государь. —?Ты мне лучше другое скажи. Что за переписку с Морозовым ты держал?—?Я? Не держал я переписок с опальником твоим. —?воевода очи на государя поднимает, а в них хитреца таится.—?Ой лжа. Пошто лжешь мне, али ты есть смутьян?—?Как ты можешь думать так, Иван Васильевич, я …—?Али может тебе трон царский нужен. —?встает и указывает на трон рукой. —?Так садись! Холопы, облачите нового царя! Тут же слуги подбежали с царскими одеяниями, опричники держат Басманова, помогают одеться, а тот изо всех сил вырывается. Ох и знакома ему эта игра в царя, никто жив после нее не остался. Уж вся позолота тех царских одежд кровью омыта. Как только Алексей уж был облачен да на трон усажен, тут же подбежал Осип да к горлу ?царевича? кинжал приставил. Иван раскланялся, да вопрошает:—?Как тебе царствуется, коли ведаешь об том, что недруги твои только и ждут, дабы по горлу щекотнуть?—?Иван Васильев, богом прошу, невинен я пред тобою, хочешь, сыном тебе поклянусь?!—?Об сыне он вспомнил, гляньте. Сын тебе надобен только для того, чтобы ближе к власти подняться. Воевода не знает, что говорить. Отпираться и оправдания искать глупо, раз уж решил Грозный все, так и ничто не спасет.—?К Малюте его. —?махнул рукою царь. Басманова тут же под руки взяли, да из залы потащили прочь. Иван обратно на трон уселся, лицо пятерней потирая.*** Не ждал Скуратов, что такого гостя к нему приволокут. С самого утра боярин Морозов, а теперь еще и воевода Басманов, коий вроде как, за счет сына, в милости всегда пребывал, а тут видать под гнев царский попался. Уж все силы на боярина растратил впустую, молчит старый пес.—?А ты уж как ко мне в руки попал? —?спрашивает Григорий глядя на пленника сквозь прутья решетки.—?Малюта, я и сам все скажу, ты только не пытай.—?Молчи, ирод окаянный! —?шипит злобно. —?Ты пошто измену затеял, собака? Об Федоре подумал?—?А что он? Он у царя в высокой милости, чай за мною сюда не бросят. —?посмеивается воевода.—?А коли бросят?—?А коли и бросят, так не велика потеря. Даром, что порода не моя даже, так еще и царю аки девка прислуживает, тьфу! —?сплевывает на пол перед собой.—?А мне своему сыну после в глаза глядеть как, волк ты этакий? —?Скуратов от злобы трясется.—?А при чем тут Максим к Федору, а ко мне и тем болей, не понимаю?—?Слепец ты и глупец, Басманов. Все говорят, мол Малюта зверь, ирод, да все ж и во мне больше отеческого сыскалось, чем в тебе даже.