You can't always get what you want (1/1)

You can't always get what you wantAnd if you try sometime you findYou get what you need*1977Приехали, одним словом.Чёртова опустевшая гостиница где-то в глубинах холодных, ещё покрытых мартовским снегом улиц Торонто, в которой мы, кажется, теперь зависли.Повестка в суд, маячащая перед глазами целый день, несмотря на то, что я её уже миллион раз перекладывал вне поле зрения. Преследует она меня, что ли?Мрачное молчание. Отсутствие мыслей и идей. Нам ясно, что теперь легко выпутаться, как обычно, не удастся.Легавые нашли буквально всё что было. А было, надо сказать, дикое количество. За такое, думаю, несколько лет точно могут дать. Однако самое странное, что беспокоит сейчас не это. Страшно, поскольку они забрали абсолютно всё. И где теперь достать дозу? Знакомые отказываются идти к нам, да и правильно, ведь это будет верным самоубийством, поскольку мы сейчас под следствием. Боюсь, что мы с Анитой загнёмся прежде, чем они успеют нас засудить.Внутренности скручивает, каждая клетка тела пульсирует, взбудораженность всё усиливается. Руки никак не перестанут трястись. А со временем будет только хуже. Мать вашу, ненавижу Канаду.Мы сидим на едва освещённой кухне, наличинствующей в нашем огромном номере с непонятной целью. Сидим в абсолютном молчании. Тишина стоит такая, что я слышу муху, жужжащую у окна.Нас разделяет крепкий дубовый стол, который, вроде бы, не так и велик, но сейчас кажется буквально бесконечным.Анита напротив. Бледная, осунувшаяся, изнемождённая до предела, с дрожащими пальцами и нервно дёргающимися туда-сюда зрачками. Помнится, когда-то она была самой необыкновенной, истинной звездой, иконой стиля своего времени. Удивительно, как буквально лет за пять человек может измениться. Хотя мне она по-прежнему кажется прекраснейшей из всех женщин, которых я видел.В груди что-то болезненно сжимается. Возможно, это чувство к Аните, которое теперь и словами толком не назовёшь. Что-то старое, буквально впитавшееся в тебя, не отпускающее, но попутно и убивающее.Нас обоим ясно: скоро конец. Может, и не сейчас. Но мы не сможем так вечно. Какая-то нелепая безвыходность выходит. Сложно остаться, сложно разойтись.– Скажи, Кит, – голос её дрожит, – ты меня хоть когда-то любил?Неужели сейчас действительно лучшее время об этом говорить? Хотя, с другой стороны, если не сейчас – то когда? Иной возможности может и не представиться.– Я очень любил тебя, Анита. Правда. И люблю до сих пор в некотором роде.Смотрю на родные черты. Хочется прижать к себе хрупкое тело с торчащими острыми косточками, погладить спутанные золотистые волосы. Но сейчас это было бы неуместно.– Что это за любовь такая?Мне сложно сказать. Возможно, привычка. Возможно, чувство благодарности и уважения к матери моих детей. Возможно, ещё что-то. Я уверен, что это ощущение никогда не пройдёт. Определённым людям мы отдаём часть себя. И такая часть меня останется у Аниты навсегда. Наша любовь – это теперь вот так вот сесть напротив и медленно уничтожать друг друга.Очевидно, у меня любовь всегда идёт рука об руку с гибелью. К Мику чувства тоже обладают чем-то подобным, пагубным, слишком глубоким, хоть они и совсем другие. – Только не плачь, пожалуйста.Тянусь к ней рукой, касаюсь пальцами родной щеки. А она спешит тряхнуть головой, чтобы я убрался подальше.Анита не будет плакать. Она у меня сильная, я знаю.– Что если тебя пожизненно посадят? За это ведь... Могут? – Конечно, нет. Что ты такое говоришь, глупая!Пытаюсь отвечать убеждённо. Хотя сам ни малейшего понятия не имею, как там всё обернётся. Мне, если честно, страшно ничуть не меньше, чем Аните, но главное сейчас успокоить её. – Кит?– Да?– Кто та женщина?Как смешно, что она задаёт этот вопрос именно сейчас, когда уже неважно, кто у кого был. Однако Анита, наверное, поняла, что в этот раз всё было серьёзно, а не просто проходная интрижка, которых в избытке случалось и у меня, и у неё. Анита спрашивает, потому что, если вдруг обстоятельства разлучат нас, хотя бы все точки будут расставлены над "i".Она, как всегда, всё почувствовала, увидела. То есть, не совсем всё. Не уловила единственный факт: "женщину" зовут Мик Джаггер. В остальном же всё верно. – Нет никакой женщины, Анита, кроме тебя. Никогда не было и не будет.И это, по сути, правда. Она улыбается неожиданно мягко, одними краешками губ. Медленно кивает. – Суд послезавтра, – тихо произношу я.– А что потом?Она не предполагает, что потом может не быть ничего. Всё ещё верит в лучшее. А я эту веру не хочу разрушать. Нужно представить, что ничего такого не происходит.– Потом всё будет, как раньше.Я уже сам не верю своим словам. И она качает головой. Не будет, совершенно точно. Мы не сможем быть вместе после всего, что произошло, ведь сил буквально не осталось, нам нельзя больше тянуть друг друга ко дну. А ещё разлуку придётся вынести не только с одним любимым человеком. Также придётся отказаться и от героина. От того, кого я любил, пожалуй, больше всех на свете. Трагичный у нас вышел роман.Они заставят меня расстаться с ним. Если не посадят – отправят на реабилитацию. Всё одинаково. Сейчас остальное кажется неважным.Даже мысли о Мике, не вытравливающиеся из сознания уже который год, постепенно бледнеют в сознании по мере увеличения чувства отчаяния. Мне нужен героин. Вот и всё.Пальцы впиваются в столешницу. Царапают её. Зажмуриваю глаза. И хочу исчезнуть с лица земли.***В студии тепло, пахнет горячим кофе и свежими круассанами, которые только что принесли. Я с наслаждением поглащаю лакомства, в этот момент не думая ни о чём другом. Это удивительно, что я вдруг способен наслаждаться настоящим мигом, не думая даже о том, что будет через две минуты.Ребята из группы бросают на меня подозрительные напряжённые взгляды, да и разговаривают со мной нарочито доброжелательно. Вот прямо как будто я умираю тут! Между тем всё не так уж и плохо. В данный момент я, благо, в Париже. И это уже успех. Мне по-прежнему грозит решётка, но всё лучше, чем было. Я хотя бы не лезу на стены из-за дикой ломки. Лечение в Филадельфии было адом, однако возымело своё действие. Я взял в себя в руки. И пока что сдерживаюсь.Казалось бы, нам всем стоит рыдать и носить траур, ведь положение наше более чем плачевно. Меня легко могут посадить, а Rolling Stones легко может распасться. Но мы все пытаемся верить в лучшее.Запись нового альбома Some Girls?– это рывок отчаяния. Идея пришла мгновенно, работать мы начали все вместе. И каждый осознаёт, что, возможно, это в последний раз. Поэтому мы выкладываемся по полной, так, чтобы на всю жизнь хватило.Есть то единственное, из-за чего я бы мог вновь сорваться, сбежать, наплевать на угрозу тюрьмы и всё остальное, окончательно сгубить себя. Это что-то вставшее между мной и Миком. Что-то хуже наркотического дурмана. Быть может, он в меня больше не верит?Я смотрю Мику в глаза, ловлю его участливый обеспокоенный взгляд, который кроется за маской, казалось бы, злости на меня, на человека, по вине которого Stones могут перестать существовать. Такие вот противоречия. Мик пытается скрыть это, но он действительно боится за меня. И я тоже скрываю. Скрываю, насколько это имеет значение. Да только его страх ничего не изменит. Мик переживает, но Мик не понимает. Он стал слишком далёким. Мы разошлись в диаметрально противоположные стороны. Я не уверен, что есть возможность вернуться обратно и встретиться снова.Я прохожу совсем близко к нему на пути к выходу из помещения. Едва ли не касаюсь. Но нельзя, потому что между нами теперь никогда и ничего. Безысходная истина впиталась в сознание, жалит не меньше, как раньше, только этого уже не почувствовать, ведь поражённый ей участок сердца попросту онемел. Боль не проходит, она замораживается. Идя по коридору, закуриваю. Втягиваю дым в лёгкие, прикрываю глаза. Наслаждаюсь новым мгновением. И пытаюсь не думать.Всё, наверное, когда-то наладится.По крайней мере, у меня всё ещё есть моя музыка. Мне достаточно хотя бы этого.***Наши зависимости не излечиваются полностью. Ты можешь прятать их как можно глубже, но при каждом удобном случае они выбираются наружу. И, главное, мир вокруг при этом ничуть не меняется. Ты мучаешься, умираешь, а люди спешат куда-то мимо тебя, чёртово солнце светит в глаза, а стрелки на часах и не думаю замирать.Я сижу на полу посреди своих немногочисленных вещей и пытаюсь сложить их в чемодан. Настало время улетать из Парижа. Эта странная жизнь, где у тебя миллионы, но при том нет ничего, ты болтаешься по всему миру, не имея возможности куда-то приткнуться. Руки дрожат, перед глазами всё плывёт.Я и не замечаю, что на пороге моего номера уже несколько минут стоит Мик, скрестив руки на груди.– Так и на самолёт можно опоздать, – комментирует он.Действительно. Я же хотел собираться. Да только сил даже на это нет.Он медленно подходит ко мне, опускается на колени рядом. Берёт в руки мой чёрный вязаный свитер, совсем простой, который я, тем не менее, повсюду таскаю с собой, чтобы уложить в чемодан. Я завороженно наблюдаю за его действиями. Он же принимается тоже самое проделывать со всеми остальными вещами. Есть нечто удивительное в том, что сейчас Мик вот так просто сидит рядом и собирает мои вещи. Что-то нелепое, невозможное, но до боли правильное. На секунду ловлю себя на мысли, что было бы здорово, будь оно так всегда. – Тебе надо подарить утюг, – хмыкает он, разглядывая смятую рубашку.Вот уж перфекционист! Или же помешанный тряпишник.Забавно, что Мик до сих пор помнит о существовании таких вещей, как утюг. Он ведь ничего не делает сам, это выше него. Штат прислуги, кажется, заменил обе руки и часть мозга. Разумеется, я тоже дома нанимаю людей, однако Мик имеет привычку возводить это в нелепую царственность.А сейчас вот так вот просто. Я вспоминаю, как было всё, когда мы только-только начинали, будучи ещё совсем мальчишками. Вспоминаю маленькую комнату на пятерых, вечный хаос, а ещё юную беззаботность. Оглядываясь назад, я понимаю, что именно там осталось лучшее время в моей жизни. Горы денег, тонны наркотиков, толпы поклонников – это не делает тебя счастливее, как ни странно. Пальцы у Мика тонкие и гибкие, как он сам. Я в упор разглядываю его, будто впервые вижу. А мысленно прощаюсь. Потому что этого момента у нас уже никогда не будет.Мик вдруг резко поворачивается ко мне. Ловит мой затуманенный взгляд. Вижу, как губы его приоткрываются будто в попытке что-то сказать, да только так и замирают беззвучно. Мик нервно теребит шнурок с серебряной подвеской и виде змея на шее. Всего лишь одна из многих его побрекушек, но удивительным образом отличается от того, что обычно он носит. Эта такая брутальная, мрачная, я бы сказал. Больше в моём стиле.Мелочи сами собой начинают бросаться в глаза.И то, как непослушная прядь упала ему на глаза, и то, как загнулся воротник красного поло, и то, как слегка проявляются следы чьей-то красной помады на щеке, в которую его, очевидно, целовали вчера вечером.Мой-не-мой Мик.– Ты уже две минуты на меня смотришь, – тихо сообщает он, прерывая моё оцепенение.– Извини, задумался, – спешу опустить глаза.Он вдруг резко вскакивает на ноги со своей привычной резвостью, поднимая за собой и меня. Лицо моё оказывается в полоске света, пробивающейся сквозь жалюзи. Мик необычайно сильно для себя сжимает мои плечи и внимательно глядит.Затем неожиданно, ничего не говоря, резко притягивает меня к себе. Глупое, но такое приятное объятие. Мы не обнимались так просто по-дружески уже много лет.Он не понимает меня. Но он всё равно рядом. За это ему спасибо.Утыкаюсь носом в его шею. Чувствую тонкий терпкий сладковато-мускусный аромат одеколона, сухой приятно щекочущий ноздри запах сигарет, что странно, каких-то совсем недорогих, тех самых, что он курил и пятнадцать лет назад. Сколько в нём парадоксов! Никогда не перестаю удивляться.А через секунду он цепко хватает мою руку. Отшатывается мгновенно, больно сжимая запястье, и рывком поднимает рукав моего джемпера. Поджимает губы, смотрит на голубоватые дорожки вен с достаточно заметными красными отметинами. И я понимаю, что не было это объятие такой необходимой дружеской поддержкой. Он лишь хотел удостовериться в том, о чём догадывался.Да, Мик, опять. Ты оказался прав. Ты доволен?Поспешно вырываю руку из его хватки.– Ничего не говори. Это моё дело, моя жизнь. Уходи.Голос мой твёрд. Без надлома, без надрыва, хотя хочется кричать и, как бы позорно это не было, рыдать. Мик смотрит на меня осуждающе, непонимающе.Он не знает, что такое рай. Не знает, что такое мой идеальный мир. Ему нет места там. Именно поэтому вместе нам не быть. Мне стоило бы понять это раньше.Уходит молча, даже не оборачиваясь. Будто обрубая. Наверное, так будет лучше.***За окнами завывает ветер, мерцающие в свете луны снежинки несутся по воздуху, кружась, танцуя, совершая буквально мёртвые петли в полёте. Догадываюсь, как там, наверное, холодно. В конце-то декабря. Кажется, за последние годы я впервые окажусь на Рождество в том месте, где действительно есть зима. Есть в этом что-то по-детски сказочное, отдающее ностальгией. В Лондоне на Рождество тоже шёл снег. В детстве я обожал лепить снежки, кидаться ими в соседских мальчишек, а потом прибегать домой к тёплому камину с трещащими поленьями и ужасно скрипящему старому полу, покрытому древним потёртым ковром. Как же давно всё это было! Сейчас едва ли сохранились обрывки воспоминаний. И куда ощущения исчезли? Нет больше радости ни от зимы, ни от Рождества. В сказки теперь едва ли можешь поверить. Новый дом, в который раз ничего не значащий, безликий, пустой, холодный, находящийся в очередном штате США, где мне, благо, позволено теперь находиться. Мне теперь вообще всё позволено. Неплохое чувство, когда ты избежал тюрьмы. Да только вот, когда всё закончилось, я вдруг ощутил пустоту. И она не проходит. Вновь можно влачить своё существование, вновь жить от записи до записи, когда моя душа просыпается, а в остальное время ходить как безвольная амёба. Едва знакомые люди вокруг, собравшиеся в моей гостиной. Точнее, гостиная даже и не моя. Томный шёпот новой подружки над ухом. Не моей, как и всё остальное. Чужой мир, чужие люди. Как я дошёл до такого?– Кит! – на локте повисает один из более-менее знакомых мне здесь людей.А ведь они приехали сюда буквально со всех концов света, стоило им только услышать, что Кит Ричардс собирает тусовку и хочет отпраздновать успешное разрешение своих недавних трудностей. Вечеринка под лозунгом:"Никакого героина!"Я усмехаюсь, смотря на внушительное количество народу, занюхивающего дорожки по центру гостиной на прозрачном журнальном столике. Никто ведь не говорил о других частностях. – Да? – смотрю на очередного типа, которому что-то от меня нужно.– Когда у Стоунз запись нового альбома?Недовольно фыркаю.– Чувак, притормози. Я только что избежал зоны, не хватало думать сейчас о работе.Чёрт. Никогда такого не было. Никогда я не называл музыку работой. А тут вдруг... Неужели вот так? Неужели всё?Что-то неудержимо порвалось. Надо мной больше нет угрозы заключения, я больше не живу с женщиной, с которой мы буквально сгубили друг друга, мне удалось всё же слезть с иглы, я вновь свободен, богат, знаменит. Никто не говорит, что я должен и не должен.А ещё нет ребят из группы, нет Мика.Они буквально исчезли в спадшем тумане прошлого. И отчего-то больше не зовут меня. Я пытаюсь убедить себя в том, что группе нужна типичная передышка, которая, как всегда, не продлится слишком долго. Да только вот верится с каждым днём всё меньше.С Миком мы не разговаривали со времён Парижа. Я полагал, что этот эгоистичный козёл окончательно выбесился с меня и бросил на произвол судьбы. А потом произошло нечто странное. В Канаде в октябре, готов поклясться, я видел его в зале суда. В надвинутой на лицо шляпе, в солнечных очках – он явно прятался. Да только я узнаю его в чём угодно, хоть под двадцатью слоями одежды. Я помню всё его тело, все его движения. Никогда не искореню из памяти, наверное. Он не сказал мне ни слова, но был там. Вот что удивительно. И вот что даёт слабую надежду. Может, ещё не всё потеряно?– Кит?– Чего тебе?– А ты точно больше не ширяешься? А то тут такой хороший товар есть.– Нет, дружище, нет.Подружка утаскивает меня в сторону. Длинные алые ногти больно впиваются в моё плечо. Но мне нравится эта отрезвляюще боль.– У тебя взгляд потерянный. Ты будто не здесь. Веселись, Кит!Смотрю в незнакомые черты. Провожу рукой по идеально гладкой щеке. Слишком красивая кукла. Запутывают пальцами в крашеных блондинистых волосах. А у Аниты они золотились как драгоценности на заре...Удивительно, как я смог растерять всех, кого любил.– Развесели меня.Звучит насмешливо, цинично.Ты не сможешь, детка. Но хоть попытайся.Она улыбается, тянет меня за руку куда-то в сторону лестницы. Здесь уже несколько человек обжимается у стены, а вон там на софе вообще чёрт знает что происходит. Очередной вечер, заканчивающийся оргией. Даже не весело уже.Девица бухается на колени передо мной. Как в тумане слышу звон собственного ремня. Они стягивает с меня джинсы вместе с бельём за считанные секунды, явно профессионалка. Прикосновения её языка мокрые, скользкие и почему-то холодные. Прерывисто вздыхаю. Потому что возникает парализующий страх от отсутствия хотя бы малейшего возбуждения. Она же, очевидно, принимает стоны на свой счёт. Начинает вбирать предельно глубоко, одним движением практически на всю длину. Толкаюсь в неё без особого энтузиазма. Вроде и стоит, но как-то всё неправильно. Мне не хорошо. Мне никак. Трахаю её в глотку, а потом вдруг шепчу:"Прости". Неясно, ей это адресовано или кому-то ещё.Она поднимает на меня свои мутные глаза с обильно наклеенными ресницами. И вдруг во взгляде бляди у моих ног я замечаю понимание и сострадание. Она слизывает сперму, которая лениво брызгает ей на губы.– Ты очень по кому-то скучаешь, – резонно замечает она.Всё же милая девочка. Никаких вопросов, никаких требований. И говорит, что думает. Она права. Скучаю. И сделать ничего не могу.Её умелые пальцы снова скользят по моим бёдрам, неустанный рот вновь вбирает в себя член, хотя лучше бы вобрал боль.Пальцы мои скользят по шершавой стене с дорогими, но абсолютно дурацкими обоями. Рассеянный взгляд скользит по безразличной толпе, снующей вокруг. Внутри оцепенение сковывает всё сильнее.Пока путы в один миг не спадают, потому что я вижу знакомые черты. Поверить едва ли могу, но это действительно он.Он появляется среди них. Один настоящий. Один, которого я всегда узнаю. Стоит и по-мальчишески неловко улыбается мне, кажется, совсем не обращая внимания на людей вокруг, на то, что у него с волос отчего-то течёт (видимо, шёл под снегом), на нелепую девицу у моих ног. Всё это в сущности неважно. Потому что я вдруг чувствую, как правильно всё стало. Понимаю, что ждал Мика всё это время. И вот, он здесь. Понятия не имею почему, но здесь.По телу проходят тёплые волны. Мы не разрываем зрительного контакта, так оба и стоим не двигаясь. Движения чужих губ ускоряются, я прерывисто дышу. На секунду возникает ощущение, что через пол комнаты мне удаётся почувствовать родной запах Мика, от которого у меня сносит голову.Он улыбается ещё шире. Я всё бы отдал, чтобы вновь и вновь видеть его улыбку. Она снилась мне долгие месяцы, а сейчас неожиданно освещает безвкусную гостиную, согревает мою измученную душу.Внутри разрывается космос, рассыпается тысячами обжигающе горячих звёзд. Всё неожиданно становится настоящим, обретает смысл. Краски вокруг становятся яркими, цвета – чистыми. Я кончаю резко, обильно, с содроганием и несдерживаемым стоном. Но не из-за девушки, а из-за открытого бесстыдного взгляда Мика. Провались оно всё пропадом. Он, чёрт возьми, реальный. Не исчезает ни через секунду, ни через две. Понятия не имею, как его сюда занесло, но это не так уж и важно.Подружка молча встаёт, молча отходит в сторону, заметив, что я гляжу на кого-то через пол комнаты. Бросает короткое:– Найдёшь, если понадоблюсь.Но это очень вряд ли. Делаю несколько шагов вперёд, попутно кое-как дрожащими руками застёгивая ремень. Продолжаю, ускоряясь, приближаться к нему, стоящему на месте, ожидающему, что я сделаю дальше. А мне остаётся, в конце концов, замереть перед ним. И что теперь говорить – неясно.– Вижу, ты тут развлекаешься, – прерывает он глупое молчание.– Слегка, – киваю, не отрицая, но и не выражая активного согласия.– Ширинку хоть застегни, – хрипло произносит он.Мне почему-то совсем не неловко. Усмехаюсь бесстыдно, смотрю в его глаза, тянусь к молнии. – Что ж, добро пожаловать. Напитки у бара. Танцы, девочки, сигары. Проходи, не стесняйся, – выдаю на одном дыхании, чтобы хоть что-то сказать.– Даже не спросишь, как я тебя нашёл?– Всё равно ты уже здесь. Так какая разница?– Резонно.Между нами то и дело пробегает сковывающий холодок. Я его буквально физически ощущаю.Мик разворачивается и идёт к бару. А я вдруг неожиданно для самого себя чисто машинально бурчу ему вслед:– Вот идиот! Кто в такой холод в одной кожанке ходит?Мик резко замирает. Худые плечи, обтянутые, как верно было подмечено, одной лишь кожей, напрягаются. Он поворачивается ко мне, смотрит как-то удивлённо. И вновь улыбается одними краешками губ.– Здесь есть место, где никого нет? Нам поговорить надо.Мне тоже так кажется. Только я отчего-то начинаю бояться.– Наверху, в спальне. Иди за мной.Мик молча спешит следом. Я выхожу из гостиной, направляюсь к лестнице, по дороге отпинывая пьяных придурков, развалившихся на пути. Второй этаж встречает нас удивительной тишиной, тьмой и пустотой. В спальне освещение состоит из единственного торшера, света от которого немного. Но в потёмках мне даже комфортнее.За неимением других поверхностей, я шлёпаюсь на кровать, жестом предлагая Мику присоединяться. Он присаживается рядом, а затем любимым движением из ранней юности подминает под себя ноги.– И что же ты хотел сказать? – спрашиваю я.– Даже не знаю, – хмыкает он. – Мы вообще-то достаточно давно не виделись. А не разговаривали, когда ты в нормальном состоянии, уже много лет. Неужели до сих пор злится? – Я был готов говорить с тобой в любой момент. Но от тебя ни слуху, ни духу.Устало падаю на кровать, устремляя взгляд в потолок. Нашариваю в кармане смятую пачку и закуриваю, наблюдая за тем, как дым сизыми кольцами поднимается наверх и растворяется в воздухе. Мик ложится рядом, теперь мы практически соприкасаемся головами.Мне хочется сказать ему многое, если честно. Да и нет сжимающей внутренности гордости, которая бы не позволяла. Нет, ничего такого. Просто непонятный барьер. Не начать говорить откровенно.Наконец решаюсь задать самый животрепещущий вопрос:– Ты был на суде, я знаю. Почему, Мик?– А почему я, чёрт возьми, был с тобой все эти хреновы девять лет, что ты сидел на героине?! После этой фразы меня пробивает. Я слишком долго сдерживался. Утыкаюсь в подушку и издаю отчаянный беспорядочный вой. Мгновенно его ладонь осторожно ложится мне на плечо. Что бы между нами не происходило, мы всё ещё можем поддерживать друг друга.– Ты тот ещё мудак, Кит.Он вполне имеет право на эти слова. Вкалывая героин, о том, как это отразится на нём и на группе, я в последнюю очередь думал. Стоило бы, наверное, попросить прощения сейчас, однако какой в этом смысл? Всё равно ничего не изменить.Отрываю лицо от подушки. Ловлю взгляд Мика.Да пойми же ты меня! Хватит жалеть. Пойми. – Значит, всё закончилось? – спрашивает шёпотом, как будто боится спугнуть.– Всё обойдётся, я теперь уверен, – вздыхаю тяжело.Недокуренная сигарета потушена об стенку и брошена куда-то в пространство. – Так радоваться надо! – восклицает от, приподнимаясь на локте, смотря на меня сверху вниз.Очень оптимистично. А чему радоваться?– Мик, я сломал себе жизнь. И своей семье тоже. Это невосполнимо.Он не понимает. Хлопает глазами и не понимает. В полумраке такой чужой спальни кажется слишком далёким.А мне надоело молчать, я хочу всё сказать. – Мик, я... Я не знаю, что дальше делать! Я потерял Аниту, ведь мы не сможем вернуть свои чувства больше никогда в жизни, слишком через многое прошли, не выдержали. Я потерял, в конце концов, самого себя, ведь в этом дурмане нет ни мыслей, ни эмоций. Я пустой, Мик! Абсолютно.Я не знаю, что будет дальше. Я хочу выпутаться из этого дерьма, потому что нельзя больше так жить. И я пытаюсь. Но только боюсь, что один не справлюсь. Он нашаривает мою ладонь. Пальцы у него тёплые.– Успокойся, я рядом.– Нет, ты не рядом. Ты с кем угодно, но только не со мной. Со своей тусовкой, со своими женщинами, со своими клубами, со своими Дэвидами Боуи и всеми им подобными, – история давняя, но сейчас в тему. – Мы слишком отдалились. Ты не видишь?Мик качает головой и прикрывает глаза.– А чего ты хотел? Для тебя много лет прошли в тумане, половину времени был был невменяемым. Что теперь, мне было больше не общаться ни с кем?Он, разумеется, прав, да только признавать это я не хочу. К тому же, речь совсем не о том.– Я не запрещаю тебе общаться с кем хочешь. Да делай вообще, что тебе угодно. Но ты изменился. У нас не осталось никаких точек соприкосновения, чувствуешь? Твой мир не подходит мне, мой – тебе.– Да, пожалуй. Мы разные, у нас разные интересы, разный круг общения. И что ты предлагаешь? Опустить руки, разрушить дружбу, которая существовала годами? Я не хочу терять тебя, Кит.Я прикрываю глаза. В сердце ощущается лёгкое шевеление надежды. Опять. Скорее всего, снова всё окажется иллюзией.– Скажешь, что я нужен тебе?Он мне нужен, а вот я ему – теперь уже не уверен.– Между прочим, да. Нужен.Ответ неожиданно уверенный. Я сажусь на кровати, Мик делает тоже самое. Теперь мы можем смотреть друг другу в глаза.– Пожалуйста, вернись, – шепчу я, надеясь, что он поймёт о чём я.Сними фальшивую улыбку с лица, сделай так, чтобы сумасшедшее сияние страз перестало бить в глаза. Стань ты хоть на секунду настоящим Миком Джаггером, который всю жизнь был рядом.Он смотрит на меня на удивление открыто.– Я здесь. Это ты должен позволить мне войти. И тут я понимаю важную вещь. Его глиттерный и мой героиновый – это же, по сути, не наши миры. Мы в них попали, закрутившись в водовороте популярности. А изначально была только музыка, которая родила нас. Что если именно она может вернуть былое понимание?Чисто инстинктивно я тянусь за гитарой, которая стоит возле кровати.– Я сочинил новую песню. Хочешь послушать?Сочинил, на самом деле, ещё давно. Сразу после Парижа и после того расставания с Миком.Он молча кивает, и я без промедления начинаю играть. Мелодия льётся сама, пальцы машинально перебирают струны. Я не придумывал текст, поэтому пою то, что приходит в голову. Глупо, бессвязно, но всё это мои чувства, которые я никогда не смогу высказать словами. Есть во всём этом отчаянная безысходность. Мы не можем вернуть дружбу, потому что слишком многое между нами встало. Но даже если всё это преодолеть, я, как это ни печально, не смогу оставаться ему другом. Я люблю его, чёрт побери. Всегда любил, но сейчас это дошло до крайней точки. Только вот, что бы я не пел, этого он явно не поймёт. Невозможно поверить. Когда музыка обрывается, мы остаёмся в гудящей тишине. Я даже слышу звук автомобиля, проносящегося по дороге, находящейся достаточно далеко от дома. Мик опять не смотрит мне в глаза. Возникает необходимость заполнить молчание.– Так и что, в итоге, с Анитой и детьми? – наконец спрашивает он.Я тяжело вздыхаю. Всё отсрочиваю момент, когда придётся серьёзно подумать об этом.– Не знаю, – вздыхаю я. – Думаю, нам придётся расстаться с Анитой. Не в моих силах помочь ей, а она самой себе помогать не хочет. Пока что. Надеюсь, что когда-нибудь одумается, иначе это верная гибель, уж я-то знаю. А дети... Анжела у моей матери. И что-то мне подсказывает, что она должна там остаться. Пускай у неё будет нормальное детство. Что касается Марлона, быть может, я возьму его к себе, – это произношу совсем неуверенно. – Конечно, я не образец родительской заботливости, но это лучше чем жить с матерью наркоманкой. Посмотрим, в общем.Во взгляде Мика отражается моя собственная боль. Он накрывает мою ладонь своей. Я чувствую привычный ток от его прикосновений. Как же я бесконечно устал!– Всё наладится, – говорит он. – Ты придёшь в норму, а потом найдёшь себе кого-нибудь... – это звучит уже не так уверенно, будто что-то ему мешает.Я же горестно усмехаюсь.– Найти кого-то не так просто, Мик. Я – не ты. Это в тебя легко выходит с каждым встречным, прости конечно, – говорю, пожалуй, резковато, но ничего не могу сделать с уже выжавшей все соки ревностью человека, который никогда не будет моим. – Женщины, мужчины, знакомые, незнакомые. А я так не могу. Если привязываюсь к кому-то – на всю жизнь. И таких людей у меня немного.Мик хмурится.– Ты правда такого обо мне мнения?Не понимаю, что его так удивляет. Сам хвастался постоянно своими победами. Даже списки составлял.– Между прочим, я тоже живой человек, – заявляет он. – У меня тоже есть привязанности и чувства. Мне не всё равно где и с кем. Особенно, если дело касается реальных эмоций. Я способен любить, что б ты знал. Да и про мужчин ты перегнул. Я не педик вообще-то. Внутри всё содрогается. Я знаю, Мик. Я много чего знаю – Послушай, у меня совершенно не было цели тебя обидеть. Просто ты часто трахаешь кого попало, ничего такого я не хотел сказать. А про мужчин ты сам понимаешь. Ты не педик, конечно, но и не пытайся отпираться. Были же всякие типа...Он вдруг нервно смеётся, прерывая мою тираду.– Брось, Кит. Дэвид – это совсем не то, как и все остальные. Он никогда от меня ничего не требовал и я от него тоже. С ним было классно, да. Но на этом всё. Поверь, мы с ним никогда друг к другу ничего не испытывали, а речь сейчас именно о чувствах. Тем более, вся эта история в прошлом. Мы с ним порвали, так сказать. Хотя и рвать толком нечего было. Как и со всеми остальными. Оказывается, всё так просто. Я хватаюсь за голову, осознавая, каким идиотом смотрелся, когда устраивал панику. Смотрю на Мика. В упор. И не понимаю, что читается сейчас в его взгляде. Что-то тайное и мне недоступное. – Значит, всё тогда было зря, – выдыхаю я.Он удивлённо приподнимает брови. Я прикусываю язык. Фраза звучала странно. – Только не говори, что это была ревность, – тихо произносит Мик.Я отчаянно мотаю головой, к лицу приливает краска.Нет, не могу больше терпеть! Он доводит меня. Его запах, его движения, его голос. У меня больше нет сил. Мик как-то подозрительно хитро улыбается. А я зажмуриваюсь. – Это было не зря, – вдруг раздаётся его голос.Слишком близко.Он резко придвигается ко мне и касается своими губами моих. Быстро легко, как прикосновение ветра. А распахиваю глаза и пялюсь на него, как на ненормального. Пытаюсь не отвечать. Пытаюсь прекратить всё это, пока не зашло слишком далеко.– Мик, перестань, не надо...– Да ты же сам хочешь. Хватит уже врать.Меня раскрыли. Придётся смириться. Неудивительно, ведь я никогда не умел скрывать свои чувства. Интересно, как давно он знает?– Нет, ты не понимаешь!Осталось хотя бы попробовать защитить своё несчастное сердце. Быть может, для него это и пустяки, как было с Дэвидом, но для меня совсем нет. Не всё так просто. Мик опять по глупости переспит со мной и забудет, а мне потом всю жизнь мучаться. Хотя и я без того мучаюсь.Только он совсем не понимает.– Кит, я прекрасно знаю, что той ночью ты был не совсем под кайфом, как и я. Хватит врать друг другу. Мы оба всё помним.Господи... Значит, он помнит! Ещё не легче.Я резко отшатываюсь, закрываю лицо руками.Он помнит, мать вашу! Кажется, это конец. Как мне теперь смотреть ему в глаза? Как мы общались все эти годы? Как он ко мне относится?Безумие, кошмарный сон.Воздуха в лёгких совсем нет. Кажется, вот-вот задохнусь и умру. Лучше бы сдох от передозировки, чем дожил до этого момента.– Кит?Тихий шёпот. Он осторожно отводит мои руки и оказывается напротив.Всё уже потеряно. Поэтому я позволяю себе, ни о чём не думая, быстро протараторить:– Я, кажется, тебя люблю. Прости меня.Пускай знает, я не могу молчать. Глупо, нелепо. Думаю, сейчас он уйдёт и больше я его не увижу. Но Мик не уходит. Поражённо глядит на меня.– За что ты извиняешься? Боже, если бы я знал.Мой мир переворачивается, когда он рывком приближается ко мне и порывисто целует. А я не могу сопротивляться. Губы мои открываются, его язык нежно скользит вдоль моего.Не могу поверить в реальность происходящего. Его поцелуй лучше любых слов. Когда он отрывается от моих губ и смотрит с улыбкой, я спрашиваю:– Почему же ты ничего не говорил? Я думал, ты не помнишь о той ночи.– А я считал, что для тебя всё это слишком неправильно и ты не хочешь вспоминать, считая произошедшее ошибкой. Однако теперь я понял, что ты тоже...Не сдерживаюсь, прерывая его поцелуем. Как же давно хотелось это сделать!– Неужели все эти годы мы так и не могли сказать друг другу самого главного? – шепчет он.Валит меня не кровать, нависает сверху. Становится ясно одно: мне не нужна больше никакая доза, мне нужен Мик. И едва ли я теперь когда-нибудь притронусь к героину. У меня появилось кое-что дороже.Внутри зарождается ощущение... Счастья?Да, это именно оно. То самое чувство, которое я испытываю на сцене, перебирая струны гитары, двигаясь в такт рёву толпы. Теперь оно возникло и в реальной жизни. Когда рядом реальный Мик. Сбылось то, о чём я мечтал годами. И мне всё не кажется сном, напротив, я прекрасно осязаю происходящее. Всё будто бы встало на свои места так, как всегда должно было быть.Он нежно целует меня, его руки скользят по моему телу, а я начинаю снова жить. Чёрт его знает, как там всё для нас обернётся, но, по крайней мере, сейчас мы наконец-то вместе, а это самое главное. Мне хочется, чтобы эта история закончилась хорошо.Да только вот гарантий нет ни у кого и никогда.Если вы найдёте человека, способного предсказывать будущее, я всегда буду говорить вам, что он шарлатан. Потому что нет ничего более тайного, чем будущее. Его может изменить любая даже самая незначительная, на первый взгляд, мелочь. Ты никогда не можешь знать ничего точно.Но сейчас я действительно верю в нас. Мы ещё способны спасти друг друга.Одежда летит по сторонам, я резко перекатываюсь, оказываясь сверху, заставляя его скомкать руками простыни и выгнуться мне навстречу. Так, как мне давно хотелось. Он гибкий, податливый, но в тоже время строптивый и загадочный. Я его знаю. Очень хорошо. Он больше не чужой, а мой. – Пообещай, что не исчезнешь.– Обещаю, – тихо смеётся Мик, притягивая меня к себе, целуя вновь и вновь, не позволяя оторваться от его мягких губ. Я не испытываю сейчас животной иррациональной страсти, как той ночью, а ощущаю щемящую нежность, осознание бесконечно сильного чувства к каждому миллиметру его души и тела. С каждой секундой во мне крепнет уверенность, что это укоренилось во мне на всю жизнь, как античная статуя, которая простоит ещё миллионы лет. Надеюсь, что те же ощущения испытывает и он. По крайней мере, на его лице написано нечто подобное. Граница между мирами падает, а они сами растворяются в воздухе.Я смотрю в глаза Мика и теперь вижу в них отражение собственного взгляда. Всё правильно. ---------------------------------------*Ты не можешь всегда получать то, что хочешь,Но если ты однажды постараешься, то обнаружишь,Что ты получаешь всё, что тебе нужно