Садисту плохо от садизма (1/1)
— Я никому не скажу, доктор.Врач крепко сжал в правой руке хирургическую пилу. Он не разрешал никому прикасаться к этим коробкам, и в этом плане у Миши тоже не было особых привилегий. Готтлиб прожигал взглядом свою жертву. Никто не должен знать о том, что было в Штутгартской Клинике в 1954 году. Сейчас доктор Людвиг выглядел примерно так же, как тогда, когда делал ту злосчастную хирургическую операцию с удалением скелета.Нескрываемое безумие и желание кого-нибудь прирезать. Кого-нибудь. Михаила, например.— Вы можете положиться на меня, доктор, — тихо и безо всякой дрожи в голосе произнёс гигант, несмотря на то, что чудак с пилой медленно шёл к нему с явно не очень хорошими намерениями. — Мне некому рассказывать. Я такой же одинокий, как и Вы, доктор.Готтлиб остановился. ?Доктор?. Что за странные выражения цепляются к мужчине! Такое происходит не в первый раз. Хирург задумался, будто что-то вспомнил. Шумный день, операция на сердце, крупный пациент, горы погибших вражеских солдатов. Гигантский воин с пришитыми тремя руками. Ноги вместо рук. Двухголовый человек. Десятиногий тяжеловес. Тело, состоящее только из кулаков и стоп. Люди, вовсе не похожие на людей. Безжалостно вырванный скелет. Слабое сердце. Мозг вдребезги. Провал.Врач впал в ступор. Он смотрел сквозь гиганта.— Доктор? — спросил Михаил, махая ладонью перед глазами немца. Никакой реакции. — Доктор?!Пила выскользнула из рук и звонко упала на пол. Убер-сердце Готтлиба забилось настолько сильно, что казалось, будто оно вырвется из грудной клетки и взорвётся в прямом смысле этих слов. Ему плохо. Воспоминания — или, как считал врач, просто нелепые продукты бурного воображения, — переполнили его разум. Доктор Людвиг не понимал, откуда в его сознании берутся эти безумные реалистичные сцены, ведь этого… никогда не было, правда?Хирург жалобно взглянул на своего гиганта. Человек-скала выглядел обеспокоенным. Доктор, будучи оторванным от реальности, видел Михаила покалеченным, страдающим, изуродованным до неузнаваемости, пытающимся делать вид, что всё хорошо, несмотря на непереносимую боль.– Это я сделал, ja? Это я с тобой сделал?..— Что сделали? Доктор ничего со мной не сделал.Диалог никак не приводил Готтлиба в чувство, а лишь сильнее погружал в воспоминания. Что насчёт самого гиганта… Он видел то самое страдальческое выражение лица немца из своего ночного кошмара, только сейчас он был живой.Оба что-то вспоминали — что-то важное и что-то очень, очень болезненное, — но это совсем не то, чем они планировали заняться.Готтлиб Людвиг перенёс эксперимент на следующую неделю.