Эпилог (1/1)

Бог не может стать смертным, спасая кого-то,?— падает тяжкая истина. А после?— умереть и снова стать богом. Так не бывает. Это неправильно. Истины говорят чуть ворчливым, знакомым голосом?— только вот опасаются звучать из-за плеч. Да,?— киваю я истине вновь и вновь, как старой знакомой. Наверное, не бывает. Этого не было записано в свитке Ананки. Она не могла себе этого представить. И потому умерла. Бог не может принести себя в жертву,?— не унимается истина. Это невозможно. Ага,?— старательно подтверждаю я,?— кто в такое поверит, правда? Судьба не могла поверить в эти строки. И потому погибла. Боги,?— фырчит истина, не унимаясь,?— боги не могут… не могут любить так. Чтобы за кого-то… ради чего-то… Они сражаются ради силы, славы, власти. И потому не сражаются насмерть. Точно,?— соглашаюсь я снова и снова. —?Конечно, не могут. Ананка-Неотвратимость не могла себе этого вообразить?— и потому мертва. Точно так же, как вы, истины. Почему же это мы мертвые,?— возмущаются истины и пытаются встать на цыпочки?— чтобы звучать из теней, из воздуха, из снов. Слышишь?! Почему мы?— мертвые?! —?Потому что здесь другая эпоха. Истины стыдливо ойкают. Оглядываются по сторонам, бормоча: ?А что, уже новая началась? А когда же это она успела…? И уносятся подальше?— из снов, из теней, из воздуха. Остается одна?— в воде. С лицом, похожим на мое?— черные волосы с серебринкой текут на плечи, острота скул… пустота взгляда. —?У тебя всё началось правильно,?— говорит эта пустота. —?Ну и как?— закончилось? —?У тебя все началось неправильно,?— гляжу в ответ я. —?А закончилось ли вообще? Скажи мне, моя черноглазая истина-двойник?— что есть правильно, а что?— нет? Правильно?— это… лучше? Для кого? Для богов? Для Ананки?! Для мира? Неправильно?— это… невозможно? Не прописано? Не предсказано? И не получается ли так, что и ты принял похожее решение в своем ?неправильно??— и тоже убил…? И не выходит ли так, что наши ?правильно? и ?неправильно? сливаются в единственный путь, прямой как стрела или меч смерти? А если так?— разве могло быть иначе?! ?— Ты убил её,?— сказала мать-Гея. Хитон на ней был зелёным?— будто весенняя трава. Вынырнула вот из искореженной плоти Флегр?— взошла зачем-то… Наверное, весну учуяла. Только вот лицо старушечье, губы дрожат… ?— Да,?— сказал я. Больше не будет битв,?— сказал я. Хватит великих схваток, ударов в спину и роковых пророчеств. Твоим сыновьям не нужно быть в Тартаре или умирать. Твоим внукам?— тоже. Мы победили, но быть не только нам. Быть?— и всем остальным, и всему остальному. Таков новый закон той, которая нынче правит на небесах вместо Ананки. И густая коричневатость распаханной нивы в ее глазах дрогнула?— и медленно, несмело проросла весенней зеленой порослью. ?— Когда я выплавляла Серп из себя,?— тихо заговорила она, подходя,?— я надеялась. Надеялась, что он… Надеялась, значит. Неудивительно, что удар Серпа был смертелен для Ананки: в него было вложено то, что для нее?— яд. И неудивительно, что это оружие обернулось щербатой усмешкой небытия: отчаянная, неподкрепленная ничем надежда… безумная и обращающая в прах. Гиганты топтались на месте растерянно. Оставшиеся в живых?— около половины. Отдувались, складывали крылья, беспокойно поглядывали на нас?— меня и Гею. Кое-кто уже получил стрелу от Геры, а с ней и подарочек?— смертность. Правда, у Геры таких подарков осталось?— завались. Попроси, ладонь протяни?— одарит с удовольствием: не промахнется. Хочешь?— в глаз, а хочешь?— в глотку. Бывшая царица Олимпа стала смертной, а стрелять не разучилась?— вон как целится, вся настороже. А захотите еще подарочков?— так новый царь морской вам с удовольствием сбренчит на своей новой кифаре?— кифаре волн. Афина и Арес от себя добавят мечом и дротиком, Стикс?— копьём, Танат огоньку обеспечит… крыльями, или факелом, или как пожелаете. Что?! Неужто не по нраву подарочки от родственников? Да вот, видно, совсем не по нраву. Мнутся Гиганты. Крутят в пальцах палицы и дубинки. Крыльями шебуршат, когтищами скребут задумчиво. На маму-Землю поглядывают. Не погибель земная?— стадо телят на Флегрейском саду столпилось. Посматривают исподлобья: ?Мам-м-м-м…? Сейчас жаловаться начнут: мол, мы тут… чтобы плесень, значит, того… а они на нас как налетели, бешеные. Плесень разве так делает?! Во, глянь, сколько побили, братьям уже не подняться, да и нам, кажись, наваляют сейчас. И взгляд?— в сторону Ареса почему-то. Тот уж очень многозначительно копьем покачивает. Будто так и хочет сказать?— ага, наваляю, еще и как. Выжженное, страшное пепелище Флегр. Две армии напротив друг друга?— какие там армии! Горстка… и горстка. То ли состязание, то ли скандал семейный. В центре?— бабушка и внук, друг друга глазами едят. Да еще бабулин сын рядом разлёгся?— трепещет змеиными кольцами, бессмысленно пытается подняться, спрашивает сипло: ?— Так… что теперь? Хороший лучник этот Алкионей. Оперенной стрелой вопроса?— с первого раза в цель. ?— Да,?— сказала Гея тихо. —?Что теперь, пастушок? Я пожал плечами. Жаль, козы вот нет?— чтобы нервно бодала под колено. ?— Может, яблочками меня угостишь? Тут только она обвела взглядом черную пустошь?— выжженную и искореженную, без конца и без края… Сад мести, памятник безумию.Заморгала смешно?— будто опомнилась: точно же, сад… без яблок! Что такое?!Распахнула объятия обожженной земле?— и через нее рванулись сочные травы. Покрыли собой проплешины от кострищ и пятна крови, обвили тела погибших Гигантов?— с материнской лаской завернули в дорогую, расшитую цветами ткань. Потом остервенелыми рядами копейщиков проклюнулись деревья?— выскочили на поверхность, разбросали руки-ветви в ответном объятии, распушились листвой, отяжелели плодами: гранаты, сливы, груши?— все одновременно.Забарабанили яблоки, посыпались в траву?— слишком зрелые, осень, время жать…—?Садись, пастушок,?— сказала мать-Гея, устало приминая душистые травы. —?Поговорим.Выглядела она смущённой и неуверенной. Будто готовилась к другому?— к ярости или к радости победы, к вымученным, выпестованным словами: ?Ты думал когда-нибудь, как это больно? Видеть их в заточении? Ничем не помочь? А люди… вгрызаются плугами… рожают… они рожают, а я теряю своих детей?.Но глядела на меня?— и понимаю: я ответил не то, что она предполагала.—?Ты должен мне, пастушок,?— сказала тогда.Я неспешно уселся в траву (вот же, гудят мышцы). Ноги вытянул, отыскал в траве сочное яблочко… откусил, кивнул?— должен.—?Мой сын, Офиотавр…—?Его погубил Мом.—?Но ты все равно должен мне.—?Да.Что толку спорить. Конечно, должен, мать-Гея. Я сверг твоего сына?— своего отца. Заключил других твоих сыновей в Тартар.—?У тебя хорошие дети, Кронид,?— она смотрела, прищурившись, туда, где плечу к плечом стояли Афина и Арес, а поодаль?— Ифит. Хорошее яблоко, сочное, кисло-сладкое, так соком и течет. Удобно взглядом над таким яблоком разные вещи договаривать. Например такую: да, у меня хорошие дети. И если кто-нибудь, когда-нибудь попробует их тронуть…Гигантомахия тебе покажется пирушкой, мать-Гея.—?У тебя хорошие правнуки,?— тихо поправил я, и ее взгляд потеплел еще. Встряхнулась, даже помолодела?— перестала напоминать с виду траурную, иссохшую пустошь. Рукой замахала: точно же, правнуки, а она и не познакомилась… А идите сюда, детки, идите… это же там Афина? Сразу видно?— кровь Метиды, строгая какая. Арес ну весь в дедушку, в Крона, то есть, ты же знаешь? А это кто… морской, что ли? Ах да, это ж от нереиды той, тополь еще… как-то не в породу совсем, ну, может, Герочка это поправит, да, Герочка?И улыбается, и щебечет, как любимая бабушка?— внучки вокруг собрались! Гера от недоумения аж лук подальше спрятала?— ну его… тем более, что Мать-Земля вовсю болтает о том, что ?ах, это же ты как смертная, а я думаю… ну, яблочки для молодости?— это легко, это я вам подарок потом к свадьбе, или свадьба была уже??Гелиос сверху чуть ли из колесницы не вываливается: намеревался, понимаешь, всем рассказывать о великой битве, а тут семейная пирушка какая-то. Вон, Алкионей настороженно подполз поближе, остальные Гиганты потихоньку шеи вытягивать стали: чего творится-то? А старушка с молодо зазеленевшими глазами только рукой на них машет: цыц, необузданные!И смотрит?— остро и пристально, ничуть не легкомысленно, попутно ухитряясь расспрашивать Афину?— как у них там с Аресом, наследники-то скоро? (Афина идёт красными пятнами, Арес ухмыляется одобрительно). И в глазах у старушки?— все тот же вопрос: ?А что теперь-то, Кронид?!??Теперь всё иначе,?— гляжу я в ответ. —?Не знаю, правильно ли у меня началось, но теперь?— все просто иначе. Там, наверху?— теперь Элпис-Надежда (получилось, не ошибся с именем). И больше нет неотвратимости. Каждый волен жить так, как желает. Торить свою дорогу. Вить свою нить. Волен… надеяться?.?Так на что надеяться мне? —?пронизывает зеленый взгляд, и у меня холодеют пальцы, потому что у той… глаза тоже были зелеными. —?Скажи мне, внук,?— на что мне теперь надеяться???На весну?.Надейся на нее, мать-Гея, я теперь знаю?— она не подводит.Мне больно от этого знания, но тебя оно сделает счастливым.—?А мои дети?—?Да я вот даже не знаю. Хотел все бабушку попросить: поговори ты со своими детьми. Если ты найдешь им место?— где жить… Если они не будут враждовать с нами…—?Ты освободишь их? Из Тартара?!—?Да.Кроме тех, кто никогда не сможет оттуда выйти: Гекатонхейров, для которых Тартар?— дом родной… и моего отца.Теперь на нас глазели уже все: Гиганты, моя родня… Гестия вот вцепилась в мужа?— и тоже смотрит. Пораженно?— от услышанного.Когда взгляды успели обрасти шелухой слов?Неважно, пусть слушают.—?Но ты ведь не так прост, пастушок,?— усмехается Гея. —?Ты совсем непрост… чего ты хочешь взамен от меня и моих детей?—?Клятву водами Стикса. Никогда не посягать на любой из тронов. Никогда не замышлять вражды по отношению к земле, небу или подземному миру?— и их обитателям.Войны закончились, Мать-Земля. Хватит. Мы найдем нужную шелуху слов?— так, чтобы случайные междоусобицы или ссоры не закончились купанием в Стиксе. Мы?— найдем. Но мне нужна эта клятва. Стикс взыскивает надежно, уж мне ли не знать.Вон, кивает, покачивая копьем?— взыщу так взыщу!—?Кому же они принесут эту клятву. Тебе?—?Нет. Правителю Олимпа.Бабушка даже ладошками всплеснула?— ай, хорошо выдумал! А теперь самую малость: а ну-ка, кто у нас в правителях Олимпа?Даже яблоко на ладонь взяла?— налившееся золотым соком. Можно хоть сейчас по кожуре, как по золоту, вырезать ?Достойнейший??— и награждать нового царя.Эй, никому не хочется на олимпийский трон, случайно?Нет,?— мотает головой Ифит. Спасибочки, мы там уже сидели. Вот море?— это, конечно… И из-под пальцев?— счастливая музыка волн. Бледная Гера прижимается к плечу мужа?— то ли смертная, то ли уже нет… не понять. Качает головой?— Ифит уже один раз отказался, ему не бывать на Олимпе… Но ты прав, там сядет царь.Клименид, конечно, кому еще садиться.Яблочко?— золотистое, соком брызнет! —?летит-летит в воздух. Мелькает игриво, сияет бочком. Валится в руки второму Климениду?— Арес схватывает мгновенно, жестом бывалого воина, вертит в пальцах…—?Нет.Будто не яблоко?— горящую головню перекидываем. Не олимпийский золотой трон делим?— хлам ненужный: бери кто хочет! Гиганты уже все затылки исчесали, Танат усмехается (одобрительно, что ли?), Алкионей отодвинулся подальше?— ну их, этих бешеных, еще заразят. А Арес поднимает глаза?— черные, лукавые. Повторяет спокойно:—?Нет. Если уж там, над Олимпом, нынче Надежда?— на Олимпе не может править Война. Править должна Мудрость.…и яблочко бережно перекатывается в руки Афины. Которая смотрит на него с недоумением… воспоминанием, будто такое же недавно в руках держала. Изумленно вскидывает серые глаза на Ареса?— мол, ты что тут такое удумал?!—?Бери,?— говорит взбалмошный мальчишка, но улыбка у него?— зрелая и умудренная. Улыбка странника и философа. Знакомая. —?Бери и правь мудро… царица моя.Ласковым мотыльком вспархивает смех матери-Геи.—?Вот сразу видно?— весь в отца! Такое придумать!—?Женщина на троне,?— цедит сквозь зубы остроскулый Алкионей. —?Тоже… выдумал. Думаете, ваша плес… —?тут он ловит мой прищур и выдавливает:?— Эти… боги ваши… сатиры… кентавры… с таким согласятся?Арес слегка подкидывает копье?— и ясные блики пляшут на адамантиевом наконечнике. Ухмыляется с предвкушением.—?Кто не согласится? Кто-то не согласится? Ну, хотел бы я таких увидеть, да…И брови вскидывает с невиннейшим видом?— ну, что? Разве я не хорошо придумал? На троне?— Клименид. Правда, об этом никто особенно не знает, так разве что дурак не догадается. Афина еще и дочь Метиды Разумной.А если вдруг кто сунется?— возле трона, перед троном, за троном… ну, словом, там, где нужно?— тоже будет стоять Клименид. Советник (хотя какие там советы, Мудрой-то), со-правитель… полководец. И щит, потому что именно в щитах так нуждаются правители?— а, правда, царица моя?!А Афине на такое и сказать нечего. Мудрость в кои-то веки онемела. Катает яблоко по ладони, вопрошает взглядом?— эй, кто не согласен? Давайте… скажите что-нибудь…Мудрое.Вот ты, например, бывшая царица Олимпа, Гера… нет? Киваешь головой, хотя это твой сын уступает мне трон? Ну, тогда твой муж, морской правитель… опять нет? И он одобряет, хотя трон по праву?— его?Ну тогда вот подземные. Гестия… что, и тут ободряющая улыбка? А хотя это же Гестия, и правда. Ну, может, хоть ее супруг что-нибудь хмыкнет?— мол, бездарно деретесь, олимпийцы…Нет?!Танат Железносердный жмет плечами, за которыми гаснут пламенеющие крылья. Делает короткий жест?— ничего, мол. Деретесь как раз неплохо. Хоть кто-то на Олимпе нормальный будет.Тогда дочь глядит на меня?— взглядом двенадцатилетней девочки, которую встретил однажды у дворца Метиды. Серьезные серые глаза. Непокорная прядь на лбу расплясалась. ?Что ты скажешь мне, Литос??—?Правь мудро… царица моя.Махнул рукой, поднялся с осенней травы. Глубоко вдохнул посвежевший воздух, подумал даже?— улыбнуться, что ли, дочери, раз уж ей править, раз уж так все хорошо закончилось…Не смог.И не закончилось.В глазах остальных?— даже у Таната и Геры?— так и мелькают отзвуки вопросов. Мать-Гея задумчиво катает наливное яблочко в пальцах, решая: сказать? Не сказать?Нужно ли швырять мне в лицо то, что уже швырнули Мойры?—?Ты убил Ананку, Кронид.Молчание. Только Афина поправила тихо: ?Мы убили?.—?И не сел на ее место. Возвел на трон ее сестру Элпис, как хотел мой муж…—?Да,?— сказал я.Мать-Земля бросила взгляд исподлобья, будто проверяла: можно ли мальчика огорчить? Не заплачет?—?Кронид, ты убил свой век. Всё ваше поколение… всё, что есть… не только боги?— и титаны, нимфы, кентавры… Ананка родила из себя самой то, что продолжало её: Путь, Жребий и Неотвратимость. Трех мойр, которые воплощали дорогу, которую проходит каждый. Элпис-Надежда родит иное. Иную веру. Иной миропорядок. Может быть?— истребив при этом старый. И теперь даже мой сын Крон не сказал бы?— сколько у вас впереди есть времени…—?Да,?— сказал я.—?Разве тебе не страшно?—?Я был смертным. У каждого из них гораздо меньше времени, чем есть у нас даже и теперь. И от этого их жизнь только обретает большую цену.—?Наскучила вечность?Она спрашивала?— насмешливым, треснутым голосом, но в глазах жила тревога?— и та, что уже поселилась в небесах вместо Ананки-Судьбы.—?Крон был бессмертен. И Ананка тоже. Вечности нет ни для чего и ни для кого, потому что рано или поздно вслед за тобой придет следующий. Иное поколение. Иное царство. Иная вера. В этом Ананка была права?— умирая, мы порождаем новое. Кто знает, может, смысл в том, чтобы это новое было лучше нас?Лучше? —?спросила она глазами. Лучше,?— кивнул я, указывая на ее младших сыновей?— заляпанных собственной кровью, оскаливших клыки, шипящих драконьими головами. Я был смертным, Гея. Я видел, насколько жесток мир, которому теперь придется умереть.Я соврал бы, если бы я сказал?— не жалею, что убил его.Но то, что родится и возмужает там, в небе, обязано быть лучше.Потому что его породит Надежда.—?И куда направишься? —?спросила мать-Земля. —?На Олимп? Или в изгнание?—?Туда, где ее нет.У мертвых совсем нет надежды?— даже если они попадают в Элизиум. Так уж устроила дела в этом мире Ананка.—?Пока что,?— пробормотала Гея,?— пока что нет, Кронид. Надежда проникает повсюду. Придет час?— спустится и к тебе. Чтобы обрушить своды царства, которые никогда ее не видели.—?Значит, подожду.Начну прямо сейчас?— Стикс вон уже растворилась, направилась в подземный мир. И мне пора. ?— Пастушок,?— окликнула Хтония. Долго всматривалась в лицо, потом спросила тихо:?— Неужели ты правда надеешься, что-то другое… что придет вслед за нами… что оно будет лучше? Добрее? Милосерднее?!—?Не надеюсь,?— сказал я, отворачиваясь. —?Верю.Вера, как известно, штука упрямая?— попробуй еще, убей…Больше меня не окликали, но взгляды я чувствовал спиной.Наверное, так глядят на безумцев. Или на спасителей.И на убийц. * * * Боги всегда рады принести что-нибудь в жертву. Смертных. Титанов. Новое племя. Других богов. Приносил ли кто-нибудь в жертву?— собственную эпоху?! И если приносил?— что чувствовал после этого? Я вот ничего. Совсем ничего. Возвращаюсь туда, откуда никогда не уходил?— но мне все равно придется туда вернуться… Спокойным, медленным, размеренным шагом. И с каждым шагом в глухую даль отходит Олимп, получивший самую справедливую из правительниц. И Морской Мир, получивший горячий семейный очаг. Отходят даже?— пламя и смерть, которые скоро воцарятся в цветущем Элизиуме… Остаюсь я. Да еще эпоха?— будто гадина с переломанным, перемолотым хребтом. Смотрит на меня?— глазами Гелиоса с неба, морских и речных божеств, глазами ветров… ?— Ты убил меня,?— шепчет, издыхая. —?Я держалась на оси Ананки, и вот ты убил меня. Мальчик… что ты натворил… Призраки эпохи бродят вокруг меня. Тянут руки. Сестры. Братья. Подземные чудовища. Титаны. Все?— без разбора. Обращенные в тени. Ты была жестока,?— хочется мне сказать, но это отдает полынной горечью оправданий. А меня прозвали Милосердным. Ты была несправедлива. А меня прозвали Справедливым. Наверное, все тираны и безумцы, желающие сломать свой век, рассуждают так. Считают его?— самым несправедливым, самым темным, самым-самым… И если ломают?— швыряют в темную бездну неизвестности. — Я подарила тебе трон,?— стонет раненая эпоха. —?Подарила правление. Подарила детей… жену… брата… любовь. Я подарила тебе так бесконечно много, а ты… ?— У скольких ты отняла? Детей. Жену. Брата. Любовь. У скольких забрала бесконечно много и не дала взамен даже надежды? Эпоха хныкает под ногами. Опасливо выглядывает из-за деревьев?— ликами дриад, и поглядывает через овец Нефелы. В ручьях булькает. Везде?— одно: ?— Я не хочу умирать… ?— Иногда приходится,?— говорю я. —?Особенно когда приносишь себя в жертву ради других. ?— Ради… другой? —?и в голосе умирающей эпохи богов и титанов я слышу?— женскую ревность. —?А кто тебе сказал, невидимка, что в этой новой эпохе будет время для вас? Они идут рядом со мной?— караваны призраков прошлого. Истаивающие храмы. Разбитые алтари и обомшелые статуи, которые видели славные жертвоприношения. Мимо пускаются в путь корабли?— покидая родину. Отплывают… может, в Айгюптос, может, куда-то еще. И мои подарки от эпохи. Мои… дети. Сестры. Братья… они идут рядом со мною. Истаивая на ходу, взглядывая на прощание с укоризной. Призраки будущего. ?— В песнях,?— говорю им я, но это их не утешает?— вас воскресят в песнях. Призраки будущего качают головами. Не желают слушать?— они слишком хорошо знают, как лживы земные аэды и как мало они поют об истинно важном. ?— Ты хотел пожертвовать собой, Аид,?— шепчет эпоха, пока еще лежащая под ногами, но уже такая хрупкая. —?Но на самом деле ты пожертвовал всем. Всем вокруг… ради какого будущего? Мы увидим это,?— хочется мне сказать. Мы увидим. Рано или поздно… Рано или поздно. ?— Но теперь,?— что осталось тебе самому, Кронид? —?не унимается насмешница-эпоха. —?Сидеть в подземном мире? Ждать?! ?— Верить. Только это теперь и осталось?— когда иду к серому ущелью Тэнара, где блеклые, томные лучи опасливо припадают к серым камням. Только это мне останется, когда сойду по узкой тропинке, предназначенной для теней. Мимо черного озера Амксант, возникшего в незапамятные времена?— и вниз, через извивы Стикса, к огненным потокам Флегетона, к теперь уже моему дворцу…Саднят обожженные Серпом Судьбы пальцы?— странно, когда сжимал рукоять?— не чувствовал. Левая ладонь стала алой?— то ли ожог, то ли рука навсегда в крови… хотя разве у Ананки она была?— того же цвета, что и у смертных?!Потер ладонь на ходу о хитон?— не оттирается. Алое, багряное… Метка. Знак Убийцы Судьбы, клеймо?— на добрую память. Подумалось?— может, дойти до Амксанта, черного озера, омыть руку в ледяных водах, потом сесть, смотреть в воду до бесконечности, чертить мысленно по песку линию своих воспоминаний…Глупость, конечно. От такого убийства нельзя омыться ни в каких водах. От такого не очищает ничто. Незачем останавливаться у озера.Значит, только вниз.Сесть наконец на трон признавшего меня мира. Кивнуть Гипносу, новую свиту набрать. Объявить титанам в Тартаре это, насчет нерушимой клятвы. Поговорить с Гекатой?— может, чем поможет Гере с этой ее внезапной смертностью. Может, потом навестить Таната и Гестию в их цветущем Элизиуме, где все будет напоминать о ней…Не подниматься на поверхность?— убийцам эпох не положено. Таким чудовищам дано?— только вечное заточение.Да еще вечная зима. Нет, весна, конечно, когда-нибудь спустится?— только это будет нескоро.Мелькнула водная гладь?— Амсанкт. Черта приграничья, чернь и холод?— перед входом.Нет, не так.Чернь, холод и что-то алое, что падает в него?— неторопливо, один лепесток за другим, один за другим…Лепестки летят, украшают черную воду?— будто ткут ей свадебный убор. Взвиваются в небо, которому всегда не хватает солнца на этой тропе.Оседают, будто весенний снег в медных волосах, на зеленом хитоне той, которая в задумчивости сидит на берегу, глядясь в черные воды и пальцем выводя какую-то линию.Нет.Коварная Надежда ударила?— наотмашь в сердце, отняла дыхание. И я молчал?— перебарывая желание заговорить. Смотрел?— борясь с желанием подойти и коснуться.Не мог ни верить, не надеяться.Потому что знал?— кто пришел в ее теле.И не хотел ее видеть.?Уходи?,?— почти сложились губы.Она обернулась?— и танец у горы Парнас, и гранатовый поцелуй, и ее улыбка в доме смертного?— обрушились на меня тяжелее неба.—?Радуйся, Ананка моя,?— сказала, улыбаясь.Распрямилась, отбрасывая медные локоны, тихо подошла, чтобы коснуться щеки.Это было больнее?— чем Серпом Крона.—?Это не ты…Что мне сказать? Радуйся, Элпис-Надежда, не хочешь ли у меня теперь за плечами обосноваться?!—?Радуйся… —?замерзли губы, не в силах выговорить чужое имя. В зелени глаз таилась?— пещера, где мы впервые встретились, и ее истошный плач над смертным мужем, и годы ожиданий, но это ничего, это совсем ничего, за зимой всегда приходит весна…—?Ты хочешь мальчика или девочку? —?прошептала она, когда я начал стискивать ее в объятиях. —?Как думаешь?— у нас еще есть время, чтобы воспитать детей, теперь, когда…Из-за плеч у нее… нет, просто отовсюду звенел смех.Ласковый, теплый.?Вы думали?— я как сестра,?— звенел он. —?Думали?— я всегда отбираю что-то, если что-то дарю… Нет, любимчик… любимица… Неужели вы считали?— я буду сидеть в этом холодном чертоге и вращать какую-то ось. Радуйтесь, я ухожу. Чтобы быть всегда и со всеми. В огнях. В песнях. Со всеми вами. До самого конца.Ибо бывает так, что мир можно преобразить, лишь отдав себя ему до конца. Ты рассказал мне это. И я теперь всегда буду рядом…?.Персефона шептала что-то мне в плечо?— о матери, о царстве, о том, что она бы мне дочку родила, а то сыновей пока больше… Но я молчал.Смутно понимая, что слышу эту?— которая теперь везде?— в последний раз так.?Но ты придешь???— спросил я ее.?Вместе с иной верой,?— откликнулось эхо издалека. — Когда бог вновь станет смертным. А смертный?— богом. Я приду с новой эпохой…??И она будет лучше? Милосерднее?!??Я надеюсь на это…?—?Пойдем… домой? —?шепнула весна в моих объятиях.Я кивнул: пойдем. И поторопимся, а то кто там знает?— сколько у нас теперь времени.Мельком взглянул на свое отражение в озере?— кажется, поймал, уходя, завистливый взгляд.?У тебя всё не так начиналось,?— сказал я ответным взглядом. —?Надеюсь, у тебя хотя бы кончилось всё как следует?.У меня вот началось правильно. И правильно кончилось.Вот все и кончилось.Ветер воцарившейся повсюду Элпис-Надежды, беременной новой верой, треплет волосы, срывает цвет с граната и покрывает черную воду озера алыми лепестками, отчего вода кажется чуточку легкомысленной. Черные спутанные пряди мешаются с медными: базальт и лава, Эреб и Флегетон. Впереди крепнет приветственный, захлёбывающийся лай черного пса?— мира, в который вернулся хозяин. Я, Аид-невидимка, не спеша ступаю рядом с женой, мой мир несётся навстречу?— радостным щенком, который так долго ждал хозяйской руки. Иногда взвизгивает?— неумело, но радостно.И если так?— разве могло быть иначе?!